глава 7
Вер’Лаэрн не встречал путников — он поглощал их. Как давно он перестал быть живым городом? Дороги не вели, а втягивали внутрь, под гулкую арку тумана, сквозь который проступали силуэты — будто воспоминания о живых.
Камень под ногами казался мокрым даже в сухую погоду, словно сам город плакал. Дома с узкими окнами глядели на прохожих пустыми, голодными взглядами. Своды арок обвисли, как уставшие плечи, а где-то над головой шёл еле уловимый скрежет — будто тысячи червей гризли крышы старых домов.
Габриэль шагал быстро, но уверенно, и его чёрный кожаный плящ развевалось позади, как хвост у охотничьей птицы. Он был бледен, но в глазах бушевало беспокойное пламя. Рядом, чуть позади, ступал Лоран — мягко, как тень. Он замечал всё: силуэты за рваными занавесками, шорохи в подвалах, запах — этот проклятый запах гнили и алхимии, стелющийся по улицам, будто туман.
Они шли к сердцу города — туда, где высился Дом Исцеления Девье.
Когда-то белоснежный, теперь он походил на вымытый дождём череп. Башни его тянулись вверх, как пальцы молящегося, а широкая центральная лестница — словно язык — приглашала войти. Над всем этим — балкон из кованого, почерневшего железа, похожий на гнездо ворона.
Наблюдатель.
Дом стоит чуть в стороне от главной улицы — там, где булыжники становятся тише, а фонари дышат тусклым янтарём. Щести этажей , каждый из которых погружён в полумрак. Стены дома тёплого серого цвета, изъедены временем и дождём, будто исписаны чьими-то давно забытыми снами. На подоконниках — высохшие травы и стеклянные банки, серые занавески в ритуальных символов, выцветшие до оттенков пепла.
Балкон на последним этаже — выносной, узкий, с коваными перилами. Металл там не просто кован — он изогнут, как будто по чьей-то воле, будто сам пытался улететь, но остался прикован. На краю балкона — старая лампа на цепи, не горит, но покачивается, как маятник. Под ней стоит фигура
Силуэт — тонкий, прямой, будто вырезанный из другого времени. Лицо скрывал капюшон, но он смотрел. Нет — наблюдал. Как хищник. Как тот, кто видит больше, чем должен. Одна рука покоилась на перилах, другая едва заметно двигалась, будто пальцы считывали ритм города прямо из воздуха.
Когда взгляд Габриэля случайно скользнул вверх, фигура на балконе не отпрянула. Напротив — наклонила голову.
— Кто бы это ни был, — пробормотал Лоран, — он знал, что мы придём.
Они пересекли площадь и исчезли под аркой — во тьму, где начиналась их часть этой истории.
Дом Исцеления Девье не выглядел прибежищем милосердия.
Он высился над улицей, как истукан на древнем постаменте — чёрный, надменный, исполненный мрачного достоинства. Фасад, вырезанный из тёмного камня, хранил следы времени: пятна, трещины, едва различимые барельефы — как позабытые молитвы, застывшие в камне. Над аркой — изваяние двух ангелов с оплавленными лицами, что сжимали между собой не свет, а урну.
Башни вздымались, как когти, готовые разорвать купол над городом. Один из шпилей был надломлен — то ли временем, то ли чужим вмешательством. Здесь всё дышало забвением.
Массивные ворота с витражами выглядели закрытыми даже тогда, когда были открыты. За ними начинался не приют — бастион боли и утраченных знаний. Стены источали холод ещё снаружи.
Свет фонарей лишь подчёркивал тьму, не рассеивая её. Он падал на ступени и растворялся в плотном сером тумане, ползущем по земле, как дикое животное. Даже ветер здесь звучал иначе — будто жаловался, а не выл.
Тот почувствовал это сразу. Будто чья-то чужая воля вонзилась в грудную клетку, как корень в плоть.
— Он преследует нас , — прошептал он.
Лоран метнул взгляд вверх и сразу увидел его.
— Не поворачивайся, — предостерёг он. — Он не от мира сего.
