Часть 1
Я встаю с кровати, не в силах больше терпеть этот шум. Холодный пол неприятно обжигает ступни, когда я быстрыми шагами подхожу к плотно закрытому окну. На мне всё так же выправленная рубашка поверх тонких штанов, я не успела переодеться в ночную сорочку.
Стремительным рывком проворачиваю тугую ручку и даю морозному воздуху, наконец, проникнуть в небольшую комнату. Мы живём вблизи границы нашей страны, и из окна я могу с лёгкостью увидеть ограждающую стену и нашу стражу, что не даёт выехать из ночного Левара. Но сейчас передо мной открывается не такая спокойная картина. Вместе с вошедшим осенним холодом я ощущаю резкий запах крови и скрежет стали. Тот шум, не дававший мне спать всё это время, оказался детскими криками и мольбами о помощи. Меня прошибает холодный пот, в голове всплывают воспоминания о том злосчастном дне, который я упорно пыталась забыть. Их слишком много. Сквозь темноту я вижу уже разрушенную стену и волнами проникающую грозную стражу. Ещё каких-то пять домов, и эта стальная река смерти доберется до нас.
Я хватаю ртом горький воздух, грудь лихорадочно поднимается и опускается, и меня начинает мутить от смрада крови. Я не могу дышать. Ватными ногами пытаюсь сделать хоть шажок по когда-то казавшемуся мне холодному полу. Я забыла, как двигаться. За дверью раздаются уверенные шаги, которые с каждым новым ударом навевают на меня панику.
– Скорей, Лиора, – не своим голосом чеканит мама, распахивая дверь, - нужно успеть.
Она хватает меня озябшими руками, не дожидаясь ответа. Зачем они снова пришли?
– Ты уже оделась, – тихо бросает она, скорее подтверждая свои мысли, чем спрашивая.
Замечаю на ней утеплённый красный кафтан, значит, мы всё-таки сбегаем. Я пытаюсь переставлять скованные ноги быстрее, в такт маминым, но коридор плывёт и шатается, словно маятник часов, не давая мне сфокусировать зрение.
Покидая неосвещённый коридор, на миг встречаю взгляд отца, в котором я отчаянно хочу найти ответы, но он почти сразу отводит мечущиеся глаза.
– Это... – со скрежетом выдыхаю я.
– Да, это бельвинцы, – заканчивает он, пихая мне в руки кафтан с меховой подкладкой.
Последнее слово гудящим эхом застревает в голове, поднимая к горлу ворох эмоций, и главное из них – страх. Наши недруги, враги моей страны решили вновь попытать удачу, решили напасть.
Неуверенными движениями надеваю кафтан, мои руки до сих пор бьёт мелкая дрожь, и мне приходится приложить усилие, чтобы протолкнуть липкие от пота руки в узкие рукава.
– Возьми, – протягивает мой кинжал отец. – Ты же помнишь мои уроки?
– Помню, – коротко отрезаю я.
Он предлагает ещё один маме, и та нерешительно вешает его на поясе. Это одно из немногих оружий, с которым мне удалось подружиться за годы тренировок и усердных занятий.
О Сошедшие, надеюсь, сегодня он останется чист.
Я растерянно озираюсь по сторонам, пока отец берёт свой меч и делает первые шаги к двери, что разделяет нас с неизвестностью. Неужели мы сбегаем, не взяв даже самое необходимое с собой? Этот вопрос так и замирает внутри, не способный быть озвученным.
Проходя последней мимо окон, я слишком поздно замечаю едва различимый блестящий силуэт в окне. Броня отражает свет серебристой луны, помогая мне предупредить родителей.
– Отец! – что есть мочи рявкаю я.
Дверь молниеносно распахивается, и, делая встречный шаг, бельвинец бьёт первым.
Крик застревает у меня в горле, а голову окутывает лязг брони противника. Боковым зрением замечаю, как мама начинает пятиться назад, неуверенно держа руки на оружие, словно загнанный в тупик зверь.
Новая встреча лезвий возвращает меня в реальность, диктуя поспешные манёвры, и я без промедлений огибаю маму, прорываюсь ближе к двери. Оценивая ситуацию и степень подготовки противника, замечаю металлические вставки на его плечах, голенях и груди. Уже заношу кинжал, но новая фигура бельвинца ловит мой удар, выпрыгнув снаружи.
Он пытается выкрутить мне руки и потянуть на себя, но я сжимаю рукоять кинжала в левой руке ещё сильнее, уворачиваясь от цепких захватов.
Он действует беспечно, задумываясь над следующим ударом, будто не решается на что-то.
Резкий разворот через левое плечо, и я ощутимо бью противника ногой в живот. Это не отталкивает его, но мне удаётся высвободить пойманную им руку. Я чудом не задела меч отца, и он с опасением сдвигается в сторону, бросая на меня настороженные взгляды.
