Воспоминание
Я ехала в маршрутке номер 207 и глядела на зелёные деревья вдоль дороги. Я смотрела на птичьи гнёзда. Давно их не видела, они вызвали ностальгию по детству.
В детстве у меня были длинные красивые волосы. Они отливали в жемчужный цвет и доставали до копчика. Мне никогда не нравилось заплетать косички и делать хвосты. Поэтому я постоянно ходила с распущенными, как растрёпа.
Я проехала мимо места, с которого всё начиналось. На меня стала напирать грусть. Ехать без малого двадцать минут, а воспоминания уже заполонили голову.
Люди наверняка видели, как я меняюсь в лице, как специально таращусь в стекло, чтобы невзначай не встретиться с ними взглядом.
Сегодня ровно два года как мы не видели друг друга. И дело не в моей обидчивости, а в его нежелании видеться и возвращаться в прошлое.
Вспоминаю, как Вадик впервые встретил меня с работы. Он принёс красивый букет мимоз. Я улыбнулась, ничего не сказав в ответ, потому что я девушка и дарить мне цветы – прямая мужская обязанность. Ведь я не страшила какая-то. И не слабоумная. Знаю таблицу умножения, порой хорошо складываю и вычитаю без калькулятора. В общем, имею полное право на статус настоящей леди.
Вадик поцеловал меня впервые, когда мы купались в аквапарке. Это было весьма предсказуемо, и я была готова к тому, что не поцелуй он первым, я сама поцеловала бы его. И он не сдрейфил.
Его мокрые губы осторожно коснулись моих, а язык медленно проник мне в рот. Мой рот, он впервые в жизни почувствовал язык Вадика на вкус.
Играла дурацкая музыка – совсем не подходящая для такой минуты. Это чётко отложилось в памяти. Визгливая попса начала двухтысячных всё портила, а мне хотелось, чтоб играла как минимум «Unchained melody».
Вскоре я узнала, что, оказывается, Вадик не любит целоваться. Он соглашался только когда я очень просила. Я говорила: «Вадик, ну давай поцелуемся, ну пожалуйста, Вадим!» И лишь после этих слов он вальяжно раскрывал широкие объятия, и я шла навстречу, ценя и растягивая каждый момент. Наши поцелуи были короткими. Пятнадцать-двадцать секунд, если прикинуть в уме, но для меня они казались вечными.
Я ехала в маршрутке номер 207 и вспоминала, как мы жарили шашлык в гаражах. Вадик решил выпендриться передо мной и ребятами, набрал полный рот кусков сырого мяса. Он сочно смаковал, не замечая пятен маринада и колечек репчатого лука на щеках.
Я переживала за Вадика, ведь потом ему пришлось два месяца лечиться от паразитов. Я таскала в палату сильные таблетки, разводила вкусный чай с лимоном, мелиссой и мятой. А ещё я приносила диски его любимой группы «Несчастный случай».
Когда он поправился, то пообещал стать вегетарианцем. Мы стали смотреть документальные фильмы про то, как убивают скот ради котлет для гамбургеров, ради отбивных, ради замороженных полуфабрикатов на развес. После этого мы не смогли стать вегетарианцами. Мы оба стали веганами.
Я являюсь веганом по сей день. Не знаю насчёт Вадика. Мне кажется, он с его порывистым характером давно уплетает свиные стейки, конину и вяленую косулю за обе щеки.
Я только что проехала его двор. Он всё также покрыт зелёной листвой, но наша родная скамеечка уже два года как не наша. На ней сидят подростки. А когда-то Вадик держал меня на коленях и курил одну за другой.
Спасибо ему за то, что научил играть на фортепиано. Без его пинков я бы только грезила. Спасибо ему, что знал нотную грамоту как никто другой. К сожалению, он бросил играть ещё в университете. Хотел учиться больше, чем творить.
Я говорила: «Вадь, мне бы вот научиться играть собачий вальс, я бы светилась от счастья!»
«Бери и учись!» – прикрикнул он.
«И ноты бы выучить не помешало – говорю я. – Не могу ля от до отличить».
А на следующее утро в дверь стучится Вадик и затаскивает большую японскую махину.
