Deadlock

Если в кругу их знакомых устроят случайный опрос по типу «любая тайна твоего соседа по комнате», то Баджи Кейске с лёгкостью вам ответит:

      У Чифую Матсуно на левой ягодице есть симпатичное родимое пятнышко.

      Большинство из проходящих мимо людей подобная вольность привела бы в ужас. А приближенные к этим парням люди лишь махнули бы на это ладонью.

      Потому что Чифую, кажется, действительно обладает этой одновременно пугающей, но безумно привлекательной особенностью.

      Чифую Матсуно страдает эксгибиционизмом.

      Скрип их входной двери ужасно шаблонный, но не нервирующий. Когда Баджи делает шаг в свою комнату, то задумывается о том, где бы найти лишнего масла, чтобы заставить ее перестать издавать такие кошмарные звуки, но уже по привычке замирает на месте. А мысли, прежде наполнявшие его голову, исчезают.

      Чифую прислонился к дверному косяку в небрежном жесте, его мягкие, светлые волосы, обычно легким каскадом спадающие на скулы, все еще немного растрепанные и влажные после душа и — он полностью обнажен.

      — Ты долго сегодня, — он дергает узким плечиком, пряча за челкой смущение — хотя, господи, мог бы уже привыкнуть.

      Баджи выглядит безразличным — типа, до обидного незаинтересованным, когда ставит большую сумку на пол и разворачивается.

      — Я закажу пиццу, оденься, блять, а то курьер опять в обморок грохнется.

      Смотря на зарплату нынешних курьеров, Чифую считает, что они должны быть благодарны ему за избавление от мучений, но все равно негодующе фыркает. И тянется к полотенцу.

      Эта маленькая игра — совсем незначительная в их повседневной жизни, заставляет Чифую то и дело страдать. Все парни — козлы. Особенно, когда ты перманентный гей, которого неделю назад бросил парень.

      И всю неделю Баджи мучается вместо бросившего его ублюдка.

      — Я все проебал, — Чифую вовсе не ноет, когда утыкается в свои сложенные вместе ладони, прячась — возможно — от прожигающих его спину взглядов.

      Такемичи не выглядит обеспокоенным, когда укладывает на его спину руку поверх футболки в бескорыстном желании успокоить. Пфф — действительно, ведь Чифую считает, что бисексуал его не сможет понять.

      Помимо своего бывшего парня — кажется, его звали Майки? — Такемичи стреляет глазками в девочку с первого курса. У нее светлые волосы и очаровательная родинка на лице — да, по мнению Чифую, Такемичи не знает, что такое подлинный недотрах.

      — Пиздец, год, понимаешь? — Такемичи отрицательно мотает головой в ответ. — Придурок, я год без секса уже сижу. Тот парень был последней моей возможностью, — Чифую выглядит обречённо, когда падает лицом на стол и после завывает от боли, ударяясь о твердую поверхность носом.
Такемичи лишь раздраженно фыркает. Слушать своего друга-гея, которого бросил парень перед запланированным сексом — хуже любых пыток, что проходили они на уроке истории в прошлом месяце.

      — В чем, блять, твоя проблема? Парней на курсе действительно много, — Такемичи уверенно и беспечно дёргает плечом, будто он действительно считает, что все так легко.

      Блять, действительно, как же много возможностей.

      Проблема в том, что, если здесь и есть открытые геи — все уже обзавелись парнями.

      Взять хотя бы бывшего Такемичи — обворожительный мальчишка. До комичного сильный — серьезно, Чифую не знает, как Такемичи еще не переломался пополам. Типа, от этого парня ростом со Скарлетт Йоханссон так и веет ярой активностью. У него контурированные, прекрасно очерченные руки с выпирающими мышцами. Просто маленький Джон Браун — господи, даже его размер подходит под это блестящее описание. Чифую бы попробовал спросить или убедиться самостоятельно, все ли так плохо у него в штанах, но он все же замечает обреченный взгляд Такемичи. Боже, Ханагаки, может не будешь таким ревностным взглядом прожигать своего бывшего парня?

      Майки стоит в обнимку с каким-то огромным амбалом — серьезно, может Чифую и задумывался насчет этого второкурсника, так как он и сам любил высоких, а особенно — мускулистых, что способны прижать его к кровати, к столу, к стене… Господи, да куда угодно, лишь бы с присутствием нормального члена! Только вот более он был похож на преступника с этим бросающимся в глаза тату на виске и выбритой с двух сторон головой. Да и тем более, учитывая, что Майки — судя по рассказам Такемичи — стабильный актив, удивительно, что он предпочел тщедушному Такемичи мальчика, у которого член наверняка по размеру с его собственное бедро.

