Глава I. Коронование тьмы
Время меняет свой ход, звезды сливаются в небесном своде, а Луна поглощает сияние Солнца. Грани реальности и страха стираются, предзнаменуя перемены.
Я укуталась в тяжёлую мантель и бесшумно ступаю к заброшенным цветочным полям. Ветер играет подолом, а в глазах блестит тоска – крик души, раздираемой болью. Сегодня в лучах Черного карателя прахом стали уже пятеро детей. Но ничто не ранит глубже, чем утрата Ильмары и Бажена – их юность не вынесла священного пламени. В их честь взметнётся пламя вознесения. А обеспеченные новообращенные прощаются с родными и отправляются на Парящие острова для познания своей новой сути.
Еженедельно, как только ребёнку исполняется десять циклов, его ведут к пьедесталу Черного Солнца. Если лучи не разрывают тело – проклятие сжигает душу, навсегда обрекая на мучительное существование в оковах магической расы. Если же священное светило признает покаяние чистым – плоть обращается в звёздную пыль, а уставшая душа освобождается.
Обрываю жизни цветов, подобно нашему светилу, собираю их в плотный букет. Луговые ромашки символизирует чистоту и невинность, которые ушедшие несут с собой в вечность. Янтарный цвет лютиков отражает светлые воспоминания, оставшиеся в моем сердце. Белые цветы полевой ветреницы – в напоминание, что ушедшие дети освободились от земных оков и отправились в путешествие к звездам. В каждом лепестке я вижу отражение погибших, чей прах на рассвете развеял ветер.
Каждый шаг по протоптанным дорожкам дается с трудом. Кажется, ещё вчера я заплетала белоснежные косы Ильмары и вязала для неё куклу, ещё вчера мы играли с Баженом в салки, а сегодня – обряд вознесения... В центре песчаного берега озера возвышается огромный костёр. Его пламя, подобно языкам Великого Дракона, взмывает в небо, озаряя всё вокруг ярким огненным сиянием. У основания – камень, место для поминовения усопших, высеченное из непроницаемого гранита. Оставив у скромного алтаря букет и наспех законченную игрушку, я присоединяюсь в круг, притупляя взгляд, полный слез, в землю. Родители стоят, окаменев от горя. Весь день бабушка, исчерпав все слова и силы, пыталась унять их боль, но артефакты лишь слабо гасят бушующее пламя скорби.
Первые тени начинают окутывать Дэмдсвемп, источник жизни и проклятий постепенно скрывается за тёмной пеленой Луны. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тучи, превращаются в пылающие огненные кольца, которые танцуют на небесном своде. Подошедший Здебор начинает церемонию прощания заученными словами, но в ответ все вокруг лишь молчат и хотят поскорее закончить.
– Приветствую с открытым сердцем, господа, – молвит помощник Старейшины.
– Пламенно приветствуем... – вяло отвечают прощающиеся.
– Сегодня мы прощаемся не просто с детьми, а с частичками нашей души. Каждый ребёнок, каждая жизнь могли бы принести пользу нашему обществу. Они могли бы стать отважными воинами, защищающими наши земли, или трудолюбивыми фермерами, обеспечивающими нас продовольствием. – Откашлявшись, помощник старейшины хочет продолжить.
– Здебор, достаточно! – перебивает Карна – мать, похоронившая троих малышей за последние несколько циклов. – У тебя же даже детей нет, как ты можешь понять нашу боль – мою боль?! Дайте желающим проститься, и мы с миром разойдемся.
Сделав шаг вперёд из круга, каждый по очереди устремляет взгляд ввысь и произносит прощальные слова. Когда очередь доходит до Карны, она пустым взглядом окидывает окружающих, а затем устремляет взгляд в тёмное небо, словно что-то выискивая, и её губы беззвучно двигаются. Охваченная болью и отчаянием, осиротевшая мать прыгает в пылающий перед ней костёр памяти.
Огонь, словно живое существо, приветствует смертоносное решение и безжалостно принимает её в свои объятия. Пока все пытаются помочь, меня парализует незнакомое чувство. Несмотря на это, внутри у меня пустота... Я смотрю на огонь и не могу пошевелиться. Время останавливается. Пламя жадно обжигает каждый сантиметр тела женщины, словно голодный зверь, пожирающий свою добычу. Боль и агония проникают в самые глубины её существа, заставляя кричать внутри, пронзая мой разум и заставляя преклонить колени, хотя с истерзанных губ не срывается ни звука.
Стоящий рядом Этер берёт меня на руки и быстрым шагом уходит всё дальше, унося меня от оглушительного крика и запаха гари, въевшегося в мою одежду.
