24. Хочешь узнать, как это?
Я вернулась домой за пальто, сунула в карман телефон и побежала обратно на парковку. «Тесла» Юли уже проснулась и открыла свои яркие кошачьи глаза. Я села в машину, и та двинулась к выходу, ведомая рукой хозяйки. Утром сегодняшнего дня я бы скорее поверила в конец света, чем в то, что буду ехать с Юлей Гаврилиной в одной машине по ночному городу.
Она не говорила ни слова, и я тоже молчала. Но это был тот странный вид тишины, когда можно молчать и при этом не чувствовать дискомфорта.
Луна уже взошла и озарила все мягким голубым светом. Наверное, это одна из последних тихих ночей этой осени. Скоро с Атлантики придут сумасшедшие ветра и принесут непроглядные тучи…
– Где ты пропадала? – спросила я, разглядывая ее профиль.
– Там, где надеялась никогда не оказаться…
Юля не стала вдаваться в подробности, а я не стала выспрашивать.
– Надеюсь, ты в порядке, – сказала я, при этом зная, что она совсем не в порядке. Я привыкла видеть ее самоуверенной, хладнокровной, немного надменной девушкой, которой все нипочем. Но сейчас она выглядела надломленной. Как будто что-то ранило ее и глубоко засело внутри.
– Ты когда-нибудь была на похоронах лучшего друга?
Я хоронила Барни. А он был мне другом. Вторым лучшим другом после Германа.
– Боюсь, что да, – кивнула я.
– Тогда ты поймешь, – сказала Юля.
Её голос зазвучал совсем глухо, как будто она была в одном шаге от самой последней грани, за которой обычно уже не могут говорить, только плакать.
– Мне жаль, – проговорила я, умирая от желания опустить руку на ее ладонь и сжать ее, как делала мама, когда мне было плохо. Но смелости у меня было – кот наплакал…
– Я могла предотвратить это… Я могла ее спасти, если бы была рядом. Но не стала… Думала только о себе…
Она хотела выговориться, и по странному стечению обстоятельств выслушать ее могла только я.
– Юль, бары еще открыты. А там, насколько мне известно, подают самое лучшее обезболивающее. Хочешь, заглянем куда-нибудь, закажем тебе выпивку, а потом я отвезу тебя домой? Я очень хочу помочь…
– Валентина Карнаухова очень хочет мне помочь, – насмешливо улыбнулась она, но это была добрая насмешка. – В Ирландии все проблемы решаются выпивкой?
– Естественно, – шутливо кивнула я. – Это же тебе не сказочная Норвегия, где можно упасть лицом в снег, потом обнять лося, полюбоваться на северное сияние – и к психологу не ходи.
Юля рассмеялась, и я вдруг страшно возгордилась собой, что смогла ее немного развеселить.
– Обнять лося, – пробормотала она, все еще улыбаясь.
– Я серьезно. Раздобуду тебе самый чистый стакан во всем Дублине – у меня есть стерилизующие салфетки. И самый лучший джин. А потом верну домой в целости и сохранности.
Юля смотрела прямо перед собой, словно взвешивая все плюсы и минусы этой затеи. И возможность выговориться, очевидно, перевесила все остальное.
– Я знаю один бар, – наконец сказала она и повернула машину на восток – туда, где небо было чернее черного.
* * *
Мы оставили машину на парковке перед баром и зашли внутрь. Я осмотрелась: приятное старомодное место, где было не слишком много молодежи, зато полно стариков, решивших пропустить по стаканчику перед сном. В воздухе витал аромат мяты и лимона, и какая-то очень старая песня, которую я точно когда-то слышала…
Мы сели за барную стойку и попросили стакан, который я старательно протерла салфеткой. Потом барменша – здоровенная татуированная девица с гроздями сережек в ушах – плеснула нам в него джина.
– Итак, контрольная проверка, – объявила я, заглядывая в стакан через воображаемую лупу. – Готово. Ни одной вредоносной молекулы. Чище только слезы Христа. И мои помыслы. И твоя «Тесла».
Юля улыбнулась, молчаливо следя за мной.
– Кстати, почему «Тесла»? Почему не «Ауди», «БМВ», «Лексус»?