      Ладно, этих двух можно с удовольствием пропустить, потому что Майки не зря так многозначительно и затмевающе поглядывает в сторону Такемичи. А травмировать своего лучшего друга как минимум бесчеловечно и как максимум — безжалостно.

      — Хорошо, а как тебе этот? Высокий, прям как ты любишь, — Такемичи заискивающе кивает головой в сторону, а Чифую, поворачиваясь, сотрясается от внезапного смеха. Боже. Все знают, что Шуджи Ханма — пассив. Несмотря на свой исполинский рост в сто девяносто два сантиметра, он имеет до смешного симпатичное личико. Да и по перекатыванию его щуплых бедер, плоской, но привлекательной задницы, было понятно, чье внимание он пытался привлечь. А с Теттой Кисаки Чифую предпочел бы не связываться. И без того ненавидел его с первого курса.

      Такемичи лишь горестно вздыхает на отрицательное мотание головы и оглядывает столовую по второму кругу, игнорируя обнимающихся Таканчика и Хаккая, проходя сквозь Инупи, Коко и прочих. Впрочем, его голубые глаза почти сразу озаряются озорством.

      — А как тебе этот парень?

      Чифую проводит идеальный перпендикуляр по направлению его глаз и, доходя до цели, задыхается.

      Полгода назад Чифую переселили в другую общажную комнату. В первой его ебанутый сосед сжег кухню и вылетел из их божественных апартаментов со смачным пинком под зад. И когда Чифую открыл дверь с привычным криком и самой обворожительной из его арсенала улыбкой, чтобы познакомиться со своим новым соседом, он умер в первый раз в своей никчемной студенческой жизни.

      На соседней кровати спал парень его мечты — принц Чарминг из диснеевских сказок. С упавшими на виски мониторными наушниками и приоткрытыми, до непростительного, пухлыми губами.

      С идеальным загаром, который сочетался с его темными волосами слишком безукоризненно, образцово. Чёртово совершенство с тяжёлой золотой цепью на шее, неформальной подводкой под узковатыми глазами и кольцами, окружившими длинные пальцы.

      А еще, самый важный факт, который узнал Чифую о своем соседе по имени Баджи Кейске — он был законченным натуралом.

      О боже, и он был горячим, ясно? От открывающихся спросонья золотых глаз и прямого носа до пленяющей улыбки и фигуры древнегреческого бога. Типа, этот мускулистый пресс, виднеющийся из-под его задранной темной футболки с ужасно пошлой символикой свастики, снился Чифую в течение последующих шести месяцев.

      — Привет? — от его наглой ухмылки у Чифую пересыхало в горле, а от хриплого глубокого голоса в штанах все магическим образом поднималось. Баджи Кейске был его типажом, был его персональной пыткой. Баджи Кейске стал для него настоящим секс-символом. Типа, все дошло до того, что на месте кричащих порноактеров Чифую представлял Баджи. И да, картина выходила великолепная.

      Именно поэтому пришлось ретироваться из комнаты. Как возможно нормально учиться, если рядом с тобой сидит чертов Аполлон с охуительным прессом и клыкастой, абсолютно дерзкой улыбкой?

      У Чифую руки чесались подойти однажды ночью к его постели и заставить себя трахнуть, но и его собственное воображение выделывало по ночам подобные заклинания. Ему буквально без перерыва снились мокрые сны. То, как Баджи прижимал его к стенке и вытрахивал последние жизненные ресурсы. То, как проезжался носом по его шее и вгрызался, оставляя отметины.

      Боже, оставалось наивно, ужасно слепо надеяться, что Баджи не слышит его, не прислушивается к мычащим стонам и бесстыдным поскуливаниям. И что-то подсказывало Чифую, что его надежды до безрассудного нелепы и беспочвенны.

      А сейчас Баджи в бесстыжем, соблазнительном, гиперсексуальном движении прислонился к стене. Он не натягивал на палец длинную темную прядь — боже, отдельный фетиш, появившийся у Чифую после их судьбоносной встречи, — не прикусывал томно губ и выглядел некомфильно расслабленным. Что-то подсказывало Чифую, что этот брюнет отнюдь не страдает от недостатка бурного секса в своей натуральной жизни. Пфф, об этом Чифую подсказывали льнущие к парню девушки, которым он дарил свои хорошенькие улыбки и вальяжно при этом подмигивал.

      Баджи Кейске стоило зацензурить вместо ненормативной лексики, потому что он был единственной причиной отказа сердечно-сосудситой системы у Чифую Матсуно.