Я ожидаю новых атак, но враг лишь отражает мои нападки, делая уйму ложных выпадов. В один из таких я путаюсь в собственных ногах, и бельвинец, пользуясь положением, делает подсечку, лишая необходимого равновесия. Он спешно хватает меня за одежду и рывком дёргает на себя.
– Лира! – только и успевает выкрикнуть отец.
Он неаккуратным движением отбивает меч своего противника, перебрасывает собственное оружие в другую руку и делает порывистый шаг в мою сторону. Я оказываюсь в захвате, спиной ощущая холодную сталь. Около горла оказывается мой же кинжал, а руки плотно скрещены на груди, отнимая возможность выбраться. Бельвинец поступил хитро, оставив свой меч свободным.
Теперь я отчётливо вижу, как отец напрочь забывает главное правило: не отвлекаться от своей схватки.
Меч его противника с треском пробивает одежду отца и легко скользит дальше. Сталь, вошедшая в живот достаточно глубоко, пронзает насквозь, оголяя окровавленный кончик меча. До этого испуганно стоявшая сзади мама с криком подлетает к нам, тяжело дыша, словно эта короткая дистанция могла выбить весь воздух, и валится всем весом на солдата, позабыв о своём кинжале. Бельвинец резко выкручивает меч обратно, передавая толчок ослабшему телу, и другой рукой отталкивает маму в сторону. Я оторопело смотрю на быстро краснеющую ткань, не в силах оторвать взгляд от непривычно яркого оттенка. Мои руки сами собой расслабляются, когда я вижу остекленевший взгляд отца, который он безуспешно старается сморгнуть.
– Нет... – почти шепчу я, – нет!
Мои движения становятся хлеще после секунды бездействия, но я лишь напарываюсь напряжёнными мышцами на остриё у горла. Нас сотрясают два слабых толчка, и хватка солдата заметно ослабевает, когда на меня обрушивается тяжесть брони и тела бельвинца.
Я больно пинаю его в колено и, оттягивая свой кинжал от шеи, сгинаюсь всем телом, подводя врага ближе к отцовскому мечу. Треск плоти раздаётся прямо над ухом, и я чувствую растекающееся по плечу тепло. Бельвинец пытается ухватиться за мою одежду, но грузно падает вслед за своим оружием, ломая вонзившиеся в тело стрелы.
Я поспешно поднимаю глаза на отца, и с ужасом нахожу ещё одну свежую рану в области груди. У меня перехватывает дыхание, когда я слышу пронзительный свист стрел, пролетающих мимо меня. Я набрасываюсь и валю папу на пол, падая рядом. Неосторожная попытка отгородиться от новой угрозы выбивает весь воздух, но я не чувствую удара. Моя реакция значительно замедлилась, но я торопливо оборачиваюсь назад, сквозь липкие рыжие пряди выискивая источник опасности. Это леварец, наш.
Его огненный оттенок волос успокаивает меня. Стрелы были предназначены не нам, и сейчас их получатель, открывая и закрывая рот, скатывается по стене. Они попали в шею и бок, впились своими острыми наконечниками, обездвижив тело. У меня вырывается усталый смешок, и только сейчас я обращаю внимание на медленно шатающуюся маму, её бледные пальцы бегло елозят по окровавленному кафтану, цепляясь за расшитый узор. Она оседает на пол, руками стараясь смягчить падение.
– Лира, тебе нужно уходить, – стараясь не подавиться собственной кровью, шепчет папа. – Сейчас.
Всё как в тумане. Я судорожно начинаю хватать воздух ртом, осознавая, что оба моих родителя смертельно ранены.
Вижу, как отец расслабленно разжимает мою руку, его медные волосы первыми опускаются в красную лужу. Кажется, срываюсь на крик, стараясь расшевелить его, хватаясь за напрочь промокшую одежду, но грузное тело уже не поддаётся. Я поднимаю глаза на маму, которая пытается что-то сказать, но лишь плюётся густой кровью.
– Т..твоя настойка, не пей её.
Я пропускаю эти слова, рукой пытаясь дотянуться до неё. Моё тело будто парализовало, и теперь я не могу подчинить его себе.
Я с ужасом вспоминаю уроки медицины, мутным взглядом скользя по посиневшим опущенным рукам мамы.
Эту звенящую тишину нарушают твёрдые шаги.
Я не чувствую, как меня подхватывают чьи-то холодные руки, неумолимо отрывая от родителей. Вырываюсь и хватаюсь за близлежащие предметы, когда меня выталкивают из дома. Мама подползает к отцу и плотно сжимает их липкие руки в замок. Через мгновение её голова неестественно грубо падает, скрываясь в безмолвии густых рыжих прядей. И это последнее, что я вижу.
