Убежище
«Вы когда-нибудь задумывались о том, как скоротечна жизнь? Я часто думаю о смерти. О том, когда это случится и как. С моим-то диагнозом…
Но даже если забыть о диагнозах, то старость все равно всегда приходит и никогда не щадит. Я смотрю на пожилых людей в парках, которые осторожно переносят свои хрупкие тела от скамейки к скамейке, и представляю, что это ждет и меня. Однажды и я буду бродить с тростью по улицам – и ничто не в силах предотвратить это. Ни лекарства, ни деньги, ни магия.
А потом и для меня найдется подходящий гроб. Дерево, из которого его вырубят, наверное, уже где-то растет, уже пьет воду, шевелит листьями и тянется вверх…
Это все грустно, но знаете, что? Мысль «я однажды умру» может интересным образом изменить ваш взгляд на некоторые вещи. Попробуйте!
Я однажды умру, а значит, можно:
– Набить рукав от запястья до плеча. Эй, эта рука сгниет раньше, чем наступит следующий век. Какая разница, в каком виде она будет гнить – с чернилами или без?
– Не переживать, сколько килограммов наросло на заднице, какого размера член и какой формы нос. Если, конечно, все это не сильно портит настроение. Если портит – без раздумий лечь под нож, а ради чего, собственно, эту оболочку щадить? У нее все равно ограниченный срок годности.
– Шокировать внешним видом других человекообразных. Пусть, глядя на вас, радуются, что умрут в натуральном виде. Ведь это так важно – лежать в гробу с настоящей задницей вместо силиконовой:)
– Забить на убогие будничные заботы. Какая разница, успеете вы сегодня приготовить ужин или нет? Сдать зачет. Съездить в банк. Помыть полы. Да пошло оно все! Вы однажды умрете! Какие, к черту, полы?
– Делать то, что хочется, и не откладывать на потом. Куда-нибудь ехать, с кем-нибудь знакомиться, пробовать что-то новое, заниматься экстремальным спортом, слушать сумасшедшую музыку. На том свете, говорят, с хардкором, «Бифитером» и скейтбордингом будет туго. Инфа 100 %.
– Не расстраиваться из-за людей. Они тоже умрут. Все до единого. Испортил вам какой-то козел настроение, а вы про себя подумайте: «Ты тоже умрешь, дорогой», – и дальше себе идете с улыбкой.
– Радоваться каждый день. Вы пока живы! А ведь однажды умрете. Разве это не повод?
– Воспринимать жизнь как квест: получилось что-то – круто, баллы в копилку. Не получилось – о чем горевать? Вы все равно умрете, расслабьтесь.
– Не грузиться смертью заранее. Разве, отправляясь на курорт, вы заранее горюете о том, что отдых рано или поздно закончится? Нет, конечно. Вот и с жизнью то же самое: вообще-то мы все сейчас на тропическом острове, господа! А после острова отправимся туда, откуда пришли – в никуда. Но не слишком думайте об этом, пейте Маргариту из стакана с зонтиком, стройте глазки аборигенам и плюйте в песок – пока вот он, под ногами…
А закончить я хочу фразой Карлоса Кастанеды из его книги Путешествие в Икстлан, которая удивительно созвучна моим мыслям: «Единственный по-настоящему мудрый советчик, который у нас есть, – это смерть. Каждый раз, когда ты чувствуешь, что все складывается из рук вон плохо и ты на грани полного краха, повернись налево и спроси у смерти, так ли это. И твоя смерть ответит, что ты ошибаешься и что кроме ее прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Твоя смерть скажет: «Но я же еще не коснулась тебя!»
Комментарии (215):
«Спасибо за этот пост, Чимин. Из-за стрессов и дедлайнов вчера рыдал весь вечер. А теперь буду думать об островах и маргаритах! К черту все!»
«Сижу и ржу в голос! Родня, наверно, думает, что у меня крыша едет. Спасибо, Чим! С меня Бифитер, если вдруг окажешься в Лондоне;)
«Все так, Чимин. Ведь зацикливаясь на проблемах, мы забываем жить».
* * *
Я опоздал на обед. Вошел в университетское кафе, когда моя компания уже вовсю расправлялась с сэндвичами и напитками.
