Глава 6
Николас Оуэн Дивер-Зорро
Я шел по черной улице, заполненной светом тусклых фонарей и отблесками фар, столпившихся в пробке машин. Высокие небоскребы блестели где-то на уровне хмурых облаков, как чертовы горные вершины, умасленные толщами снега. Яркие отсветы ветрин отражались в неглубоких лужах на тротуаре – если присмотреться, вполне можно было прочесть баснословный ценник на какой-то очередной модной безделушке.
Дождь моросил по моим ботинкам, плечам и голове...
Сжимая сигарету тремя пальцами, я вдыхал блаженный горький дым и растворялся в сумерках этого города.
Чикаго...
В детстве он был для меня что-то вроде Волшебной Страны Оз, про которую мама постоянно рассказывала. Я мечтал поскорее оказаться здесь, чтобы прочувствовать дух истории отца, прикоснуться к своему Наследию, скрытому от всех на изнанке мегаполиса. Маленьким мальчиком, взращенным в дерьмовом подвале вместе с крысами, я мечтал попасть в этот другой мир.
Мечтал увидеть империю.
А на деле попал в еще один Скид-Роуд, где мне так же пришлось усмирять свое дыхание из-за нехватки кислорода.
И вот тогда я увидел, что Миллер отнял у моей семьи.
Благополучие. Свободу. Жизнь...
Тогда и родился весь этот план. Тогда я и стал Антихристом – предвестником его Апокалипсиса и миссией для Zero. Тогда умер Николас, и родился Оуэн. Отец и брат воскресли в лице семилетнего ребенка, чтобы обезобразить его лицо предсмертным криком возмездия.
Над моей головой сверкнула молния. Под аккомпанемент оглушительного грома я улыбнулся и уже уверенней расправил плечи. Дождь усилился, забарабанил по капотам проезжающих мимо машин... Прохожие раскрыли зонты и ускорили шаг, чтобы укрыться от непогоды.
А я же наоборот практически замер.
Струйки ливня текли по моему лбу и губам, мочили папиросную бумагу и насквозь пропитывали джинсы с футболкой. В воздухе приятно пахло расплавленным после знойного дня гудроном. Я провел рукой по волосам, откидывая их назад. Сигарета чуть тлела, но отголоски никотина все равно проскальзывали в мой рот.
В ночи и в бурю мне не приходилось притворяться.
Я исчезал с глаз других людей, как и мои фальшивые эмоции и напускное сочувствие к ним. Отчасти мне нравилось таиться в подземельях, как чудовищу. Крысы не требовали эмпатии к ним. Все, на что я был способен –чуточку умерить свою жестокость, чтобы они ни убегали в страхе.
Я не понимал людей. Я и сам в какой-то степени не был человеком.
Меня это не пугало. Совсем. Родившись особенным, я получил преимущество. Стал идеальным солдатом.
Все Зорро были такими. Мой отец. Мой брат. Дедушка. Дядя.
Наш предок Каин.
Лучшая ветвь эволюции – монстры в человеческой шкуре. Звери. Твари, про которых не расскажет Библия, спрятав от людских глаз прорехи Господа.
Мобильник в моем кармане завибрировал. Сделав последнюю тягу уже погасшей Данхилл, я вышвырнул ее в лужу под ногами и достал телефон из заднего кармана. На дисплей тут же посыпали крупные капли, размывая номер звонящего.
Я ответил и поднес трубку к уху.
— Слушаю...
— Николас? — сразу начал Мейсон. Усмехнувшись, я лениво кивнул, пусть он бы и не увидел этого жеста. — Я выполнил твои условия, гребанный ты сукин сын! Скажи, что с моей семьей все в порядке?
Свернув на углу Уэст-Монро, я направился мимо театра Шуберт к подземной станции метро. К той самой Красной линии – самой старой ветви Чикаго, полной заброшенных и разрушенных ответвлений.
— Николас! — взревел он, не дождавшись ответа.
— Придет, дружище...
— Никакой я тебе не друг, ублюдок!
Ух, ты.
Я даже отвел динамик от уха – настолько оглушительно он прорычал. Поэтому я предпочитал общаться с людьми, приставляя к их горлу нож. Так они были куда сговорчивее. Мне не приходилось повторять по несколько раз одно и тоже, стараться быть убедительным без агрессии.
Или слушай – или умри. Золотое правило любых переговоров.
— Между нами же только все начало складываться, — наигранно оскорбился я, на деле, не испытывая ничего кроме раздражения. И усталости. Эта школа, полная безмозглых подростков меня утомила. — Я думал мы нашли общий язык.
— Что с моей семьей?! — нетерпеливо зашипел Мейсон.
Боже, вот идиот.
Я даже в глаза не видел его мамашу и милую сестренку. И никакие мои люди не следовали за ними попятам. Для манипуляции иногда было достаточно всего лишь слов. Пустых слов. Например, тех, которыми я запугал Оуэнса тогда в спортзале.
Или, которые наговорил Вэлери, когда героически вызволил ее из помещения, запертого по моему же приказу.
Я стер с лица назойливые дождевые струи.
— С ними все в порядке, Мейсон, — кивнул я. — Твоих женщин не тронут, как я и обещал, пока ты будешь выполнять условия сделки. Кстати, Вэл впечатлилась информацией о том, что я твой кузен, — прыснув от смеха, я специально поиздевался над ним: — Сходим выпить пива, братишка?