      — Издеваешься? Он натурал до мозга костей, — разочарованно фыркнул Чифую, с трудом отводя зависимый взгляд от парня.

      А еще он ужасно красивый. До бессовестного красивый. Казалось, все боги сошлись против Чифую, глумясь над его эстетическим вкусом.

      Чифую всегда нравились ямочки на щеках, смягчающие лицо сюрреалистичным движением.

      И у Баджи Кейске они были.

      Чифую нравились высокие мускулистые парни, на которых можно было без волнений запрыгнуть в слепой, случайной уверенности, что сильные руки его удержат.

      Баджи Кейске превышал шестифутовый отрезок медицинского ростомера и мог приподнять старый шкаф, однажды упавший в их комнате, по весу превышавший две сотни фунтов.

      Вид мускулов, выглядывающих из-под короткого рукава, достаточно сексуален, чтобы Чифую прикусил нижнюю губу и с горестным стоном от него отвернулся. Тем более, он может заметить, как брюнет, замечая к своей персоне повышенное внимание, неуловимо улыбается, выпрямляясь, и оглядывает комнату в надежде найти своего наблюдателя — наверняка надеясь, что это какая-нибудь сексапильная девушка.

      — Угараешь? — Такемичи приподнял вверх светлую бровь, оглядывая Чифую с удивлением. — Мне казалось, что у тебя гей-радар в заднице завибрирует. Разве не замечаешь, как он на тебя пялится? Он друг Майки, я давно замечаю.

      Чифую удивленно выпрямился. Действительно? Он настолько ослеплен его красотой, что не замечает сопровождающих спину взглядов? А, как же…

      — Он же вроде по девушкам, — постарался сделать попытку жалкого оправдания Чифую. Это действительно не было выдумкой. Он ненавидел слышать в своей комнате цветочные запахи женских духов, которые даже табаком не способны были выветриться. Чифую так и лежал с зажатой меж губ сигаретой, пытаясь разместить никотиновый дым так плотно, чтобы соседи приходили с визгами, а Баджи откашливался, входя в помещение.

      Такемичи отрицательно покачал головой, снова оглядывая ультрасовременного Аполлона с напускной саркастичностью.

      — Мой гей-радар говорит о том, что би способны существовать. Представитель перед тобой сидит.

      Чифую заинтересованно прижал раскрытую ладонь к челюсти, стараясь скрыть улыбку.

      Такемичи лишь горько вздохнул.

      Он начинал узнавать это выражение — хитрая ухмылка, означающая, что в эту маленькую симпатичную головку пришла очередная идея. Которая заставит всех окружающих пережить ядерную войну.

      А уже наступил четверг.

      Самая стыдная в жизни Чифую неделя подходит к концу.

      Чифую смотрит на себя в зеркало, выискивая любую погрешность, неточность в своем идеальном, безукоризненном теле. И когда он тянется, чтобы заправить упавшую прядь белых волос за ухо, то все-таки замечает, как дистальные фаланги пальцев дрожат, в попытке предупредить своего хозяина о необратимом. Чифую не может вспомнить случая, когда действительно в последний раз так сильно нервничал и, в конце концов, плюет на собственное волнение.

      Сегодня он просыпается абсолютно разбитым, чувствуя поглощающую никчемность в понимании того, что пытается заставить гетеросексуального мальчика с ним переспать. И при этом ставит себя в самое что ни на есть неудобное, бесконечно неловкое положение. А тот самый мальчик его игнорирует.

      Чифую физически больно сдерживать раздосадованный стон унижения, который застыл в его горле блядским могильным камнем. Который до сих пор продолжает тянуть его вниз.

      Он не может назвать себя несимпатичным. Наоборот — девятнадцатилетняя версия Чифую Матсуно значительно превышает уровень привлекательности его семнадцатилетней версии. Заметить хотя бы момент, как его волосы превосходно уложены. Они пахнут свежим апельсином и тяжелым грейпфрутовым соком — впрочем, это ничуть не лишает его обаяния.

      Побывав в отношениях с тремя активными парнями, Чифую вполне уверенно может сказать, как любили они женственную гладкость его кожи. Поэтому Чифую проводит лишнее время в ванной, стараясь сбрить любой бросающийся во внимание волосок и любой намек на то, что волосы вообще там присутствовали. И теперь его ноги и пах сияют от безупречной гладкости.

      Поэтому на этот раз он подготавливает себя тщательнее, одалживая у Баджи новый шампунь и натыкаясь взглядом на такой удивительный флакончик.

      Чифую на грани тахикардии.

