Intradrive

В гостиной никого не было. Было пусто, слегка не прибрано и очень тихо.

– Юенги? – позвал я.

Из гостиной двери вели в несколько смежных комнат. Я заглянул во все по очереди и в одной из них обнаружил пропажу Тэхена. Юнги спал на широкой кровати, лежа на животе и отвернувшись к окну. Я не видел его лица, но узнал растрепанные волосы и руку, сжавшую в кулаке край одеяла.

Я убедился, что грудная клетка поднимается и опускается от дыхания, и собрался было уйти, но… что-то насторожило меня. Ковер погасил звук шагов, и я подошел совершенно беззвучно.

– Юнги?

И тут я заметил, что подушка под его головой посерела от пропитавшей ее влаги. Что его волосы совершенно мокрые, а рука, сжавшая одеяло, – мелко-мелко дрожит.

Я медленно протянул руку и убрал с лица влажные пряди…

– Господи, что с тобой?

Его глаза были открыты, челюсти сжаты так, что под кожей ходили желваки, его трясло.

– Что мне сделать? Тебе больно? Юнги!

Я затряс его за плечо, сквозь латексные перчатки чувствуя горящую в лихорадке кожу.

– Уходи, – пробормотал он хрипло.

– Уходить? Да, конечно… я вызову скорую.

– Даже не думай.

– Если ты умрешь, это будет на моей совести, ты же понимаешь?

– Твоя совесть и так не блещет чистотой, Пак Чимин, – с трудом проговорил он.

– Тем более, – рассердился я.

Он попробовал перевернуться на спину, с губ сорвался кошмарный стон, словно он лежал не на кровати, а на битом стекле. Мое сердце сжалось от боли и жалости. Я попытался помочь, но, кажется, сделал только хуже. Он застонал еще громче.

– Я вызываю скорую!

– Нет, Чимин, нет…

– Почему?!

– Потому что я обещал матери.

– Обещал что?

– Обещал, что больше не попаду в больницу…

Его затрясло еще сильнее, пальцы вцепились в одеяло, как будто он повис над пропастью и одеяло – это последнее, что удерживает от гибели.

– Да срать мне, что ты там обещал! – заорал я и схватился за мобильник.

– Не звони… я объясню… Ты же этого хочешь – все знать? – пробормотал он и стащил с груди одеяло.

Я прижал руку ко рту, во все глаза глядя на его грудь. Она была в темно-красных ожогах. Я представил его боль, и мне стало нехорошо.

– Что произошло? – спросил я, задыхаясь.

Я уже знал ответ на этот вопрос. На груди Юнги, словно клеймо, стоял полукруглый отпечаток с пятью тонкими штрихами, направленными в сторону его ключицы. Такой отпечаток могла бы оставить, ну, например…

Омежья ладонь.

* * *

Не знаю, как я не выдал себя. Как смог сохранить маску спокойствия. Как не закричал от изумления. Как не сел на пол с криками «Разбудите меня! Разбудите!»

– Что произошло? – всего-то и сказал я хриплым шепотом. – Кто это так… получилось?

– У меня что-то вроде… аллергии на прикосновения.

Наши взгляды схлестнулись в одной точке. Мое жгучее кареглазое безумие ударилось об его синий-синий лед. Полетели ледяные крошки, взвились снежинки. В комнате стало так тихо, словно только что упала и разбилась вдребезги какая-то немыслимо дорогая вещь.

– Да ладно, – прошептал я, тут же замечая многочисленные отпечатки губ на его шее и груди.

– Ты не веришь?

– Почему же… Глядя на ожог в форме отпечатка от ладони, невольно поверишь во что угодно…

– Это не шутка.

– Юнги, я верю. Теперь мне все понятно.

Понятно, что моя жизнь больше не будет прежней, черт побери. Медленно и осторожно я присел на край его кровати, словно она была заминирована.

– И как, Хосок в курсе, что происходит после того, как он трогает тебя? Ты рассказал ему о болезни?

– Рассказал. Но о некоторых вещах не хочется напоминать, когда дело доходит до…

– Короче говоря, ты любишь потрахаться больше, чем жить в здоровом теле.

– Обычно я осторожен, – тяжело задышал он. – И могу предотвратить последствия, но… в этот раз не смог…

– Что значит «предотвратить последствия»?

– Презерватив, одежда, кое-какие хитрости… Ты покраснел.

Мои щеки в самом деле стали гореть. Их словно намазали чем-то жгучим и едким.

– Ты еще ни с кем этим не занимался, угадал? – поинтересовался он, пристально глядя мне в глаза.

Я не стал отвечать. Это последняя тема, на которую мы будем говорить.