— Ты... сукин... с...
Неконтролируемая злость вскипятила кровь.
Я стиснул телефон в ладони настолько сильно, что услышал хруст корпуса. Мои глаза загорелись. Окружающие огни показались чересчур яркими, прохожие – слишком громкими, а гребанный Чикаго – колоссально маленьким для меня одного.
— Закрой рот, — тихо произнес я, устав выслушивать его истерику.
Мейсон на том конце мигом стих.
— Слушай меня, ублюдок, — так же апатично произнес я, маршируя под дождем ночного города.
Впереди показалась вывеска станции «Монро». На ней, раз за разом, отражались синие всполохи молнии. Поднявшийся ветер расшатывал указатели вдоль проезжей части.
— Если ты позвонишь сюда без разрешения, мне будет достаточно крошечной иглы, чтобы вспороть твое брюхо, — пригрозил я. — Ты понял меня? Пиши свои посты в твиттере, играйся с мячиком на футбольном поле и выполняй то, что я тебе сказал.
Договорив, я повесил трубку и сунул телефон обратно. Промокшая одежда сжимала меня в стальные тиски, и единственное, чего я хотел: убраться в свое убежище.
Ненавижу людей.
Они были слишком тупыми, ленивыми и чванливыми. К животным я относился с большим уважением, потому что они признавали во мне хищника, и не заставляли возиться с ними. Мейсон был крысой.
Слабовольным, вялым и инфантильным.
Именно поэтому я завербовал его, а не кого-то другого. Он будет делать, что я скажу, пока мне не станет скучно. Когда я с ним закончу, пожалуй, сделаю еще одну зарубку на стене в своей спальне. Все отработанные марионетки ходили по дну Мичигана.
Перейдя дорогу, я нырнул в подземный спуск станции вместе с остальной толпой. Оказавшись внизу, я свернул налево под лестницу, в еще один длинный, но закрытый коридор метрополитена, мощенный мрамором и уродскими граффити на стенах.
Вскоре ярким свет исправных ламп сменился тусклым перемигиванием отработанных...
Откуда-то из глубины тоннеля эхом пронесся клаксон электрички. Затем раздался топот. Люди поспешили попасть на поезд, а я – к себе домой.
Продвинувшись в ту часть станции, которую огораживала ржавая цепь и надписи «опасно для жизни», я пролез через дырку в сетчатом заборе и спрыгнул на старые железнодорожные пути.
Сырая земля примялась под моими ботинками.
Из бездны черного, огромного и всеми позабытого тоннеля повеяло холодом. Вскинув голову, я посмотрел прямо на маленькую камеру из оптоволокна, установленную на потолке – она была замаскирована под разбитый прожектор – и нырнул в тоннель.
Таким образом мы избегали встреч со сталкерами или работниками Красной Линии. Охрана замечала движение, определяла того, кто пришел и, если это был чужак, устраняла его. Спустя десяток лет сюда боялись сунуться даже копы.
Забавно, что Дьявол не знал о существовании этой Преисподней, правда? Не все его головорезы принадлежала ему. И не все городские байки были простыми сплетнями.
Мои ноздри заполнил аромат сырости и крысиной мочи. Я шел в кромешной темноте, прислушиваясь к отзвуку собственных шагов.
Повсюду с потолка текли струи воды, на земле собираясь в ржавые, грязные, заплесневелые лужи. Мои ботинки шлепали по раскисшей почве. Спустя минут пять дыхание начало сопровождаться паром...
Уйдя правее на развилке, я минул старую инженерную рубку со все еще работающим электрическим щитком и запрыгнул на высокую платформу. Промышленные лампы над моей головой тут же вспыхнули... Их щелчок эхом пронзил величественные катакомбы в самом сердце кипящего жизнью Чикаго.
Меня встретили все те же мигающие камеры слежения.
Спрятав руки в карманы косухи, я окинул взглядом свой дом.
Кое-где у бетонных, обшарпанных стен все еще сохранились лавочки – правда, сейчас с оторванными сиденьями. На полу виднелись грязные отпечатки обуви; истлевшие окурки переполняли банки из-под пепельниц... Одиннадцать лет назад черно-белую мраморную плитку испещрили красными символами Zero и устрашающими черепами...
Здесь пахло костром и грилем, а еще местью и скорбью по невинно усопшим.
Двадцать лет я скрывался у всех на виду под землей. Двадцать лет я питался объедками с барского стола и наблюдал за его славой с завистью.
Двадцать лет...
Гребанных двадцать лет! Так что, да, милая Вэлери, мой отец и брат найдут отомщенные.
Ты можешь не беспокоиться об этом.
То тут, то там звучала болтовня; из тира – выстрелы. Кто-то трахался в своих личных комнатах, а из помещений поглубже и потемнее – раздавались крики иного рода. Я называл их камерами-пыточными. Мама – карцерами. Смысл один и тот же, но я всегда предпочитал что-то более театральное.
Я прислушался к музыке, льющейся из простирающегося впереди коридора, и двинулся на звук. Под моими ботинками хрустели ошметки стекла, а до сих пор не вымытые разводы крови пачкали подошвы.
— Я опять обыграл тебя, Коннор, — пьяно рассмеялся Дуглас. — Тебе больше пятидесяти, и ты не научился играть в Техасский Холдем?