Тело на мгновение ослабевает, я перестаю упираться в землю, стараться укусить. Кинжал давно выпал, оставшись в спокойствии дома. Теперь там царит мёртвая тишина.
Кровь на руках и одежде начинает застывать, впитываясь в тело.
Почти у всех домов настежь распахнуты двери, из которых валит яркий свет, освещая кровавые улицы. Крики не прекращаются до сих пор то вспыхивая, то резко обрываясь. Смрад заполнил всё пространство и надолго окунул город в густой ужас. Меня ведут всё ближе к разрушенной стене, деревянные ноги подкашиваются, и я несколько раз падаю на сухую траву, цепляясь пальцами за знакомые растения. Бельвинец уже не пытается заломить или обездвижить мои руки, сосредоточившись на поддержании моего равновесия. Ему надоедает эта неторопливость.
Перед глазами плывут страшные картинки сегодняшних событий, погружая голову в туман, поэтому я пропускаю точный удар в висок. Темнота дарует долгожданное спокойствие, но и одновременно с этим оставляет слабое тело беззащитным.
***
Я медленно разлепляю мокрые глаза, щурюсь, в попытках привыкнуть к яркому полуденному свету. Навязчивый образ из сна рассеивается, как прозрачная дымка. Частые покачивания и фырканье лошадей убаюкивают, и я не сразу ощущаю ноющие запястья, что плотно обмотаны шершавой верёвкой. Я в повозке. Через её мелкие непокрытые тканью участки можно разглядеть ясное небо, выходит, мы отъехали довольно далеко.
– Самая бойкая проснулась, – с насмешкой в голосе бросает один бельвинец другому, надкусывая красное яблоко.
Будь у меня развязаны руки, они тот час оказались бы на его горле. Он встаёт и, переступая через других людей, продвигается ко мне. Все они спят? Меня привлекает флакон из тёмного стекла в его мозолистых руках, который он решительно открывает. Я вжимаюсь в угол раскачивающейся повозки, сапогами оставляя борозды на дощатом полу и предугадывая, что может скрывать крохотный флакон. Солдат присаживается рядом, убирая свои упавшие на лоб белые пряди, теперь я могу видеть его обнажённое и лишённое стали лицо. Мужская рука тянется к моим волосам, пока второй он прижимает к губам прохладное стекло флакона, но не успевает запрокинуть мою голову, я первая бью его прямым ударом лбом в нос. На лице бельвинца застывает гримаса боли, но мой локоть уже механически летит в его предплечье, выбивая хрупкий флакон.
Тот в дребезги разбивается, и я вдыхаю едва уловимый сладкий запах мака. Снотворное. Скорее всего, остальных уже напоили.
Разозлённый бельвинец бросает несколько отборных ругательств вперемешку с протяжными стонами, держась за кровоточащий нос. Силком отрывает меня из угла, пока я пытаюсь защититься связанными руками, беспрерывно размахивая ими, и тупым отточенным ударом бьёт в затылок.
***
Примерно полчаса назад я пришла в сознание, уловив на языке неприятный горький привкус, скорее всего, это смесь расслабляющих трав вместе с маком. Я незаметно сжимаю и разжимаю руку, чтобы понять, насколько сильно на меня повлияло снотворное. Тело ещё не до конца вернуло силу, и я ощущаю тяжесть собственных век. Саднящим затылком чувствую запёкшуюся кровь, что уже успела покрыться твёрдой коркой. Всё это время я лежу неподвижно, прислушиваясь к приглушённым разговорам стражи. По их диалогу мы уже проехали оживлённый город и скоро должны прибыть в злосчастное место, куда я никогда не хотела ехать.
Я стараюсь сохранять спокойствие, вспоминая о застывших лицах родителей, о холодном пустом доме, в который я возможно никогда уже не смогу вернуться. Мне бы очень хотелось остаться там, с ними, навеки закрыть уставшие глаза и больше ничего не бояться. У меня больше нет семьи, нет людей, которые безусловно любят меня и всегда на моей стороне.
О Богиня, пусть их сила доберётся к тебе без преград.
Они бы могли ярко улыбаться и звонко смеяться сейчас, не будь этой многолетней борьбы. Борьбы, в которой две противоположные расы: бельвинцы и леварцы, сражаются за мнимое право считаться главенствующей, единственной. Но так и не приходят к согласию, не хотят уступать и отдавать лидерство противнику.
Мне мало что известно о другой стране, ведь правители создали закрытые королевства, не желая поддерживать связь друг с другом. Они были уверены, что жёсткое единомыслие, подчинение подданных дарует вечную защиту и... спасение королевств. Нам позволено знать о соседях лишь форму их правления: главой является король, он не разделяет свою власть с сенатом, а корона передаётся по наследству, как и у нас. В школьных библиотеках не найдёшь другого упоминания о Бельвине, эта страна вычеркнута из наших жизней, я не знакома ни с устоями, ни с именами королевской семьи, ни с их отношением к нам, леварцам. Но я знаю свой народ, знаю, что многие желают воссоединения сторон, упорно надеясь на силу сошедших.