      Он уверен, что в его груди поселился тот чертов камень сомнения, последние крохи разума, способные объяснить ему, что все это — бессмысленно. И он заставляет себя проглотить эту блядскую неуверенность с заключительно слетевшей с плеч тканью.

      Он раз за разом пересекал комнату на автомате, смотря немигающим, отрешенным взглядом в одну точку на стене. Останавливался лишь в тот момент, когда в коридоре раздавался намек на шорох. И, понимая, что это крысы — или Кисаки — пробежали рядом, обреченно вздыхал, повторяя уже успевший приесться маршрут.

      Он не собирался спать с Баджи. Стоило лишь просимулировать свою беспечность, оставаясь голым. В конце концов, если Баджи действительно притворяется натуралом, то сорвется на такое красивое — если судить по реакции всех его бывших, — обнаженное тело. Чифую слегка ежится от пронзившего комнату холода, ничем не прикрытые соски твердеют, заставляя его зажаться и обхватить обнаженную грудь ладонями — господи, это бредово, ведь на дворе давно осень. И Чифую как никогда прежде напоминает дрожащий на осеннем ветру листочек.

      Прошло уже полчаса.

      Чифую не может сказать, что в заднице у него бесконечно зудит, подобно течной мартовской кошке — честное слово, он не животное и может сдержать свою похоть в кулаке так, чтобы не накинуться на соседа по комнате. Но и не привлечь его внимание — приговор. Как Дамоклов меч.

      Все это было похоже на гормон, выбившийся из колеи, заставляющий Чифую умирать каждый гребаный вечер. Каждый гребаный вечер, когда он встречает своего соседа голым.

      После пятой попытки стоило наверняка прекратить. Но… В конце концов, это его комната, чтобы разгуливать в удобной для него одежде. Или без нее. Тем более, они оба парни, потому видеть чужой член, особенно если он такой ухоженный и не массивный — нормально. Они же парни — ха-ха — в конце-то концов.

      Баджи с каждым разом реагирует все более равнодушно. То есть, Чифую мог заметить изначальную нервную дрожь, проходящую по всей его сильной фигуре. Мог заметить дергающиеся в истоме ресницы. А после Баджи всегда переводил тему, либо же отворачивался, будто Чифую — пустое место. Это не то, чтобы было обидно. Но… да он что, охуел? Чертов Баджи Кейске.

      — Ты не одет? А, впрочем, похуй…

      Баджи убирает руку от глаз, проходя внутрь комнаты.

      Такой Чифую — голый, ужасно голый, такой же красивый — до безумия — стал его самым страшным кошмаром. Как сказать соседу, в которого ты влюблен, чтобы он надевал хотя бы трусы в их общей комнате? Черт… Но одновременно хочется наслаждаться.

      Баджи отлично играет отведённую роль, когда придает голосу раздражения. Профессионально. Чифую не замечает, как быстро он закрывает дверь — чтобы никто более не увидел подробностей.

      Это их персональная игра, где Чифую является главным призом. А если Баджи сдастся… Не получит его, наверное?

      Чифую тем временем мнет собственные пальцы, стараясь услышать грёбаный щелчок сустава. У него всегда появляется ощущение, что без этого звука он не будет чувствовать себя живым. Баджи замечает эту нервозность, поворачиваясь неспешно, убирая с лица то самое жалкое выражение. Чифую повернут к нему спиной и — О Господи, Господи, Господи — Баджи может буквально обвести контуром изгибы его тонкокостной фигуры.

      Он наизусть знает россыпь родинок на узкой спине, удивляется своему знанию о родимом пятне на его ягодице и думает, когда Чифую успевает сходить в спортзал с его графиком.

      И он успевает отвести взгляд, прежде чем Чифую неспешно поворачивается, боже, сверкая всеми своими прелестями и заставляя Баджи пережить разрыв сердца.

      Первое, что бросается Чифую в глаза — Баджи стоит неподвижно, все еще в застегнутой наспех рубашке, со встрепанными волосами и идеально облегающими бедра джинсами. Он ужасно горячий, даже если не замечать расстегнутых верхних пуговиц, обнажающих сильную, приятно пахнущую — Чифую теперь знает — мускусом шею. И от вида чужого, дернувшего в глотке кадыка, у Чифую пересыхает в горле.

      — Я тебе, — язык у блондина слегка заплетается, но он заставляет себя сжать зубы покрепче и выдать, — совсем не нравлюсь?

      Когда он говорит, его голос не дрожит и звучит намного увереннее, чем он сам себя чувствует. Это глупо, но можно быть честным? Чифую до сердечной недостаточности нуждается в этом.

      Баджи замирает.

      В его собственной голове происходит извержение вулкана. Что, черт возьми, происходит?