Под перезвон пивных бутылок раздался громкий хохот и визг девчонок. Я шел на яркий свет, морщась от вибрирующих в стенах децибел Unforgettable группы Godsmack.
— Не хочу позорить тебе перед шлюшками, — огрызнулся тот.
Усмехнувшись, я покачал головой и до суха протер мокрое из-за дождя лицо. Кон не умел играть. Я с девяти лет обыгрывал его, пока у того не кончались деньги, и мы не переходили на гильзы.
Отодвинув бархатную черную занавеску, я заглянул в лобби. Сквозь клубы сигаретного дыма просачивались лучи зеленых напольных торшеров. Круглый игральный стол в центре помещения облепили головорезы; девчонки в коротких юбках с сиськами навыкат грели задницы на их коленях.
При виде меня несколько человек вскочило со своих мест. Отрицательно покачав головой, я забрал из ведерка со льдом банку Bud и пшикнул крышечкой. Сделав несколько щедрых глотков, я насладился ощущение прохлады в своем гребанном желудке.
Хмельное пиво запершило в горле. Мои внутренности горели.
Я не мог сидеть сложа руки, оказавшись рядом с ней. С Вэлери. Прекрасным весенним цветком своего папочки, который я обязательно положу к подножью его могильной плиты.
Проклятье.
Я на мгновение прикрыл глаза, усмиряя этот нестерпимый зуд внутри. По коже расползались мурашки.
Мне срочно нужно потрахаться, чтобы выпустить пар.
— Зверь, — заворковала девка на руках Коннора. — Не хочешь присоединиться?
Еле склонив голову вбок, я смерил ее оценивающим взглядом. Заметив это, шлюха кокетливо улыбнулась и намотала на палец белокурый локон. Ее пластиковые, розовые губы изобразили что-то наподобие улыбки. На ней было надето фиолетовое бикини из пайеток и джинсовые шорты, испачканные в кетчуп от пиццы.
Я скривился и занялся пивом в своих руках.
Сколько членов она уже отсосала за сегодняшний вечер, а? Повезет, если я стану двадцатым. Нет, я не прикасался к девчонкам головорезов. Мои игрушки были только моими игрушками.
Я отпил еще светлого Budweiser, после чего смял пустую банку и швырнул ее в коробку из-под консерв. Та пролетела добрые несколько ярдов и попала точно в цель. Даг начал новую игру, распорядившись, чтобы девушки крупье раздали карты всем играющим. Сквозь рев... оглушительный рев музыки, мать твою, даже не было слышно скрежета фишек.
Стиснув челюсть, я посмотрел на Ройла – одного из охранников моей матери – и приказал:
— Вырубите это дерьмо, — бритый налысо парень с татуированным черепом показал мне большой палец и кивнул.
Я не имел ничего против музыки.
Просто сейчас был не в настроении ее слушать. На следующей неделе подойдет срок открыть «Яму», а я так и не имел понятия, где организовать новое место и последующие гонки. Тотализаторы отказывали в участии, ведь тогда все поставят на меня, а их собственные бойцы ничего не смогут заработать.
Скука смертная.
Оставив шумную компанию за спиной, я зашел за еще одну ширму и двинулся в сторону кабинета матери. Мой путь озаряли мерцающие газовые лампы; шаги затихали в ковровом настиле на полу. Приблизившись к шикарной, дубовой двери, я натянул искреннюю доброжелательную улыбку и, прежде чем заявиться к ней, постучал.
Как и всегда внутри меня зародился благоговенный страх.
Мама сидела за широким письменным столом и пересчитывала расфасованные пакетики с кокаином. Рядом с ней в пепельнице тлела тонкая сигарета; а раритетный торшер у ноутбука подсвечивал ее красивое, для сорока трех лет все еще молодое лицо.
Вскинув подбородок, Кесседи заметила меня, и уголки ее рта приподнялись. Всего на миг, правда, чтобы не искушать теплом – прежде всего я был ее солдатом, а не сыном. Но мне и этого хватило. Я не мог чувствовать любовь, но знать о ней было приятно.
— Ты успел поужинать? — справилась мама.
— Нет, — покачав головой, я приблизился к ее столу и присел в кресло рядом.
Кабинет матери был единственным поистине роскошным местом во всей нашей дыре. Уж об этом я позаботился... Бетонные стены здесь украшали дорогие гобелены, на полу лежал ворсистый теплый, мягкий ковер. Темно-коричневые стеллажи, уставленные старинными статуэтками и коллекционными ножами, не знали ни капли пыли, и только у нее под самым потолком располагалось маленькое окошко.
Сейчас в нем виднелись ноги прохожих и разводы дождевой воды на стекле.
Я потянулся за пачкой ее сигарет, открыл крышку и поднес их к носу.
Аромат вишни напомнил о чем-то таком приятном, что заставил улыбнуться.
Моя одежда в детстве пахла так же. Но не потому, что мама обнимала меня, нет. Просто она не стеснялась курить в присутствии малыша, и с девяти лет разрешила и мне употреблять никотин.
— Как успехи? — коротко бросила она.
Кесседи рассортировала первую партию кокса, упаковала ее в коробку из-под Gerber и потянулась за катушкой скотча. Я опередил ее и начал заклеивать верх, пока мама занялась следующим грузом. Из Чикаго Zero перенаправляли наркотики в Лас-Вегас, а оттуда на судне в Иран или Либерию под видом гуманитарной помощи.