– Хороший пост, – сказал мне Патрик, пододвигая к столу еще один стул. – Немного встряхнет тех, кто постоянно грузится всякой ерундой. Но люди без тормозов, прочитав его, могут начать творить всякую дичь: «Раз мы все умрем, то можно делать что угодно».
– Люди без тормозов будут творить всякую дичь и без этого поста, – возразил Джи Вон.
– Ну тоже верно, – кивнул Патрик. – Как дела? Ты светишься.
– Свечусь? – рассмеялся я, вытаскивая из рюкзака упаковку тушеных овощей. – Да просто настроение хорошее.
– Отрежь мне кусочек своего настроения, – проворчала Адель. – У меня жуткий насморк, сломанный ноготь и штраф за превышение скорости…
– Вот кто еще не читал мой пост, – рассмеялся я и таинственно добавил: – Мы все умрем.
– Тоже мне новость, – закатила глаза Адель.
– На. Читай и не парься по пустякам, – сказал Даррен и положил перед Адель телефон с загруженной страницей моего Инстаграма.
Адель склонилась над телефоном и пробежала текст глазами:
– Ведь это так важно – лежать в гробу с настоящим задом вместо силиконового… А-ха-ха! Чимин, юмор у тебя, что надо! – И Адель снова расхохоталась и обняла меня. И мое настроение сделало еще один виток.
А потом я поднял глаза и заметил Юнги, сидящего за дальним столом со своей компанией. И он тоже улыбался, глядя на то, как я дурачусь с друзьями. И едва заметно поднял свою бутылку с водой, словно приветствуя меня. А я отсалютовал ему своей бутылкой и внезапно вспомнил ту песню, под которую мы вчера танцевали в баре: «Love Backs Down» группы «Walking On Cars». И вспомнил, как все посетители бара захлопали, когда мы закончили танец. Наверно, у нас с Юнги неплохо получилось. И какими теплыми и настойчивыми были его губы, когда он целовал меня в машине такси…
И еще вспомнилась фраза из романа Харуки Мураками Норвежский лес (я сегодня закачал его в свой Киндл, совершенно очарованный названием): «Это, конечно, сугубо моя проблема, и тебе, пожалуй, все равно, только я больше ни с кем не сплю. Потому что не хочу забыть твое прикосновение».
Теперь и мне знакомо это чувство.
* * *
В тот же день я случайно увидел Юнги и Хосока, довольно-таки мирно разговаривающих в парке университета недалеко от парковки. Я знал, что они помирятся, но не думал, что так быстро. Пару минут я смотрел на них, испытывая что-то очень странное: то ли тоску, то ли ярость, то ли страх, то ли все сразу.
Потом сел в свою машину, мысленно представляя, как вхожу в клетку к своим диким зверям и баюкаю их на коленях.
– Просто ты втайне надеялся, что он порвет с ним сегодня же. Но пойми, так не бывает. Один поцелуй не перечеркнет все, что они строили несколько лет. Тем более, вы были пьяны. Вчера казалось, что не сильно, но на самом деле прилично. Поэтому не надо изводить себя. Хотя пожалеть себя можно и нужно. Кто тебя еще пожалеет, если не ты сам? – сказал я себе и обнял себя руками. – Иди сюда, моя большой, но такой маленький мальчик. Дома я сварю тебе какао. И сдую пыль с последнего диска «Walking On Cars» (только чур не плакать на том самом треке). И укрою тебя пледом. И мы как-нибудь справимся. Да?
– Да, – ответил я самому себе другим голосом, даже не пытаясь представить, как это выглядело со стороны. Наверное, как маленькое помешательство. Да плевать. Зато помогает.
* * *
Юнги снова улетел из Ирландии. На этот раз в Норвегию. Тэхен предположил, что это связано со смертью его друга, после которой он сам не свой. Я изображал удивление и потрясение, когда слушал его, хотя на самом деле знал больше подробностей, чем он.
Я очень надеялся, что дома Юнги станет легче. Что он сможет упасть там лицом в снег и обнять лося (шучу, конечно, не знаю, откуда эти лоси у меня в голове). Сможет немного разобраться, как жить дальше, не испытывая чувства вины. И надеялась, что он хотя бы изредка вспоминает меня.