      Он гасит нервную улыбку, потянувшую уголки его губ в стороны и старается повернуться.

      — О чем ты—

      Прежде чем Баджи успевает договорить, Чифую налетает на него.

      В нем недосточно роста для того, чтобы впиться в губы высокого парня — типа, обычно таким способом выходят из смущающей ситуации?

      Потому Чифую, нещадно краснея, утыкается ему в грудь, щурясь от касания неприятной грубой ткани к своему обнажённому животу, обвивает сильную шею ладонями и до того сладостно притирается о чужие бедра своими, что оба они задыхаются от вырвавшегося изо рта стона.

      Чифую достаточно подтянутый, чтобы не стесняться фигуры. У него есть тот самый завидный — для девчонок, — тонкий изгиб талии и покатые плечи. И пусть они покрыты солнечными веснушками — боже, их можно неумолимо зацеловать с каждым разом.

      Он заинтересованно и спешно проводит по натянувшейся ширинке Баджи.

      И тут же отскакивает.

      — Встал! Наконец-то! — Баджи охуевает от шока, в то время как Чифую — на удивление — пытается исправиться. — Я влюблен в тебя, — признает он, жмурясь. Баджи не пытается его придержать, не обнимает в ответ, но и не отвергает. Так и застывает каменным изваянием, смотря прямо перед собой. — С первой встречи. И да, я гей, блять. У меня на тебя встаёт каждое утро.

      Баджи вообще не двигается.

      Он буквально учится дышать заново.

      Потому что нельзя сказать, что он не замечал тщетных попыток Чифую привлечь его внимание.

      И, мягко снимая со своей шеи повисшего на ней мальчика, он от него отворачивается.

      И Чифую изо всех сил скрывает накатившую на него истерику.

      Баджи, не глядя, тянется назад, чтобы закрыть ненужную сейчас дверь на ключ. Слава богу, его еще никто вытащить не успел.

      Он скрещивает сильные руки на груди, и Чифую засматривается на напряженные мускулы парня.

      — Бад—? — голос обрывается, когда за затылок его притягивают, и он инстинктивно — честное слово, его еще можно оправдать — зарывается в чужие волосы, ища ответа.

      Влажный язык смачивает его пересохшие от волнения губы, смазывая любую погрешность, любую замечаемую царапину. Да и поцелуй кажется целомудренным, без проникновения, но тем не менее заставляет колени Чифую ослабнуть, а пальцы сцепиться на чужой рубашке, впиваясь в атласную ткань пластиной каждого ногтя.

      На вкус он как дешёвые сигареты, что продают в киоске напротив колледжа. На вкус он как потерянная надежда или умирающая сверхновая.

      На миг они остаются приклеенными друг к другу.

      — Ты меня, блять, — Баджи отрывается, шумно дыша. О его бедро все ещё трётся чужой член — он небольшой, но все же отвлекающий. — Ты так, блять, заебал меня за эту неделю.

      Прежде чем Чифую успевает что-то сказать, парень теряется из его поля зрения, обхватывая крепко за талию, а его полные губы обхватывают один из твердых сосков, смазывая его языком, и все мысли, царящие в светлой головке до этого, превращаются в одну нестерпимую белую пелену.

      Это, наверное, не должно закончиться спонтанным сексом.

      Потому что Баджи — не гей.

      Баджи — блядский натурал, приводящий в свою комнатушку регулярно по одной курице в месяц. И… Заставляющий Чифую выходить из комнаты — и из себя — с каждым ебаным разом.

      Но его ладонь была ужасно большой, способной перехватить бедро Чифую полностью, обернуться вокруг него и заставить чувствовать себя защищенным. Типа — если никто никогда не вспомнит об этом — Чифую слышал, что по длине пальцев можно рассчитать размер члена.

      Чифую ощущает, как его сердце сливается с ритмом крови и тарабанит в ушах, когда сильной рукой Баджи обхватывает его голую — черт, он же постоянно был обнажен — ногу.

      Он капризно протягивает руки в сторону брюнета и тот — без капли сомнений — падает в его раскрытые настежь объятия.

      — Чего ты хочешь от меня? — Баджи стискивает его бедра, приподнимая над полом и утыкается носом в открытую шею. Чифую едва ли не хныкает от желания попросить, приказать укусить себя. Черт, оставь эту гребаную отметину, потешь раздразненное эго.

      Он стягивает рубашку, но она блядски нервирующая, застревает на месте сгиба локтя Баджи и совершенно не желает сниматься. Чифую рычит сквозь плотно сжатые зубы, и Баджи усмехается на эту прелестную требовательность.

