VIII
Я всегда любил звёзды: пристрастился к их дивным рассыпным узорам, окроплявшим ночной небосвод, ещё в раннем отрочестве. Где-то там, вдали от понурых городов, их надменных теней и чёрных башен, устремлявших мрачные клинья в дымное небо, в обители плазменных бурь и пылких протуберанцев, среди ледяных великанов и багрянистых карликов, что кружат в непрестанном вальсе, освещая саму суть непостижимой мирозданческой добродетели, таились Они — сгустки абсолютного, первенствующего ужаса.
Иной раз, засыпая под куполом небесных светил, я ненароком задавался одним и тем же праздным вопросом: «А все ли они настоящие?». И ответ мой ныне — «в большинстве своём»; ибо те из них, что горят ярче остальных и указывают нам путь даже в самое безотрадное новолуние, лишь только имитируют подлинное свечение в смиренном предвкушении обещанного пиршества.
Покуда я писал эти строки, меня не покидали настойчивые порывы самым радикальным способом облегчить горечь невосполнимой утраты, изничтожив заодно и весь тот тысячеголосый табор, что отрывками предложений вещает в моей голове. Однако сейчас я едва ли нахожу в том надобность, ибо скорби боле нет. Есть цель.
Неважно, внимаю ли я несуществующим голосам или же сам являюсь чьей-то всюду слышимой галлюцинацией, — так или иначе, я следую Нашему плану.
Они не мертвы. Не-е-ет! Сидни. Дэнни. Они со мной. И мы будем вместе — отныне и навечно.
В наших скудных рядах намечается пополнение, потому как сегодня я посещаю открытый городской фестиваль. Столько живой плоти, столько ни в чём не повинных душ...
Нас станет больше! Куда больше...
Сидни: — И в небе...
Дэнни: — ...мы будем...
Билл: — ...сия-я-ять!