Автор говорит

Выражение неодобрения, критики или порицания чьих-либо действий, поступков или идей

Вокруг все еще темнота, но, выныривая из сна, его слух вылавливает смутно различимые голоса. Где-то далеко, на грани сознания.

«Не трогай пока, пусть поспит». «Бедный парень, такая ночка выдалась». «Господи..», - причитает женский голос. «Господи, да что же это... Бедный ребенок...».

Ян открывает глаза резко. Сон соскальзывает с него вместе с покрывалом. Поморщившись, он усаживается. Глаза никак не желают открывать надолго. Ян ищет глазами часы, но не находит. Сначала приходит легкая паника, когда он понимает – он не в своей комнате. Следом – узнавание.

Диван с колючим пледом и картина с мелкими деталями, смутно виднеющаяся на стене. Квартира их соседа напротив. Видимо, задремал, а тот не стал его будить.

Из прихожей слышатся голоса. Ян прислушивается внимательнее, уловив одну из фраз и осознав, что разговор о нем.

- ...разумеется, Зинаида Михайловна, но я просто Вас не понимаю, - звенит голос Валентина Степаныча с этими его интеллигентными интонациями. – Мне очень жаль Яна. И хорошо, что ребенок уснул у меня, а не на лестничной клетке!

- Хотите сказать, мы не следим за «ребенком»? – слышит Ян голос бабушки, в котором уже появляется визгливость – предвестник скандала. – Так не пять лет уже! Мы со своей семьей сами разберемся, а тебе нечего совать в это нос!

- Да, я слышал, как вы вчера разбирались...

К счастью, Ян появляется в прихожей раньше, чем бабушка успевает обрушиться всей своей мощью на соседа. Она смеривает Яна взглядом. Даже с неким разочарованием.

Конечно, кощунственно даже думать такое о своих родственниках, но временами Яну казалось, что бабушка действительно получает удовольствие от своих истерик. Маму это всегда выматывало. После ссор она всегда искала уединенное место, чтобы проплакаться, а если не удавалось – ходила выжатая напрочь. Бабушка же будто молодела лет на десять, прокричавшись и выплеснув всю агрессию.

Вот и сейчас, она смотрела на Яна так, будто он у нее последний кусок хлеба забрал. В этом плане она была схожа с древними римлянами, в то же время кардинально отличаясь от них. Римляне требовали хлеба и зрелищ, для бабушки же зрелища были и хлебом, и вообще всем, что ей было нужно.

Бабушка бесцеремонно сгребает его за рукав, стоит только подойти поближе. Ее пальцы похожи на полузабытое ощущение из детства, когда находишь огромную заколку-краб и пытаешься прицепить ее к коже. Ян чуть не ударяется о край стенки из красного дерева, вероятно, бывшей предметом гордости во времена расцвета СССР.

- Вот ты где! – шипит она. – Мать твоя вся испереживалась, сбежал, не поужинав, ночевать не пришел... Ладно хоть... Валентин Степанович... позвонил.

Имя соседа она выплевывает с величайшим омерзением. Настолько вежливым тоном, что это граничит с издевательством и уничтожает всякую вежливость. Ян наконец находит глазами часы на стене. Они показывают ровно 7:15.

- Прости. Я случайно, - говорит Ян, подцепляя за лямки рюкзак с тумбы у двери.

Бабушка кивает, принимая его слова, но делает это так агрессивно, что даже самый простодушный человек в мире не поверил бы, что ситуация исчерпана. Тут же перешагивает порог, оказавшись за дверью, на площадке. Так быстро, как будто нахождение в чужой квартире причиняет ей физическую боль. Пока Ян обувается, бабушка ждет, буравя тяжелым взглядом соседа. Тот проявляет чудеса выдержки, не реагируя на ее молчаливые выпады. Лишь вежливая полуулыбка будто застывает на его лице.

Распрямившись, Ян поворачивается к Валентину Степанычу. Хочется поблагодарить, что-то сказать, но бабушка точно воспримет это в штыки.

По неизвестной Яну причине, бабушка особенно невзлюбила Валентина Степаныча буквально с первой минуты. Едва переехав из старого дома, она ухитрилась познакомиться с ним на следующий день. Что они друг другу сказали, Ян уже не помнил, но бабушка, вернувшись в тот день домой, долго жаловалась на что-то матери на кухне. Уже тогда она пила, и вечер прошел тяжело, залитый пьяными слезами.

- Иди давай, опоздаешь! – гаркает бабушка сзади, прерывая поток его мыслей.

