14. Обезболивающее приехало
В гостиной никого не было. Было пусто, слегка не прибрано и очень тихо.
– Юля? – позвала я.
Из гостиной двери вели в несколько смежных комнат. Я заглянула во все по очереди и в одной из них обнаружила Сонину пропажу. Юля спала на широкой кровати, лежа на животе и отвернувшись к окну. Я не видела ее лица, но узнала растрепанные волосы и руку, сжавшую в кулаке край одеяла.
Я убедилась, что грудная клетка поднимается и опускается от дыхания, и собралась было уйти, но… что-то насторожило меня. Ковер погасил звук шагов, и я подошла совершенно беззвучно.
– Юль?
И тут я заметила, что подушка под её головой посерела от пропитавшей ее влаги. Что ее волосы совершенно мокрые, а рука, сжавшая одеяло, – мелко-мелко дрожит.
Я медленно протянула руку и убрала с лица влажные пряди…
– Господи, что с тобой?
Ее глаза были открыты, челюсти сжаты так, что под кожей ходили желваки, ее трясло.
– Что мне сделать? Тебе больно? Юль!
Я затрясла ее за плечо, сквозь латексные перчатки чувствуя горящую в лихорадке кожу.
– Уходи, – пробормотала она хрипло.
– Уходить? Да, конечно… я вызову скорую.
– Даже не думай.
– Если ты умрешь, это будет на моей совести, ты же понимаешь?
– Твоя совесть и так не блещет чистотой, Валентина Карнаухова, – с трудом проговорила она.
– Тем более, – рассердилась я.
Она попробовала перевернуться на спину, с губ сорвался кошмарный стон, словно она лежала не на кровати, а на битом стекле. Мое сердце сжалось от боли и жалости. Я попыталась помочь, но, кажется, сделала только хуже. Она застонала еще громче.
– Я вызываю скорую!
– Нет, Валя, нет…
– Почему?!
– Потому что я обещала матери.
– Обещала что?
– Обещала, что больше не попаду в больницу…
Ее затрясло еще сильнее, пальцы вцепились в одеяло, как будто она повисда над пропастью и одеяло – это последнее, что удерживает от гибели.
– Да срать мне, что ты там обещала! – заорала я и схватилась за мобильник.
– Не звони… я объясню… Ты же этого хочешь – все знать? – пробормотала она и стащила с груди одеяло.
Я прижала руку ко рту, во все глаза глядя на ее грудь. Она была в темно-красных ожогах. Я представила ее боль, и мне стало нехорошо.
– Что произошло? – спросила я, задыхаясь.
Я уже знала ответ на этот вопрос.
На груди Юли, словно клеймо, стоял полукруглый отпечаток с пятью тонкими штрихами, направленными в сторону ее ключицы. Такой отпечаток могла бы оставить, ну, например…
Женская ладонь.
* * *
Не знаю, как я не выдала себя. Как смогла сохранить маску спокойствия. Как не закричала от изумления. Как не села на пол с криками «Разбудите меня! Разбудите!»
– Что произошло? – всего-то и сказала я хриплым шепотом. – Кто это так… получилось?
– У меня что-то вроде… аллергии на прикосновения.
Наши взгляды схлестнулись в одной точке. Мое жгучее кареглазое безумие ударилось об ее зелёный-зелёный лед. Полетели ледяные крошки, взвились снежинки. В комнате стало так тихо, словно только что упала и разбилась вдребезги какая-то немыслимо дорогая вещь.
– Да ладно, – прошептала я, тут же замечая многочисленные отпечатки губ на ее шее и груди.
– Ты не веришь?
– Почему же… Глядя на ожог в форме отпечатка от ладони, невольно поверишь во что угодно…
– Это не шутка.
– Юль, я верю. Теперь мне все понятно.
Понятно, что моя жизнь больше не будет прежней, черт побери. Медленно и осторожно я присела на край её кровати, словно она была заминирована.
– И как, Катя в курсе, что происходит после того, как она трогает тебя? Ты рассказала ей о болезни?
– Рассказала. Но о некоторых вещах не хочется напоминать, когда дело доходит до…
– Короче говоря, ты любишь потрахаться больше, чем жить в здоровом теле.
– Обычно я осторожна , – тяжело задышала она. – И могу предотвратить последствия, но… в этот раз не смогла…
– Что значит «предотвратить последствия»?
– Перчатки, одежда, кое-какие хитрости… Ты покраснела.
Мои щеки в самом деле стали гореть. Их словно намазали чем-то жгучим и едким.
– Ты еще ни с кем этим не занималась, угадала? – поинтересовалась она, пристально глядя мне в глаза.
