11. Знать тебя не хочу
– Юля Гаврилина была вчера на вечеринке! Верней, она там живет! Это точно она! – истерила я в трубку следующим утром, в семь часов, роняя яйца, разливая молоко и сморкаясь в бумажное полотенце. Я едва сомкнула глаза ночью.
– Кто «она»? – зевнул Герман так громко, что пришлось отодвинуть телефон от уха.
– Это та девушка, которую… наша собака…
– Да быть этого не может. Ты что-то напутала.
– Клянусь! Я просто ее не узнала. Немудрено, она так… изменилась! А та девчонка с розовыми волосами, Соня – ее сестра! Соня – это сокращенно от София! Уж ты-то должен был ее запомнить! Вы тогда так и пялились друг на друга…
– Не помню. Слегка что-то припоминаю, но не очень… Валюша, слушай, я перезвоню.
И тут я отчетливо услышала на том конце девичий голос.
– Ой, ты там не один… Ах, ну да…
Я совсем забыла, что Герман съехался со своей девушкой, с которой, само собой, еще лежит в кровати. Кровь прилила к щекам.
– Прости, позвони мне потом. Я в шоке и, наверное, должна начать искать новое жилье.
– С чего это вдруг?
– Юля выставила меня вчера с вечеринки, на которую нас пригласила Соня. Узнала меня и выставила. Господи, хорошо хоть сделала это не при всех! Хотя я заслужила бы и это тоже. Герман, у нее нет двух пальцев на руке…
Слезы капали из глаз и текли по щекам. Я начала быстро вытирать их, как будто Герман мог увидеть.
– Я думала, что врачи все-таки смогут что-то сделать. Исправить, но… Боже, я ненавижу себя.
– Валентина, – вздохнул Герман . – Ну не плачь…
– Все-все, прости, отключаюсь, позвони потом.
– Нет, подожди… я сейчас приеду.
– Не надо, я в порядке. Более-менее. Просто все это как снег на голову. И Соня теперь возненавидит меня! А мне казалось, что мы могли бы… подружиться. Она мне понравилась. А у меня еще не было друзей… Вообще. Ну, ты не в счет…
Больше я не могла разговаривать, голос начал подводить. Я кое-как распрощалась с Германом и позвонила родителям.
Те были потрясены. Мама три раза переспросила, уверена ли я. Заверила, что если с этими молодыми людьми начнутся проблемы, они подыщут другое жилье.
Я сказала, что не прочь съехать прямо сейчас.
Мама сказала, что это можно устроить, но если я согласна не паниковать, а подождать и посмотреть, как все пойдет, то это сэкономит нам почти пять тысяч, так как квартира оплачена на три месяца вперед.
Конечно же, я согласилась подождать и посмотреть, хотя паника меня охватила такая, какой я давно не испытывала. Я больше не могла думать ни об учебе, ни о том, как в понедельник впервые приду на лекции, ни о том, понравится ли мне университет. Все мое мыслительное пространство занял человек с глазами цвета зимнего моря, который прошлой ночью стоял напротив – такая высокая, что пришлось задрать голову во время разговора – и недвусмысленно попросила убраться восвояси.
Мне нужно извиниться перед ней. Не знаю, почему я не сделала этого сразу же. Я хочу, чтобы она поняла: мне очень-очень жаль. И что если бы я могла вернуться в прошлое, то дала бы себе, малолетней дикарке, большой подзатыльник.
Я расскажу ей, что этот поступок стал следствием моей социальной изоляции, а та, в свою очередь, – результатом редкой болезни. Что я социофоб, мало общалась с другими детьми, не ходила в школу, что люди до сих пор вызывают у меня неконтролируемый страх и настороженность.
Я должна объяснить ей все это и сказать, что той девочки, которую она ненавидит, больше нет. Время забрало ее, а вместо нее создало меня. А я больше не спускаю собак на людей.
И вообще я тише воды, ниже травы и милее зайчика!
Стигмалион сломал меня, растоптал и посадил на цепь.
* * *
Весь день я не знала, куда себя деть. Выплеснула немного грустных картинок в Инстаграм. Съела половину десертов, приготовленных для меня мамой на неделю, и в десятый раз посмотрела «Телохранителя», как обычно обрыдавшись в конце, на аккордах финального саундтрэка. А вечером…
Вечером ко мне зашла Соня!