— Мы сделали все идеально, — похвастался я. — Эта маленькая сучка даже ничего не заподозрила. Ни вчера, ни сегодня. План работает, мама. Осталось недолго.
— Я рада, — наконец, она посмотрела на меня дольше пары секунд. — Я рада, что ты больше не импровизируешь, как с пожарами, Николас.
Ее синие глаза недобро прищурились.
— Немного страха не помешает этому городу, — пожал я плечами, монотонно оклеивая скотчем коробки.
Она не поддерживала мою идею устроить небольшой апокалипсис в Чикаго. Весь план от начала и до конца был продуман лично мной, но без утверждения матери я не мог сдвинуться с места и начать действовать. Прошедшие двадцать лет с момента моего рождения именно она была той, кто поддерживал жилу Zero. Кесседи заняла место Оуэна во главе банды, собрала наших беглых говорезов и вскормила маленького меня.
И все ради мести.
Она подпитывала это место своим духом, поднимала его с колен, чтобы в один прекрасный момент передать борозды правления мне. Мама была Королевой. Но все же истинным Наследником этого трона являлся я.
Сын Зорро.
— Ты все испортишь и спугнешь его, — настояла мама.
Кесседи подняла из пепельницы сигарету и затянулась. Закончив с коробкой, я опустил ее на пол и снова глянул на мать. Когда они изогнула бровь, старый шрам от пирсинга в ней исказился.
Ее коричневые роскошные волосы лежали на плечах, обтянутых кожаным пиджаком.
— Я не порчу, — проговорил я, ненавидя самого себя за раздражение, спровоцированное ее словами. Я не смел так относился к той, кто родила меня. — Пожары – первый шаг. Дальше будет Судная Ночь. Мне следует подготовить Чикаго к восстанию мертвецов.
Мама склонила голову вбок.
— Как думаешь, Николас, почему мы все остались живы? Почему Миллер не уничтожил нас, как сотни солдат твоего отца? — сигарета, тлея, собиралась дымом над ее головой, уплывая вверх к решетке вентиляции. Из коридора продолжал греметь рок. — Почему нам удалось переехать из ЛА сюда? Почему до сих пор, спустя столько лет Дьявол о нас ничего не знает?
Я молчал, но только потому, что ей не нужен был мой ответ.
— Потому что мы вели себя осторожно, — закончила Кесседи. — А твои показушные выступления могут нас выдать раньше времени.
По моим венам разлился жар.
Я опустил голову, чувствуя, как недовольство расползается от шеи по всему телу... Я перебирал в пальцах ее пачку дамских сигарет и, раз за разом, касаясь стола острыми углами, воссоздавал зловещий мотив увертюры из «Призрака оперы».
До семи лет мама ставила мне ее вместо колыбели. В дыре, которую я долгое время считал своим домом, был лишь старый граммофон с кучей прохудившихся виниловых пластинок. Прочая классика меня угнетала, но вот эта... Эта траурная органная музыка напоминала мне шепот тысячи мертвецов.
Будучи еще ребенком, я заслушивался ею, представляя, как покойники танцуют под эту песню на своих же собственных могилах. Воображаемое бряцанье их костей веселило семилетку. Со мной остерегались играть другие мальчишки, поэтому я сам находил себе занятие.
Ловил крыс и вспаривал им животы.
Стрелял по летящим птицам, а потом подкладывал дохлых пернатых в почтовые ящики милых соседей.
Или подглядывал за головорезами синдиката, когда те приводили в наш притон своих дешевых шлюх...
И сейчас, будучи уже взрослым мужчиной, я был способен сам принимать состоятельные решения. Но она не давала мне этого сделать. Я солдат. А мой удел подчиняться. Руководя нарядом, я всегда склонял голову перед ней. Начиная с семи лет, когда она впервые заковала меня в цепи, и до сих пор.
Отвернув рукав куртки, я нащупал клеймо Ƶ.
— Пламя забрало моего брата, — спустя мгновение прошептал я. — И пламя придет в его дом в знак отмщения, — сфокусировав на матери взгляд своих горящих зеленых глаз, я добавил: — Я не остановлюсь. Не сейчас. Еще три точки. Три пепелища.
Кесседи тяжело вздохнула.
Она сбила пепел с сигареты и уже собирались что-то сказать, однако увидела, как я потираю выпуклый шрам на коже, и замерла. Что-то неведомое отразилось на ее лице. За двадцать лет я вполне научился имитировать и считывать эмоции людей, но ее никогда не мог понять.
Моя мама была уникальной.
— Иди сюда, — она поднялась изо стола.
Отложив упаковку сигарет, я следом встал со стула и проследил за Кесседи. Она остановилась напротив высокого напольного зеркала в позолоченной раме и поманила меня пальчиком. Я приблизился к ней. Мама отошла немного в сторону, чтобы я мог протиснуться вперед и спросила:
— Кого ты видишь здесь, Ник?
Я посмотрел в глаза собственному зеркальному отражению.
Мне досталась внешность отца. Черные волосы, как самая насыщенная в мире краска. Его острые скулы и мертвецкий взгляд из-под прямых, нахмуренных бровей. Мама была красивой, как все женщины. А я устрашающим. Как ожившая Чума, выкосившая половину земного населения в свое время. В моих глазах разливались воды самого Стикса, если они имели зеленый оттенок, конечно.
— Я вижу...
