19 Кирилл
Я понял смысл времени, бегущего вперед
Правда врет мне, а я дурак открываю всю жизнь
Скажи, эти улицы, эти лица
Разве это то, среди чего я мог высоты добиться?
Здесь просто родиться, для того чтоб убиться
Не достигнув шестнадцати, со своей жизнью проститься
Укрыться покрывалом потерь, слезы утирая
Не хлопнув, не попрощавшись, закрыть дверь
За собой мелькнув, расчесанной щекою
На мгновенье приоткрыть глаза, скучавшие по свету
Уйти от сюда навсегда, ища ответы
На вопросы, что мешают по ночам спать
МНОГОТОЧИЕ — ПОДНИМИСЬ ВЫШЕ
Кирилл
Уже несколько дней думаю о нашем последнем разговоре с Моней. Какая ирония, второй раз я становлюсь помехой для своих близких, сначала — Катя, теперь он. Но если первую удалось продавить авторитетом, всё-таки старший брат, на тот момент, ещё имевший на нее влияние, то вот с Матвеем этот номер не пройдет. Он слишком упрямый, вечно знающим как лучше для всех. Порой одного его укоризненного взгляда хватало, чтобы ощутить себя провинившимся школьником с огромным чувством стыда. Не зря же за глаза мы с парнями называли его мамочкой-наседкой. Он когда узнал, такой разнос устроил. От воспоминаний накатывает легкая грусть. Иногда кажется, что те события происходили не со мной или в другой жизни.
Чтобы хоть как-то отвлечься, включаю комп, может Катя написала, а то давно на связь не выходила. Тут же мигает оповещение о новом диалоге, даря надежду. Увы, это не она, письмо от бывшего товарища по команде. С интересом начинаю читать, но к середине становится просто невыносимо... Невыносимо понимать, что потерял. Димка один из немногих, кто исполнил наш план и пробился в Суперлигу. В то время я даже и мечтать не мог о клубе, в который он попадет на следующий сезон. С большим нажимом, чем нужно, закрываю окна на рабочем столе, сейчас я морально раздавлен и не готов дочитывать до конца, а уж тем более отвечать.
А ведь когда-то я был счастлив, имея вроде такое простое, но такое необходимое: семья, друзья, любимое дело. Ох, волейбол. Папа — тренер, поэтому игра у меня в крови, на площадке чувствовал себя как дома, перспективный игрок, что уж там. Мне пророчили место в сборной, олимпиады, про чемпионат России можно и не говорить, меня бы хотели ведущие клубы страны. И я все просрал. Пожалуй, это самая тяжелая потеря, даже бесконечные ссоры родителей так не расстраивали. На площадке любые проблемы уходили далеко, казались ничего не значащими, лишь мяч, сетка и соперники. Сколько первоклассных матчей мы провели. Кое-кто из товарищей тем не менее пробился наверх, тот же Димон. Видел трансляции с их участием, испытывая нестерпимое желание очутиться там, теперь не смотрю игры.
Больше ничего не будет. Но тогда это было единственной возможностью защитить сестренку.
А как все начиналось...
Когда я был подростком, папа решил, что устал от нас, обязательств, картинно хлопнул дверью и ушел, просто подал на развод и уехал в Казань. А что, нормальный выход из ситуации, зачем думать о том, как дальше жить его детям! Мама тоже долго не страдала и подобрала первого попавшегося мужика, какого-то Вадима. Несколько лет дела шли неплохо: он работал, маме помогал, нас с сестрой не трогал. Я усиленно занимался волейболом, начались постоянные разъезды, замаячили перспективы и попадание в юношескую сборную. Когда урывками находился дома, все улыбались, я выдохнул и расслабился, а зря. Вадим потерял работу и оказался таким же слабаком, как и отец, и где мама их находит. Вообщем, сдулся, в лучших традициях. Должность, которую предлагали, не хотел, а на которую претендовал, не брали. Мама как могла, поддерживала. Мы с Катей относились спокойно, пока нас это не затрагивало. Потом он начал пить, разговоры о поиске работы совсем прекратились. Спустя некоторое время стал замечать у мамы синяки, пытался поговорить и выяснить в чем дело, она только отмахивались. Ладно, взрослый человек, пусть сама рулит своей жизнью. Квартира наша, так что этого козла можно было бы без лишних разговоров выгнать, нет же, мама его пожалела: пропадет же без нас. Ага, конечно, чтоб не жить на всем готовеньком.
Однажды пришел после тренировки, а у сестры дверь закрыта на замок. Долго стучался, безрезультатно, пока не начал громко звать и конкретно долбить, не открыла. По ее заплаканному лицу понял, что-то случилось. И тут Катюша рассказала: оказывается, этот гандон напился и приставал к ней. Ей было всего лишь четырнадцать лет! Хоть она и занимается волейболом как я, но со здоровым мужиком не справится. Хорошо, успела из кухни забежать в свою комнату и закрыться. Уже тогда понимал, что с мамой разговаривать бесполезно, поэтому на следующий день, когда она ушла, решил провести беседу с Вадимом, пока тот еще трезвый. Естественно, он послал, сказал, будет делать, что хочет, мать его любит и простит, но временно притих.
