Глава 16
Николас Оуэн Дивер-Зорро
Бам-м-м-м-м-м...
Массивная викторианская дверь с хлопком сомкнулась за моей спиной.
Войдя в полутемный зал вечерней церкви, я сразу же свернул налево и направился к самому дальнему ряду скамеек. Эхо моих шагов пронзало намоленную тишину, блуждая по нефу среди постаментов с мерцающими свечами и небольшими купелями со святой водой...
Проходя мимо каждого знамения, я переворачивал крест вверх ногами и шествовал дальше. Тонкий дым, поднимающийся над канделябрами, трепетал при моем приближении. Плотные тени застилали фрески на стенах и гобелены с ликами святых. Вскоре в Соборе не осталось ничего, что символизировало бы о Господе.
Когда дело было сделано, я спрятался в самом дальнем уголке, присел на жесткую, деревянную скамью и поднес сведенные вместе три пальца сначала к правому плечу... Затем к левому, к пупку и ко лбу... Без единого колебания я отдал честь Дьяволу там, где еще пару минут назад молились святой Деве, уповая на спасение от злого духа.
Я сделал глубокий вздох и, откидывая голову на спинку сиденья, протер лицо двумя руками. В уставших глазах резало, словно под моими веками скопилась целая уйма гребанного песка. Хотелось есть. Жутко. Но этот голод, сводящий желудок изнутри, был иного рода.
Жажду, подобную этой, не сможет утолить румяный кусок стейка или рамен.
Голоден был мой Зверь.
Час назад мы распрощались с Вэлери у ворот ее коммуны. Я провел девчонку домой через весь полночный Чикаго, чтобы доставить папочке дочурку целой и невредимой, правда... слегка помятой. Наши поцелуи не ограничились теми в парке и потом в подворотне. Я трахал ее рот своим языком столько, сколько хотел...
Я усмехнулся и провел большим пальцем по губам, до сих пор ощущая ее медовый вкус на своем языке. Его даже не испортили те отвратительные печенья, которые я украл для Вэлери на заправке. Жаркая вспышка откуда-то изнутри, заставила мою кровь пульсировать.
С тихим стоном я потянулся, до щелчка размял затекшую шею и полез в карман джинсов за пачкой сигарет. Каждое мое движение сопровождалось скрипом старых деревянных конструкций; ветер, завывая, блуждал под куполом старинной церкви...
Прикурив, я вытянул ноги и позволил себе окинуть взглядом небольшой, но довольно просторный зал. В центре друг за другом тянулись вереницы рядов для коленопреклонения, у алтарника на высоком пюпитре стояла раскрытая библия. Слева и справа – вдоль стен – располагались исповедальни, ширмы которых были украшены имитированными золотыми нитями.
В столь поздний час здесь уже никого не было. Прихожане убрались домой, священники подсчитывали выручку в алькове наверху... По улице изредка проезжали машины, пронзая светом фар витражные остроконечные окна.
О недавно прошедшей мессе напоминал лишь стойкий аромат ладана – так же маслянистый и сладкий как формалин, которым гримировали покойников в морге.
Сжимая папиросную бумагу губами, я наполнил рот горьким дымом и проглотил его. Обжигающая никотиновая масса нырнула в мои легкие; из них мигом улетучился весь кислород.
А мне и не нужна нежность, Ни-ко-лас...
В голове закрутились обрывки фраз, брошенных Вэлери совсем недавно, ее образы, то с какой пылкой страстью она смотрела на меня своими безупречно карими глазами.
Кто бы мог думать, что мой враг – мишень, на которую был наведен мой смертельный прицел – окажется таким лакомым кусочком?
Я улыбнулся, сбивая на пол сигаретный дым.
Боже, когда мы прощались у ворот коммуны, мое тело буквально молило не отпускать ее. Я не дурак, чтобы отрицать очевидное: Вэлери мне нравилась. Однако вся проблема заключалась в том, что не должна была. Она лишь инструмент в моих руках. Бесполезная пешка, вставшая на шахматной доске между двумя королями... И я без колебания отдам ее в руки Zero, когда совершу свое возмездие.
Вэлери Миллер – месть.
Касаясь ее губ в следующий раз, мне не стоит забывать об этом.
Неожиданно дверь в Собор Святого Петра снова открылась. По нефу разлетелся сквозняк, едва ли не заставляя погаснуть мирно тлеющие свечи. Не оглядывая, я спокойно курил и продолжал смотреть на Тайную Вечерю, изображенную прямо за алтарником.