— Своего отца, — перебила меня Кесседи. — Ты видишь своего отца – Оуэна и брата Дастина. Ты видишь их наследие, Николас. Ты – их реинкарнация. Разве ты не помнишь историю про маленького Принца?
Я сглотнул.
— Маленький мальчик родился в сырой темнице под знамением мести, ровно в день смерти своего отца, — мама обошла меня по кругу, как коршун. — Маленький мальчик прятался от злых инквизиторов мерзкого предателя, укравшего славу его рода. Маленького Принца – истинного наследника империи – заставили поклоняться сырой земле, а не сидеть у подножья трона своего родителя.
Я стиснул челюсть настолько сильно, что мускулы лица опалило болью. Мои пальцы коснулись ладоней, и я сжал кулаки, представляя, как ломаю чьи-то кости. Я даже услышал их хруст... Этот великолепный звук собственной мести заставил мое сердце подпрыгнуть в груди.
— Его брата наказали огнем за великую любовь, — продолжала Кесседи. — А та, кто была его светом, сбежала с предателем, оставив своего жениха умирать. Маленький принц, — мама подошла ближе, коснулась рукой моего лица и проворковала: — Маленький несчастный принц был вынужден расти вдали от своей семьи. Рядом с оставшейся в живых мамой и верной ему свитой...
Отец в моем отражении ожил.
Мама погладила мою скулу, спустилась ниже и очертила подбородок. Я не успел среагировать, когда она схватила меня за шею и притянула ближе к зеркалу. Не сопротивляясь, я опустил плечи, позволяя ей ткнуть меня лицом в холодное стекло. Как будто в стылую землю, в которой последние двадцать лет беспокойным сном спал мой отец.
— А потом этот маленький мальчик вырос и начал писать собственную историю, — свирепо зашипела она. Я выдохнул – и поверхность зеркала запотела. — Этот мальчик превратился в мужчину и стал воином, — ее длинные ногти буквально вонзились в мою кожу.
Не прикрывая глаз, теперь я смотрел на своего брата. Мертвые во мне вымещали все живое, словно это тело и было рождено для того, чтобы стать их сосудом. И я знал, что, когда все закончится, меня не станет. Николас исчезнет и вместо него воскреснет Оуэн, продолжая свое законное правление.
Я – солдат.
Он во мне – Король.
— Стань своим братом, чтобы отомстить, — шепча, Кесседи наклонилась к моему уху. — Будь своим отцом, чтобы править.
Ее ногти разрезали кожу на загривке. Зверь внутри меня, порожденный ее воспитанием, заскулил. Эхом я расслышал бряцающий звук цепей, специально приготовленных для меня в подвале. В той самой камере пыток среди залитого кровью бетона и украшенных ошметками мяса и мозгами стен, где меня взрастили.
Где меня вскормили жестокостью и страхом.
Веки затрепетали от яростного желания прикрыть их.
Я чаще задышал.
— Будь чудовищем, чтобы одолеть настоящего Дьявола, — едва слышно закончила мама и отпустила меня.
Я отшатнулся от нее.
Перед глазами расплывалось. По моему позвоночнику стекали струйки ледяного пота; волосы на теле встали дыбом. Я протер лицо, еще и еще... Кожа зудела, как будто мои кости требовали путь наружу.
Оуэн. Оуэн. Оуэн. Оуэн. Оуэн. Оуэн...
А цепи в ушах все звякали. Они были такие тяжелые и холодные для семилетнего ребенка. Мама сломала мне запястье, когда застегивала их. Я сорвал горло, когда десять голодных ночей звал ее...
Воспоминания прокручивались в моей голове, как пластинка старой черно-белой записи. Я видел ребенка со стороны, но испытывал его ощущения. Он был таким маленьким и слабым. Он подчинялся.
Умирал.
И воскресал животным.
— Николас? — обратилась Кесседи. Ее голос прозвучал так глухо. — Николас!
— Да, мама, — по-военному коротко ответил я.
Она улыбнулась.
— Я возлагаю на тебя большие надежды, сынок, — мама отошла к столу и раздавила сигарету в пепельнице. — А теперь пойди и скажи им, чтобы они выключили музыку, — болезненно морщась, она коснулась висков. — У меня голова раскалывается.
Я смотрел на нее долгие секунды, прежде чем осознать приказ. Мозги превратились в кашу. Горло что-то сдавливало и только сглотнув, я понял, что поперек него собрался рвотный ком желчи.
Она говорила, что-то про музыку...
Развернувшись, я выхватил нож из-за спины и ринулся обратно в лобби. Деревянная дверь захлопнулась за моей спиной. Я пересек длинный коридор, увенчанный дверьми в другие помещения, выскочил в гостиную и...
Игра была в самом разгаре. Дуглас верезжал, довольный очередной победой, а Коннор тискал голые сиськи своей шлюхи. Двое в углу трахали одну девку, пока она сосала член их приятеля. Кто-то танцевал, снюхивая дорожки кокса.
Яркий свет бил по глазам, ослепляя. Я хищно прищурился.
Зверь во мне буйствовал.
Я больше не мог сдерживать ярость и этот зудящий гнев на своей коже.
Меня передернуло.
Найдя глазами колонки сабвуферов, питающиеся от розетки, я в два счета настиг их. Поящая сталь сверкнула в воздухе... Когда я отрезал кабель, музыка оборвалась. Вонзив нож в дверной косяк, я намотал провод на две руки и бросился в сторону Ройла.
