Пролог
Из года в год в Блади-харвест каждый житель на неделю празднования Самайна разжигал костры, выставлял на порог еду и украшал дома с определенной целью:
Задобрить жуткое зверье, что выбирается из-под земли.
Когда грань стиралась, отпиралась дверь с тихим скрежетом несмазанных петель. Она оставалась приоткрытой в абсолютную бездну: туда, откуда выходило нечто, ужасающее в своей истинной ипостаси. Из липкого болота тьмы выбирались твари, что не должны были являться в мир живых: с пустыми глазницами, полными сырой почвы.
В пляшущем тенями свете лунного диска стены дома на холме всегда лоснились багрянцем. Мгла текла по серому камню и заполняла собой темные щели между досками пола, обращала во мрак восковые капли потухших свечей. Босые ноги заливало кровью, ноздри забивало удушливым смрадом смерти.
Смерть стояла прямо за спиной и дышала в затылок, ждала за закрытой дверью, звонила на выключенный телефон. Она оставалась бездушным отражением в зеркале во тьме, стоило лишь отвернуться. Она звонила в дверь и глядела призрачной тенью в стеклышко окуляра глазка. Она пряталась в черноте коридора, в затемненном месте, там, куда не дотягивался свет торшера.
И когда вязкий тягучий морок оживал и собирался в одно целое из всех неосвещенных углов, он забирал душу того, чье сердце отчаянно билось в старом доме.
И что дадут взамен на душу — не говорили
вовсе.