Я не стала отвечать. Это последняя тема, на которую мы будем говорить.
– Нужна жидкость для обработки ран, заживляющий крем и бинты. Нужно промыть ожоги и забинтовать. Иначе ты труп. Антибиотики у тебя есть? – спросила я.
– Ты учишься на медицинском?
– На ветеринарном. Но с человеком тоже управлюсь. У тебя аптечка есть?
– На кухне в крайнем левом шкафу.
Я ушла на кухню, распахнула дверцу шкафа и вынула оттуда большой пластиковый бокс. И чего там только не было: антибиотики, антигистаминные, противовоспалительные, мази, кремы, шприцы, стерилизующие салфетки… Господи, все то же, что и в моей аптечке!
Я склонилась над коробкой, изучая содержимое и пытаясь прийти в себя. Мозг все еще не успел впитать, усвоить, осознать ту информацию, которая накрыла его, как цунами, пять минут назад. Он барахтался в этой информации, еще не до конца понимая, что…
Юля такая же, как я.
Она больна той же болезнью.
И мне это не снится.
Все это так же реально, как эти бинты, и шприцы, и эта упаковка амоксициллина, наполовину пустая.
Я принесла бокс с лекарствами и бутылку воды, она выбрала несколько таблеток, но среди них не оказалось обезболивающего.
– Выпей что-то от боли, зачем ты терпишь?
– Мне не очень хорошо от обезболивающего. Впадаю в состояние, похожее на наркотический бред. Только алкоголь немного помогает или никотин. Или только кажется, что помогает…
И Юля взяла бутылку с водой, положила в рот таблетки и сделала глоток. Я достала стерильную вату и начала пропитывать ее противовоспалительным средством. Какие ужасные ожоги. Неужели секс стоит того…
Я положила кусок ваты на ее грудь, слегка сжала ее, выдавливая спасительную влагу на кожу. Ее кожа… Мягкая, упругая, тронутая золотистым тропическим загаром, наверно, отдыхала где-то в теплых странах. Ее тело… у нее очень красивое рельефное тело. Сильное, гармонично сложенное и такое большое. Если бы я была на месте Кати, то никогда не причинила ей подобный вред… Ни один даже самый безумный секс не стоит этой боли…
– Ты не могла бы сделать мне одолжение? – спросила она.
«Если бы я была на месте Кати…»
– Валь?
«Если бы я была…»
– Валя, – громче позвала Юля.
«Если бы я…»
– А? Что? – очнулась я.
– Ты не могла бы кое-что сделать для меня?
Я с трудом оторвала взгляд от ее груди:
– Да.
– Пусть это останется между нами. Никто не должен знать.
– Твои друзья не в курсе, что у тебя за диагноз?
– Только самые близкие…
– Ладно, – кивнула я, раскрывая упаковку с бинтами. – Только один вопрос. Ты обещала матери больше не попадать в больницу. Значит, это регулярно случается. И не жаль тебе ее?
– Все под контролем, просто иногда возникают проколы.
– Проколы?! – нервно хмыкнула я. – Эти проколы могут убить тебя, ты в курсе?!
– Ты переживаешь за меня? – вскинула бровь она.
Я встала, взяла бутылку, из которой она пила, и ведерко мокрой ваты. Вернулась на кухню и, мысленно прочитав молитву, глотнула остатки воды из ее бутылки. Если я ошибаюсь, то согласна на незабываемый уикенд в госпитале. Но если мое безумное предположение верно, то…
Со мной ничего не случится.
А Юля окажется вторым человеком в мире, прикосновения которой не оставляют на мне ожогов…
Я вернулась в спальню, достала из бокса бинты и начала наворачивать их вокруг её груди. Она стоически терпела, вспотевшая и бледная, как полотно. Потом я закончила с перевязкой, ушла на кухню и стала хозяйничать и греметь ящиками в поисках алкоголя. В одном из шкафов обнаружилась бутылка «Бифитера», и я плеснула добрых сто грамм в стакан.
– Обезболивающее приехало, – объявила я, входя в комнату и протягивая ей стакан.
Она взяла его и сделала большой глоток. Я присела на край кровати, поджав ногу.
– Почему она не здесь? – спросила я.
Да, почему панику поднимает ее сестра, раны перевязывает соседка, а Катя в это время – где она?
– Потому что я не хочу, чтобы она была здесь.
– Ты должна научить ее осторожности. Она не должна прикасаться к твоей коже. Она должна увидеть, чем это чревато…
– Ты не понимаешь.
– Так объясни мне!
– Ожоги, шрамы и боль – я хочу, чтобы это были последние вещи, о которых она будет думать, когда будет оставаться у меня на ночь.