Я почему-то была уверена, что это будет Герман, даже в глазок не посмотрела. А когда распахнула дверь, то замерла на месте от изумления с банкой мороженого в одной руке и с ложкой – в другой.
– Зашла узнать, все ли в порядке, – объяснила девушка, озабоченно на меня глядя и сдувая с носа розовую челку. – Ты вчера так неожиданно ушла!
– Сестра не рассказала тебе? – выпалила я.
– Рассказала, – кивнула она.
– Сонь, послушай. Мне очень-очень жаль, если бы я могла вернуться в прошлое, я…
– Ну-ну, не переживай, это же всего лишь вечеринка. Не первая и не последняя, – улыбнулась девушка . – А если еще и мигрень, то…
– Какая еще мигрень?
– Ну, Юля рассказала мне, что у тебя голова разболелась, и ты решила пораньше лечь спать.
Значит, она не сказала ей.
Она. Ей. Не сказала!
– Как это… мило с ее стороны.
– Хочешь, завтра вместе пойдем в универ?
– Нет, спасибо. Я думаю, что пойду туда пораньше, чтобы успеть отыскать нужную аудиторию, – начала отнекиваться я.
– О, тогда нам точно стоит пойти вместе! – воскликнула Соня . – Я покажу тебе твою аудиторию! Универ как свои пять пальцев знаю! Я зайду за тобой рано утром.
– Твоя сестра– она пойдет с нами?
– Может, и пойдет, если сегодня не слишком долго будет… С Катей и не решит проспать первую лекцию.
– А, – смутилась я. – Понятно.
Мне захотелось, чтобы она рассказала о ней что-нибудь еще, но я не знала, как бы попросить об этом, не вызывая подозрений.
– И давно они с Катей встречаются?
– Почти два года. А что, хочешь отбить у нее девушку? – подмигнула Соня .
– Не смеши… Просто она спасла меня вчера. Не знаю, слышала ли ты. Сказала всем, что у меня ревнивый бойфренд, когда заметила, что я не хочу ни с кем целоваться в «правде или действии». И все ей поверили.
– Ничего себе! – изумилась Соня. – Нет, я не слышала, наверно, была на кухне.
– Я очень ей благодарна.
– А как Катя отреагировала? Глаза тебе не выцарапала? – хихикнула та.
– По-моему, она была слишком пьяна, чтобы понять, что происходит.
– А-а, да… Катя вчера прямо во все тяжкие пустилась. Не помню ее такой. И с Юли весь вечер не слезала. Мне кажется, это частично из-за тебя.
– Я-то тут причем?
– Думаю, она приревновала. Ты очень красивая, Валя. И не похожа на других девушек: не ржешь во весь голос, не напиваешься, не трещишь. В тебе есть что-то загадочное… Как будто ты жила на каком-то далеком острове, где все не так, как здесь…
Мне еще никто не говорил комплиментов. Никто из посторонних людей. Поэтому я просто растаяла, растеклась, как мороженое. И поняла, что слишком слабовольна и эгоистична, чтобы сказать Соне правду о том, кто я. Я не хочу терять ее. Если она и узнает об этом, то не от меня. Если нашей дружбе и суждено закончиться в ближайшем будущем, то не я положу ей конец…
– Как дела, ты в порядке? – позвонил вечером Герман.
– Да, мне получше. Уже не хочется сбежать, пробив головой дверь.
– О, Валя шутит. Значит, точно полегчало. Я заеду к тебе завтра, сегодня жутко устал.
– И кто же тебя так утомил? – хитро спросила я, снова заслышав голос девушки.
– Вы слишком много вопросов задаете, инспектор, – отшутился Герман и повесил трубку.
На следующий день рано утром я собралась в универ с утра пораньше. Разогрела завтрак, оделась, уложила волосы; положила в сумку бинты и пластырь на случай, если кому-то вздумается потрепать меня по щечкам. И побежала к Соне, перепрыгивая по две ступеньки за раз.
К моему удивлению, она открыла дверь в пижаме, с всклокоченными волосами, красными глазами и распухшим носом.
– Что случилось? – спросила, решив, что она проплакала всю ночь.