– Мне нравится то, что он делает. Илон Маск, – ответила она, принимая из моих рук стакан.
– Основатель «Теслы»?
– Не только. «Пэй-Пал», «СоларСити», «Спейс-Икс», «Хайперлуп» и еще куча невообразимых проектов – это все тоже придумал он…
– Какой неутомимый бизнесмен.
– Маск не столько бизнесмен, сколько великий мечтатель: ему нужно спасти Землю от катастрофы, колонизировать Марс – на случай, если дела на Земле будут не очень, создать экологически чистое топливо и самое современное космическое оборудование. Он чокнутый – в самом хорошем смысле слова. Он делает вещи, на которые ни у кого никогда не хватило бы ума, фантазии и дерзости. Но ему это все как-то удается…
– И ты, как преданная фанатка яростного защитника Земли…
– Это тот случай, когда, покупая машину, ты покупаешь глоток чистого воздуха для своих потомков, – пожала плечами Юля. – Ты же знаешь, что электрокары – экологически чистые машины? Не выделяют ни углекислоты, ни выхлопных газов, ничего вредного и ядовитого…
– Ты, случайно, не экологию в Тринити изучаешь?
– А что, очень заметно? – улыбнулась блондинка.
– А что, я угадала? – удивилась я.
– Нет, но была близка. Я изучаю инженерию возобновляемых источников энергии. Ветер, солнце, волны и все, что они могут дать. Очень скоро нефть закончится и тогда…
– И тогда все побегут к тебе, – закончила я.
Юля рассмеялась, и я в очередной раз подумала, что у неё роскошная улыбка.
– И тогда нам всем очень пригодятся солнечные панели и ветряки, – сказала она, разглядывая меня с улыбкой. – И машины, которые можно заряжать дома от розетки.
– «Теслу» можно заряжать дома от розетки?! – изумилась я. – Точно! Это же электрокар! Не смотри на меня так, я обычно соображаю быстрее… Да это же чудо, а не машина. Не то, что моя морально устаревшая телега, построенная алчным гигантом, бессовестно подделывающим экологические тесты…
– У тебя прекрасное чувство юмора, Валь, – сказала вдруг Юля, касаясь меня плечом, и я тут же возрадовалась, что в пабе царит полумрак, и Юля не увидит, как сильно у меня загорелись щеки от комплимента. Уж я-то чувствовала, что они так и пылают…
– Спасибо. Наверное, перепало от бабушки по наследству. Она у меня шутница хоть куда, – с улыбкой кивнула я. – Это, кстати, она и подарила мне машину. Мне тогда было только шестнадцать, у меня еще не было прав, и родители пришли в ужас. Но слышала бы ты, как она с ними спорила! Я до сих пор смеюсь, когда вспоминаю.
– Бабушка? Разве не бойфренд?
– Нет, – покачала головой я. – Это все бабуля. А шоу с бойфрендом я устроила только для того, чтобы от меня все отстали и перестали вести «охоту».
– Вот оно что.
– Я удивлена, что ты купилась. Бойфренд для меня все равно, что прыжок с парашютом – интригует, но потенциально смертельно.
– Теперь ты знаешь, что не так уж смертельно.
– Да, наверное, стоит попробовать… обзавестись… парнем. Как ты открыла все это? Откуда узнала, что горячая вода обладает такими свойствами?
– От первооткрывателя. – Юля залпом допила джин и подала знак барменше налить еще.
– То есть?! – встрепенулась я.
– Я нашла в сети девушку с таким же заболеванием, как у нас с тобой.
– Да ладно! – Мне не терпелось услышать продолжение. Я чуть из штанов не выпрыгивала, стул подо мной аж зашатался.
– Кристина. Кристина Блант. Австралийка, бунтарка, экспериментаторша… По ее рассказам, чего она только не перепробовала. Кислоту, щелочи, спирты… Они тоже разрушают чужие белки, но серьезно вредят коже. И действуют почему-то не так быстро и эффективно, как горячая вода. Она многому меня научила. Например, что руки можно покрывать восковыми спреями – они создают плотную защитную пленку, и ты можешь прикасаться к чему угодно без перчаток.
– Где она сейчас? – улыбнулась я. – Может быть, она захочет стать моей девушкой?