Ян вздрагивает. От этой фразы ему становится не по себе, хотя он точно и не может объяснить причину. Становится холодно. Тревожно. Как будто он – провинившийся ребенок, разбивший любимую мамину вазу.

- В школу опоздаешь, говорю!

Спохватившись, Ян отмирает и накидывает рюкзак на плечи. У самой двери он колеблется, но все же не может уйти просто так. Он перешагивает порог и, несмело повернувшись, ищет глазами взгляд соседа.

- Спасибо Вам. За все.

Валентин Степаныч улыбается ему, незаметно, почти одними глазами и чуть кивает. Дверь щелкает, закрываясь. Едва отойдя от квартиры соседа, бабушка подтягивает к себе Яна и вполголоса шипит:

- Чтобы я тебя с этим интеллигентом хреновым больше не видела!

***

Кровь стучит в ушах, когда Ян вступает в до боли знакомый двор. Разбитое окно на первом этаже притягивает взгляд, но в то же время и заставляет страх метаться по мыслям. Это окно – доказательство того, что все произошедшее ночью было реальным.

У подъезда, в котором живет Витек стоят машины полиции и скорой помощи. Ян останавливается напротив подъезда. Костяшки пальцев и ногти белеют, когда он вцепляется в лямки рюкзака. Ноги не желают идти дальше. События прошедшей ночи заставляют руки трястись. Но ему нужно идти. Нужно проверить. Вдруг записка где-то рядом с квартирой Витька? Что тогда?

- Ян? Задорожный Ян? Ты? – окликают его откуда-то со стороны машин.

Ян судорожно ищет источник голоса и, наконец обнаружив, не очень-то радуется. К нему направляется до боли знакомый полицейский, которого он, видимо, не заметил раньше. Ян вздыхает. Это – последний человек, которого он хотел бы видеть. В его воспоминаниях этот мужчина слишком уж тесно был связан с самыми худшими днями его жизни.

Про полицейского Ян помнил, что его звали Виктор-кажется-Алексеевич - тяжело жить с плохой памятью на отчества - и у него был гудящий, низкий голос, который совершенно не вязался с его безобидной внешностью. Когда-то давно, он был у них участковым и часто приезжал разбираться, когда скандалы у Яна в семье затягивались за полночь. Нет, он не был злым или пугающим. Даже скорее наоборот. Слышать его приглушенный голос после разрывающих душу криков было приятной переменой. Но еще с детства Виктор-кажется-Алексеевич был накрепко связан для него с теми болезненными днями. При виде его что-то в глубине души напрягалось, а ладони рефлекторно так и хотелось прижать к ушам.

Последние годы полицейский исчез из их жизни. Не то что бы ссоры и вызовы полиции соседями закончились. Просто участковый поменялся, и это больше был не тихий Виктор Алексеевич. А теперь вот тот самый призрак его детства направлялся к нему, абсолютно реальный и, более того, узнавший его.

Ян остается на месте и кивает в ответ на вопрос. Ян Задорожный – это явно он, глупо отрицать. Полицейский оказывается напротив и Ян с неудовольствием отмечает, что тот выше него. Рост всегда был больной темой. Иногда Яну казалось, что все вокруг выше, чем он.

- Торопишься? Дома все хорошо?.. Как мама? – интересуется полицейский. Голос у него всегда ровный, но здесь чуть колеблется, выдавая волнение.

- Спасибо, все хорошо. И с мамой, и дома, и в целом.

Ян старается звучать вежливо. Виктор Алексеевич кажется ему хорошим человеком. Не хочется его обижать. Особенно только из-за того, что он ассоциируется у Яна с неприятными воспоминаниями. Взглядом Ян скользит по асфальту. Ничего. Если записка и была, ее больше здесь нет. Может, он и правда потерял ее в квартире Витька? Тогда полиция найдет ее и... в лучшем случае решит, что это странная шутка.

Был еще вариант, что никакой записки на самом деле не было. Что он сошел с ума. Придумал все это. Галлюцинации. Сон. Все что угодно.

Но окно на первом этаже было разбито.

Полицейский медленно кивает, но не останавливается, и стоит, покачивая головой как игрушка в машине у лобового стекла. Взгляд устремлен в пустоту, как будто он не совсем здесь, но возвращается к реальности он быстро.

- Беги тогда, - ободряюще улыбается полицейский. – Тебе тут нечего делать.

Вовремя. К горлу как раз уже начинает подкатывать ком. Если придется простоять здесь еще дольше, он просто не выдержит. И все же что-то заставляет его задать вопрос:

- А что случилось?

- Ничего, что касалось бы тебя. Беги давай в школу, - хмурится Виктор Алексеевич, а потом мягко добавляет, – Я рад, что у тебя все хорошо.