– По-моему, это грипп. Ужасно слезятся глаза, а нос просто не просыхает. Валь, прости, я не иду сегодня в универ.
– О, да ничего, поправляйся. Я доберусь сама.
– Юля подбросит тебя.
– Не-е-е, – протянула я шепотом, пятясь прочь от двери. – Не стоит беспоко…
– Подбросит. Она же все равно туда едет, – твердо сказала Соня, взяв меня под руку и втягивая в квартиру.
Блин.
– Подбросишь Валю в универ, как мы договаривались? – крикнула она в сторону кухни.
Я вошла вслед за Соней на кухню, где Юля сидела за столом и ела сэндвич, откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу. Уже одетая и готовая отчалить. Она мрачно оглядела меня с ног до головы и ничего не сказала.
– Соня, я сама доберусь, – запаниковала я, отлично помня, о чем мы с говорили с Юлей на этой кухне. А именно: я больше не прихожу в их квартиру.
– Там дождь, – возразила Соня.
– Доеду на машине.
– Там сложно с парковкой. Просто кошмар для новичка…
– Не сложно, – возразила Юля, лениво жуя сэндвич.
– Юля, тебе так кажется! Когда я приехала туда в первый раз, то целый час потратила, чтобы припарковать машину! Валь, поверь мне, будет проще, если она тебя довезет и заодно покажет, что там и как устроено. Сбережешь себе кучу нервов.
* * *
Последнее утверждение явно было ошибочно: мои нервы сгорали один за другим, как мотыльки над свечой. Наверное, даже волосы на голове шевелились от напряжения.
Госпожа Тебе-Надо-Уйти не сказала ни слова, пока мы ехали в лифте на подземную парковку, шли к ее машине, забирались в ее черную, как смоль, «Теслу» – такую же надменную и прекрасную, как хозяйка. Она меня презирала. Это читалось в ее движениях, взгляде, молчании.
Я едва поборола в себе дикое желание убежать на другой конец парковочного зала, где стояла моя белая «S7». Почему, черт побери, я заранее не разобралась с парковкой? Сделаю это сегодня же…
Юля вывела машину с паркинга, резко огибая опорные столбы, и мы влились в поток других машин.
– Еще никогда не ездила в электрокарах, – сказала я в попытке начать хоть какой-то разговор.
Но она не удостоила меня ни словом, ни взглядом.
– Юль, – вздохнула я. – Мне очень-очень жаль… я знаю, через что тебе пришлось пройти… я была чудовищем. Я была жутким ребенком. Росла в изоляции, потому что…
Внезапно я не нашла сил признаться в своем недуге.
Внезапно захотелось, чтобы она была последним человеком на земле, который узнает о нем.
– Я мало общалась с другими детьми и была диковатой. И еще я ужасно ревновала брата к другим детям. Я знаю, что ничего уже не исправить, но знай: если бы я сейчас могла все вернуть назад…
– Слушай, – ответила Юля, глядя прямо перед собой, словно говорила с отражением в стекле. – Мне, конечно, как бальзам на душу знать, что ты раскаиваешься и все такое, но с таким же успехом можешь помолчать. Меня твои извинения не колышат. Я не смогу просто забыть о том, что произошло. Я обречена до конца жизни видеть кошмары, в которых меня терзает безумная псина. Как только было бы покончено с руками – она бы взялась за мое лицо. Если бы твой сосед случайно не проходил мимо…
– Юля, прости меня.
– Не произноси мое имя так часто. Мне не по себе от того, что ты обращаешься ко мне, как к старой знакомой, в то время, как я знать тебя не хочу. И твои извинения мне даром не нужны.
– Тогда почему ты спасла меня на той вечеринке?! Почему не доставила себе удовольствие видеть, как я становлюсь посмешищем?!
– Мне стало жаль тебя. Маленький перепуганный зверек, которому еще учиться здесь и учиться. Я знаю, каково это – быть не таким, как все, поэтому представила, что тебя ждет с имиджем нетронутой девочки, шарахающейся от поцелуев. Это была моя с Соней вечеринка, поэтому я взяла это на себя. Но впредь готовься решать свои проблемы сама. Приехали.