Юля долго молчала, пока не собралась с силами и не ответила:
– В могиле.
Воздух резко вырвался из моих легких. Так вот кого она хоронила…
– Не успела смыть то, что оставила на ней девушка. А она постаралась… Крис была сильно пьяна и потеряла бдительность. Обожгла кожу и истекла кровью. Скорая ничего не успела сделать.
– Мне очень жаль, – вымолвила я.
– Все случилось на ее дне рождения. Она приглашала меня, но я подумала, что не смогу провести сутки в самолете с ожогами, в бинтах… Пожалела себя. И в результате потеряла подругу…
Юля сжала челюсти и отвернулась. Алкоголь разговорил ее, сорвал все замки, за которыми она пряталась, и я вдруг осознала, какая большая оказана мне честь: она позволила себе выглядеть передо мной слабой и разрушенной.
И я не сдержалась – опустила руку на ее ладонь и сжала ее. Юля посмотрела на мою руку, повернулась и вдруг сказала:
– Сейчас я жалею, что рассказала тебе о воске и горячей воде. Потому что если с тобой что-то случится – это останется на моей совести… Вода – не панацея. Всего лишь уловка. Тонкая проволока, придерживающая створки капкана. Пока ты начеку – опасности нет, но стоит зазеваться… Валь, будь осторожна. Всегда. Я очень тебя прошу…
Юля подняла руку и подозвала барменшу. И меня снова качнуло на стуле, когда она сказала:
– Еще один стакан для девушки, пожалуйста.
– Нет, Юль, нет. Кто повезет тебя домой? – заспорила я.
– Возьмем такси, а моя машина подождет на парковке до утра. Серьезно, Валь. Выпей со мной…
Я заколебалась, понимая, что это не самая лучшая идея. Но она просила меня. Она просила, и ей было плохо. И, очевидно, ей нужен был не тот, кто будет сидеть рядом, трезвый и рассудительный, и присматривать за ней, – а тот, кто разделит с ней горе…
В общем, я сдалась. И достала из сумочки еще одну стерилизующую салфетку. Юля плеснула в мой стакан джина, и я осторожно приложилась губами к стеклу. Она смотрела, как я пью, и улыбалась.
– Если не секрет, что пошло не так в тот раз, когда я застала тебя с ожогами по всему телу? – спросила я.
– Авария двумя этажами ниже. Пару часов не было воды.
– Оу… Но ты могла бы поехать в душевую спортклуба университета или кому-то из друзей.
– Не успела. Оттягивала поход в душ до последней минуты, а когда наконец пришла туда, то выяснилось, что воды нет.
– Чайник! Ты могла бы успеть нагреть воды!
– Я успела нагреть воды и вымыть только лицо. И хорошо, что успела хотя бы это.
– А как насчет больницы?
– У больниц есть два больших минуса. Там не спрашивают, хочешь ли ты джин вместо наркотических анальгетиков, и всегда звонят родственникам.
– И что было бы, если бы родители узнали?
– Конец света. – Юля замолчала, но, видя, что я жду продолжения, продолжила: – Они считают, что я убиваю себя. Хожу по лезвию бритвы. Надеялись, что… Не знаю, на что они надеялись. Что я так и не решусь ни к кому прикоснуться? Стану затворницей? Уйду в монастырь? Черта с два… я начала бунтовать еще в старшей школе: первые эксперименты, первые прикосновения, первые серьезные ожоги. Чуть позже я познакомилась с Крис, и она дала мне ключ от дверей моей тюрьмы: рассказала о горячей воде, о восковых спреях, обо всяких уловках, которые уменьшают симптомы аллергии… Потом я встретила Катю… Проколы случаются до сих пор. Отец вроде как смирился… Но не мама. В последний раз, когда я загремела в больницу, грозилась, что увезет меня в Норвегию и запрет дома. А родителям Кати кое-что объяснит: например, что их дочь однажды может стать причиной чужой смерти. Что я не та девочка, которой их дочери стоит запускать руки под одежду…
– И угрозы тебя впечатлили.
– Как сказать… Я уже не в том возрасте, чтобы меня можно было запереть дома. И финансово от родителей тоже не завишу. Но мне жаль их психику. Поэтому я решила, что буду зализывать раны дома… Ну а ты, Валентина Карнаухова? Сколько бунтов на твоем счету? – мягко поддразнила меня она.