Уходя все дальше от злополучного двора, Ян ругает себя за то, что не может относиться к этому человеку так же хорошо, как тот относится к нему. К этому примешивается и горькое осознание собственной лжи. Да, он сказал, что дома все хорошо. Для полиции все так и должно выглядеть, что бы ни случилось. И все же это была гнусная ложь.

Полицейский провожает его глазами и, открыв дверь машины, шарит по сидению. Мысли его, впрочем, поглощены совсем другим.

- Ты когда-нибудь слышал про «Автора»? – прерывает его голос напарника.

- Что? – переспрашивает он, выигрывая время на подумать.

- На зеркале в ванной, где парня нашли, написано «Автор».

Лицо Виктора Алексеевича вытягивается.

За углом дома, совсем недалеко от них, Алик задумчиво опирается на стену. Услышав слово «Автор», он вскидывает брови в удивлении. Полицейские продолжают переговариваться.

- Впервые слышу. Думаешь, не просто суицид?

- Глупо как-то. Кому бы понадобилось убивать шестнадцатилетнего парня? Квартирка небогатая, мебель старая...

Разговор не затягивается. Едва второй полицейский снова исчезает в подъезде дома, Алик решительно отталкивается от стены и выходит из своего укрытия, широкими шагами направляясь прямо к Виктору Алексеевичу.

- Кто-то умер? – без предисловий, нахально спрашивает он, сунув руки в карманы. Пальцы тут же нащупывают там вчерашнюю записку.

Полицейский оглядывается и раздражение искажает его лицо.

- Александр, почему не в школе? Пару суток влепить, чтобы посидел спокойно?

- Не угрожайте мне, у меня батя – мент, - с ленивой усмешкой говорит Алик.

Полицейский фыркает от смеха, скрестив руки на груди. Что ни говори, но быть строгим блюстителем порядка ему совершенно не шло. Есть люди, в которых мягкий характер проглядывает всегда. Даже когда они в военной форме маршируют на плаце.

- Много будешь знать – скоро состаришься. Топай.

Виктор Алексеевич даже не удосуживается бросить на Алика еще один взгляд, заходя в подъезд. Какие-то несколько секунд Алик просто смотрит ему вслед, а потом достает из кармана помятую записку.

- Автор, - медленно повторяет он. – Автор...

***

Класс сегодня тих настолько, что это даже кажется зловещим. Молчание витает в толпе, предвещая беду. Будто все они, все равно немного связанные друг с другом общими проблемами, ощущают: что-то не так с одним из них. С тем, кто однажды был принят в их компанию, хоть и не был частью шумных тусовок.

Пустующие места Витька и Яна рядом вызывают у класса смутное беспокойство. Да, один Витек, конечно, мог и прогулять. Но Ян? Все в классе прекрасно знали – Ян не прогуливает. Иногда даже приходит больной. Причин этого Ян не раскрывал, именно поэтому о них знали все. Шептались на задних партах, сочувственно хихикая. Ян никогда их не слушал, уткнувшись в книгу и отгородившись от мира наушниками. Чужая жалость тревожила и злила его.

Как бы то ни было, но в это беспокойное утро Алик сидел за своей партой, задумчиво опираясь подбородком о ладонь. Пустые стулья не отпускали его взгляд.

- Ян не пришел... - вздыхает Юлиана в такт его мыслям, рисуя ручкой браслет из ромашек на собственной руке.

Алик откидывается на спинку стула, прилагая все возможные усилия, чтобы его лицо не скривилось слишком уж сильно. Он отворачивается к окну. Ей не нужно этого видеть.

У них двоих очень много общего. Например, одно на двоих детство, проведенное в гостях друг у друга, вместе с родителями. Алик закрывал Юлиану в шкафу, потому что она брала его игрушки, а она гневно стучала изнутри, пока он держал дверь. В следующий раз, она догоняла его и ухитрялась поставить ему на лбу кляксу фломастером. Несмотря на это, они были друзьями.

У их отцов была общая работа – местное отделение полиции, которое и свело их семьи вместе. У них обоих были плюшевые медведи, зайцы и все, что только можно было пожелать. Одни на двоих школьный класс, домашние задания и двойка в третьем классе. Алик тогда не сделал домашнее задание. Его наличие проверяли в начале урока. Учительница шла по рядам быстро, и все, до чего успела додуматься Юлиана – вырвать из собственной тетради страницу со своей домашней работы.

Когда учительница прошла мимо них, поставив им элегантные «двойки» в журнале, Юлиана толкнула Алика локтем и прошептала: «Скажи родителям, что у меня тоже двойка».