Атмосфера молебности и некого замогильного спокойствия расслабляла. Голоса матери, постоянно наводнившие мою голову, затихали. Как будто бесконечное радио ставили на паузу, до тех пор, пока я не покидал церковь.
За пределами этих стен я слышал только ее; сюда же приходил, чтобы поговорить с самим собой.
— Ну и жутко здесь, — пробурчал Дуглас, пробираясь ко мне с противоположного конца скамьи. — Вообще все твои привычки жуткие, Николас. Иногда ты напоминаешь мне воскреснувшего зомби.
Кретин.
Сообразив, что едва не усмехнулся, я поспешил заткнуть свой рот сигаретой. Стоит показать Дагу хоть какую-то реакцию на его шутки, он не заткнется, пока не заговорит тебя до смерти. Этот парень любил болтать.
Как и Вэлери.
Присев рядом со мной на деревянную лавку, Дуглас свесил локти со спинки и завертел головой по сторонам. Сережка в виде креста в его ухе слегка покачивалась. На поверхности наших кожаных косух отражалось мельтешащее пламя канделябров.
— Как все прошло? — он повернулся, уставившись на сигарету в моих руках. — Идея с парком была неплохой, правда?
— Твоими стараниями, — кивнул я, глядя в пространство перед собой. — Она без ума от меня...
— Девочка без ума от того, кем ты притворяешься, Николас, — поправил Даг. — Это разные вещи.
Я пропустил его слова мимо ушей.
Играл я или нет – не имело абсолютно никакого значения. Важна лишь цель. Именно о ней я и должен был думать, чтобы годами продуманный план не рассыпался к чертям собачьим! Это как строить башню из домино – одно неверное движение и все твои старания окажутся бессмысленны.
— Ты узнал что-нибудь? — отклонив голову вбок, я мельком глянул на него.
— Кроме того, что его клуб охраняют лучше, чем Форт-Нокс, и через главный вход ты не пронесешь даже бутылку пива – нет.
— Значит, будем придерживаться плана с подземными ходами, — я постучал средним пальцем по сигарете и уточнил: — Ты раздобыл смеху здания, в котором располагается «Shame»?
— Ага, — хмурые складки между его бровями стали еще глубже. — Но ты не сможешь найти вход в катакомбы, если ни разу не видел его. Дьявол не идиот, Николас. У нас не получится проникнуть в «Shame» и, что более того, остаться незамеченными.
Дьявол – не идиот, и это правда.
Стоит отдать должное, за двадцать лет он отстроил империю, заслужившую даже моего уважения. Больше семидесяти процентов всего наркотрафика в Америке принадлежало ему. Миллер пустил корни в Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Новый Орлеан... «Shame» стал брендом. И теперь его чертовы неоновые вывески мозолили глаза практически на каждом шагу.
Но, несмотря на весь свой ум и гениальность, он кое-что упускал...
— Получится.
— Черт, Ник, я тебе действительно говорю, что... — заметив усмешку на моем лице, Даг осекся. Он открыл рот, после чего захлопнул его, и только со второго раза смог произнести: — Вот для чего она тебе нужна. Вэлери – ключ в «Shame».
Вэлери – ключ ко всему.
Самый последний пожар в Чикаго принесет именно она. Дочь Дьявола нужна мне была не только в качестве игрушки на пару ночей. Именно с ее помощью я уничтожу его.
— Вэлери проведет меня туда, — слизав с губ горький привкус никотина, я вспомнил еще недавнюю сладость. Мой член изнывал по тому, что так и не смог получить. — Дай мне неделю, и «Shame» полыхнет
— Ч-е-е-е-е-ерт...
Дуглас шумно выдохнул и скривился, всем своим видом давая мне понять, что думает об этой затее. Он вырос вместе со мной, но был воспитан иначе. В отличие от Коннора, знавшего моего отца, или остальных, работающих на мать за кругленькую выручку, Даг не видел смысла в мести.
Прошлое не было частью его истории. Ему не было за что ненавидеть Миллера.
— Что мы делаем? — неожиданно выпалил он. — То есть, Николас. Кажется, она ни о чем не догадывается. Вэлери не причастна к смерти твоего отца и брата, разве это не слишком жестоко?
Слишком жестоко... Только услышав хруст, я понял с какой силой стиснул свою гребанную челюсть. Слишком жестоко.
Грегори Миллер лишил меня отца и брата. Он заставил мою мать рожать в сыром подвале, лишь бы никто не узнал о ребенке Оуэна Зорро. Из-за него нам до сих пор приходилось делить с крысами единственное безопасное жилье! Я даже не знал, где их могилы! Я не знал, где был захоронен мой отец!