Никто даже опомниться не успел – все были настолько увлечены драйвом и наркотиками.
Я обмотал срезанный кабель вокруг горла татуированного ублюдка и потянул его на себя.
— Я говорил тебе выключить музыку, сукин ты сын, — прошипел я, как ядовитая змея. Шлюхи с визгом повскакивали со своих мест. — У моей матери болит голова из-за вашего рока, твари.
— Зве-е-е-е-ерь, — хрипел парень.
Удавка на его горле затянулась еще туже. Кожа под шнуром лопнула; брызги крови восхитительным фейерверком вспыхнули в воздухе. Несколько капель попали на мои руки, и я удовлетворенно зарычал. На языке собралась слюна от сладкого аромата его ускользающей жизни.
Я весь день этого ждал.
Тупая сука Габриэль достала меня на биологии.
Потом перечил Коннор.
И только малышка Вэлери не смела меня доставать. Такая маленькая. Жар прилили к паху. Такая милая...
В какой-то степени я понимал Дастина, было так сложно устроять перед этими глазками, да?
— Зверь! — заорал Даг, пытаясь оттащить меня от парня.
Девки натягивали бикини и рассыпались кто куда по катакомбам, как гребанные крысы.
— Перестань!
— В нем больше от Дастина, чем от Оуэна, — заговорил довольный Коннор. — Жестокость перевешивает над хладнокровием.
Продолжая душить Ройла, я вытянул его из-за дивана, протащил за собой к стене, а потом подвесил на крюк в стене. Все еще живой парень схватился руками за провод, пытаясь удержаться и не задохнуться.
Его глаза вытаращились на меня в покорном страхе.
— Ты будешь висеть здесь до утра, ублюдок, — процедил я, наматывая кабель и затягивая узел так, чтобы Ройл доставал до пола одними лишь пальцами. — А если тебя кто-то снимет, я оторву им руки...
Забрав нож, я вернул его на место за пояс и развернулся в направлении своей комнаты. Мои внутренности горели... В голове творился сумбур, а в ушах только и звякали цепи. Снова и снова. Из порезов на шее, оставленных мамиными ногтями, сочилась кровь.
Я солгу, если скажу, что мне не нравилось таиться в подземельях, как чудовищу. Здесь мне было самое место. В окружении бетонных стен, темноты и хаоса я чувствовал себя свободным. Я мог дышать полной грудью... Я мог прятаться.
Пинком распахнув дверь, я зашел в темное помещение и, не включая свет, метнулся к портативному бару в самом конце комнаты. Медвежья шкура под моими ботинками приминалась. Различая лишь очертания предметов в густых сумерках, я вытащил бутылку из столика, откупорил и поднес горлышко к губам.
Запахло виски.
Не морщась, я сделал несколько глотков. Сердце стучало отбойным молотком; мой твердый член натягивал джинсы в паху. Рухнув в кресло, я закинул руку на его спинку и продолжил пить.
Стань своим братом, чтобы отомстить. Будь своим отцом, чтобы править. Будь чудовищем, чтобы одолеть настоящего Дьявола.
Алкоголь обжигал глотку.
Внезапно дверь в мою спальню снова распахнулась. Свет из коридора заструился в комнату, и в его отсветах я увидел двух близняшек. Мои шлюхи, уже обнаженные и готовые, заигрывая, приблизились к бару. Одна из них опустилась на колени – ее ладони легли на пряжку ремня. А вторая зашла за спину и принялась разминать мне плечи.
Я отклонил голову назад и расслабленно прикрыл глаза...
***
Сесси раскачивалась на мне. Ее аппетитная задница, раз за разом, насаживалась на твердый член, не удовлетворенный ее сестренкой несколько минут назад. Она так громко стонала... Из-под опущенных от удовольствия ресниц, я смотрел, как по ее красивой коже стекали капли пота...
— Оставишь что-то для меня? — сексуально простонала вторая близняшка, покрывая поцелуями мою взмокшую от испарины грудь. — Я хочу еще, Зверь...
— О, Боже! Да! — поскуливала ее сестра, ускоряясь на мне. — Да! Да!
Вторая Сесси, мурлыча, укусила меня за шею, потерлась носом о линию челюсти... Ее округлые сиськи возникли прямо у моего лица, и я не смог удержаться, чтобы не поймать их ртом. Спустя час она пропахла мной от волос до кончиков ногтей. Они удовлетворяли меня уже целый час, но я до сих пор был на взводе.
Больше.
Грязнее.
Порочней.
Мне чего-то не хватало... Кого-то не хватало здесь, в этой гребанной постели...
— Когда она кончит, можно я возьму тебя в рот? — прошептала близняшка.
— Если она раньше не заставит меня кончить, — улыбнулся я в ее милые синие глаза.
Девчонка захныкала.
Я притянул ее к себе и впился жарким поцелуем в этот восхитительный ротик. Ее сочные губы примялись под натиском моих... Проклятье, вот бы я мог трахнуть их двоих одновременно. Влажный жар Сесси охватывал мою горячую плоть... Мышцы живота содрогались приятной истомы. Трахая ее снизу, я потянулся, поймал самыми кончиками пальцев эти волосы и дернул на себя.
Девчонка запрокинула голову, едва дыша от моего напора. Я врезался бедрами в ее зад; упруга плоть краснела и сотрясались. По моим венам растекалась расплавленная лава.