И все же было то, что никак не могло быть общим. Как бы Алик ни старался, он не мог разделить трепетного отношения Юлианы к Яну Задорожному.

По запотевшему окну скатываются капли, а лица Алик уже не чувствует – настолько оно окаменело от попыток сдержать эмоции, касающиеся Задорожного. Левая рука в кармане, комкает странную, просто идиотскую записку об Авторе и персонажах книги.

Подслушанный разговор он помнит с идеальной точностью. Шестнадцатилетний парень. Суицид. Надпись «Автор» на стекле. А у него в кармане – записка, которую потерял Задорожный прошлым вечером. Ян Задорожный, который спокойно играл чувствами Юлианы, совсем не чувствуя вины за это.

Ян Задорожный, который вчера вечером с абсолютно безумными глазами выбегал из подъезда, где жил его лучший друг. Или стоило бы упоминать «лучший друг» в кавычках?

Единственное, что не сходится – почерк в записке явно принадлежит Смирнову, а не Задорожному. Задорожный писал плавно, буквы округлые и нервные, дрожащие. В записке же почерк был замысловатый, со множеством завитушек, хоть и с мелкими, жмущимися к строке буквами.

И все же он старательно вытряхивает из головы эту мысль.

- Автор, да? – одними губами произносит Алик.

Звонок на урок заставляет его оторвать наконец взгляд от окна. Юлиана отрывает взгляд от телефона и обеспокоенно поглядывает на пустые места.

- А Яна так и нет... Может, что-то случилось?

- Скоро случится, - мрачно обещает Алик вполголоса.

- Что? – широко раскрывает глаза Юлиана.

В класс забегает Светлана, прижимая к груди журнал. На бегу она ухитряется деловито поправлять платок на голове и выглядеть при этом строго. Не каждому такое удастся. Но сегодня явно не слишком обычный день. Ее лицо вытянувшееся, движения – дерганые.

- Ничего, - бросает Алик.

Светлана оставляет журнал на столе и усаживается. Судорожно сглатывает.

- Что это с ней? – шепчет Юлиана.

Алик не отвечает. Он знает, он почти уверен, что знает, почему Светлана сегодня сама не своя. Но так хочется надеяться, что ошибается. Чтобы занять руки, он хватает первое, что увидел – карандаш, выкатившийся из пенала.

- Всем здравствуйте. Сначала небольшое объявление, займу у вас буквально пять минут. Ребят, если кто-то из вас в последнее время общался с вашим одноклассником Витей Смирновым и замечал что-нибудь... необычное, прошу вас зайти в кабинет школьного психолога.

Класс шуршит, обсуждая ее слова. Пробивается несколько непонимающих голосов. «Необычное – это например...? А что случилось? Что-то с Витей?».

Решение Алик принимает моментально. Он достает из кармана записку. Кладет перед собой, так и не развернув и буравит ее взглядом. Пальцы впиваются в карандаш. Голоса одноклассников раскатываются эхом в голове. Только дождаться, пока кончится урок. И тогда Ян Задорожный наконец получит то, что он заслуживает.

В эту минуту Алик ненавидит его до красных пятен перед глазами. За все сразу, не меньше.

Хор голосов все еще звучит. Шум заполняет разум. От него голова начинает ныть, виски тянет, становится трудно дышать.

- Алик, а ты как думаешь, что случилось?

Когда рядом раздается взволнованный голос Юлианы, все остальные звуки исчезают будто по мановению волшебной палочки. Пальцы чуть расслабляются. Шум и правда жутко давил на психику, и теперь он молча радуется, что получил передыш...

Его тело цепенеет, когда он понимает, что вокруг действительно мертвая тишина.

Алик рывком поворачивается к Юлиане. Она здесь, смотрит на него своими широко раскрытыми глазами потерявшегося олененка. А за ее спиной никого нет. Класс пуст.

Рваный вдох – и он отворачивается, зажмурив глаза так крепко, что темнота вспыхивает искрами. Раздается треск.

- Александр, тебе нехорошо?

Алик распахивает глаза. На него смотрит непривычно мягкая, взволнованная Светлана. Он обводит взглядом класс. На лицах его одноклассников тоже написано непонимание. Как будто он и не видел только что пустого класса.

Юлиана осторожно касается его локтя своим. Машинально Алик опускает взгляд и сглатывает, чувствуя, что губы моментально пересохли. На предплечье Юлианы – надпись шариковой ручкой, сделанная не ее почерком.

«Молчи. Автор».

***

- Ты сегодня весь день молчишь, - говорит Юлиана.