Слишком жестоко – это оставить его в живых, безнаказанным за содеянное.
— У нее должок передо мной, — прохрипел я, чувствуя, как сердце барабанит в груди.
— У ее родителей, — в очередной раз исправил меня Дуглас. — Приятель, да она даже не родилась, когда все это произошло.
Над оранжевым уздечком сигареты в моих руках поднимался сероватый дым. Я отвернул манжет куртки, накрыл большим пальцем основание клейма Zero и опустил веки.
Мама говорила, что и она виновата... Мама читала мне сказку про маленького принца...
Сам не заметив, я начал едва раскачиваться взад-вперед. Затихшие голоса в голове обрели силу – из-за их однотонного повторения я начал терять нить нашего с Дугласом разговора. Хорошо знакомое маниакальное состоянии пробуждало Зверя внутри.
Церковь растворялась... Чикаго поглощала темнота, в которой маленький я коротал ночи в подвале, сырые и голодные, едва дыша и сражаясь со смертью за свой шанс.
Миллер – зло. Его дочь – извращенное порождение греха и плата... Ты заслужил лучшего, мальчик мой, но, чтобы обрести покой, должен замарать себя. И ее. Вас обоих...
Меня колотило; от озноба зуб на зуб не попадал.
«Пляж Мичигана был моим любимейшим место в Чикаго», — звучало эхо воспоминаний. Я ухватился за нежный голос Вэлери, чтобы вынырнуть на поверхность. «Я заставляла Адриана водить меня туда каждый день. Он собирал красивые ракушки, а я рылась в песке, чтобы найти бутылки с посланиями».
У меня тоже есть несколько ракушек... На корабле. Но я там давно уже не бывал. Мама не знает о том месте. Никто не знает, кроме Дугласа. Когда мы были маленькие, он уводил меня туда после сеансов воспитания.
Благодаря Дагу я выжил в тот день... В свои семь, когда все это началось.
Раздосадовано сопя, я смотрел на ряд белых мишеней, расположенных вдоль стены в тренировочном зале. Три ножа врезались в местечко практически рядом с красным центром, еще два валялись на полу. Мой учитель назвал бы это успехом, я же – считал это своим провалом.
Я держал последний метательный снаряд в своей ладони, слишком маленькой для рукояти, но достаточно сильной, чтобы не чувствовать ее веса. В мои босые ступни врезались мелкие камушки, усеявшие бетонный пол в доме. От армейских ботинок у меня оставались мозоли.
Я не любил тренироваться в обуви. Любая мелочь отвлекала мой и без того неспокойный мозг. Мне нравилось одиночество.
Скорость.
Кровь...
Она приятно пахла, но была совершенно отвратительна на вкус. Не знаю, как Дастин ее пил. Хотя, может, это были просто россказни Коннора. Он всегда подначивать меня и говорил, что я никогда в жизни не добьюсь величия и славы брата и отца.
А я добьюсь!
Я сделаю все, чтобы чертов Миллер сдох!
Стиснув зубы, я напряг глаза, затаил дыхание и... зарычав, что есть мочи метнул лезвие в стену. Оно пролетело добрые несколько ярдов и врезалось прямо в цель!
От радости подпрыгнув на месте, я даже вскрикнул.
— Неплохо, Николас, — внезапно проговорила мама у меня за спиной.
Застигнутый врасплох, я резко обернулся и задрал голову, чтобы посмотреть в ее лицо. В семь я пока доставал ей до груди. И пусть я был самым высоким среди других воспитанников нашей банды, мне не нравилось смотреть на кого-то снизу-вверх.
— Тебе, правда, впечатлило? — улыбнулся я.
Мама кивнула.
Ее красивые каштановые волосы сегодня были заплетены в низкий хвост, перекинутый за спину. В черные джинсы она вправила свободную красную блузку, а в уши продела сережки, подаренные моим отцом. Те из немногих, которые она еще не продала.
Из-за Миллера нам приходилось довольствоваться объедками. Мама сказала, что смерть моего папы – его рук дело. И брата.
Он отнял у меня все.
— Одно прямое попадание из шести? — проговорила она, смотря на лезвия у стены. — Есть над чем поработать, Николас, но и это неплохо.
Неплохо.
Прозвучало так, словно она разочаровалась.
Почувствовав легкий укол в груди, я опустил голову и посмотрел на свои грязные маленькие пальцы. Мне не хотелось плакать. Или злиться на нее. Я ничего не чувствовал. Знал, что должен был огорчиться, но не мог этого сделать.