– Ты как? – с тревогой в голосе спрашивает Этер, заглядывая мне в глаза.
– Уже легче, спасибо, Тери, – переводя дыхание, я запускаю руки в траву у реки.
– Я знаю, что провинился перед тобой, но, может, попробуем начать всё сначала? – он кладёт свою руку поверх моей и ждёт реакции.
– Сейчас явно не место и не время для подобных вопросов, оставь меня, пожалуйста, – брезгливо отмахнувшись, я отворачиваюсь и пытаюсь снова возвести стену между сознанием и криком. Бесполезно!
– Я понял. Ты знаешь, где меня найти, – отряхнувшись от травы, Этер окидывает меня взглядом и уходит.
Достаю из под подола платья спрятанную колбу и оглушаю до дна. Терпкий привкус заставляет поежиться. Сейчас станет легче.
С Этером мы знакомы с пелёнок: наши бабушки дружили и пытались свести нас. У них почти получилось.
***
Затаив дыхание, я прижимаюсь к дверному косяку и замираю, удерживая обжигающий воздух внутри себя услышав знакомый голос, некогда наполненный лестью и восхищением, теперь сквозил насмешками и холодом.
– Говорю тебе, – доносится самодовольный голос Этера, – Фелиция, конечно, странная. От комара больше толку, чем от её «дара». Зато тихая, послушная. Баба как баба. Прикажешь – борщ сварит, ноги помоет.
– Ага, ещё и спасибо скажет, что такой как ты просто посмотрел на нее. Она же дальше своей библиотеки ничего не видела, – говорит Чтислав, лучший друг Этера. – В следующем цикле Отбор, не боишься, что твою простушку в жены графу какому-то отдадут?
Тишина. А после... громкий, резкий смех заполняет комнату. Сердце болезненно сжимается.
– Скорее в таверну попадёт. Там такие «красавицы» нарасхват, – поддакивает сестра Этера. – Вы сами знаете ее отношения с Ирией. После такой тирании любой, даже самый паршивый вампир покажется ей благородным принцем.
– А что ей ещё остаётся? Кто на такую посмотрит? Пусть скажет спасибо, что я вообще с ней вожусь.
– И не поспоришь, – согласился Чтислав, гулко хохотнув, – Она даже обрадуется, если кто-то обратит на неё внимание. А уж если ты её окольцуешь... Да она тебя будет до конца дней своих благодарить за столь щедрую милость!
Мои чувства разбиваются, как в кривом зеркале, отражая обрывки их разговора. Конечно, давно догадывалась об истинном обличии Этера, о том, что в его глазах я – лишь покорная тень прихотей. Но услышать это, ощутить презрение и снисходительность было слишком больно.
– Ну, тут уж грех жаловаться, – самодовольно промурлыкал Этер, – Бабка Ведана постаралась. Но, признаться, я и сам, грешным делом, начал подумывать... Жаль только, скучна она до зевоты. Ни огонька в глазах, ни страсти в сердце. Но для поддержания домашнего очага и... дальнейшего, как говорится, воспитания – вполне себе кандидатура.
В одно мгновение во мне вскипела ярость, смешанная с отвращением. Ощущаю себя униженной, преданной. Всё это время позволяла ему водить меня за нос, подчиняться его прихотям. Стиснув зубы, отпрянула от двери, оставив на полу пирог, что так старательно выпекала. Я больше не позволю, чтобы моя жизнь зависела от чьего-то мнения, чьих-то насмешек, чьего-то презрения. Я стану сильнее...
***
Спускаюсь к ручью. В его отражении вижу юную девушку, лишённую сияния. Пряди соломенных волос обрамляют искажённое лицо, усталые серые глаза с глубокими тенями. В них не только истощение, но и душевная боль. Нос с горбинкой, крупный и кривой, уши разной высоты – вечные объекты для насмешек. Тонкие обветренные губы покрыты трещинами. На шее – амулет, поблёскивающий в полумраке и скрывающий тайну. Отпив воды, я устремляю взгляд на Луну, за которой скрывается Солнце, знаменуя начало Великого отбора. Возможно, меня это обойдёт стороной и я не стану лакомым кусочком в вампирском борделе. А если все же весточка заглянет и ко мне?
