Игра началась.
Класс. Утро.
— Бель... Бель! — кто-то дернул меня за рукав.
Я резко подняла голову, глаза щурились от света, который пробивался сквозь окна. Голоса в классе звучали гулко, словно через толстое стекло аквариума. Передо мной стоял учитель, смотрел так, будто я только что его оскорбила.
— Спишь на моём уроке? — холодно спросил он. — Если неинтересно — можешь уйти.
Я только невнятно пробормотала, пряча взгляд, внутри было пусто, словно я всё ещё во сне. Даже оправдываться не хотелось.
Восемнадцать лет. Школьный боулинг. Смех, музыка. И я — с маской на лице, а внутри — пустота.
Родителей уже нет. Ни мамы, ни папы. Ни на выпускном, ни в жизни. Они ушли так рано, что я не успела попрощаться.
Остались только мы: я, дедушка и Селия. Ей тогда было двенадцать — смешная, светлая, наивная. Она смотрела на мир, будто в нём не было боли. Я клялась сделать всё, чтобы этот взгляд остался светлым.
Но в моей жизни зла хватало.
В школе я стала чужой. «Сирота». «Безродная». Записки с мерзостями, еда в волосы, шепот за спиной. А однажды на моём шкафчике появился крест с надписью: «Следующая ты».
Учителя не видели — или делали вид.
Я молчала. Если бы начала говорить, сорвалась бы. А слушать — никто не хотел.
***
Подвал. Третья перемена.
Запах сырости. Я искала уборщицу, чтобы вернуть найденный ключ, и наткнулась на них: Лера, Мила, Оля. Их смех всегда звучал одинаково — холодно.
— Что, крысиную нору ищешь? — скривилась Мила.
— Или поселиться хочешь? Подвал тебе в самый раз, — ухмыльнулась Лера. — Никто на тебя тратиться не станет.
Толчок. Книги упали, плечо ударилось о стену.
— Безмозглая, как и твои родители. Вот и сдохли рано, — прошипела Лера.
Что-то внутри треснуло. Не кость — тишина. И я ударила. Без слов, резко. Лера упала, остальные отступили.
Впервые за долгое время я почувствовала... ничего. Только густую, вязкую тишину.
***
Директор кабинета.
Лера с фингалом, её мать в истерике, директор что-то вещает. Дедушка сидит рядом — опущенные глаза, морщины и... стыд?
— Мы так вас воспитывали? — тихо сказал он. — Ты нас подвела...
— Подвела? — сорвался у меня голос, хотя я старалась держать себя в руках. — А они? Они били её и плевали! Знаешь, дедушка, я не жалею, что так получилось. Она сама виновата! Пусть попробуют ещё раз — я не позволю никому ломать нас.
Дедушка молчал, а я продолжала, уже почти крича, потому что иначе боль внутри сжимала горло:
— Все видели, но никто ничего не сделал. Почему? Потому что вы не слушаете. Никто не слушал нас тогда и не слышит сейчас.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и пустые.
— Прости, — тихо сказал дедушка, — если бы мы были рядом...
Но было поздно.
Директор объявил, что я отстранена от занятий на неделю — «для восстановления», сказал он, но я знала, что для меня всё изменилось навсегда.
После того дня я поняла, что нельзя показывать слабость. Никому. Я научилась улыбаться, когда надо, прятать холод внутри, ставить стены между собой и этим миром.
Потому что слабой быть нельзя. Не для меня.
И я поклялась себе: Селия никогда не пройдёт через это.
***
Наше время.
«Я никогда не забуду тот запах сырости, холодные взгляды и звуки смеха, от которых хотелось исчезнуть. Эта школа — не просто стены и уроки. Это тюрьма, где я была заложницей. И теперь я должна войти сюда снова. Не как я, а как Селия.
Стоя у зеркала в школьной форме, я почувствовала, как трещина в прошлом начинает разрастаться…»
— «Почему я вообще здесь? Что если всё пойдёт не так? Что если меня узнают?»
— «Но выбора нет. Я должна сделать это ради Селии. Я должна быть сильной… хотя внутри разбита на куски.»
***
Я осторожно вошла в школу — запах старых парт, резиновых ковриков и пролитого кофе мгновенно вернул меня в прошлое.
Но всё, что я видела вокруг… оказалось иллюзией, золотой клеткой, блестящей и яркой, но пустой и фальшивой до костей. Люди вокруг — будто с другой планеты: разукрашенные с ног до головы, словно живые манекены. Высокие каблуки щёлкали по полу, дорогие ткани блестели на свету, а на их лицах — наигранные улыбки и холодный блеск чужого мира.
А я… я была другой. На мне была школьная форма — короткая юбка и укороченный пиджак. Мне не нравилась эта длина, она казалась слишком открытой, слишком уязвимой. Поэтому я надела спортивные штаны под юбку — не для моды, а чтобы спрятаться, чтобы не показывать себя так, как они этого хотят.
Теперь я начала понимать Силию почему ну не нравилась это форма...
Я не тот человек, который выставляет тело напоказ ради чужих взглядов.
Идя по коридору, я вжималась в стену, пытаясь не выделяться. Класс был где-то за углом, но где именно — понять не могла.
Я поворачивала за угол, глаза почти не видели номер кабинета, как вдруг врезалась в чью-то твердую грудь. Резкий холодок прошёл по спине — я подняла взгляд и встретилась с холодным, чуть прищуренным взглядом Дмитрия.
Он молча смотрел на меня так, будто пытался понять, что я здесь делаю. В его глазах мелькнуло что-то странное — смесь удивления и осторожности.
— Всё в порядке? — наконец спросил он, голос был ровный и серьёзный. — Я слышал, ты болела.
Я слегка улыбнулась, пытаясь не показать, как сильно меня задел его взгляд:
— Да, вроде бы всё лучше, спасибо.
Он чуть приподнял бровь, но не сказал ничего лишнего. Мне казалось, что он ожидал от Селии совсем другой реакции, более холодной и сдержанной. А эта улыбка… что-то в ней его задело.
— Хорошо, — кивнул он и спокойно развернулся, будто решив не углубляться в разговор.
Я осталась стоять, пытаясь поймать дыхание и не позволить себе показаться слабой. Внутри был смешок — первый за долгое время, и я боялась, что он может выдать меня.
«Он не узнал. Слава тебе господи», — шептала я себе.
Но где-то в глубине понимала — за этим взглядом стоит нечто большее, чем просто подозрение.