      — Что ты хочешь? — переспрашивает Баджи, останавливая его. И Чифую действительно не может ни о чем думать, когда продолжает бессмысленно хныкать при ощущении, как сильный, натренированный живот и уходящая вниз — прямо под кромку брюк — темная дорожка ухоженных волос касается его кожи.

      — Блять, ты… — Чифую краснеет, смотря на него исподлобья. — Ты можешь просто трахнуть меня? — он переводит дыхание, утыкаясь носом в нескрытое одеждой плечо. — Скажи, что трахнешь меня.

      Баджи не отвечает, но все равно опускается перед ним на колени.

      На самом деле, он считает, что в данном случае ответа не требуется. Типа, разве Чифую не видит, насколько он затвердел? Разве Чифую не замечает, как пот водопадом заструился по его виску?

      — Ты разве… Не натурал? — он с трудом выдыхает застывшие на языке слова, смотря вниз — и, черт, Баджи не выглядит натуральным, когда проходится ртом по его выпирающим тазобедренным косточкам и трётся прессом о его истекающий смазкой член.

      — Кто тебе это сказал? — шепчет Баджи, отрываясь от манящей девственной кожи — настолько чистой, что хочется испортить, запятнать и испачкать.

      Чифую пытается вспомнить, кто действительно наговорил ему подобное, но… Голова абсолютно пуста.

      Он судорожно, даже испуганно выдыхает, когда понимает, что не знает ответа.

      Баджи немного теряется, не зная с чего начать, но тело буквально чешется от желания прикоснуться к мальчишке. Этот малолетний инкуб дразнил его на протяжении шести месяцев, будучи одетым — и да, Баджи вовсе не заглядывался на его красивые стройные ноги и подтянутую аппетитную задницу.

      А потом начался этот Ад. И если на каком-нибудь его кругу действительно находился обнаженный Чифую, который мучал его на протяжении недели… Баджи может снова согласиться на это.

      — Ты позволишь? — он осторожно касается пальцами своего ремня, потому что, серьёзно, ширинка сейчас разорвется от давления, что совершает его член с тканью.

      Чифую задыхается от этого вида и лишь подтягивает ноги вверх, касаясь стопой обнаженного плеча брюнета и — ужасно привлекательно — невзначай открываясь ему, разводя ноги. Чифую хнычет, когда сжимает пальцами простынь своей постели.

      — Почему ты меня спрашиваешь? — теперь он звучит агрессивно и подстёгивает вопрос цоканьем языка.

      Баджи не отвечает, лишь сверкая темнеющим турмалиновым взглядом и ожидая ответа. Его руки на мучительно долгий промежуток времени останавливаются, хотя он тоже испытывает адскую боль в паху и единственное, чего он желает сейчас — стянуть эти гребанные узкие джинсы. Честное слово, если бы он знал — конечно, он знал, так как это происходило более пяти раз, каждый божий день, — то выбрал бы что-нибудь посвободнее.

      — …Да, — с опозданием отвечает Чифую, отодвигаясь от слишком горячего объекта своего обожания дальше.

      Баджи больше не медлит. Хватается пальцами за ремень джинсов и сдирает одним быстрым, спланированным движением.

      У Чифую отваливается челюсть.

      Потому что… Теория о длине пальцев абсолютно провальная. Типа… Сколько пальцев нужно скрестить, чтобы повторить такое.

      Вся его голубая натура кричит, потому что… это произведение искусства. Мона Лиза в уменьшенном варианте. Звёздная ночь Ван Гога может посторониться. Чифую больше всего хочется… Зарыдать в голос.

      — Почему нагишом ходил я? — шепчет он приглушенно.

      Бровь Баджи непроизвольно поднимается вверх.

      Ему сейчас… Возгордиться? Это комплимент? Если подумать, то немного сомнительный.

      — Мне продолжить?

      Чифую судорожно кивает, потому что да, да, после этого остановиться уже невозможно.

      Но когда блондин всё-таки опрокидывается спиной на кровать, и Баджи достаточно разгорячен над ним, он всё-таки отвлекается, дразня и себя, и партнёра нелепыми фразами. В принципе — это подходящее время для разговора.

      — А Майки твой друг, да? — Баджи мурчит что-то схожее с согласием, когда засасывает кожу его бедра, все ещё дразня место вокруг члена лёгкими касаниями. — А у него сейчас есть парень?

      Взгляд, который направляет на него Баджи после, можно расценить по-разному. Но Чифую не может сказать, как сильно он на него действует — завязывая в животе блядский морской узел или заставляя его гаденько ухмыльнуться реакции.