– Один. Да и то…
– Расскажешь?
Я почти допила свой джин, и одного стакана оказалось достаточно, чтобы голова пошла кругом. Пьяница из меня был так себе.
– Однажды мне понравилась одна девушка. А я ей. И как-то вечером она принесла пару бутылок пива и… я не планировала ничего такого. Она мне нравилась, но не до такой степени, чтобы с кожей на лице расстаться. Но… мы перепутали бутылки. И я подумала, раз уж все равно валяться в больнице, то одним прикосновением больше, одним меньше…
– И ты поцеловала ее, – хмыкнула Юля.
– Да. Знаю, это было безумием. Все домашние подумали, что я счеты с жизнью собралась свести.
– Насколько серьезно все было?
– Серьезно. Уйма ожогов, лицо – месиво. Потом пришлось делать пластику губ, мои… сильно пострадали.
– Твой пластический хирург постарался на славу, – заметила Юля, и у меня перехватило дыхание от этого комплимента.
– Спасибо.
– Не за что…
Рядом с нами за стойку уселась какая-то горячая парочка и принялась заливать в себя лагер и страстно сплетаться языками. Я смотрела на них со смесью шока, стыда и зависти, пока не заметила, что Юля наблюдает за мной. На губах играла теплая, понимающая улыбка, пока я старательно делала вид, что ничего вокруг не замечаю, и пересчитывала кубики льда в своем стакане.
– Расскажи что-нибудь, о чем еще никому не рассказывала, – вдруг сказала Юля, разворачиваясь ко мне всем корпусом.
Ее вопрос застал меня врасплох. В голове заплясали всякие непристойные мысли, которыми я никогда и ни с кем не делилась. Например, мысль о том, не попросить ли мне Германа научить меня целоваться, которая как-то пришла в голову, когда мне было пятнадцать лет… Но об этом я не смогла бы рассказать, даже будучи пьяной в щепки. Поэтому я задумчиво почесала пальцем висок и решила поделиться менее шокирующими вещами.
– У меня есть еще и второе имя, – сказала я. – Не прозвище, а настоящее второе имя, записанное в паспорте…
– Какое?
– Иден.
– Иден? – нараспев повторила Юля.
– Да, – кивнула я. – Мое первое имя означает «боль», «страдания». Иногда кажется, что оно определило мою судьбу: все эти ожоги, испытания… Зато «Иден» – старинное библейское имя – знаешь, что означает?
– Не представляю, – сказала блондинка.
– «Рай», «Эдем», «наслаждение», – выдохнула я, чувствуя, как румянец снова заливает щеки. – Подумать только, мои два имени означают совершенно противоположные вещи! Боль и наслаждение, страдания и рай… Ты веришь в то, что имя определяет судьбу?
– Я верю только в то, что само по себе имя – это просто набор букв, и его можно толковать по-разному, на свой вкус.
– Вот как…
– Да. Пускай « Валентина» означает «боль», но тебя называют еще и « Валя», так? А Валя – это, между прочим, название австралийского попугая. (Сделаем вид что так оно и есть)
– Попугая? – захихикала я.
– Да-да, он так и называется: попугай Валя. У него синяя голова, зеленая спина, оранжевая грудь, красный клюв, желтый затылок…
– Серьезно? Ну и палитра!
– Да, птица как будто вывалялась в красках… Хочешь историю?
– Давай.
– После похорон Крис я вернулась в гостиницу, не зная, куда себя деть и как дальше жить. Мир казался бессмысленным, бесцветным и мрачным. Как комья земли или траурная одежда. Наверное, так всегда и бывает после похорон… а потом я увидела на балконе целую стаю попугаев – они в Сиднее так же обычны, как у нас голуби, – которые расселись на перилах, дразнили друг друга, дурачились, висели вниз головой… Такие яркие, беззаботные, не знающие, что такое смерть и болезнь. Я распахнула дверь на балкон, и они брызнули во все стороны, как разноцветные мазки на картине… И, знаешь, я уже не помню, как добиралась до кладбища и обратно, не помню лица людей на похоронах и какая стояла погода – память не захотела хранить эти воспоминания, но эта картинка – разлетающиеся радужным веером птицы – до сих пор стоит перед глазами…
Я умолкла, слушая этот необычный рассказ и ловя каждое слово. То ли алкоголь ударил в голову, то ли в этой истории действительно была заключена какая-то магия…
– Когда я слышу твое имя, – продолжила она, – то вспоминаю о попугаях, Валентина Иден Карнаухова. И о том, что жизнь полна красок и ярких мгновений. Нужно просто научиться их замечать…
– Спасибо, – зачем-то сказала я.