– Нужна жидкость для обработки ран, заживляющий крем и бинты. Нужно промыть ожоги и забинтовать. Иначе ты труп. Антибиотики у тебя есть? – спросил я.

– Ты учишься на медицинском?

– На ветеринарном. Но с человеком тоже управлюсь. У тебя аптечка есть?

– На кухне в крайнем левом шкафу.

Я ушел на кухню, распахнул дверцу шкафа и вынул оттуда большой пластиковый бокс. И чего там только не было: антибиотики, антигистаминные, противовоспалительные, мази, кремы, шприцы, стерилизующие салфетки… Господи, все то же, что и в моей аптечке!

Я склонился над коробкой, изучая содержимое и пытаясь прийти в себя. Мозг все еще не успел впитать, усвоить, осознать ту информацию, которая накрыла его, как цунами, пять минут назад. Он барахтался в этой информации, еще не до конца понимая, что…

Юнги такой же, как я.

Он болен той же болезнью.

И мне это не снится.

Все это так же реально, как эти бинты, и шприцы, и эта упаковка амоксициллина, наполовину пустая.

Я принес бокс с лекарствами и бутылку воды, он выбрал несколько таблеток, но среди них не оказалось обезболивающего.

– Выпей что-то от боли, зачем ты терпишь?

– Мне не очень хорошо от обезболивающего. Впадаю в состояние, похожее на наркотический бред. Только алкоголь немного помогает или никотин. Или только кажется, что помогает…

Юнги взял бутылку с водой, положил в рот таблетки и сделал глоток. Я достал стерильную вату и начал пропитывать ее противовоспалительным средством. Какие ужасные ожоги. Неужели секс стоит того…

Я положил кусок ваты на его грудь, слегка сжал его, выдавливая спасительную влагу на кожу. Его кожа… Мягкая, упругая, тронутая золотистым тропическим загаром, наверно, отдыхал где-то в теплых странах. Его тело… у него очень красивое рельефное тело. Сильное, гармонично сложенное и такое большое. Если бы я был на месте Хосока, то никогда не причинил ему подобный вред… Ни один даже самый безумный секс не стоит этой боли…

– Ты не мог бы сделать мне одолжение? – спросил он.

«Если бы я был на месте Хосока…»

– Чимин?

«Если бы я был…»

– Чимин, – громче позвал Юнги.

«Если бы я…»

– А? Что? – очнулся я.

– Ты не мог бы кое-что сделать для меня?

Я с трудом оторвал взгляд от его груди:

– Да.

– Пусть это останется между нами. Никто не должен знать.

– Твои друзья не в курсе, что у тебя за диагноз?

– Только самые близкие…

– Ладно, – кивнул я, раскрывая упаковку с бинтами. – Только один вопрос. Ты обещал матери больше не попадать в больницу. Значит, это регулярно случается. И не жаль тебе ее?

– Все под контролем, просто иногда возникают проколы.

– Проколы?! – нервно хмыкнул я. – Эти проколы могут убить тебя, ты в курсе?!

– Ты переживаешь за меня? – вскинул бровь он.

Я встал, взял бутылку, из которой он пил, и ведерко мокрой ваты. Вернулся на кухню и, мысленно прочитав молитву, глотнул остатки воды из его бутылки. Если я ошибаюсь, то согласен на незабываемый уикенд в госпитале. Но если мое безумное предположение верно, то…

Со мной ничего не случится.

А Юнги окажется вторым человеком в мире, прикосновения которого не оставляют на мне ожогов…

Я вернулся в спальню, достал из бокса бинты и начал наворачивать их вокруг его груди. Он стоически терпел, вспотевший и бледный, как полотно. Потом я закончил с перевязкой, ушел на кухню и стал хозяйничать и греметь ящиками в поисках алкоголя. В одном из шкафов обнаружилась бутылка «Бифитера», и я плеснул добрых сто грамм в стакан.

– Обезболивающее приехало, – объявил я, входя в комнату и протягивая ему стакан.

Он взял его и сделал большой глоток. Я присел на край кровати, поджав ногу.

– Почему он не здесь? – спросил я.

Да, почему панику поднимает его брат, раны перевязывает сосед, а Хосок в это время – где он?

– Потому что я не хочу, чтобы он был здесь.

– Ты должен научить его осторожности. Он не должен прикасаться к твоей коже. Он должен увидеть, чем это чревато…

– Ты не понимаешь.

– Так объясни мне!

– Ожоги, шрамы и боль – я хочу, чтобы это были последние вещи, о которых он будет думать, когда будет оставаться у меня на ночь.

– О да! Ты готов калечиться каждый раз, лишь бы у парня был потрясный секс.