– Это твой синтезатор.
Целый месяц я училась играть простые композиции. Через два уже брала сложные аккорды и пыталась импровизировать. Не говоря уже о произведениях, которые я освоила благодаря многочасовой зубрёжке. И я это сделала, чёрт побери!
Моя любовь не пошатнулась даже когда Вадик разбил мою любимую тарелку. Такая красивая была – голубой узор, фиолетовая каёмочка, золотистые лепестки. Обожала эту тарелку-подарок покойного брата. Осколок попал прямо в большой палец, я закричала и присела на пол от резкой боли, зажимая рану. Вадик даже не пошевелился. Стоял и бранился на меня по-всякому. Называл сволочью, пустышкой, шмарой и гнидой. Но я не давала ответку. Ведь я была уверена, что люблю его. А зачем злиться на тех, кого любишь? Я сосала порезанное место, мои губы были в крови. Я пошла бинтовать палец, но Вадик кинулся вслед. Он схватил и закружил меня, как в бальном танце. Потом поставил на пол и уселся мне в ноги. Обнял за колени, уткнулся носом и заплакал так громко, что соседка под утро спрашивала, зачем я так жестоко обращаюсь с Вадюшей: «Он ведь замечательный молодой человек!»
Мне было больно, когда он сообщил о недельном командировочном отъезде. Я билась в истерике, не представляя, как прожить эти чёртовы семь дней. Одна в целом городе. Без радости и цели. Стоило ему уехать, как я напилась с горя.
И продолжалось это каждый день. С раннего утра до поздней ночи, чтобы хоть как-то разбавить серость существования. Я стала засыпать в восемь вечера, вставать в пять утра. Я сразу шла за водкой, напивалась и снова засыпала.
На синтезаторе наигрывала исключительно грустные мелодии и сочиняла свои. Они носили одинаковые названия: «Вадимушка», «Вернись, мой Вадя», «Вадим, моя любовь».
Под действием алкоголя творчество шло успешно. С разбитой от похмелья головой я стала выглядеть как обосранная дворняга, от которой пахло отходами и нечищеными зубами.
На волосах образовались клочья. Ресницы склеились под тяжестью гноя. Уши проросли серой. Я не выщипывала брови, и они срослись в одну полоску.
Я тосковала по нему, как брошенное животное. Грустью было пропитано каждое моё моргание, каждый вдох, каждый шаг по маленькой комнате от синтезатора до окна и обратно.
На подоконник я поставила маленькое апельсиновое деревце и назвала его Вадик.
Я гоняла чаи на кухне и водку во дворе. Никаких фильмов я не смотрела. Моя жизнь и так стала драмой, номинированной на «Оскар» за самый трагичный сюжет.
Вадик разбивал моё сердце вдребезги. Два, три, пять, десять месяцев после его возвращения – драки, ссоры, дикие крики, полиция, сорванные нервы и голоса. Всё осточертело. Каждый день я просыпалась и засыпала в депрессии. Моя подушка была чёрная и тяжёлая, проплаканная насквозь.
Помню, как он пытался схватить меня за горло. Он говорил, что так бы и придушил, не будь я такой жалкой.
Я подъехала к набережной уже когда мне вспомнилась клятва. Мы знали друг друга всего один месяц, но Вадик сказал, что клянётся никогда не давать меня в обиду. Он говорил, что глотку перегрызёт тому, кто попытается это сделать.
– А я клянусь никогда не ругаться с тобой. Не расставаться, Вадик. И любить тебя.
Слеза упала с ресниц, и я закрыла глаза, представляя себя где-то там, рядом с ним.
Я вышла из маршрутки и быстро перебежала дорогу по зебре.
Солнце пекло слишком сильно. Макушка нагрелась как резиновый мяч.
Я пожалела, что не надела новую белую кепку. Я пожалела, что не набрала холодной воды в пластиковую бутылку и не обула босоножки. Вместо них на ногах тряпочные кеды, но даже они оказались слишком тяжёлыми для такой жары.
А Вадик?
«А что Вадик? – мелькнуло в голове. – А нахуй этого вшивого пидораса!»