Позже ещё раз попробовал, тут я лично стал свидетелем чудовищной сцены, когда приехал с выездной игры. Словно бешенный, накинулся на него и побил. Это сейчас меня ветром качает, совсем осунулся, раньше был мощнее, крепче. Да уж, ничего от прежней формы не осталось, лишь горькие воспоминания.
После этого решил проститься с волейболом, чтобы защищать сестру, потому что маме было откровенно плевать на нас, об отце и говорить нечего. Вот так в восемнадцать лет мое будущее, мечты рухнули. Уход дался очень тяжело, тренер уговаривал, как мог, только перед глазами постоянно проносилась душераздирающая картина: крики Кати, похотливый взгляд мерзкого ублюдка, его грязные руки на ее теле.
Последующие дни стали одинаково безрадостными: с утра мы с сестрой отправлялись на учебу, потом она на тренировку, а я сходил с ума. Познакомился с какими-то ребятами, и понеслось... Алкоголь, травка, наркотики потяжелее, не заметил, как туго увяз и стал наркоманом. Да, я могу быть откровенным с самим собой, только от этого не легче. Моя жизнь превратилась в постоянную погоню за очередной дозой. Когда спохватился и попытался бросить, уже не получилось, первая ломка оставила неизгладимые впечатления: не знаешь, как тебя скрючит в следующую минуту.
В тот момент очень поддерживал Мон, даже вытащил из дурной компании. Но... с каждым разом интервал между приемами сокращался, кайф становился короче и менее ярким. Даже перевелся на заочку, устроился на СТО, чтоб хоть какие-то деньги водились, доза сама не придет. Через год Матвей запихнул в лечебку. Я тогда заставил отца забрать Катю к себе в Казань, иначе Вадим точно бы изнасиловал ее. Папа с такой миной это сделал, как будто я своего ребенка ему отдаю, а не его. Жалко было с сестрой расставаться, но умом понимал, так лучше, да и школа волейбола там с нашей не сравниться. Еще и Катька неожиданно взбрыкнула, закатила скандал, еле уговорил. А как она ревела, покидая родной город. Убедившись, что все в порядке, лег на реабилитацию. Вышел, даже немного продержался чистым, но это сильнее меня, сорвался, даже пару раз откачивали. Мон забрал к себе жить, ему так проще было за мной присматривать.
В прошлом году Вадима посадили. Придурок по пьяни подрался с собутыльником, не рассчитал силы и убил его. Как же мама горевала, в миг постарела. Противно и больно было смотреть, потому что, когда страдали мы с сестрой, она плевать хотела. Чтоб как-то ее поддержать, вернулся домой. Мон уже не мог тотально контролировать меня, а редкие взбучки не имели никакого эффекта. Позже история с Аней окончательно увлекла друга.
Я был чаще под кайфом чем трезв, мы гоняли на машинах. Да Ромашка — бог дорог, он большинство заездов выиграл. Монстряка со Стариком вскрывали тачки высшего класса, аж дух захватывало. Хотелось, чтобы это продолжалось вечно, самое лучшее время с тех пор, как бросил спорт. Но все хорошее рано или поздно заканчивается, авария перевернула жизнь на сто восемьдесят градусов. Я оказался без работы, без друзей. С Моном видимся лишь изредка, он сейчас сам не в той форме.
Мать устроила скандал, когда забирала из изолятора, опять причитала о своей несчастной доле, мы, дети, не ценим и не бережем ее. С трудом слушал, сдерживая рвущееся наружу желание высказать, что накопилось на душе. И продолжилось наше дальнейшее совместное проживание двух посторонних людей. В детстве она была совсем другой, заботливой, любящей, приходила на мои игры, переживала. Теперь маму беспокоит один человек, вчера опять укатила на свидание к своему Вадиму, значит, вернется послезавтра. Перед отъездом снова напомнила о поиске работы, достала. Его заключение никак не повлияло на ее чувства, та же слепая любовь и вера. Она даже утверждала, что его подставили, мол, он уснул, два других мужика подрались. Тот, что остался жив, испугался и вложил нож в руку Вадима. Полный бред, загвоздка в том, что их было всего двое.
Вот и вся история. И нельзя винить обстоятельства за то, что со мной случилось, сам виноват, просто я оказался слабым. Конечно, жизнь спортсмена часто тяжела: случаются серьезные травмы, может произойти резкий спад качества игры, когда ты вдруг перестал прыгать выше соперников или быть на шаг впереди; но я это знал, настраивался на борьбу с любыми трудностями. Это ни с чем несравнимое ощущение эйфории от победы или досады от поражения, единение с командой, когда хочется идти только вперед к вершине.