Я не двинулась с места, пытаясь собраться с мыслями. Все шло совсем не так, как я хотела. Подняла на Юлю глаза и, дождавшись, пока она соизволит посмотреть на меня, сказала:
– И все же – прости меня. Может быть, не сейчас, но однажды ты сможешь…
– Дверь открывать умеешь?
Ей не терпелось избавиться от моего общества. Но я все-таки осталась на месте, взяла себя в руки и сказала:
– Я перееду через три месяца. Квартира оплачена до декабря. Если бы я знала, что встречу здесь тебя, не стала б тут селиться. Дальше: скажи Соне о том, кто я. Сама я этого сделать не могу. Не хватает смелости, но она должна знать, почему ей не стоит общаться с маленьким перепуганным зверьком.
Я вышла из машины и с гордо поднятой головой пошла к корпусу университета.
Я совершила страшную ошибку, осознала ее, раскаялась, попросила прощения. Чистосердечно. Человек не захотел прощать, и, наверное, имеет на это право. Но больше я не собираюсь изводиться этим, презирать и ненавидеть себя. Я не плохая! Я спокойный и добрый человек, который больше не совершит ничего подобного.
Неважно, кем я была. Важно то, кем я стала.
* * *
О’кей, я понимаю, что одной недели мало, чтобы составить полное впечатление о чем бы то ни было! Но, без оглядки забегая вперед, заявляю: университет – это кайф! Я познакомилась и уже сдружилась с несколькими ребятами со своего курса. С Аней – румяной блондинистой девчонкой, которая может рассказывать анекдоты и байки с совершенно серьезным лицом.
С Дианой, которая приехала из России и которую мы зовем просто Ди.
С Пашей, чей младший брат однажды чуть не покончил жизнь самоубийством, поэтому теперь Паша волонтерствует в колл-центре линии доверия и очень ко всем внимателен, пытаясь не пропустить ни у кого на потоке «звоночки» и признаки надвигающегося суицида. И на любого человека с заплаканным лицом кидается с носовыми платками и объятиями.
И, наконец, с Сашей – страшным фанатом фитнеса и здорового образа жизни, который постоянно носит футболки с надписями «Сначала отжимания – потом свидания», «Ешь, спи, качайся», «Мои веса – моя жиза» и вечно пьет протеиновые коктейли из-под парты.
Я вдруг поняла, что не выгляжу на их фоне странной. Что их маленькие странности компенсируют мои маленькие странности – вроде отказа от прикосновений и неизменных перчаток на руках.
– Что у тебя с руками? – спросила у меня вчера Диана. – Я как-то обморозила свои в тридцатиградусный мороз у бабушки во Владивостоке, и с тех пор они у меня болят от малейшего холода.
– О! Кажется, у меня то же самое! – бессовестно соврала я. – Отморозила в Альпах на лыжном курорте и с тех пор люблю перчатки.
– Я подарю тебе пару варежек из ангоры. Вот это кайф!
А Аня сегодня заметила, что я никогда не ем в университетском кафе.
– Пищевое расстройство? – с пониманием спросила она. – Я страдала от анорексии в шестнадцать лет, долго лечилась, лежала в стационаре. Еле-еле набрала вес. Боже, какое это счастье – наконец-то иметь грудь. И задницу. И месячные в срок. И шикарные волосы. Быть женщиной, а не мумией. Я вечно болела, сил подняться с кровати просто не было, а теперь… Господи, я наконец живу на полную!
– У меня нет пищевых расстройств, – заверила ее я. – Просто у меня аллергия на… орехи. Сразу распухаю. И как-то мне попался орех в супе…
– Орех в супе?! – моргнула она.
– Прикинь. Кто бы мог подумать, что там может быть орех. С тех пор я не ем в общепите. Только свою еду, тщательно проверенную на отсутствие орехов.
– А-а, а я уж было подумала, голодом себя моришь.
В общем, правдами и неправдами я кое-как затесалась в ряды «нормальных». Я пока опасалась рассказывать о себе, не хотела, чтобы кто-то узнал, что от легчайшего прикосновения у меня пузырится и слезает кожа. Но не исключено, что однажды я поделюсь этим со своими новыми друзьями, если дружба пройдет проверку временем. Вдруг они примут меня с моей болезнью так же легко, как приняли с обмороженными руками и аллергией на орехи?