Крик утих. Нужно собраться. Дома ожидает неоконченный заказ, для которого нужно приобрести новые краски и некоторые предметы. Я поднимаюсь с сопровождающим хрустом в коленях, поправляю мантель и отправляюсь вдоль быстрого ручья. Проходя через узкие улочки, проникаю все глубже в сердце города. Дома, стоящие рядом, создают ощущение тесного объятия, по их стенам прорастает густой плющ. Я люблю Дэмдсвемп: его узоры на фасадах зданий, старинные лавочки, обрамленные цветущими цветами, каменные дорожки, прекрасные сады и парки.
Центральная торговая площадь кипит жизнью: юные девы в сопровождение матушек обегают портные и ювелирные лавки, выбирая наряды для предстоящего Великого Отбора, желая произвести яркое впечатление. Для знатных семей это хороший шанс выдать своих дочерей удачно замуж. А ведь в этом году портнихи радуют изобилием выбора, можно встретить шелковые, бархатные, атласные ткани, а ювелирные мастерья – необыкновенными украшениями с драгоценным разнообразием камней.
Звон от придверного колокольчика знаменует приход нового посетителя, коим я и являюсь, в маленькую, но уютную лавку Дядюшки Веслава. В голове начинает кружиться, мир немного плывет.
– Милая Фелиция, вы вновь пришли в мою скромную обитель, – с приветливой улыбкой встречает меня торговец и учитель в одном лице – господин Веслав. – Я так рад вашему приходу, рассказывайте, с чем пожаловали?
Сквозь пелену, до меня доносится крик, полный боли и отчаяния, раздирающий тишину лавки. Смотрю по сторонам, но не замечаю никого. Голос женщины, пропитанный огнем и страданием, становится громче.
– Дядюшка, как вы себя чувствуете, суставы все так же беспокоят? – поклонившись, спешу приобнять торговца.
– Благодарю тебя за тот эликсир, уже гораздо легче, – поглаживая колени, Веслав продолжает: – Но ты ведь пожаловала не за этим. Выкладывай.
– Мои запасы полотна и красок практически иссякли, учитель. Возможно, появилось что-то по моему кошелю? – Произношу я, оглядываясь по сторонам в поисках необходимых товаров.
Полы и стены лавки украшены глубокими деревянными резьбами и инкрустацией из драгоценных камней, которые слегка отражают свет свечей, создавая игру теней. Разместившиеся на деревянных стенах полки поддерживает высушенная лоза. На них расставлены богатые палитры с красками, которые сверкают разнообразием цветов и оттенков. Цветные баночки, сияющие золотым, серебряным и бронзовым блеском, словно драгоценности. На прилавках лежат кисти разных размеров и форме. Прекрасные наборы изящных стеклянных флаконов с тинктурами и пропитками, о которых я мечтаю, с времен как только начала рисовать.
По словам бабушки, с первыми шагами я не могла устоять перед привлекательностью стен и пола, сливающихся в единое полотно. Все в зоне досягаемости было разрисовано сплошными полосами и каракулями, которые к моим восьми циклам переросли в красочные холсты. Бабушка поддерживала каждое мое начинание, в отличие от матери, которая зельями стирала все осколки приятных воспоминаний. И единственное, куда ее алхимия не добиралась – моя комната. Еще через год я познакомилась с господином Веславом. Он даровал мне все знания, которыми владел, но больше всего благодарна учителю за навык оживления деталей на картинах.
– Взгляни на эти оттенки, милая, расскажи, что ты видишь, – вернувшись, учитель достает небольшую корзину с красками.
– В каждой из них вы, душа, мысли и чувства.
– Хитро, но загляни глубже, прикоснись к ним.
Открываю деревянную баночку с зеленой краской, я вдыхаю хвойный запах. Касаюсь волшебного пигмента подушечкой пальца и прикрываю глаза: в голове мелькают образы густых лесов, рост крошечных шишек, ветер колышет длинные иглы елей.
– Это... это просто невероятно, господин! Эти краски особенно прекрасны, у меня столько кровников не найдется, чтобы оплатить в полной мере ваш труд, – искренне говорю, вытирая краску.
– Дорогая, я сделал этот набор для тебя. Не знаю, как обернется Отбор в этом году и увидимся ли мы вновь. – Замолчав, учитель вглядывается в глаза. – Пусть эти краски напоминают обо мне.
– Спасибо вам большое. Позвольте мне тоже оставить подарок?
После того как учитель одобрительно кивает, отвернувшись, достаю из-под пояса кинжал и разрезаю им левую ладонь. Плоть неприятно жжет, а кровь, вытекающая из раны, наполняет небольшой стеклянный сосуд для масел.
– Это вам, – протянув скромный подарок, улыбаюсь учителю.
– Фелиция, не стоит.
– Я помню, вы хотели сделать поистине алый цвет. Не отказывайтесь, это от чистого сердца.