Фигура преследовал за ними бегая по крышам и болконам. Не двигалась, не приближалась. Просто смотрела. Словно выжидала.
И пока они шли по старому Вер’Лаэрну — как по воспоминанию, оставшемуся после конца света, — наблюдатель оставался на месте. Заперт на соседней улице, он растворялся в сумраке, как шепот, что ещё не прозвучал.
Но прозвучит.
— Что ему ножно от нас ?, — сказал Габриэль.
— Если бы я только знал — сказал Лоран
Дом Исцеления Девье встретил их молчанием.
Как старый священник — готовый выслушать. Но не спасти.
Они стояли перед вратами, и ветер за их спинами будто замер, не решаясь нарушить мёртвую тишину. Двери, вознесённые ввысь, как исповедальня для богов, были покрыты изысканной резьбой — символами, чьё значение давно потеряно во тьме веками.
По обе стороны — статуи. Лица их скрыты под вуалью, руки сложены в вечной мольбе. Из глазниц вырывался мрак, и даже пламя, что озаряло их, казалось, не даровало тепла, а лишь подчеркивало безнадёжность происходящего.
Фигуры у дверей была тенью на фоне древней архитектуры — мужчины, чьё присутствие нарушало гармонию этого забвенного места. Их плащи трепетали , одежда покрыта кровью — не свежей,высухшешися от вчерашней ночной охоты. В одной руке — оружие, в другой — решимость. Или обречённость. Иногда они неотличимы.
Они не знал, что ждёт их за этими вратами, но чувствовали: за ними — что-то древнее, что-то зреющее, что-то… наблюдающее. И всё вокруг будто затаило дыхание в ожидании — кто откроет их.
Они знали когда Лоран протянет руку…
Мир для них больше не будет прежней.
Храм встретил их гулкой тишиной.
Они переступили порог — и мир изменился. Словно всё, что было снаружи, осталось в другой жизни.
Здесь не было времени. Не было тепла. Только камень, холодный, как приговор, и своды, вздымающиеся ввысь.
Лоран шёл первым. Его шаги звучали глухо, но уверенно — будто он уже бывал здесь.
Габриэль держался чуть позади, каждый его шаг был насторожен. Воздух здесь был густым, насыщенным… чем-то недосказанным. В нём чувствовалась сера, старое вино, потухший ладан и кровь. Очень старая кровь.
Статуи вдоль колонн казались живыми. Или просто слишком точно знали, кто вошёл.
Габриэль поймал на себе взгляд одной из них — каменной женщины в покрове, с вырезанными глазами. Он невольно задержал дыхание.
— Это место… — пробормотал он, — оно меня сильно пугает, где все люди?
Лоран остановился у центрального прохода, бросил взгляд вверх, к куполу, где на кресте застыла фигура — не столько распятая, сколько вознесённая с мукой.
— Мы тут не одни, — сказал Лоран тихо, почти уважительно. — Я слышу дыхание.
— Кто ? — спросил Габриэль.
Ответа не последовало. Только шёпот ветра, которого не было.
Вдоль боковых алтарей висели гобелены. Мрак и пыль скрывали их сюжеты, но едва-едва Габриэль мог различить сцены жертвоприношений, исступления, огня и теней. Одна из фигур на гобелене имела глаза, точно похоже на тех что из снов, что мучили его ночью.
Они шли всё дальше. Гул в ушах усиливался. Колокола не звонили, но в голове звучал звон — как будто само здание било тревогу.
Лоран остановился у исповедальни, обернулся к нему: — Тут творилось что-то ужасное?
— Бойня?
— Скорее жертва, люди сами отдавали жизни, но кому?
И храм за их спинами захлопнул рот.
Теперь у него были гости.
Каменные своды эхом отзывались на шаги Габриэля и Лорана. Свет, падающий сквозь витражи, был тусклым. Воздух густел, и в нём пахло свечным воском, влажным камнем и чем-то ещё — тем, что не имело запаха, но чувствовалось нутром. Как страх.
Она стояла за колоной
Молодая. Странно красивая.