Родители могли быть живы. Эта фраза жжётся, царапает хрупкое сознание, оставляя грубые незаживающие шрамы. Не будь этой войны. Я сжимаю кулаки вместе с затвердевшей от крови тканью, стискиваю зубы до скрипа, когда напористые слёзы с болью замирают в глазах.
Мне было неизвестно это чувство, но воздух в одночасье становится пронизывающе свежим, а звуки нестерпимо резкими, когда меня посещают первые мысли о жестокой мести.
Наша повозка замедляет свой ход и, наконец, со скрипом останавливается, отвлекая меня от навязчивых мыслей. Бельвинцы поочерёдно выносят спящих людей, но я отвёрнута к стенке и не могу узнать, когда подойдут ко мне. Вспоминаю события до сна и примерно понимаю, что нахожусь в дальней части повозки. Время тянется медленней обычного, а подступающие с каждым разом шаги раздаются всё ближе. Меня грузно взваливают на плечо последней, я стараюсь полностью расслабиться, чтобы тело тяжело болталось. Бельвинец предусмотрительно или случайно расположил меня на левое плечо, дальше от ножен, но даже так моя рука с лёгкостью дотянется до рукоятки меча. Я сжимаю пальцы в кулак, ещё раз проверяя готовность. Уже лучше, чем было, но всё ещё чувствую слабость в теле, мышцы отказываются подчиняться. Через узко открытые глаза слежу, как мы выходим из повозки и уверенным шагом направляемся в сторону замка. Из-за грузной походки бельвинца мои мелкие повороты головы совсем незаметны, и я успеваю увидеть задний вход замка, предназначенный специально для таких случаев. Сейчас, возможно, лучший момент для атаки, но я продолжаю безжизненно свисать, выжидая более подходящего случая. Мне нужно попасть внутрь.
Громоздкие ворота отворяются не без чужой помощи, и мы оказываемся в разрастающемся
пламени, в недрах Бельвинского замка.
Скорее всего, меня не понесут в роскошную комнату, а прямиком отправят в тюрьму как пленницу. Кровь неистово бурлит, а внезапно проснувшиеся инстинкты взывают к борьбе. Страх заставляет вялую голову работать как никогда быстрее, и план создаётся сам собой. Кажется, этот вход специально для таких как я, поэтому здесь безлюдно и мало пространства. Мы не войдём в расписанную узорами часть замка, эти жуткие стены ведут прямо за решётку. Осознание бьёт тревогу, заставляет предпринимать что-то прямо сейчас, ведь подожди я ещё немного, и мы попадём в место, откуда мне не выйти. Моё до этого расслабленное тело вмиг напрягается, заставляя гнать раскалённую кровь ещё быстрее.
Это нужно сделать как можно тише. Рука стрелой летит к оружию, хватая ощутимо грузный меч, второй я отталкиваюсь от плеча бельвинца, пытаясь вернуть тело в вертикальное положение. Я переоценила силы: мои руки дрожат под тяжестью стали. От резкого подъёма головы в глазах пляшут чёрные пятна, и это отвлекает меня продолжать начатое. Сталь холодным прикосновением настигает огрубевшую кожу шеи солдата, тогда я начинаю давить ещё сильнее, оставляя кровавый след сзади. Может, он ожидал, а может, не единожды проходил это, но противник быстро реагирует на мою выходку. Внутреннее ликование прерывает резкий толчок вперёд, бельвинец скидывает меня с плеча, как с вершины горы, и я неуклюже группируюсь, приземляясь на влажный пол. Не успеваю подобрать под себя ноги, как мне прилетает разъярённый пинок в живот, отчего тело непроизвольно сгибается, пытаясь защититься. На ощупь все рёбра целые, но крупных синяков не избежать. Меня рывком ставят на ноги, однако его беспокоит липкая шея, и мне достаётся большее, но не всё внимание. Поэтому я стараюсь подчинить непослушные руки, напасть, сделать новый шаг, но голову резко пронзает нестерпимая стрела боли, отчего я роняю тяжёлый меч и хватаюсь за раскалённые виски. Перестаю что-либо слышать, кроме бурления собственной крови в ушах и скрипа зубов.
Мне заламывают руки, и я почти сама веду бельвинца по лестнице вниз, непослушными ногами промахиваясь мимо ступенек.
Скрип решётки, грубый толчок, ругательства за спиной – всё это меркнет по сравнению с режущей болью. Я прихожу в себя, только когда холодные железные прутья навсегда отделяют меня от стражей, и чувство безысходности накрывает с головой.