Оставляю склянку и три медных кровника на столе Веслава, я складываю несколько новых кистей, разного размера рамок, полотен и очищенную кожу химеры.
– До встречи, дядюшка, – целую руку учителя и убегаю, ведь пора закончить картину, за которой вечером придет Фейри.
Покидая площадь, я несу в руках свое новое сокровище, вдохновение уже плещет через край моей души.
Вернувшись домой, тихонько закрываю за собою входную дверь и поднимаюсь в комнату. Положив корзину, я вновь открываю подаренный набор учителем, в воздухе тут же витает аромат лесной свежести и масляных красок. Устроившись поудобнее, достаю последнее полотно: хрупкие цветы, в объятиях тьмы, медленно покидает жизнь, слегка закрученные лепестки теряют свой цвет в приглушенном свете и лишь маленькая росинка, подобно детской слезе, скатывается вновь и вновь. Перевернув песочные часы, собираю раму из старинного дуба. Темный цвет и узоры, вырезанные с мастерством, придают особую мрачную атмосферу и ощущение времени пройденного. Я бережно устанавливаю полотно в раму, подобно драгоценному камню в его ювелирное обрамление.
На протяжении последних нескольких лет я сотрудничаю с фейри Выгоды – господином Видогостом. В возрасте двенадцати циклов, в иллюзионном образе худощавой и высокой девушки с довольно грубыми чертами лица, мы с учителем отправились на площадь Страдания, где я получила шанс продавать свои картины. Мои банальные пейзажи покупались за символическую сумму, едва покрывая расходы, но за то частичка моей души селилась во многих тавернах, булочных и торговых домах. В четырнадцать циклов я начала использовать с умом мой талант и стала рисовать на заказ. Но до этого времени помню дни, когда пейзажи покупать уже было некому. Я ходила с папкой своих работ и предлагала прохожим. В один день, словно с небес, спустился ангел со сморщенными руками, проплешиной на макушке и огромной бородой, в которой было много остатков еды не первой свежести, и если быть честной, то даже не третьей. От него неприятно пахло гнилью, но в глазах горел огонек безумия, который покоряет меня до сих пор. Мужчина выхватил мою папку в довольно наглой форме, стал пренебрежительно, но с интересом перебирать рисунки, одновременно скомкивая некоторые и выкидывая прямо в фонтан стоявший позади нас.
– Ты принята, – просматривая последнюю работу, Видогост ехидно усмехается.
Тем стариком оказался местный критик, забытый художник и просто фейри Выгоды. Его работы больше не будоражили общественность, хотя он и кисть держать толком не мог, а руки трясло из-за зависимости к пыльце, которая позволяла ненадолго оказаться на острове эльфов Берлей. С тех самых пор я рисую, а Видогост находит клиентов посолиднее. С самими заказчиками не вижусь. Мне передают небольшую записку с пожеланиями. Я выполняю и отдаю своему негласному начальнику. Главное, чтобы иллюстрация понравилась и мне вовремя заплатили.
– Госпожа Латебат, – вырвав из мыслей, раскинув руки, входит Видогост. – Я рад приветствовать вас в добром здравии! Надеюсь, картина готова?
– Вот, только закончила, взгляните. – Протянув картину фейри, отхожу на несколько шагов назад.
– Даже жаль с вами расставаться, столько возможностей утекает сквозь пальцы, – жадно рассматривая картину, отвечает Видогост, причмокивая.
– Неужели вы хотите расторгнуть наше соглашение? – не рискуя подходить, все так же со стороны интересуюсь я.
– Ты же не думаешь, что я бы по своей воле отпустил такую пташку? – через долю секунды Видогост оказывается слишком близко ко мне, зловонный запах из его рта обжигает носовые стены, из-за чего желудочная кислота стремительно поднимается, неприятно обжигая горло.
– Ой, я совсем забыла! Мне же еще ужин готовить, прошу прощения. – Жадно глотая воздух, иду к двери, тем самым намекая фейри Выгоды, что я выпровождаю его.
– Мне тоже пора. – Бросив мешок с кровниками, он уходит. Остановившись рядом, Видогост оголяет гнилые зубы и добавляет: – Еще увидимся, госпожа Латебат.
По спине пробегает табун мерзких мурашек. Проследив, чтобы фейри не оставил никакую отметку до самого выхода, запираю дверь и наконец спокойно вздыхаю. Внезапно во входную дверь стучат, наивно полагая, что Видогост что-то забыл, без промедления открываю ее, но вместо зловонного мужчины, стоит юный письмоносец.
