Глава 5
Иллеана Эванс.
Клянусь, я всегда знала, что когда-нибудь докачусь до этого. Серьезно.
Оказавшись наедине с десятками стеклянных бутылочек, я воровато оглянулась по сторонам. И тут же мысленно чертыхнулась. В конце концов, у меня есть полное право здесь находиться, и даже записывающие все происходящее в этой комнатке радости и блаженства камеры не являются веским поводом вести себя как воришка.
Поэтому я уверенно расправила плечи и задумалась, словно гурман, вставший перед дилеммой, что же заказать на ужин. Только выбирать мне нужно было вовсе не между цыпленком и бургером.
Рисперидон или амитриптилин? Насколько сильное замыкание произошло в моих мозгах?
Задумчиво потерев подбородок и пошевелив ртом, я схватила обе бутылочки. Махну перед сном тех пилюль, что полегче, а дальше посмотрим, как пойдет.
Собственно, да, причиной этого небольшого воровства казенных лекарств стала вчерашняя небольшая авария в моем черепе. Тот кульбит, который выписала моя психика на кухне моей матери, немало меня обеспокоил. После увлекательного путешествия в какие-то неведомые задворки моего подсознания меня колотило еще минут пять, а кровь из носа била веселым фонтанчиком немногим меньше. Слава бурбону за то, что сделал Джеймса и Шарлотту слишком невосприимчивыми к тому, что творится за пределами гостиной — иначе они бы могли наблюдать довольно любопытную картину.
Неопределимое количество времени я тряслась над раковиной, подставляя ладони шумному водопаду, что исторгал из себя кран. Я полоскала лицо в ледяной воде до тех пор, пока оно не онемело от холода, точно так же, как и руки. Смывала кровь и неконтролируемые слезы, всхлипывала и икала от рыданий, вызванных какими-то невнятными причинами...
Хотя, что уж тут скрывать, причины были вполне очевидны: фокусы моего мозга испугали меня до чертиков.
Я совершенно не понимала (да и сейчас не понимаю), какого черта произошло со мной вчера. Я понятия не имею, что за солнечный садик с персиками нарисовало мне мое воспаленное воображение, с чего вдруг мне было там так хорошо и спокойно, и что это за мальчик с содранным локтем, в конце концов, был моим «другом».
Этого никогда не было со мной и не могло быть.
И я (психолог, ха!) совершенно не понимаю, что это, черт меня дери, за неведомая хрень. Какое-то онейроидное помрачение, только... Только, черт меня подери, насколько же реалистичное и кровавое!
Может, это какое-то органическое поражение мозга? Сосудов? И ведь чертова бессонница в последнее время всегда со мной, как по заказу.
Черт. Я умру? Мне стоит обратиться к коллегам-врачам?
В такие моменты вспоминаются поговорки разряда «сапожник без сапог» и прочую чепуху. Серьезно, как лечить людей с психическими отклонениями, когда в твоей голове развернулась целая тараканья ферма?
Отчего-то ранее меня мало волновало то обстоятельство, что последние полтора года я лишь треплюсь о всякой ерунде с пациентами, совершенно забывая все то, чему научил меня колледж и университет. «Я же психолог, а не психиатр или нейрохирург! Зачем мне помнить все эти соматические штучки?»
Но теперь, когда беда случилась со мной, я ужасно жалею о том, что так и не научилась быть компетентным врачом.
Стараясь об этом не думать, я все утро читала мантру «я абсолютно здорова, я абсолютно здорова...» и настраивала себя на продуктивную работу. Сидя в своем кабинете, я перечитывала свои заметки в блокноте касательно сегодняшних пациентов и покручивала золотое колечко на своем пальце (да, я все-таки сдержала свое слово и надела его).
Первым моим собеседником на сегодня должен был стать Иствуд, и перспектива нашего общения меня не особо радовала. Собственные проблемы значительно ослабили мое желание играть в Нэнси Дрю и расследовать дело о липовой справке липового пациента. Меньше всего мне сейчас хотелось чувствовать свое бессилие против упрямого нежелания воспринимать меня всерьез и ловить на себе эти иствудовские саркастичные взгляды.
А еще, стыдно признаться, но все мои записи, сделанные во время приемов Иствуда — слово «мудак» в разных вариациях и на разных языках. А что мне еще оставалось делать? Нужно же было делать вид, что я что-то пишу в своем блокнотике, а не просто протираю стул?
Хотя, если честно, в одной его шуточке про пин-ап можно было разглядеть явную убежденность в своем гендерном превосходстве и (если очень уж постараться) раскопать какие-нибудь сексуальные девиации.
В общем, плелась я к месту встречи с моим обожаемым пациентом без особой радости.
«Я абсолютно здорова, я абсолютно здорова...»
Зато Иствуд, кажется, был сегодня вполне доволен всем сущим в этом бренном мире. Еще до того как он опустился по обратную сторону стола, я отметила, что он вроде как... и не презирает меня в этот раз? Молодой человек был расслаблен, словно ремень толстяка после плотной трапезы, и тень улыбки все не сползала с его лица.