      Баджи понимает, что его слегка провоцируют.

      — Почему ты спрашиваешь? — в общем-то, Чифую до сих пор лишь его сосед, они не встречаются, и если блондин не согласен, то Баджи не сможет настаивать, поэтому через секунду промедления он всё-таки отвечает. —… Нет. Насколько я помню, у него был какой-то пиздец с прошлым парнем?

      Чифую кивает, вспоминая, что ссора Майки с Такемичи произвела настоящий ажиотаж в совокупности с разбитым носом одного из школьных друзей Ханагаки — Ацуши или кого-то ещё. Чифую не помнит точно, и единственные образы, которые бросаются ему в память заброшенным неводом — это литры пролитой крови. Не принадлежащей Майки.

      Баджи времени не теряет, пятная острые ключицы мальчишки, позволяя неловкому вопросу забыться. А Чифую наслаждается, потому что, блять, он полгода мечтал ощутить движение клыков по такой беззащитной шее, возможно, он снова чувствует себя жертвой блядского вампира из фильмов.

      — Тогда кто этот парень… — он делает вид, что задумывается, при этом соблазнительно закусывая губы, — с татуировкой дракона?

      Баджи напротив его шеи издает мучительный вздох.

      Его джинсы теперь по-настоящему начинают причинять дискомфорт, и Баджи думает о том, насколько грубым покажется он Чифую, если взаправду поцелует блондина сейчас до бесчувствия, заставив забыть о нынешнем разговоре. Но… Если не обсудят сейчас, то вернутся позже.

      — Ты про Доракена? — он отклоняется, усаживаясь на колени между раскрытых бедер Чифую и успокаивающе поглаживает его по открытой коже вверх-вниз. Он всё-таки замечает в синих глазах замешательство. — Это не его настоящее имя. Кен Рюугуджи. Он тоже мой друг.

      — То есть, — в голосе Чифую проскальзывает намек на надежду, — они не встречаются?

      — … Нет? — Баджи изящным движением заправляет выбившуюся из распущенных волос прядь за ухо и его лицо совсем темнеет. — У Доракена есть девушка. Сестра Майки.

      У Чифую падает челюсть.

      — Мне нужно позвонить Такемичи—

      Да, Баджи всё-таки теряет терпение.

      Чифую сдавленно мычит, когда Баджи прижимается к его губам в таком крепком жесте. Его глаза теперь серьезно расфокусированы и так поблекли, что Баджи берет волнение. Он хочет остановиться, чтобы проверить действительно ли Чифую в порядке, но как только убирает с его горячего бедра ладонь, то мальчик в приступе дёргается.

      — Заебал! Сделай уже что-нибудь!

      Баджи окончательно откидывает свои узкие джинсы в сторону.

      На нем все ещё находится тяжёлая цепь, опоясывающая крепкую шею до невозможного идеально, придавая мальчику вид разъяренной собаки или несдержанного быка. И Чифую хочет однажды потянуть за нее, постараться его отодвинуть и подчинить.

      Это по-настоящему мучительно — видеть лицо Чифую настолько близко. Баджи едва ли не кончает, когда поднимает взгляд вверх, потому что ладонями Чифую все ещё хватается за его плечи, царапая. И если завтра на спине Баджи образуются длинные полосы, то да, он будет рад пойти без футболки на занятия. А Чифую — если действительно все получится — повезет, если он будет ходить.

      Чифую прикусывает губу, стоня и запрокидывает голову, открывая жадному взору свою мягкую шею.

      Поэтому Баджи не очень себя контролирует — кто вообще способен не сойти с ума в такой ситуации? — когда врезается пальцами в раскрывающееся кольцо мышц.

      Чифую беззвучно кричит от происходящего жжения, ведь почему-то он думал, что Баджи… Более грубый в постели.

      Брюнет тем временем ощущает под пальцами влажность купленной смазки — между прочим, судя по запаху, принадлежащую ему — и он слегка возмущённо приподнимает бровь, хотя — безусловно — он ужасно доволен, что времени на подготовку потребуется намного меньше.

      — Ты охуел? — Баджи щурится, загоняя пальцы глубже и заставляя мальчика под ним выгнуться, чтобы наказать хоть каким-то действием. — Она вообще-то дорогая—

      — Черт, не тебя ебут, тебя ебать не должно! — дыхание Чифую прерывистое. Его щеки стремительно краснеющие, надутые от обиды и негодования.

      Баджи кивает, это простительно. Справедливо. Просто, возможно, он хотел поманипулировать Чифую немного подольше, хотя бы таким стремным способом… Он дергается, когда стопой Чифую всё-таки дотягивается до его колена, причиняя глухую боль.