– Приветствую, мне нужна Ирия Латебат, – переминаясь с ноги на ногу, молодой человек пытается говорить уверенно, хотя в глазах видно растерянность.
Закрыв дверь и не желая ломать стену в сознании, не успеваю я закричать, как Ирия с укоризненным взглядом, уже стоит рядом, отталкивает меня в сторону, впечатывая в стену, и открывает дверь.
– Взаимного здравия, Ивар. – Показав ладонь с символом, матушка забирает письма и красивую, до боли знакомую, шкатулку, оставив все на столе в кухне, и так же молча уходит.
Любопытство к красивой вещи несомненно есть, но как правило, они проклятые, и раз это передано матери, то мне от этого стоит держаться подальше. Поднявшись в свою комнату, натягиваю свежее полотно на готовую конструкцию. Желание испробовать новые краски побеждает усталость этого дня. Взяв новую кисть из единорожьего ворса, я макаю в баночку с синей краской, прикрыв глаза. Рука сама выводит узоры, а пряный аромат цветочных полей уносит все глубже в сознание. Пока не остаются только я и полотно.
– Фел... Фелиция... – эхо знакомого голоса раздается в голове, – Фелиция!
Жгучая боль растекается по щеке. Яркий свет неприятно касается глаз.
– Милая, почему ты не сказала, что приступы вновь начали мучить? – Бабушка обеспокоенно обнимает меня.
– Ба, все в порядке, просто решила немного расслабиться после прихода Видогоста.
– А я и не слышала, как он приходил. Уверена ему понравилась твоя новая работа, – поглаживая меня, Ведана с самыми прекрасными морщинами усмехается и целует в лоб.
– Сегодня он вел себя страннее обычного. – Не желая беспокоить бабушку зря, я замолкаю.
– Куда уж страннее, – звонкий хохот раздается вдоль стен. – Ты смотри как измаралась вся. Приводи себя в привычный вид и спускайся, будем ужинать.
– Это в какой-такой вид?
– В божественный! – расхохотавшись вновь, кряхча, бабуля уходит.
На столе действительно бардак, все испачкано краской, стол, окно, стены, я... Подняв упавший на пол холст, осознаю, что бабушка права: холодное моргающее синее око ящера глядит на меня, словно живое. Шарлатанка с площади рассказывала, что видения с чешуйчатыми несут погибель увидевшему. Но тогда я бы погибла еще несколько циклов назад, когда это только началось. Потому она и оправдывала свое имя. Приведя в порядок лишь себя, спешу помочь с ужином. Спускаясь по лестнице, слышу голос матери на кухне, и желание спускаться исчезает.
– Фелиция, милая, подойди, пожалуйста, – раздается голос матушки в голове. Ее приторные нотки наигранной лести не вещают ничего хорошего. – Ты уже тут, прекрасно. Что я тебе говорила касаемо беспечного открытия дверей?
– Просто... – Не давая мне продолжить, мать перебила:
– Меня мало интересуют твои оправдания, – перебирая почту, она отчитывала меня, словно маленькое дитя. – Я не желаю их слышать, как и видеть твои скатывающиеся слезы. Ты же знаешь, что меня это раздражает. У меня сегодня хорошее настроение, наказание за свой проступок можешь выбрать сама. А если продолжишь, то это бремя в очередной раз я взвалю на себя.
– Барьер кошмаров, – сдерживая слезы, едва слышимо произношу я.
– Внятнее, – абсолютно безразлично велит мать, переходя к последней посылке.
– Барьер кошмаров, матушка, – сквозь огромный ком злости и беспомощности произношу громче.
– Да будет так, моя дорогая. Это все ради твоего блага и во имя священного порядка в моем доме, – улыбнувшись, матушка продвигает маленькую склянку с жидкостью через весь стол. – Ты знаешь, что нужно делать.
Взяв в трясущиеся руки пропуск в пламенные «ласки» ящера, выпиваю залпом. Зелье неприятно обжигает стенки горла, впитываясь в каждую клетку организма, не давая и шанса выблевать все в уборной. Вытерев скатившуюся слезу и рот, смотрю на женщину, которая меня выродила в этот свет. Ее тонкие пальцы касаются верхней части на вид очень старой шкатулки, и открывают ее. Алого цвета энергия, покружившись над кухней, подобно оковам, обвивает, впитываясь в запястье. Мать раскрывает золотой тубус, и ее глаза, на мгновение, увеличиваются.
– Фелиция, ты участвуешь в Отборе.
Уши поражает звон, а глаза предательски затягивает во тьму... Где я участвую?..