Проклятые

Раннее утро окутало Дэнбор серым туманом.
Воздух стоял неподвижный, влажный, тяжелый, словно сама природа задержала дыхание. Солнце даже не пыталось пробиться сквозь низкие облака. Люди в городе давно знали: здесь погода не просто фон — она отражение. Зеркало того, что происходит с душами.
Если где-то рождался ребёнок — небо вспыхивало безоблачным светом.
А если в чьём-то доме появлялась смерть — начинался дождь.

Сегодня был туман. И для чувствительных людей — это был дурной знак.
Туман скрывает правду. Туман хранит тайны.

На самой окраине Дэнбора, у подножия старого леса, где деревья шепчутся даже в безветрие, стоял дом семьи Смит.
Невысокий, покосившийся, но уютный. Сейчас его окна были темны, а у обочины приткнулся полицейский автомобиль.

Внутри царила почти гробовая тишина, нарушаемая лишь тихими рыданиями из кухни.
За кухонным столом сидела миссис Смит, глаза красные, голос срывался, руки дрожали. Напротив неё — шериф Джонатан О'Брайен, высокий, сутуловатый мужчина в форме, с усами, обрамлявшими твёрдый, уставший рот. Он говорил тихо, сдержанно, пытаясь вернуть женщине чувство опоры. Рядом стоял его напарник, детектив Майк Томпсон — широкоплечий блондин, щетинистый, с чуть циничным взглядом. Он заполнял бланк о пропаже ребёнка.

Десятилетний Чарли Смит исчез. Исчез этой ночью. Или утром. Его мать не знала точно.
Но была уверена: он не мог уйти сам. Чарли не из тех. Он всегда просыпался ближе к полудню, и первым делом заглядывал к ней в комнату.

— Миссис Смит, — голос шерифа прозвучал спокойно, почти ласково, — вы можете ещё раз вспомнить, во сколько вы поняли, что его нет?
Он выжидающе смотрел на женщину, а Майк молча протянул ей салфетку.

— Он... он... — начала она, но сдавленно разрыдалась, прижимая ткань к лицу.

Мужчины переглянулись. Во взгляде Джона Майк без слов прочёл: «ромашковый чай». Напарник закипятил воду, а шериф, повернувшись к окну, вгляделся в влажное, серое утро.
Туман казался неестественным. Слишком плотным. Слишком тихим.
Как будто за деревьями что-то дышит.

Когда чай оказался перед женщиной, она сделала глоток, пролив немного на ворот рубашки, не обратив на это ни малейшего внимания.

— В... пять утра. — произнесла она неожиданно твердо. — Я проснулась от тишины. Чарли не зашел ко мне. Я сразу поняла, что... что-то не так...

Майк занес слова в блокнот. Хмуро глянув на шерифа, он задал следующий вопрос:

— А ваш муж? Он ведь должен был вернуться ещё вчера.

Женщина устало покачала головой, снова сделала глоток.

— Его командировку продлили. Он даже не отвечает. Ни на звонки, ни на сто сообщений, которые я отправила.

Шериф скептически хмыкнул:

— Чем же он таким занят, что игнорирует всё?

Миссис Смит неожиданно усмехнулась — хрупко, горько:

— Любовницей своей. Что ж ещё.

Майк нахмурился. Измена всегда вызывала в нём отвращение.

— Я пойду осмотрю комнату мальчика, — коротко сказал шериф.

Поднявшись на второй этаж, он на мгновение задержался у комода.
На нём — фотографии семьи.
Улыбки. Праздники. Объятия.
Счастье. Настоящее. Былое.
В груди кольнуло. Он вспомнил свою собственную семью — когда-то такую же.

Комната Чарли была детской и яркой: голубые стены, белый пол, игрушки. Всё говорило о том, что ребёнок спал тут этой ночью.
Но шерифа остановило кое-что другое. Один из рисунков.

На нём был лес. Лес, как тот, что простирается за окнами дома.
В лесу — покосившийся, мрачный домик. Его окна — пустые, как глаза мертвеца. Но в одном из них стояла фигура. Бабка. Седая, всклокоченная, с злобным лицом.
А за домом выглядывало перепуганное лицо ребёнка. Джон сразу понял — это Чарли.

Рисунок был пугающе детальным. Слишком живым.
Он аккуратно снял его со стены.
Но именно в этот момент раздался резкий звук. Шериф обернулся.
У окна, на полу, лежала странная фигурка, сплетённая из веток, перевязанная бечевкой. Внутри — прядь волос.

Шериф замер. Что это?
Оберег? Проклятие? След обряда?

Он не мог знать. Но нутром почувствовал: это связано.

Вернувшись вниз, он показал фигурку миссис Смит.
Женщина побледнела. Широко раскрытые глаза — полный ужас. Голос сорвался:

— О Боже... Ведьмы... Они забрали моего сына...
И прежде чем кто-либо успел что-то сказать, она обмякла и упала. Шериф подхватил её.
— Майк, вези её в больницу. Я займусь остальным.