Университет начал нагонять скуку. И это после двух месяцев учебы. Наверное, дальше будет интересней, но пока нам преподавали только общие дисциплины: анатомию, гистологию, эмбриологию – и никакой интересной практики. Все свободное время я просиживал за учебниками, хотя мое сердце просило:
– зверей
– пташек
– рептилий
– кормить котят
– бинтовать кроликов
– делать прививки пони
А кто я такой, чтоб отказывать своему сердцу?
Я обошел несколько ветеринарных клиник и спросил, не нужны ли им волонтеры, и, как оказалось, нужны. Хюнинкай – энергичный, деловой шатен, главный врач самого большого ветгоспиталя в городе, который как нельзя кстати располагался недалеко от моего университета, – скептически оглядел мою блузку со строгим воротничком и старательно выглаженные брюки и сказал, что если меня не пугает кошачья кровь, щенячья рвота и птичий помет, то добро пожаловать. Оплаты не будет, график свободный, работы прорва, зато можно многому научиться.
И я с радостью ухватился за это предложение. В первый же день моей волонтерской работы огромный бородатый мужик в хирургической робе высунул из операционной голову и гаркнул:
– Пацан! Иди сюда!
Я в это время ползал по коридору, оттирая пол то ли от раздавленного шоколадного крема, то ли от чьей-то засохшей крови.
– Иди сюда. Ты практикант?
– Нет, я волонтер, – пискнул я.
– Какая разница, – рявкнул он. – Мой ассистент, Майкл, только что позвонил и сказал, что заболел. Будешь на подхвате.
У меня чуть глаза на лоб не полезли. «На подхвате»! Вот это да!
– Вымой руки, возьми халат и маску во-он в том кабинете. Спроси у Хюнинкая – он подскажет. Бегом.
И я побежал. И сделал, как было велено. И следующие полчаса совал Тхэхену, нашему хирургу, нужные инструменты, со священным ужасом заглядывая в маленький алый разрез на животе бедного кота и изумляясь, какую ювелирную работу делает Тхэхен своими огромными ручищами.
– Так, зашивать будешь ты, – сказал Тхэхен, протягивая мне щипцы и иглу.
– О нет, о нет, – пробормотал я, бледнея. – Вы шутите.
– Шучу, – хохотнул Тхэхен, кивая. – Не в этот раз. Но очень скоро ты сможешь. Ты храбрый. Тебя даже не стошнило.
– Юмор у вас, однако, – заметил я.
– Без юмора здесь никак.
Конечно, бывали дни не такие интересные. Бывало, что я всю смену только и занимался тем, что подтирал рвоту за отходящими от наркоза собаками и расставлял бутылки с чистящими средствами красивыми рядами. Пару раз утешал бродящих у операционной хозяев и приносил им кофе. Многие из них переживали болезнь своих питомцев так же тяжело, как болезнь детей.
А однажды меня позвал в свой кабинет Хюнинкай и сообщил, что старики, которых я поддержал, когда оперировали их старую собаку, перевели в благотворительный фонд госпиталя десять тысяч евро.
– Это значит, что мы сможем провести много бесплатных операций для бездомных животных или для тех, чьи хозяева не могут себе это позволить. Обновим кое-какое оборудование. Остальное пустим на приют при госпитале. И все это благодаря простому разговору с теми, кто в тебе нуждался. Бывает, что даже маленькие поступки приводят к очень большим результатам. Отличная работа, Чим. Мы столько не собирали даже на благотворительных акциях.
Я слушал его, едва не прыгая, как олень, и улыбаясь шире бостонского терьера. Десять тысяч за десять минут разговора! Боюсь, я установил собственный рекорд по скорости зарабатывания денег, который уже никогда не побью.
Госпиталь стал моим убежищем. Туда я сбегал, когда было грустно, или одиноко, или тревожно. Там я чувствовал себя нужным. Там я забывал о собственной болезни и несовершенстве. Там я мог дарить свое тепло и заботу тем, кто в этом нуждался. Котенку, который съел шнурок. Овчарке, которая родила семерых щенков, а восьмой застрял. Какаду, который от стресса вырвал у себя все перья. Мальчику, рыдающему над своим бульдогом, у которого обнаружили рак. Дикой больной лисице, которую фермер поймал в своем саду и решил подлечить от чесотки и конъюктивита.