— Добрый день, Маркус, — я выжала из себя нечто напоминающее доброжелательную гримасу. — Хорошее настроение сегодня?
— Хорошие колеса, — криво улыбнулся сидящий напротив, чуть задрав подбородок. — Зря я сомневался насчет этих ваших пилюль счастья, выплевывал их в тумбу... Не особо-то в этом вашем заведении следят за всем этим. Но я же и так в полном дерьме — разве могло стать хуже?
Оу...
Что ж, ясно.
В принципе, данное обстоятельство — повысившаяся разговорчивость Иствуда ввиду игривых пузырьков шампанского, что щекотали его череп изнутри — меня даже порадовало. Теперь, когда мой подопечный любит весь мир, он просто обязан полюбить и меня. Я ведь являюсь частью этого мира, верно? А значит, шанс на дружескую беседу значительно повысился.
— Надеюсь, вы приняли не больше одной таблетки? — все же решила я уточнить — не совсем понятно, сколько таблеток могло скопиться в тумбочке за неопределенное количество времени.
— Три. Я принял три, — Иствуд расплылся в разбойничьей улыбке — мой же профессиональный оскал сдуло с лица.
Три? Да его же сейчас парализует к чертям!
— Я в порядке, можете... снять это ваше озабоченное лицо, — мужчина со скучающим видом оперся подбородком о локоть, стоящий на столе, и сложил брови в выражении крайнего умиления.
Мне захотелось швырнуть блокнотом прямо ему в нос. Даже не знаю, какой Иствуд — мрачный и угрюмый или умиротворенный и расслабленный — раздражает меня больше.
— Что ж, я горячо надеюсь, что ваш гипоталамус не скукожится, словно изюм, Маркус, — я постаралась отнестись ко всему происходящему проще. В конце концов, я уже не смогу залезть руками ему в глотку и вытащить таблетки обратно на свет божий.
(А вот поговорить с врачом о внутривенном вводе лекарства для предотвращения будущих недоразумений я вполне могу.)
— Так, значит, вы в полном дерьме, говорите? — зацепилась я за чуть более раннюю реплику заключенного, представлявшую для меня основной интерес. Копаться в дерьме — моя работа, все-таки.
Иствуд, кажется, несколько поразился моему спуску на его лексический уровень — удивленная складочка обозначилась вдоль его лба.
— А у вас есть сомнения, доктор? — он чуть наклонил голову, все больше заваливаясь на свою ладонь и всматриваясь в мое лицо слегка прикрытыми глазами. — Я вроде как... надолго в этом отеле «Калифорния»*. Не самое радужное место, не находите? — длинные пальцы Иствуда побарабанили по его небритой щеке.
— Не могу не согласиться, — я вздернула бровь. — Но вы ведь не полагаете, что находитесь здесь беспричинно? — я покрутила кольцо на пальце — до ужаса непривычная штука так и манила себя потрогать лишний раз.
И да, наконец-то мы подъезжаем к главному вопросу недели!
— Думаю, причины есть, — взгляд Иствуда скользнул к моим рукам, уловив их движение. — У любого свершившегося факта есть свои... причины, — молодой человек чуть нахмурился и несколько раз напряженно моргнул, будто бы что-то попало ему в глаз.
— И что же насчет причин вашего нахождения здесь? — осторожно — даже мой голос стал чуть выше и тоньше — спросила я.
— Но вы ведь и без меня их знаете, — на этот раз Иствуд зажмурился уже крепче — взгляд его затуманился и потерял четкий фокус. — Я не прав? — тон его голоса чуть спустился, и хрипотца стала отчетливее.
Ох, кажется, три пилюли — все же многовато. Я бросила краткий взгляд на стоящего у решетки охранника, чтобы оценить, сможет ли кто-нибудь помочь мне совладать с последствиями передозировки.
В крайнем случае.
— Да, но мне бы хотелось услышать не что вы сделали, а почему. Причины вашего поступка, а не... Вы точно уверены, что чувствуете себя нормально? — я сжала ладони в кулаки (чтобы не сорваться на раздачу ласковых прикосновений), наблюдая за тем, как Иствуд с силой растирает свои виски.
— Я просто отлично себя чувствую, — прочистив горло, сдавленно отозвался молодой человек и, разлепив веки одного глаза, бросил напряженный взгляд куда-то в область моих рук. — Черт, ты... Ты правда веришь, что новый брак решит все твои проблемы?
Эм... Что?
— Простите? — я чуть подалась вперед: вдруг просто как-то неверно дешифровала все эти его невнятные хрипы. — Я не совсем понимаю...
— Все ты понимаешь, — спокойно ответил Иствуд, продолжая сжимать виски пальцами и кривить все лицевые мускулы, будто бы его мучает жесточайшая мигрень. — Черт меня дери, и почему я не придушил тебя, когда была возможность? Чокнутая сука.
А вот это уже было обидно, между прочим.
Пусть даже я и поняла, что полезший изо рта Иствуда бред — это мусор с самых дальних полок его черепа, к которому я не имею никакого отношения. Просто поймите: еще две минуты назад я думала, что Иствуд абсолютно вменяем и не способен на подобные штучки. Естественно, что все эти милые сожаления о несделанном я почти приняла на свой счет. И даже призадумалась на секунду «а когда это у него была возможность придушить меня?»