Позже, сидя в машине, когда мокрая дорога бежала под колёсами, а туман всё ещё цеплялся за деревья, Джон О'Брайен думал только об одном.

Ведьмы.

Он хотел рассмеяться. Отбросить. Сказать себе: «глупости».
Но глядя на это утро, на то, как изменилась погода, как всё вокруг будто затаилось...

Он уже не был так уверен, что ведьм не существует.

— С ума сойти, — пробормотал он вслух. И лес, казалось, тихо ответил эхом.

В кафе «У папы Джонса» стоял привычный утренний галдёж — но в этот день в нём звучало что-то нервное, надтреснутое. Воздух был напоён запахом свежей выпечки, кофе и чего-то ещё — тревоги, разлитой, как дождь на тёмном асфальте. Зал, обшитый потемневшим деревом, тёплый, с запотевшими окнами, как будто пытался спрятать своих посетителей от чего-то большого и страшного, что копилось снаружи.

Повар за стойкой бросал тесто на каменную доску, ловко разделываясь с очередной партией пирожков. Старинный проигрыватель в углу, потрескивая, доигрывал блюзовую пластинку — звучание скрипки в нём вдруг начинало казаться зловещим.

«Что-то в городе случилось!» — крикнула толстушка в клетчатом пальто, сжимая в руке недопитый кофе.
«Блэр вернулись, вот что случилось!» — ответил ей кто-то из-за дальнего столика. Голос был глухим, как будто идущим из погреба, и тут же десятки глаз в зале метнулись на говорящего.

Майк Томпсон сидел у окна, обложенный тарелками и листами с записями. Он повернулся, услышав знакомую фамилию, и почувствовал, как внутри что-то обвалилось.

Блэр вернулись?
Слова резанули по памяти, как нож по ткани — слишком давно он не слышал эту фамилию. Слишком много всего было связано с ней, и ничто из этого не хотелось вытаскивать обратно на свет.

Сегодняшний день с самого утра был... неправильным. Как будто город проснулся не сам по себе, а по чужой воле. Сначала туман — плотный, вязкий, какой бывает только в фильмах или в дурных снах. Потом дождь, ливший стеной, как будто небо решило вымыть что-то с земли. А потом пропажа ребёнка — событие из ряда вон, почти невозможное в этом тихом уголке штата.

И теперь ещё это.

Томпсон доел любимый вишнёвый пирог — тёплый, сладкий, с едва уловимой ноткой корицы. В этом кафе всегда пекли как дома, с душой. Но сегодня даже вкус был чужим, как будто не из его жизни.

Он быстро расплатился, кивнул официантке, которая глядела на него с тревожной вежливостью, и вышел на улицу.

Дождь уже почти закончился, осталась лишь мелкая изморось, зависшая в воздухе. Туман отступал, но нехотя, оставляя после себя запах мокрой хвои, сырой земли и чего-то едва уловимого... словно тлеющего костра — или горькой травы. Дороги вели сквозь спящий лес, чьи чёрные стволы выглядывали из серого марева, будто стражи чего-то древнего.

Майк почти подошёл к своему минивэну, когда остановился.
На столбе у обочины висела листовка — свежая, только наклеенная.
"Пропал ребёнок. Чарли Смит, 9 лет..."

Он знал это имя. Ещё утром ничего не было, значит, миссис Смит всё же не выдержала и начала расклейку. Плохо. Очень плохо. Люди начнут спрашивать, пугаться, выдумывать. А в этом городе страх имеет свойство быстро мутировать — в слухи, в вражду… в обвинения.
И хуже всего, когда страх вспоминает старое зло.

Томпсон сел за руль и резко выехал с парковки, обдав фонтаном брызг ближайший куст. Нужно срочно в участок. Он чувствовал, как всё выходит из-под контроля, ускользает — как вода сквозь пальцы. Ведя машину, он одновременно набирал номер Джона. Пошли долгие, мучительные гудки. Наконец, трубку сняли. Майк заговорил сразу:
— Съезди ка к Блэрам, проверь их, на всякий случай.

А тем временем, у ближайшего перекрёстка, возле другого столба с аналогичной листовкой уже собирались люди. Старики с клюками, мамы с колясками, подростки с капюшонами на головах. Город маленький — новости разлетаются, как птицы на испуге.

— Это тот мальчик из парикмахерской... — тихо сказала женщина лет сорока пяти, рыжеволосая, с тревогой в глазах. — Его мама водила к нам. Моя дочь часто с ним играла...

— Наверняка в лесу заблудился, — предположила её соседка, обнимая себя за плечи.

— А может... — начал один сухощавый мужчина с глубоко запавшими глазами, — может, он не сам ушёл.
Он говорил медленно, и его голос был будто бы чуть громче, чем надо.

Тут из толпы вышел другой — местный брюзга, вечно недовольный, в поношенном пальто и с глазами, полными презрения. Он поднял подбородок и громко сказал:

— Вот что бывает, когда ведьмы возвращаются.

Повисла тишина. Такая, от которой деревья словно замирают. Никто не засмеялся, никто не возразил. Лишь старый пёс у магазина глухо зарычал, подняв морду в сторону леса.