5
Карлайл вернулся в Форкс другим. Он держал себя в руках, говорил спокойно, но каждый взгляд, каждое движение выдавали напряжение, словно за его глазами кто-то другой смотрит на мир.
Семья чувствовала это. Эдвард перестал приближаться - не потому что боялся Карлайла, а потому что слышал в нём нечто чужое. Мысли Карлайла больше не были ясными. В них были шумы. Слова, вывернутые наизнанку. Мысли, что не принадлежали ни одному живому существу. Эдвард однажды попытался прислушаться - и на секунду потерял чувство времени. Он был уверен, что прошёл лишь миг, но его глаза показали, что он простоял перед Карлайлом почти два часа, не двигаясь.
Тем временем Лира изменилась. С каждым днём становилась более "явной". Не живой - ощутимой. Пространство вокруг неё словно поддавалось гравитации её присутствия. Предметы начинали искажаться рядом с ней: металл начинал ржаветь, дерево трескалось, зеркала тускнели. Она больше не сидела в подвале. Она бродила.
Тем временем Карлайл всё больше углублялся в рукописи. Он рисовал символы, которых не знал. Писал имена, которые не умел произнести. Он пытался найти смысл - и терял себя.
- Лира не просто дверь, - сказал он однажды Эсми. - Она - язык. Они говорят через неё. И чем больше мы к ней приближаемся, тем больше они проникают.
Однажды в лесу нашли тело оленя - без крови, без глаз, а рот был вывернут в гримасе ужаса. Джаспер сказал, что чувствует на земле отпечаток боли - не животного. Человеческой. Мучительной, как умирание от осознания чего-то недопустимо древнего.
В комнате Розали однажды появилась надпись, выцарапанная ногтями на стене:
"Я была до вас. Я буду после вас."
И под ней - глаз. Один. Символ.
Её охватил ужас и больше не покидал хоть на миг.
Сначала — зеркала. Розали перестала видеть себя. В отражении — обугленное, увядшее тело. Лицо, искажённое, словно исцарапанное изнутри. Она била стекло, но отражение не исчезало. Оно шептало: «Ты красива была. Теперь ты просто кукла».
Розали замыкалась. Не говорила. А ночью слышала плач. Детский. Пульсирующий, идущий прямо из её груди. Лира касалась самой её боли — той, что всегда жила в ней, глубже гордости. Пустота материнства.
Эммет снился мир, где он не вампир. Снова человек. Сломанный. Немощный. Розали умирала на его глазах, а он — беспомощен. Он просыпался с трясущимися руками. А потом начал слышать голос — собственный, но искажённый:
«Ты думаешь, ты её защитник? Ты просто свидание с её болью.»
Между ними начала расти трещина. Розали видела в Эммете слабость. Эммет — в себе недостаточность. И в их спальне однажды появился шёпот:
«Вы выбрали друг друга. Но вы не знали, кого ещё пригласили в дом».