– О да! Ты готова калечиться каждый раз, лишь бы у девочки был потрясный секс.
– Мне не приходится калечиться каждый раз, но в остальном верно.
– Юль… Оно в самом деле стоит того?
Я заглянула в ее глаза – они светились. О, что за непередаваемые мысли отражались в них: мятежность, дерзость, бунт…
– А ты как думаешь? – спросила она, откидывая на подушку голову. Нотки иронии в ее голосе и насмешливая улыбка сорвали мои предохранители. Как она смеет иронизировать, когда я всего лишь пытаюсь образумить ее!
– Я думаю, что если бы у нее был разум – она бы понимала, чем это чревато! И если бы она обладала чувством ответственности, то сейчас была бы здесь! И если бы у нее были к тебе хоть какие-то глубокие чувства – она бы ни за что не стала вредить тебе! Итог – она глупая, безответственная и не любит тебя!
– Ты безумно прекрасна в своем гневе, Валентина, – хмыкнула она. – Но я все равно выбираю ее.
– Ч-что?! При чем тут я?! – Мое лицо снова залил румянец. – То, что ты позволяешь ей делать с собой, – это… это дико! И это все, что я пытаюсь донести до тебя, придурошная!
– Мне надоело говорить обо мне. Давай поговорим о тебе, – вдруг сказала она, допивая джин и грохая стаканом о прикроватную тумбочку. – А когда ты в последний раз делала дикие вещи, крошка?
«Я больше не делаю диких вещей, Юля. Стигмалион посадил меня на цепь».
– Ты же дикарка, Валюша.
Неудержимая, неукротимая дикарка, которой просто необходимы периодические дозы дикости.
«Например, спускать бешеных собак на людей», – наверняка чуть не закончила она.
– Я переросла… все это и научилась быть вести себя разумно.
Юля расхохоталась, морщась от боли.
– В восемнадцать «все это» только начинается. И когда ты встретишь подходящего человека, Валя, вот тогда ты расскажешь мне, как много в твоей голове остается разума, когда он прикасается к тебе.
Я забрала у Юли стакан, вышла из комнаты и вернулась на кухню. У окна висело большое зеркало, я заглянула в него, и меня начала колотить мелкая дрожь. Губы остались прежними. Кожа не вздулась волдырями и не лопнула, обнажая алые раны, несмотря на то, что уже миновали все дедлайны. Слюна Юли не оставила на мне ни следа. Боже правый…
Я плеснула джина в ее стакан и сделала глоток. Мне нужно время, чтобы осознать все это в полной мере. И…
Мне нужно выяснить еще кое-что.
На столе лежала распечатанная пачка «Мальборо». Я достала одну сигарету, подержала ее во рту, коснулась кончиком языка и сунула обратно в пачку. Но не полностью, а оставила конец с фильтром торчать над всеми другими сигаретами. Я видела Юлю с сигаретой в пальцах пару дней назад в парке универа, так что это ее добро. Потом вернулась в комнату и протянула ей пачку.
– Экспресс-доставка новой порции обезболивающего.
«Бери ее. Бери ту, что выше всех…»
И она взяла. Мои руки тряслись, когда я смотрела, как она раскуривает эту сигарету, обхватив губами.
«Ты не оставляешь на мне ожогов, Юля, но как ты отреагируешь на меня? Надеюсь, что мое сердце не разорвется прямо сейчас, и я успею выяснить это…»
– А мне можно на вашу маленькую вечеринку? – раздалось за спиной, и я подскочила, выронив на пол пачку. – Извините, было не заперто!
В дверях стояла Катя и вертела на пальце ключи от машины. Она смотрела на меня не мигая, как кобра. Пухлые губы растянулись в ироничной улыбочке.
– Юль, ты не отвечала на звонки. Я волновалась.
«Боже, мне нужно всего тринадцать минут! Я должна убедиться, что безвредна для нее. Это все, о чем я прошу!»
– Кать, – пробормотала Юля, поедая ее глазами. – Проходи, Валя уже уходит.
– Нет, не ухожу, – тихо сказала я, ковыряя пальцем пушинку на своих штанах.
– Прости? – вскинула бровь Катя .
– Валь, тебе пора, – сказала мне Юля, вдавливая сигарету в пепельницу.
– Нет, не пора, – сказала я еще тише. Пушинка наконец отковырнулась, и я сдула ее с пальца.
– Немыслимо, – нервно рассмеялась Катя. – Что она вообще здесь забыла?
– Зашла к Соне, – соврала она вместо меня.
– Ах да-а, Соня, – протянула я. – Но ее здесь, кажется, нет. А я только сейчас заметила…
– Валь, ты забыла, где находишься? – раздраженно спросила Юля.