Слишком красивая для этого места.
Будто храм построили вокруг неё.
Её платье казалось тканью сумерек — тонкое, почти воздушное, но холодное, как замёрзшая вода. Волосы — серебряные, с оттенком лунной пыли, лежали на плечах, а на шее — крошечный колокольчик.
Габриэль замер.
Колокольчик был почти такой же, как тот, что ему вручила девочка с чердака.
— Ты... — громко произнёс он .
Она посмотрела на него. Глаза — как глубокие колодцы, в которых кто-то утонул.
Улыбнулась — не губами, а чем-то внутри.
И резко сжалась.
Пальцы её свело судорогой.
Плечи дёрнулись, как у марионетки с перерезанными нитями.
Колокольчик зазвенел.
— Уходите... — выдохнула она, голос был не её. — Прочь... отсюда...
— Что с тобой?! — Лоран бросился вперёд, но воздух сам оттолкнул его назад.
— НЕ СМОТРИТЕ НА МЕНЯ!
Свет погас.
Пол потрясся, как от дыхания чего-то великого, спящего под камнем.
Тело Марианны выгнулось в неестественном изгибе. Позвоночник щёлкнул. Пальцы вытянулись в когти. Кожа пошла трещинами, из которых вместо крови сочился серый дым. Волосы стали шевелиться, как щупальца.
С каждой секундой красота её исчезала, и нечто древнее, забытое, прорывалось сквозь оболочку.
Лицо вытянулось, глаза побелели. Чешуя росла на плечах, как броня.
И посреди храма
на алтаре
где раньше приносили хлеб
вновь взошла жертва.
Марианна. Девушку который мы пришли спасать . Она вспомнила свою сестру .
— Вы... не должны были приходить...
И в этом реве
в этом утробном вопле
было всё: страх, печаль и последний остаток любви к сестре, который когда-то по клялась что всегда будет рядом.
— Она превращается! — крикнул Лоран.
Габриэль не ответил. Слишком занят тем, чтобы вытащить меч. Клинок неохотно покинул ножны, словно чувствовал, против чего придётся идти. И это "что-то" — уже не был человеком. Марианна выпрямилась, больше двух метров ростом, голова — как у львицы, сплетённая с короной из металла и костей. Грива из дымчатых прядей пылала, как пепел в буре. А когти... когти могли бы перерезать даже броню, не говоря уже о человеческой плоти.
— Не убивай её! — Габриэль, скользнув в сторону, увёл удар в стену. — Может, её ещё можно спасти!
— Скажешь это потом, когда она тебе откусит лицо! — огрызнулся Лоран, уходя в перекат. Каменный пол взорвался рядом, коготь вспорол плиту, как ткань.
Марианна взревела. И в этом звуке была вся боль мира. И что-то ещё... молитва?
Она прыгнула. Слишком быстро для своей массы. Габриэль едва успел поднять меч. Удар — и он отлетел к колонне, грудь заныла. Дышать стало трудно.
Лоран подскочил к чудовищу, плашмя ударил клинком по голове. И тут же отскочил:
— Габриэль! У неё на шее — колокольчик!
— Ты серьёзно?!
— Звени колокольчиком, который тебе дала девочка,пока она рядом! Звук... может, сдержит ее!
Марианна взмахнула лапой, Лоран уклонился. Почти. Полоснула по плечу — кровь брызнула, но он удержался.
— Отвлеки её! — Габриэль поднялся, прихрамывая, глаза горели. Он искал колокольчик по карманам.
Лоран, матерясь, прыгнул ей под ноги. Меч проскользнул по чешуе, оставив неглубокую царапину.
— Сюда, коза с преисподней!
Она развернулась.
Габриэль бросился вперёд —
поднырнул под лапу —
встал спиной к ней, почти на спину ей —
и, не раздумывая, ударил мечом прямо в колокольчик на щей Марианны.
"Дзззынь..."
Мир застыл.
Марианна взвыла. Стеклянно.
Рёв оборвался. Тело вздрогнуло.
Глаза... на миг в них мелькнуло что-то человеческое.