– Мне не приходится калечиться каждый раз, но в остальном верно.

– Юнги… Оно в самом деле стоит того?

Я заглянул в его глаза – они светились. О, что за непередаваемые мысли отражались в них: мятежность, дерзость, бунт…

– А ты как думаешь? – спросил он, откидывая на подушку голову. Нотки иронии в его голосе и насмешливая улыбка сорвали мои предохранители. Как он смеет иронизировать, когда я всего лишь пытаюсь образумить его!

– Я думаю, что если бы у него был разум – он бы понимал, чем это чревато! И если бы он обладал чувством ответственности, то сейчас был бы здесь! И если бы у него были к тебе хоть какие-то глубокие чувства – он бы ни за что не стал вредить тебе! Итог – он глупый, безответственный и не любит тебя!

– Ты безумно прекрасен в своем гневе, Пак Чимин, – хмыкнул он. – Но я все равно выбираю его.

– Ч-что?! При чем тут я?! – Мое лицо снова залил румянец. – То, что ты позволяешь ему делать с собой, – это… это дико! И это все, что я пытаюсь донести до тебя, придурок!

– Мне надоело говорить обо мне. Давай поговорим о тебе, – вдруг сказал он, допивая джин и грохая стаканом о прикроватную тумбочку. – А когда ты в последний раз делал дикие вещи, крошка?

«Я больше не делаю диких вещей, Юнги. Стигмалион посадил меня на цепь».

– Ты же дикарь, Чимин. Неудержимый, неукротимый дикарь, которому просто необходимы периодические дозы дикости.

«Например, спускать бешеных собак на людей», – наверняка чуть не закончил он.

– Я перерос… все это и научился быть вести себя разумно.

Юнги расхохотался, морщась от боли.

– В восемнадцать «все это» только начинается. И когда ты встретишь подходящего человека, Чимин, вот тогда ты расскажешь мне, как много в твоей голове остается разума, когда он прикасается к тебе.

Я забрал у Юнги стакан, вышел из комнаты и вернулся на кухню. У окна висело большое зеркало, я заглянул в него, и меня начала колотить мелкая дрожь. Губы остались прежними. Кожа не вздулась волдырями и не лопнула, обнажая алые раны, несмотря на то, что уже миновали все дедлайны. Слюна Бнги не оставила на мне ни следа. Боже правый…

Я плеснул джина в его стакан и сделал глоток. Мне нужно время, чтобы осознать все это в полной мере. И…

Мне нужно выяснить еще кое-что.

На столе лежала распечатанная пачка Мальборо. Я достал одну сигарету, подержал ее во рту, коснулся кончиком языка и сунул обратно в пачку. Но не полностью, а оставил конец с фильтром торчать над всеми другими сигаретами. Я видел Юнги с сигаретой в пальцах пару дней назад в парке универа, так что это его добро. Потом вернулся в комнату и протянул ему пачку.

– Экспресс-доставка новой порции обезболивающего.

«Бери ее. Бери ту, что выше всех…»

И он взял. Мои руки тряслись, когда я смотрел, как он раскуривает эту сигарету, обхватив губами.

«Ты не оставляешь на мне ожогов, Юнги, но как ты отреагируешь на меня? Надеюсь, что мое сердце не разорвется прямо сейчас, и я успею выяснить это…»

– А мне можно на вашу маленькую вечеринку? – раздалось за спиной, и я подскочил, выронив на пол пачку. – Извините, было не заперто!

В дверях стоял Хосок и вертел на пальце ключи от машины. Он смотрел на меня не мигая, как кобра. Пухлые губы растянулись в ироничной улыбочке.

– Юнги, ты не отвечал на звонки. Я волновался.

«Боже, мне нужно всего тринадцать минут! Я должен убедиться, что безвреден для него. Это все, о чем я прошу!»

– Хосок, – пробормотал Юнги, поедая его глазами. – Проходи, Чимин уже уходит.

– Нет, не ухожу, – тихо сказал я, ковыряя пальцем пушинку на своих штанах.

– Прости? – вскинул бровь Хосок.

– Чимин, тебе пора, – сказал мне Юнги, вдавливая сигарету в пепельницу.

– Нет, не пора, – сказал я еще тише. Пушинка наконец отковырнулась, и я сдул ее с пальца.

– Немыслимо, – нервно рассмеялся Хосок. – Что он вообще здесь забыл?

– Зашел к Тэхену, – соврал он вместо меня.

– Ах да-а, Тэхен, – протянул я. – Но его здесь, кажется, нет. А я только сейчас заметил…

– Чимин, ты забыл, где находишься? – раздраженно спросил Юнги.