Я вжала голову в плечи, но с места не сдвинулась. Она не сможет меня прогнать, не в том состоянии. А что она подумает – плевать.
– А я так надеялась застать тебя здесь одну, – Катя вошла в спальню, приблизилась к кровати, протянула руку и почти коснулась пальцами подбородка Юли.
– Не трогай её, – сказала я, едва сдерживая желание ударить по руке.
– Что? – поперхнулась она, тараща свои огромные глаза с наращенными ресницами.
– А то, что ты должна быть осторожной. Твои прикосновения причиняют ей боль.
– Ей нравится эта боль, – самодовольно сказала Катя .
– Ты что, никогда не обжигалась? Такая боль никому не может нравиться. Ее можно только терпеть ради любимого человека. Но если она готова без конца жертвовать собой ради тебя, то почему ты не готова ради неё хотя бы придержать руки?
Я смотрела на губы Юли не в силах оторвать от них глаз. Останусь здесь, пока не увижу то, что мне нужно увидеть.
– Валентина, спасибо за заботу, но тебе и правда пора, – сказала мне блондинка таким тоном, что у меня мороз по коже пошел.
– Пойду посуду помою! Там целая гора! А потом уйду, – вскочила я и ушла на кухню, даже не пытаясь представить, что они обо мне думают. Открыла кран и начала громыхать тарелками. Но никакой грохот и звон не могли избавить меня от воплей Кати, которые я слышала из-за закрытой двери:
– Эта девка меня просто затрахала! – кричала Катя, делая голосом акценты на каждом слове. – Она везде, Юль! В твоем доме, в твоей машине, на твоих вечеринках, в универе я постоянно натыкаюсь на нее, в кафе. Она ходит за тобой по пятам, она набивается в подруги к Соне, стоит мне оставить тебя на пару дней – и она тут как тут, на твоей кровати, и вы на пару пьете джин! Что происходит? Почему я вижу ее возле тебя так часто?
– Она искала Соню, все. Кать, я устала повторять, что кроме тебя мне никто не нужен.
– Ты в курсе, что у нее есть парень? Двухметровый накачанный громила. Ходят слухи, что какой-то морской пехотинец. Сегодня устроил для нее шоу на парковке универа. Подарил белую «Ауди S7» и охапку роз.
– Теперь в курсе и рада за нее.
– Я найду его и расскажу, что она творит, если она не перестанет таскаться за тобой!
– Катя, она не таскается за мной, и я задолбалась говорить на эту тему по три раза на день!
Мой телефон затрезвонил. Я вытерла мокрые руки о полотенце и ответила. Звонила Соня, интересовалась, все ли с Юлей в порядке.
– Более-менее, – ответила я. – И… Сонь, теперь я знаю, что ты имела в виду, говоря, что Катя вредит ей…
– Ожогов очень много? – всхлипнула Соня.
– Много, – призналась я.
– Я убью ее… и двумя пальцами она на этот раз не отделается, – черно пошутила Соня , но у меня мороз по коже пошел.
– Сонь, слушай, мне нужно рассказать тебе кое-что. Не по телефону. Ты можешь прийти ко мне, когда вернешься в Дублин?
– Конечно, Валь. Я твоя должница.
– Нет-нет, ты ничего мне не должна, Сонь. Ничего.
Я сунула телефон в карман, домыла посуду и вышла из кухни.
Что ж, прошло достаточно времени, чтобы понять, как отреагируют твои демоны на мой визит, Юленька. Добавят тебе ожогов или начнут лизать мне руки.
Я на цыпочках подошла к двери комнаты – та была полуоткрыта – и заглянула внутрь.
Ее губы… они… Улыбались так счастливо, что я заморгала от изумления. И эта улыбка – улыбка девочки, у которой есть все, о чем только можно мечтать, – потрясла меня едва ли не больше, чем то, что ее губы были полностью невредимы.
Голова Кати лежала на её укрытых одеялом коленях, ее пальцы теребили кончик пряди ее волос. Они наконец перестали выяснять отношения и теперь о чем-то тихо болтали. Ее рука гладила бедро блондинки, прикрытое тонким одеялом. Она закрыла глаза и выглядела так, как будто боль наконец оставила ее…
Я отступила, медленно осознавая всю дерьмовость ситуации. Грудь раздирал пожар. Глаза заволокло слезами. Больно стало так, что не вдохнуть.
Я нашла человека, с которым совместима. Нашла того, кто мог бы подняться в башню Стигмалиона и спасти меня. Ту, с кем могла бы делать невообразимо прекрасные вещи, если бы…
Она полностью, абсолютно и безоговорочно не принадлежала другой.