И правда, школьный день уже подходит к концу, а Алик все еще не чувствует в себе желания говорить. Особенно после того, как он обнаружил, что надписи на руке Юлианы больше нет.

Он вздыхает и расправляет плечи, засунув руки в карманы, и опускает глаза, стараясь не наступать на швы плиток, одновременно считая шаги. Юлиана ниже его, так что со временем он и сам не заметил, как приучился ходить чуть медленнее. Это было побочным эффектом дружбы с ней. Одним из многих. Касаясь друг друга, люди смешиваются, словно акварельные краски и часто даже этого не замечают. Частички чужой души проскальзывают в нас тихо, незаметно. До тех пор, пока однажды ты не слышишь в своей речи чужие слова и интонации. Если вы важны друг для друга – ты отпечатываешься в человеке, а он – в тебе.

Шаги в школьном коридоре отзываются эхом. Они не торопятся. Проходя мимо доски почета Алик по привычке встречается взглядом с собственной фотографией. И с фотографией Юлианы. Они оба здесь гораздо младше чем сейчас. У Алика еще по-детски пухлые щеки, а у Юлианы – огромные, почти инопланетные глаза.

Когда он впервые попал на доску почета, вся семья им гордилась. Был даже небольшой семейный праздник. Мама испекла торт, и он радовался как ребенок. В средних классах это еще не сложно, тем более, что он добивался этого, просиживая за учебниками втрое больше той же Юлианы. Радость, впрочем, была недолгой. До того самого момента, пока он не понял, что праздник на самом деле был вовсе не в его честь. Отца повысили. Естественно, это событие было гораздо важнее, чем Аликова фотография на доске почета.

- Чем отличается главный герой от второстепенного? – прерывает молчание Алик.

Юлиана хмурится.

- Что?

- Ну, в книгах или в фильмах, например.

Она даже не задумывается над вопросом.

- Главный – тот, кто больше действует. Тебе зачем? – фыркает Юлиана.

Алик наступает на шов, сбивается с подсчета и бросает это бессмысленное занятие.

- Как ты думаешь... а может ли главный герой поменяться по ходу сюжета?

В этот раз взгляд Юлианы действительно обеспокоенный. Алик усмехается. Губы подрагивать не прекращают, хоть он и старается это скрыть. И все же, спохватившись, он переделывает кривую ухмылку в ободряющую улыбку.

- Ладно, не отвечай.

Алик легонько похлопывает ее по плечу и останавливается.

- Иди одна. Я еще кое-куда схожу.

Юлиана лишь пожимает плечами. Это не новость. Алик обожал пропасть на некоторое время, а потом таинственно заявиться с невесть откуда взявшимися деньгами.

Алик дожидается, пока она уйдет и направляется в глубь школы. Дойти до нужного кабинета недолго. Решиться туда зайти – гораздо труднее. И все же, постояв под дверью лишь каких-то пару минут, он решается.

На стене кабинета – радуга, свет, разложенный на спектр, падающий на стройные ряды папок с документами в книжном шкафу. Золотистые рыбки в аквариуме плавают размеренно. Неторопливо.

Мужчина за столом поднимает голову, изучая внезапного гостя. В тонких пальцах поблескивает черное керамическое кольцо. За карман костюма-тройки прицеплен бейдж. «Олег Владимирович ВВЕДЕНСКИЙ. Школьный психолог». Алик в первые секунды немного теряется. Психолог работал в их школе так усердно, что за десять лет учебы он сегодня первый раз побывал в его кабинете. Пока Алик думает, куда деть взгляд, он замечает на столе песочные часы. Видимо, только что перевернуты. Песка высыпалось совсем немного.

- Хочешь о чем-то поговорить? – без предисловий спрашивает Олег Владимирович.

Алик нашаривает в себе природную наглость и кивает, снова натянув уверенное выражение лица. Хотя и нельзя сказать, что он хоть в чем-то уверен.

- Присаживайся.

Опускаясь на офисный стул напротив психолога, Алик освежает в памяти то, что он должен сказать. План продумывался целый день, и, возможно, в нем и были недочеты, но совсем без плана Алик не мог. Не выходило.

- Наша классная сказала, что если у кого-то есть чем поделиться – это к вам. Про Смирнова.

Психолог медленно, с задержкой кивает и переплетает длинные, паучьи пальцы.

- Можешь что-то рассказать?

- Лучше. Могу показать.

Алик бросает на стол измятую записку. Свернутый лист бумаги оказывается под напряженными взглядами их обоих. Сверху виднеется огрызок фразы.

«...можешь не дожить до конца сюжета».

И без того бесстрастное лицо психолога каменеет окончательно.