Я вжал голову в плечи, но с места не сдвинулся. Он не сможет меня прогнать, не в том состоянии. А что Хосок подумает – плевать.

– А я так надеялся застать тебя здесь одного, – Хосок вошел в спальню, приблизился к кровати, протянул руку и почти коснулась пальцами подбородка Юнги.

– Не трогай его, – сказал я, едва сдерживая желание ударить по руке.

– Что? – поперхнулся он, тараща свои огромные глаза.

– А то, что ты должен быть осторожным. Твои прикосновения причиняют ему боль.

– Ему нравится эта боль, – самодовольно сказал Хосок.

– Ты что, никогда не обжигался? Такая боль никому не может нравиться. Ее можно только терпеть ради любимого человека. Но если он готов без конца жертвовать собой ради тебя, то почему ты не готов ради него хотя бы придержать руки?

Я смотрел на губы Юнги не в силах оторвать от них глаз. Останусь здесь, пока не увижу то, что мне нужно увидеть.

– Чимин, спасибо за заботу, но тебе и правда пора, – сказал мне Юнги таким тоном, что у меня мороз по коже пошел.

– Пойду посуду помою! Там целая гора! А потом уйду, – вскочил я и ушел на кухню, даже не пытаясь представить, что они обо мне думают. Открыл кран и начал громыхать тарелками. Но никакой грохот и звон не могли избавить меня от воплей Хосока, которые я слышал из-за закрытой двери:

– Этот пацан меня просто затрахал! – кричал Хосок, делая голосом акценты на каждом слове. – Он везде, Юнги! В твоем доме, в твоей машине, на твоих вечеринках, в универе я постоянно натыкаюсь на него, в кафе. Он ходит за тобой по пятам, он набивается в дркзья к Тэхену, стоит мне оставить тебя на пару дней – и он тут как тут, на твоей кровати, и вы на пару пьете джин! Что происходит? Почему я вижу егь возле тебя так часто?

– Он искал Тэхена, все. Хосок, я устал повторять, что кроме тебя мне никто не нужен.

– Ты в курсе, что у него есть альфа? Двухметровый накачанный громила. Ходят слухи, что какой-то морской пехотинец. Сегодня устроил для него шоу на парковке универа. Подарил белую Ауди S7 и охапку роз.

– Теперь в курсе и рад за него.

– Я найду его и расскажу, что он творит, если он не перестанет таскаться за тобой!

– Хосок, он не таскается за мной, и я задолбался говорить на эту тему по три раза на день!

Мой телефон затрезвонил. Я вытер мокрые руки о полотенце и ответил. Звонил Тэхен, интересовался, все ли с Юнги в порядке.

– Более-менее, – ответил я. – И… Тэхен, теперь я знаю, что ты имел в виду, говоря, что Хосок вредит ему…

– Ожогов очень много? – всхлипнул Тэхен.

– Много, – признался я.

– Я убью его… и двумя пальцами он на этот раз не отделается, – черно пошутил Тэхен, но у меня мороз по коже пошел.

– Тэ, слушай, мне нужно рассказать тебе кое-что. Не по телефону. Ты можешь прийти ко мне, когда вернешься в Дублин?

– Конечно, Чимин. Я твой должник.

– Нет-нет, ты ничего мне не должен, Тэхен. Ничего.

Я сунул телефон в карман, домыл посуду и вышел из кухни.

Что ж, прошло достаточно времени, чтобы понять, как отреагируют твои демоны на мой визит, Юнги. Добавят тебе ожогов или начнут лизать мне руки.

Я на цыпочках подошел к двери комнаты – та была полуоткрыта – и заглянул внутрь.

Его губы… они… Улыбались так счастливо, что я заморгал от изумления. И эта улыбка – улыбка мальчика, у которого есть все, о чем только можно мечтать, – потрясла меня едва ли не больше, чем то, что его губы были полностью невредимы.

Голова Хосока лежала на его укрытых одеялом коленях, его пальцы теребили кончик пряди его волос. Они наконец перестали выяснять отношения и теперь о чем-то тихо болтали. Рука Хосока гладила его бедро, прикрытое тонким одеялом. Он закрыл глаза и выглядел так, как будто боль наконец оставила его…

Я отступил, медленно осознавая всю дерьмовость ситуации. Грудь раздирал пожар. Глаза заволокло слезами. Больно стало так, что не вдохнуть.

Я нашел человека, с которым совместим. Нашел того, кто мог бы подняться в башню Стигмалиона и спасти меня. Того, с кем мог бы делать невообразимо прекрасные вещи, если бы…

Он полностью, абсолютно и безоговорочно не принадлежал другому.