– Пожалуйста, – улыбнулась Юля.
Мы выпили еще по стакану. А потом она взяла меня за руку и потянула на пустой танцпол, слабо освещенный одной-единственной лампочкой. Кажется, мы прилично напились, но вряд ли осознавали это. Всего лишь земля ушла из-под ног. Всего лишь голова пошла кругом. Всего лишь два человека, которые знали цену прикосновениям, качались в танце, цепляясь друг за друга. Я положила голову на ее плечо, она сжала мою ладонь – и Стигмалион был бессилен наказать нас за это.
– Теперь моя очередь узнать что-то, о чем ты еще никому не рассказывала, – пробормотала я Юле в шею.
Она немного подумала, а потом сказала:
– Ты была моим триггером.
– Кем?
– Триггером. Я испытывала очень неприятные чувства, когда видела или слышала твой голос… Панику… Злость… Раздражение.
– Вот как, – отстранилась я, чувствуя почти отчаяние. Мои ноги перестали чувствовать пол, и ритм танца, я, боюсь, тоже потеряла. – Как мне исправить это?
– Никак. Потому что все прошло… Помнишь тот день, когда мне пришлось увезти тебя с парковки?
– Не забуду до конца дней.
– Когда я закончила перевязывать твои руки и ты ушла, то я вдруг осознала, что ни разу за все то время, что мы провели вместе, не испытала паники или раздражения. Они просто ушли. И с тех пор больше не возвращались…
– Я надеюсь, они никогда не вернутся, – пробормотала я, едва не плача от облегчения. – Никогда-никогда.
Юля ничего не ответила, но я почувствовала, что ее рука крепче обвилась вокруг моей талии.
Мы закончили танец, выпили еще, а потом в баре не осталось никого, кроме нас. Полночи пролетело как одно мгновение. Мы вышли на улицу, было очень ветрено, но я совсем не чувствовала холода. Мне было жарко и головокружительно хорошо.
Юля прикурила сигарету не с той стороны, тихо выругалась по-норвежски и бросила ее. Я рассмеялась, глядя на тлеющий в темноте огонек. Она достала новую, щелкнула зажигалкой на ветру: огонь осветил ее покалеченную кисть, и мне вдруг стало зябко. Я подошла к ней и взяла за руку.
– Юль, скажи мне еще раз, что простила меня.
– Я простила, – кивнула она.
– Если бы я могла, то бы отдала тебе свои пальцы, – сказала очень серьезно.
– Если бы могла, я бы их взяла, – отшутилась она, хватая меня за руку и впиваясь зубами в ладонь.
Я рассмеялась, Юля схватила меня в охапку, изображая изголодавшегося вампира, а потом мы прислонились к стене бара, теряя равновесие.
И ее близость ошеломила меня. Весь мир перестал существовать. Осталась только ее фигура, закрывшая собой полнеба, и лицо, освещенное теплым светом фонаря, и руки, коснувшиеся стены по обеим сторонам от моего тела.
– Можно задать вопрос? – спросила я, охрипнув.
– Задавай, – ответила Юля, склонив голову так низко, что мои губы почти касались ее уха.
– А ты когда-нибудь целовала кого-то?
– Несколько лет назад, – сказала она, заглядывая мне в лицо и заправляя за ухо выбившуюся прядь. – Две недели в больнице… Но, боюсь, это не считается?