— Анна... — выдохнула она. — Прости...
Затем раздался взрыв. Волна магии отбросила обоих мужчин к стенам, пыль, грохот, трещины. Марианна рухнула на колени, дрожащая, как умирающая лань. И уже не рычала. Только тихо стонала, как будто вспомнила, кем была.
И кем стала.
Лоран отплёлся, потирая плечо.
— Как ты понял что надо делать?
Габриэль смотрел на неё. Молча.
Он знал — это ещё не конец.
Марианна лежала, полусогнутая, обнажённая, больше не зверь, но и не женщина. Кожа дымчато-серая, рёбра вздымаются и опадают, как будто жизнь уходит с каждым вдохом.
Габриэль подошёл ближе. Её глаза — человеческие. Напуганные. Глубокие.
Он хотел что-то сказать. Спросить. Удержать.
Но она заговорила первой — шепчущим голосом, словно из глубин храма:
— Наша жажда крови насыщает нас... успокаивает наши страхи.
Губы дрожали, дыхание урывками.
— Ищи древнюю кровь... но бойся слабости людей. Их воля слаба... их разум молод...
Лоран сделал шаг, хотел остановить её — но замер. Слова неслись не столько в воздухе, сколько внутри черепа. Их нельзя было не услышать.
— Грязные звери будут качать нектар... заманивать невинных в глубины...
— Опасайся... слабости людей... — повторила она, почти плача. — Если бы не страх... смерть была бы безжалостной...
Марианна подняла взгляд — не на них, а куда-то выше, сквозь потолок, сквозь камень, в небо, которого не было. И в голосе её поселился фанатизм, восторг, пророчество:
— Ищи древнюю кровь. Давайте... помолимся.
— Давайте возжелаем принять участие в общении...
— В празднике на древней крови...
Она улыбнулась. Кровь стекала по губам.
— Если бы не страх... смерть бы не оплакивали.
И всё затихло.
Смерть Марианны — если это была смерть — не принесла облегчения. В тот миг, когда последние слова сорвались с её губ настала тишина,через мгновение храм содрогнулся. Не от земного толчка, а от чего-то иного — как будто само пространство дернулось, будто неведомое существо, долго спавшее под храмом, пошевелилось в своём сне.
По сводам пошли трещины. Колонны застонали, и с них посыпалась вековая пыль. Воздух стал вязким, давящим, словно его пропитали кровью. Где-то в глубине — под храмом — донёсся глухой зов. Ни крик, ни рычание — но стон, протяжный, безысходный. Его нельзя было услышать ушами, только нутром. Он вибрировал в костях.
— Храм сейчас рухнет — прокричал Лоран.
Их взгляды пересеклись.
Габриэль почувствовал: Мириэль не просто наблюдает. Она ближе. Настолько, что если он сделает шаг, то сможет коснуться её.
—Эй парень, очнись, нам нужно уходить отсюда немедленно!
Габриэль наблюдал за ней , как жертва который смотрит на зверя перед нападением. Лищ после толчка наставника он вернулся с сознание.
Они выбежали из храма — и остановились.
Вечер накрывал Вер’Лаэрн, как саван. Солнце заходило, красное и белое. Свет его почти не пробивался сквозь мрак улиц, где в тени стен шевелились и рычали искажённые силуэты. Стаи бывших людей — тех, кто пал под зовом Чумы Зверя, — рыскали в поисках плоти.
Дома запирались. Жалюзи захлопывались, как веки умирающих. За ставнями дрожали последние уцелевшие. Никто больше не верил в спасение.
Лоран поднял клинок.
Габриэль ощутил, как в его венах пульсирует нечто древнее. Не страх. Не ярость. А зов. Он шёл по следу чумы — и, быть может, по следу собственной крови.
— Нам предстоит пройти сквозь город, — сказал Лоран, не оборачиваясь. — И если мы не выясним, что стоит за этой скверной, завтра не наступит. Ни здесь. Ни в других землях.
Габриэль кивнул.
И они шагнули вглубь Вер’Лаэрна, искажённого смертью и безумием.