И мне было страшно из-за этого. Я чувствовал себя одиноким, потому что был не похож на других. Как будто у Дугласа есть сердце, а мое не билось. Пока он играл с остальными, я натачивал свои ножи и мастерил деревянные корабли.
Я любил воду.
Да, именно любил ее. Жаль, что пиратов больше не существовало.
— Коннор, рассказал мне, что ты сегодня ударил его? — выдохнула мама над моей головой.
Я пустил кровь этому ублюдку, жалко, что всего лишь из скулы! Он смеялся, когда у меня не получалось перезарядить снайперскую винтовку – длинной почти в половину моего роста.
— Он посмел меня оскорбить, — я стиснул кулаки. — Он сказал, что я слабый.
— Ты просто маленький, Николас, — пожала она плечами. Мама опустилась предо мной на корточки и положила свои теплые ладони на мои плечи. — Но пришло время это исправить.
Я перестал дышать... Мои глаза забегали по ее красивому и молодому лицу с пирсингом-колечком в брови.
— Пришло время инициации, — повторила мама.
И она улыбнулась.
Ее блестящие из-за девчачьей помады губы приподнялись от уголков. Очарованный маминой радостью, я замер; у меня коленки затряслись от предвкушения! Ведь, если она была такой хорошей, меня ждало что-то грандиозное!
Мама редко была милой; еще реже разговаривала со мной. Воспитание запрещало.
Я ее солдат. Только потом сын.
Она моя хозяйка. Лишь потом родитель.
— Мне нужно подготовится? — спросил я нетерпеливо.
— Нет, Николас, — мама покачала головой и погладила костяшками мои щеки. — Ты должен только выжить. Выжить, чтобы отомстить, понял? Если ты умрешь сегодня, он победит. Помнишь, что я тебе говорила?
У нее были такие глубокие карие глаза... Они как будто меня околдовывали. Сосредотачиваясь лишь на ритмичном поглаживании ее пальцев, я медленно кивнул.
— Сначала я должен убить его, — она поощрила меня новой улыбкой, более лучезарной, чем предыдущая. — И его дочь. Вэлери – наша первая цель. Я раздавлю эту девчонку одной левой!
— Правильно, мой ребенок.
Мама потрепала меня по голове, затем поднялась и обернулась куда-то в сторону. Я проследил за ее взглядом и увидел вошедших в додзе Коннора с каким-то головорезом. В воздухе клубилась едва заметная пыль, украшающая каждый уголок в нашем зыбком подвале.
Мы жили в старом бомбоубежище в Скид-Роуд.
Скрывались. Прятались. Выживали.
Мне запрещалось выходить на улицу без присмотра, но я все равно сбегал, чтобы насладиться солнцем или со стороны посмотреть на мотоциклетные гонки. Мама не знала об этом, иначе бы она очень сильно рассердилась.
— Запомни, Николас, — я поднял подбородок, когда мама обратилась ко мне. — Ты должен выжить...
— Этот пацан и ночи там не проведет, — рассмеялся Коннор.
Я метнул взгляд на его лысый череп и, оскалившись, сцепил кулаки.
— Бойся моего взросления, сукин сын!
Кон лишь усмехнулся.
Мужчина, пришедшей вместе с ним, шагнул вперед и двинулся прямо на меня. Инстинктивно я отшатнулся, однако ударившись спиной о ноги матери, прекратил пятиться и глубоко вздохнул. Она стояла неподвижно, ничего не говоря и не успокаивая меня.
Пора вырасти. Пора стать таким как Дастин.
И мой папа.
— В камеру его, — сухо распорядилась мама.
Головорез схватил меня за руку и потащил за собой. Я шел следом, не сопротивляясь, и повторяя про себя строки одной песенки... Она помогала успокоиться. Неожиданный страх скрутил мои внутренности.
Дышать с каждым разом становилось больнее.
— Жил да был мальчик, — тихо приговаривал я себе под нос слова из Nature Boy – AURORA. — Диковинный, зачарованный мальчик...
Мы спустились на ярус ниже, минули жилые отсеки и направились глубже. Туда, откуда по ночам раздавались крики ищеек Миллера, рыскавших по ЛА в поисках, выживших Zero. Оттуда всегда несло кровью... Дуглас говорил, если кто окажется там, никогда больше не выйдет.
Зачем меня туда вели? Я же не предавал никого.