Мыслями опять возвращаюсь к первоначальной теме: как повлиять на Мона? Желательно придумать выход, пока еще не кумарит, и я в состоянии адекватно соображать. Так, друг сможет уехать, если мое здоровье перестанет быть препятствием. Завязать уже не смогу, слишком глубоко погряз в этом дерьме. Если только...
Решение само собой приходит в голову.
Хм, вспомнить бы, куда я его засунул. Когда-то, в самый тяжелый период, я спрятал пакетик с быстрым решением, если наступит безвыходная ситуация. Кажется, этот случай наступил.
Обыск крохотной комнатушки не приносит результата, кроме того, что она теперь больше похожа на поле боя с разбросанными повсюду шмотками. Прошерстил плинтуса, стенки шкафа, карниз. Куда же я мог спрятать? Мамина комната точно нет, проверю кухню, но и там пусто.
Черт, ну где же ты! Запускаю руки в прилично отросшие волосы, чувствую, как подкрадываются сомнения, еще чуть-чуть и передумаю, я же слабак.
Вдруг осеняет мысль: в коридоре же есть секретное отверстие, про которое знаю только я. Трясущиеся пальцы с третьей попытки выковыривают добычу из небольшой ниши, наконец! Чистейший порошок, в той дозе, которая способна завалить и слона.
Случайно взглядом цепляюсь за зеркало, тот час испытывая неподдельный ужас смешанный с отвращением. Во что я превратился, лицо выглядит так, будто его постирали в машинке, настолько оно бледное. На нос страшно смотреть, он покрыт язвами от постоянного втягивания, черты размыты, брови и глаза посерели. Ледяными пальцами касаюсь впалых щек, раньше как-то не замечал своей худобы, а может лишь делал вид. Удрученный взгляд опускается на плечи с торчащими костями и плоскую грудь. Спешно отворачиваюсь от собственного отражения, которое вызывает очередное расстройство.
Возвращаюсь в комнату совершенно раздавленным. Задумавшись, запинаюсь о разбросанные ранее вещи и чуть ли не падаю, в последнюю секунду удается удержать равновесие. Со злостью расшвыриваю их по разным углам, после чего рывком спихиваю барахло со стола. Подкатывает предвкушение, смешанное со страхом, не каждый день пытаешься устроить себе намеренный передоз со смертельным исходом, предыдущие были не специальными.
— Может, записку оставить «В моей смерти прошу никого не винить»? — из груди вырывается нервный смешок.
Банально и глупо, тогда Мон точно начнет винить себя, а так пусть думает, что это произошло случайно. Распределив содержимое в ровную линию, собираюсь с духом. Внутренности сжимаются от волнения, пока в последний раз оглядываю комнату. Так будет лучше для всех. Не получилось стать достойным человеком, оставить о себе хорошую память, так хоть не испорчу окончательно жизнь своим близким.
— Хм, надеюсь, я не сдохну, захлебнувшись собственной блевотой. Не хотелось бы, так бесславно кончить.
Порошок мгновенно наполняет легкие. Через десять минут ощущается прилив энергии, мозг посылает команду бежать, что-то делать, только ноги не слушаются, с трудом сползаю на пол. Оу, вот и мои верные друзья, думал, не появятся. Парни так ржали, когда первый раз рассказал о том, что под кайфом вижу смешариков.
— Куда вы? — голос будто чужой. Разве это я говорю?
Почему-то они быстро пропадают, становится тяжело дышать. Что ждет дальше, я примерно знаю.
Когда сознание начинает покидать меня, где-то далеко слышится голос Мона. Либо глюк, либо он здесь, но как...
— Кирилл, ты что творишь, сука?! Давай, очнись!
Звук настолько приглушенный, что кое-как разбираю слова, будто нахожусь в вакууме. Зачем он пришел? Я хочу поскорей покончить с этим. Ну вот, силы уже оставили меня, не могу поднять руку. Такое ощущение, как будто ноги раздуло. Каждый новый вздох дается тяжелее предыдущего, отчего накатывает страх. Задыхаюсь! Когда же мозг полностью отключится, не хочу все это чувствовать!
Помогите! Нет сил открыть глаза, темнота сжимается вокруг, нависая безжалостным палачом. Я передумал!
Слишком жарко, надо снять одежду. Матвей, помоги...
— Не смей, слышишь меня! — еле различимые слова сопровождаются ударами по щекам.
Почему нет боли? Я не понимаю, что происходит. Наверно, это и есть агония... Любая попытка пошевелится на деле оказывается лишь незначительным дерганьем конечностей.
Воздух, мне не хватает воздуха... Тело горит... Кто-то сжимает сердце...
Отпустите!
Я не хочу умирать...