Шлепки разрезали тишину спальни. Кровать под нами скрипела; ножки расшатывались на грязном бетонном полу. Часы на прикроватном столике ходили ходуном, но я лишь ускорялся, ускорялся, ускорялся...
Мало.
Мне нужно больше!
Ее белые волосы распускались прямо у моего лица.
Светлые...
Такого же цвета, как платиновые кольца за дорогущими витринами магазинов, на которые я смотрел в детстве и знал, что однажды смогу позволить себе одно из них. Я уже видел такие волосы сегодня...
По моим вискам текли струи пота. Откинув голову на подушку, я закрыл глаза. Пах горел. Я хотел кончить. Мать твою, я был готов взорваться от возбуждения.
— Ты так глубоко, Николас, — стонала Сесси, волосы которой я жестко наматывал на кулак.
— Я хочу оказаться на ее месте, — скулила вторая близняшка. Она целовала мой рот, поглаживая свои великолепные, полные сиськи. — Моя киска хочет еще... Зверь...
— О, Боже, Зверь!
Но я уже не слышал их.
Мои ноздри заполнил аромат гари, вперемешку с чем-то цветочным, сладким и таким невинным. Вэлери пахла именно так, когда я сжимал ее в своих объятьях на первом этаже по время пожарной эвакуации.
Вэлери.
Я вспомнил ее охренительные ноги, ее короткое платьице в тот воскресный вечер...
Желание вспыхнуло с новой силой. Мой член набух еще больше; я ощутил выступившую капельку семени, которую тут же вобрала в себя киска Сесси.
Вэлери.
Я видел много красивых девчонок, но эта привлекала меня возможностью использовать ее. Осквернить. Испортить, чтобы позлить папочку... Преподать урок ее сучке мамочке, которую Дастин так же трахал должным образом.
Шлюха Зорро.
Она и ее мать.
Они обе...
— М-м-м-м-м, — из моего горла вырвался сдавленный рык.
Получив одобрение, близняшки застонали. Чьи-то губы коснулись моих, и я впился в них зубами, прокусывая до крови. Сладкий металлический вкус заполонил мой рот. Член вздрагивал в плену влажной, узкой киски.
Я сильнее потянул на себя волосы, шипя сквозь стиснутые от удовольствия зубы.
Вэлери.
— Ник, — ахнула Сесси на мне. — Н-ник...
Она содрогалась, кончая, пока я жестко вонзался в нее снизу. Вторая пихала свои сиськи мне в лицо, судя по звукам, лаская пальцами свою удовлетворенную недавно киску.
— Мы тебя любим, — всхлипывали они. — Мы так сильно тебя любим, Зверь.
Если бы они заткнулись...
Я блуждал в своих фантазиях, в которых вместо них двоих в моей постели лежала одна. Она стояла на четвереньках, уткнувшись носом в подушку, а я дергал ее за косички и разрывал своим членом узенькую киску.
Она была бы такой же милой, как тогда, когда приносила соболезнования по моему отцу.
Она была бы послушной, как со своими родителями дома.
Вэл...
Мышцы моего пресса напряглись. Я зажурился, оглушенный стуком своего гребанного, черного сердца. Девчонки закричали. Я шире расставил ноги, перехватил зад Сесси и вонзился в нее еще пару раз. Кончая, ее влагалище стало таким узким... Как щелочка.
Такая узкая.
Я облизал свои влажные губы, снова качнул бедрами и...
— Твою мать! — взревел я, изливаясь внутрь своей шлюхи.
Сесси обессиленно рухнул на мою грудь. Ее славные волосы засыпали лицо, попадая в нос и глаза, но я не был против. Все еще видя перед собой белые всполохи, я мог представлять Вэлери. Только при мысли о ней я настроился на нужный лад и довел себя до пика.
Близняшки мне надоели.
Вторая Сесси перелезла через меня, стиснула горячий член в ладони и направила в свой рот... Прежде чем бы она успела снова меня завести, я отпихнул ее, скинул с себя ее сестру и приподнялся.
В глазах плыло от изнурения. Мой живот все еще ходил ходуном.
Нужно сходить в душ. И обязательно что-то поесть. При упоминании о еде мой целые сутки пустой желудок скрутило болезненным спазмом. Свесив ноги с постели, я забрал с прикроватной тумбочки пачку Данхилл и прикурил.
Блаженный никотин наполнил легкие горечью. Я вцепился в сигарету, как в аппарат искусственного дыхания. Сознание после разговора с мамой начало приходить в норму...
Как всегда, это бывало: она пробуждала во мне зверя, спустя время я его усмирял, и все повторялось.
Цепи. Подвал... Цепи. Подвал.
Цепи...
Я сделал затяжку; папиросная бумага истлела в темноте с легким шипением.
Мне нравилось, как багровые, насыщенные синяки от них украшали запястья.
— Когда ты вернешься к нам?
Черт, они все еще здесь?
Я выдохнул рассеянное облако дыма, уронив голову на руки, и стиснул двумя пальцами переносицу. Голова раскалывалась. Может, это из-за выпитого недавно виски. Да, скорее всего... Нужно сходить в столовую что-то поесть. А потом выйти на улицы Чикаго и утолить голод иного рода.
Кровь Ройла на моих руках уже высохла. Я посмотрел на маленькие капли, украшавшие ладони, и растер их большим пальцем.