— Ты изнежила его, — говорил Коннор, пока мы брели по темноту коридору. Одновременно с эхом наших шагов, раздавался звук капающей воды. — Оуэн инициировал Дастина в пять.
— Он еще дитя... — с неожиданным сочувствием произнесла мама.
Я хотел обернуться, но головорез не позволил. Он провел меня в конец коридора, раскрыл ржавую дверь в камеру и затолкал внутрь. Запутавшись в ногах, я полетел на бетонный пол.
Мои зубы звякнули от падения. Оперившись на руки, я спешно подскочил и принял стойку, как меня и учили. Что-то происходило. И это пугало. Впервые, за свои семь лет я ощущал настолько сильный страх.
В груди ныло; мой желудок доставал до горла.
— Они не дети, Кесседи, — покачал головой Кон. Его высокий силуэт заслонил собой весь свет из коридора. Я с опаской шагнул назад... — Они – Звери. Животные. И воспитывать их нужно соответствующе. На цепи.
Он двинулся на меня, но внезапно рядом с ним оказалась мама. Она оттеснила мужчина от двери и вошла в темную пыточную. Рядом с ней мой страх поутих. Я опустил руки по шлам, но все еще был на чеку.
Мои ступни прилипали к чему-то мокрому на полу.
— Я сама это сделаю...
Коннор усмехнулся и, разведя руками, отошел в сторону.
— Жил да был мальчик, — повторил я. Горячий пот прошиб мое маленькое тело. — Диковинный, зачарованный мальчик... Поговаривают, он путешествует далеко-далеко...
— Присядь на пол, Николас, — распорядилась мама.
Я закрыл глаза.
Выполнив ее команды, я опустился на корточки. От холода пальцы на ногах сводило. Кажется, когда я дышал в воздухе появлялись облака пара. Но я не мог видеть их из-за кромешной темноты.
— Ты просто должен выжить...
И она сомкнула громоздкие кандалы на моих запястьях. Их вес оттянул руки к земле. Я сильно-сильно зажмурился, стиснул зубы и продолжил в голове напевать песенку.
Дугласу она помогала засыпать. Он боялся кошмаров, пережитых в приюте.
— Выж... — но ее слова заглушил хлесткий рокот цепей.
Огненная вспышка обожгла мою спину, и я рухнул лицом на бетонный пол. Из глаз брызнули слезы. Я попытался встать, но очередной удар прибил меня к земле.
И они продолжили вновь.
Удар за ударом, удар за ударом, удар за ударом...
Тогда я впервые услышал звук, с которым ломались мои собственные ребра. Тогда я впервые ощутил вкус собственной крови, а заснув, прежним уже не проснулся.
Тонкая струйка пота стекала по вискам...
— Эй, Николас! — щелкнул Дуглас пальцами у моего лица. — Ты меня слышишь?
Сосредоточив взгляд на истлевшей сигарете, я кивнул и сжал дымящийся окурок в кулаке. Кожа ладони едва различимо обожгло, но мне даже это понравилось. Я улыбнулся, чувствуя, насколько стеклянными были мои глаза.
— Я хочу, чтобы эта «Яма» прошла на корабле, — из моего горла вырывались звуки отдаленно похожие на голос. — На нашем корабле.
Дуглас, ошарашенный быстрой сменой разговора, нахмурился.
— Николас, ты уверен, что в поряд...
— Кто-то следил за мной и Вэлери в парке, — перебил я его. — И это не люди Миллера, иначе я бы уже давно был трупом.
Поднявшись со скамьи, я поправил полы распахнутой косухи и наполнил легкие сладким ароматом ладана. Зажившие с тех пор шрамы на моей спине, будто вновь открылись. Я даже ощутил теплоту свежей крови, которая согревала мое избитое, почти бездыханное тело.
— Ник... — растерянно пробормотал Дуглас.
Но я проигнорировал его.
Направившись к выходу, я остановился рядом с одним из перевернутых крестов и сложил пальцы в знамении обратном крестному. Я молился за Дьявола там, где Господь терял свою бдительность. Пока неф изобиловал свечами, специально зажженными для него, темнота самых отдаленных уголков Собора заменяла мне исповедальню.
Вы спросите, о чем я просил того, кто выторговал у судьбы мою душу?
Ни о чем.
Я не хотел спасение или, наоборот, смерти. Мне просто нравилось во что-то верить, ведь так жизнь... приобретала смысл. Так я чувствовал тепло.
Так я знал, что все еще был жив. А не умер тринадцать лет назад в том подвале, маленьким и напуганным зверьком.