      Впрочем, медлить Баджи больше не собирается. И последующим мгновением он безжалостно врезается в Чифую одним слитным движением.

      Это так хорошо, господи, такая заполненность, Чифую не нуждается в большем, он просто хочет замереть и не двигаться. Но Баджи, видимо, не разделяет его страданий, начиная успешно двигаться и это трение их бедер заставляет Чифую умирать с каждым стоном. Баджи рычит, прижимая ресницы к скулам, и когда он встречается глазами с Чифую, те неумолимо напоминают ему о Поднебесье — том самом Рае, о котором поют христиане в церквях, и Баджи впервые чувствует себя верующим.

      Его руки скользят вниз, сминая мягкую плоть подставленного зада, заставляя Чифую прижаться к матрасу ближе. И это… Восхитительно. До непростительного прекрасно. Чифую ужасно узкий, и у Баджи возникла бы такая соблазнительная мысль о том, что его мальчик — девственник, но, оглядываясь, с сожалением Баджи может понять, что совсем уж невинное создание — а в Чифую с его краснеющими щеками и бледной кожей и без того невинность зашкаливает — так стонать и открываться не будет. Возможно, — очевидно — не первый опыт.

      Их тела двигаются синхронно, превращаясь в один целостный механизм, когда Баджи продолжает посасывать его нижнюю губу, оттягивая, заставляя извиваться под собой и икать от каждого проезжающего толчка по простате. Он останавливается, когда заполняет блондина полностью, достигая бедрами чужой задницы, а Чифую… Разваливается на части, не в силах собрать себя после этого снова. Это так, так умопомрачительно, охуеть можно. Он просто ждал этого чертов год и если подобное повторится, то он сможет подождать в десятки раз больше.

      Бедра брюнета — все еще сильные и сексуальные — безжалостно бьются о его задницу, заставляя задыхаться от каждого шлепка или стона, отдающегося волной в самом горле. Глаза Баджи загораются при виде красивого, ужасно желанного, хнычущего Чифую под ним.

      За всем этим — чистая амброзия, заставляющая красное горло блондина покрыться мурашками и закричать. Он надеется, что все это безумие повторится. Потому что… Даже для него — ебаного экспериментатора, подобное излишне. И он вряд ли сможет нормально работать, спать в одной комнате, ходить на пары с Баджи, при том притворяясь, что вся произошедшая с ними фантастика — сон.

      Лицо Баджи — ужасно расслабленное — упирается носом в его обнаженную шею, когда толчки неожиданно замедляются.

      — Восхитительный, — шепчет он в искусанную шею. — Я полгода смотрел, всю руку извел…

      Чифую от такого признания задыхается, но ему остаётся буквально чуть-чуть, чтобы закончить, поэтому он требовательно дёргает бедрами, позволяя пройтись по своему телу очередной волне.

      — Придурошный, по мне не видно, что я на тебя слюни пускал? — сдавленно хнычет Чифую, сжимаясь и наконец с хриплым стоном выплескиваясь себе на живот.

      — Так я… — Баджи толкается в последний раз, сильно, заставляя Чифую зажать рот ладонью, чтобы действительно не закричать, — думал, что ты натурал.

      Это — не самое удачное время для того, чтобы кончить. Так считает Чифую, но все равно удивлённо разевает рот, когда на его живот к грязной смеси присоединяется чужая.

      — Извини, — шепчет Баджи, выискивая глазами салфетки и поднимаясь. В ногах чувствуется необычайная лёгкость, а сердце скачет вверх от волнения. Боже, будто самая красивая кукла из магазина игрушек досталась ему…

      Чифую обнаруживает, что смотрит на задницу парня, перед этим наблюдая как движется он к двери — до неприличного голый — проходясь изначально глазами по его сильной, широкой спине, массивным плечам и узким бедрам. Идеальная мужская фигура. Интересно, а он выглядит со стороны также? Чифую, конечно, не зря разглядывает себя часами в зеркале в ванной. Он даже не против, если Баджи пройдется по их комнате голышом…

      — Баджи, а ты бы не хотел устроить нудистский пляж у нас в комнате?

      Баджи лишь посмеивается, давая ложную надежду на согласие.

      — Если попробуешь ещё раз, то больше не встанешь, — он наклоняется к скрипящей двери, понимая, что наконец додумался, где взять смазку, но отвлекается, заслышав довольное сопение мальчика. — А ты и не против?

      — Да нет, — беззаботно отвечает Чифую, отмахиваясь. — Такемичи просто пишу, что ложная тревога была. Его гей-радар, кстати, не работает.