Я набрала воздуха в легкие и выдохнула:
– Хочешь узнать, каково это?.. Никто никогда не узнает. Я никому не скажу. Даже под пытками. Унесу с собой в могилу…
Мне не пришлось предлагать дважды. Юля подняла мой подбородок и поцеловала. Легко прикоснулась губами к моим – словно заговаривая демона, который все эти годы держал меня в неволе. Потом провела большим пальцем по моему подбородку, чтобы мои губы раскрылись – как будто поставила на мне невидимый магический знак, который собьет со следа чудовищ Стигмалиона, – и поцеловала в раскрытые губы снова. Волна тепла прокатилась по телу – магия начала действовать. Я прижалась к ней, отвечая на поцелуи не закрывая глаз, пытаясь запомнить ее вкус и запах, и мягкость губ, и шероховатость кожи подбородка. Сияние и жар затопили меня – и мой демон бросил меня, помеченную чужой магией. Умчался, обжегшись, и оставил окно открытым. Какая беспечность: ведь я воспользуюсь своим шансом.
И за эту попытку побега меня никто не накажет.
* * *
Люди с начала времен размышляют над тем, что такое счастье. В чем оно состоит. В чем оно измеряется. Биологи настаивают, что все дело в гормонах, психологи говорят о состоянии души, религия утверждает, что истинное счастье – это Бог, экономисты связывают счастье с благосостоянием и деньгами. Подростки говорят, что счастье – это свобода. Старики считают, что счастье – это здоровье.
А я говорю, что счастье – это поцелуи. Счастье – это когда кто-то видит в тебе нечто настолько прекрасное, что хочет прикоснуться губами.
Пусть смеются биологи, психологи, экономисты и проповедники. Пусть фыркают и считают меня недалекой почтенные миссис. Пусть закатывают глаза джентльмены, склонившись над своими банковскими выписками. Но я никогда не испытывала большего счастья, чем в ту минуту, когда Юля наклонилась ко мне и поцеловала.
И еще раз…
И продолжила в машине такси…
И, будь моя воля, эта машина не останавливалась бы до тех пор, пока мы не занялись бы любовью, не обзавелись тремя детьми и не умерли в один день… Но таксист, к моему ужасному сожалению, надеялся поскорее от нас избавиться и поехать работать дальше. Он неловко откашлялся и объявил: «Приехали».
Мы вышли на холодный воздух и… протрезвели. И все, что случилось чуть ранее, вдруг показалось каким-то сном, наваждением. Словно это было и не с нами вовсе. Происшествием настолько невероятным и невообразимым, что о нем было страшно даже думать…
– Спасибо за эту ночь, – сказала Юля, проводив меня до дверей.
– На здоровье.
– Валь, могу я попросить тебя кое о чем?
– Дай угадаю. Не кричать завтра на каждом углу универа, что целовалась с тобой? – улыбнулась я. – Об этом никто не узнает. Спи спокойно и постарайся пережить свою потерю.
– Да вы идеальный соучастник, Карнаухова, – сказала она, поддразнивая.
– Он самый. Если нужно будет спрятать где-нибудь труп, обращайся, – кивнула я.
– Вообще-то я хотела попросить не об этом, – сказала она, пристально глядя мне в глаза. – Только чтобы ты не думала, что я использовала тебя. Набросилась со своими проблемами, увезла, напоила и все остальное… Это не так. Все было очень… спонтанно. И я хочу, чтобы ты знала об этом.
– Я знаю, Юль. Я знаю, что ты не использовала меня. Спокойной ночи.
«Скорее я использовала тебя, пока ты была слаба и беззащитна, и мне за это ужасно стыдно», – добавила я мысленно, пожала ей руку – почти официально – и закрыла дверь перед ее носом.
* * *
С вами когда-нибудь случалось что-то настолько прекрасное, что вы просто не могли уснуть? Когда вы лежали с глупой улыбкой, глядя в потолок, и чувствовали себя одной гигантской молекулой счастья. Сгустком эйфории. Пчелой, которая наелась самого вкусного нектара в своей коротенькой жизни и вся вывалялась в самой ароматной пыльце. Ваши руки были раскинуты в разные стороны в попытке обнять всю Вселенную. Волосы торчали в разные стороны, наэлектризованные от радости. И вам было абсолютно наплевать, что будет дальше: падение с розового облака на землю, жуткое разочарование, апокалипсис, землетрясение, эпидемия эболы и далее по списку…
Случалось ли с вами такое? Значит, вы уже жили не зря.
____________________________
Теперь он пьяный по твоей вине....