Персонал был очень добр ко мне. Тхэхкн то и дело угощал меня шоколадными батончиками, хлопал по плечу и приговаривал мальчишка. А Хюнинкай как-то даже пригласил разделить с ней послеобеденный кофе. Он, как оказалось, тоже когда-то приехал в Дублин из Атлона и, должно быть, увидел во мне родственную душу. Я с удовольствием пришел.
Госпиталь занимал два этажа высотного офисного здания. Кабинет Хюнинкай располагался на седьмом этаже, и из его окна открывался прекрасный вид на город.
– Я принес пончики. С заварным кремом, – объявил я. Хюнинкай стоял у окна и задумчиво глядел на улицу. Он обернулся на звук моих шагов.
– А я как раз кофе сделал. Как дела, Чимин? Как университет?
– Все самое интересное пока только в книжках на картинках. Но подозреваю, дальше будет лучше, – вздохнул я. – Что там такое интересное?
Хюнинкай продолжал глядеть в окно, задумчиво потягивая кофе.
– Рекламу сегодня наклеили на стену соседнего дома. И с тех пор я не могу сосредоточиться.
Я выглянул в окно и приросл к полу. С огромного десятиметрового плаката на меня смотрел Юнги. Он словно только-только вынырнул из воды и теперь приглаживал мокрые блестящие волосы. По лицу струилась вода, широкие плечи обтягивал роскошный черный гидрокостюм от Under Armour, вокруг расходилась кругами темная-темная вода.
– Ох ч-черт, – пробормотал я.
– Вот именно, – хмыкнул Хюнинкай. – Как тут работать, блин?
– И надолго его повесили?
– Понятия не имею. Прошлый плакат – реклама русского балета – висел два месяца.
«Я не выдержу два месяца», – подумал я.
– И где их только берут? – сказал Хюнинкай, склонив голову на бок.
– Печатают в типографии.
– Я имел в виду, таких парней.
– А-а, – рассмеялся я. – Их, думаю, рожают какие-то очень красивые женщины в далеких, волшебных краях, кормят красивой грудью, потом качают на красивых руках, и читают им красивые книжки, и поют им красивые колыбельные на ночь. И в конце концов получаются… вот такие парни.
– Повезет же кому-то, – встал Хюнинкай, отряхивая с рук крошки.
«Уже повезло. Его зовут Чон Хосок, и мне больно даже просто думать о нем…»
– Кстати! Меня озарило! – воскликнул Хюнинкай, тряхнув волосами и серьгами-кольцами. – Меня озарило только что, черт возьми! Нам тоже нужна реклама! Какой-нибудь милый человечек, обнимающий собаку. Или кошку. Кто-нибудь, вызывающий доверие. Симпатичный, но серьезный. С теплой улыбкой. И надпись поперек: двадцать два года работы, более двадцати пяти тысяч вылеченных питомцев, одна непревзойденная команда!
– Класс! – согласился я. – Думаю, Тхэхен отлично подойдет.
– Старина Тхэхен украшает собой главную страницу сайта госпиталя. Нам нужно новое лицо. Но я не хочу какую-нибудь бездушную модель с фотостока. Нам нужен свой человек, который может встретиться посетителям в коридоре, с которым можно поговорить, получить поддержку. Понимаешь, о чем я?
– Нет, – пискнул я, начиная подозревать неладное.
– Наш рекламный плакат украсишь ты! И возьмем собаку Майкла – лайку Снежинку. Она такая очаровашка!
– Хюнинкай, я у вас три недели только! – подскочил я. – И это слишком большая честь! И я отвратительно получаюсь на фото! Нет!
– Ты очаровал стариков О’Каллаган на десять тысяч, Чимин. А значит, я хочу твое прелестное личико на наш плакат! Совсем маленький плакат у входа в клинику. Крошечный. Пожалуйста, скажи да!
Соблазн был велик, но…
В жизни полно этих дурацких но, мешающих нам стать теми, кем бы мы могли стать, но не стали…
Но только не в этот раз! Ха-ха! Я согласился.