Нужна свежая кровь.
Поднявшись, я снял с изголовья кровати свои спортивные штаны и натянул их. С постели на меня все это время смотрели две пары абсолютно одинаковых, голубых глаз. Светлые, взлохмаченные волосы девчонок сливались с простынями.
— Ни-и-иколас, — капризно протянула Сесси, широко улыбаясь. — Мы не хотим засыпать без тебя-я-я-я.
Вторая близняшка потянулась за сигаретой, но я отстранился. Она обиженно надула прокушенную мной губу и вытерла пальцами струйку крови, восхитительно стекающею по подбородку.
— Свалите в душ, — распорядился я.
— Ну, Ни-и-и-ик...
— Свалите! — зарычал я.
Девочки – им обеим было по восемнадцать – вскочили с постели. Они скрылись за моей спиной; я услышал, как распахнулась, а потом и закрылась дверь душевой. Затем раздался шум воды, их смех...
Стиснув сигарету в губах, я отыскал на полу среди разбросанной одежды свой мобильный и проверил, который час. По моим глазам больно ударял яркий диодный свет. Дисплей показывал без пяти час ночи. Сунув айфон в задний карман, я попятился к выходу, по пути боковым зрением замечая растянутую на всю стену карту Чикаго.
Она была испещрена красными нитями, намотанными на шляпки канцелярских гвоздей. Эти, на первый взгляд беспорядочные линии, сформировали треугольник, в центре которого вместо масонского глаза находился «Shame».
Мои губы растянулись в зловещей улыбке.
Еще два раунда.
Два места.
Тридцать шесть пожаров. И один, который был задуман раньше остальных... Я уничтожу его наследие, начав с малого, а затем шаг за шагом отниму у него ВСЕ.
Больше не задерживаясь, я вышел в коридор.
Мрачная тишина следовала за мной попятам. Докурив, я потушил бычок о стену и бросил его в жестяную банку-пепельницу на полу. Все это место было пронизано запахом никотина, дерьма, пота и крови. Как сточная канализация, только здесь собирались порочные души, обезображенные Тьмой и скверной.
Красиво, правда?
Мне нравилось...
Лобби встретило меня тусклым светом, отбрасывающим тень лишь на игральный столик – в особо дальние углы он и вовсе на доходил. Отыскав на полу коробки пиццы, я забрал все еще запечатанную, занял место на диване, вскрыл ее и с аппетитом вгрызся в остывшее тесто.
Мой рот набирался слюной; проглотив разом один ломтик, я перешел к следующему...
— Я припрятал ее, чтобы эти волки не сожрали всю добычу, — хохотнул Даг.
Он вышел с того же самого темного коридора, что и я. Видимо, уединялся с какой-то девчонкой или просто отдыхал в своей спальне. С его потного, татуированного плеча свисала серая футболка.
— Тебе было не обязательно... — Дуглас пересек лобби и остановился по ту сторону стола. Сережка в виде кресла в его ухе блеснула. — Зверь, тебе было не обязательно его вешать. То есть...
Даг нахмурился и покачал головой. Он выглядел так, словно хотел что-то еще добавить, но решил промолчать ради своей же собственной безопасности. Мы выросли с ним плечо к плечу – Дуглас знал меня лучше всех остальных. Не удивительно, что он прожил дольше моих прошлых «друзей», ведь быстро соображал в какой момент ему заткнуться или унести свой зад.
Продолжая есть сырную пеперони, я глянул парню за плечо – туда, где я на крюк подвесил Ройла – и... Апатично посмотрел на его мертвое, раскачивающееся на проводе тело. Кабель обвивался вокруг его синего горла, вдавливаясь в кожу и оставляя после себя ужасную борозду.
— Я дал ему выбор, — пожал я плечами, с особым аппетитом поедая пиццу, пока в считанных дюймах от меня висел холодный труп. — Он мог продержаться и утром заслужить прощение.
— Ты не дал ему выбора, — упрямо покачал головой Даг.
Я зыркнул на него хищным взглядом.
— То есть, Николас, — он тяжело выдохнул и провел рукой по мокрым волосам. — Выбор – это возможность что-то решать. Ты уже знал, что парень не продержится ночь на проводе, когда вешал его. Кто бы вообще продержался?
— Я.
— Не будь крутым засранцем, а?
Он подмигнул мне из-под скошенных бровей. Я рассмеялся и запихнул в рот новую порцию еды.
— Поехали развлечемся? — неожиданно предложил он. — Я устал киснуть в этой дыре. Сейчас в Пилсоне устраивают вечеринки байкеры из «Тайгерс». Как насчет гонок?
Гонки?
Звучало как возможность развлечься.
Отложив пиццу, я достал из-за пояса нож, прошел к телу Ройла и перерезал провод, на котором он раскачивался. Тело головореза рухнуло к моим ногам. Я глянул на его синюшную кожу и пытался хоть что-то почувствовать...
Вину.
Угрызение совести?
Может быть, гнев...
Внутри меня цвела лишь пустота. Бескрайняя, черная, как сосредоточение ночи, и безжизненная, как глаза повешенного Ройла.
Я никогда и ничего не чувствовал.
— Приготовь мой байк, — я посмотрел на Дугласа. Обнадеженный он мигом подскочил с места, натягивая серую футболку через голову. — Давай покажем этим «байкерам», что такое настоящее веселье...