— О чем вы, Маркус? — моя рука дрогнула: хотелось коснуться плеча Иствуда, ведь было так очевидно, что его борьба с собственным мозгом дается ему нелегко.
Или он просто хорошо вжился в роль.
— Перестань. Произносить. Мое. Чертово. Полное. Имя, — сжав двумя пальцами переносицу, процедил молодой человек сквозь зубы.
— Хорошо... эм... Марк? — я вспомнила тот ролик с ютьюба, где мать Иствуда слезно умоляла общественность поверить в невиновность ее сына и называла его именно так. — Марк, вы... вы здесь вообще? — моя ладонь все же мягко опустилась на твердое, горячее плечо.
И это был совершенно опрометчивый и тупой жест.
Иствуд поднял на меня воспаленный, хищный взгляд — капилляры в его глазах налились кровью, создавая поистине жуткий контраст с прозрачно-голубыми радужками.
«Глаза такие... Словно налитые кровью», — непрошенным салютом вспыхнула в моей голове реплика Хью.
Уже через мгновение запястье моей дерзнувшей прикасаться к Его Озлобленности наглой ручонки было зажато в его огромной лапище. Бравый представитель службы безопасности, доселе подпиравший собой решетку, дернулся в сторону нашей небольшой с Иствудом заварушки. Однако я остановила его:
— Все... все в порядке, подождите, — сказала какая-то неадекватная, фанатичная часть меня с отключенным режимом самосохранения. Эта часть находила какой-то особый интерес в том, чтобы посмотреть, что же будет дальше, если не мешать сумасшествию Иствуда разворачиваться полномасштабно.
— В порядке? — переспросил товарищ сумасшедший ласково, будто бы и не он вовсе сейчас выворачивал мою руку под неестественным углом. — Ничего теперь не будет в гребаном «порядке». Благодаря тебе.
И на этом знаменательном моменте второе мое запястье тоже оказалось в плену у иствудовских ручищ. Сам же он не сильно, но резко дернул мои руки на себя — столешница жестоко врезалась в мой живот.
— Господи, — нечто неконтролируемое вырвалось из моего рта с резким выдохом. — Пожалуй, хватит на сегодня, — сипло буркнула я охраннику, намекая оттаскивать от меня это взбесившееся животное — мои инстинкты выживания наконец-то включились.
— «Господи»? — опять глупо передразнил Иствуд, сдавливая мои руки с невероятной жестокостью: неприятный хруст я даже могла слышать. — Неужели вы верите в бога, доктор? — вопросительно приподняв брови, мужчина всмотрелся в мои, я уверена, полные первобытного ужаса глаза. — Вы верите в бога, доктор?! — спросил он уже тверже, и я почти взвыла от той боли, что обволакивала мои запястья свинцовыми кольцами — пальцы моих рук, уже посиневшие, лихорадочно двигались и царапали предплечья слетевшего с катушек заключенного.
Да почему охранник, мать его, такой чертов сгусток киселя? Незнакомый мне дядя в форме пытался отодрать Иствуда от меня или от стола, но, кажется, оторвать Статую Свободы от фундамента будет делом более легким. Только спустя многократные тщетные попытки моего спасения охранник наконец додумался что-то гавкнуть в свою шипящую рацию.
Надеюсь, подкрепление нарисуется быстрее, чем этот гребаный псих убьет меня!
— Нет, я атеистка, — тяжело выдохнула я, поняв, что мне нужно каким-то образом поддерживать «разговор» до того момента как наряд спецназа вырвет мою несчастную тушку из рук этого психопата.
— В самом деле? — все еще сдавливая мои лучевые кости своими стальными клешнями, Иствуд поджал губы и покачал головой. — Это ведь так в твоем стиле: складывать все свои проблемы на кого-то, кто якобы очень рад их решать, — большой палец молодого человека погладил кожу моей руки почти нежно.
А уже через секунду я тихонько заскулила и почувствовала влажность в уголках глаз: казалось, еще одно небольшое усилие со стороны моего мучителя и мои запястья превратятся в мягкий фарш.
Но Иствуду словно было мало того, что мне адски больно. И он решил приправить физические истязания всякими вербальными мерзостями.
— Вы хотите знать, почему я убил свою подружку? — его лицо оказалось совсем близко и расплылось в моих глазах от этой чрезмерной близости. — Я знаю, что хотите! — колючая щека прижалась к моему уху, а горячее дыхание коснулось мочки. Крупные мурашки диким табуном пронеслись по всей поверхности тела.
Иствуд был словно весь вокруг меня; запах его кожи и волос заполнил легкие: запах сигаретного дыма, жженой кожи, перечной мяты и... какого-то горького цитруса.
(И как это ему удается не пахнуть как старая щетка для обуви в таких-то условиях проживания?)
Словом, я не могла пожаловаться на свои обонятельные ощущения. Пока к вполне приятному благоуханию чистого человеческого тела (пусть и недавно покурившего) не примешались столь знакомые медные нотки.
Через мгновение я уже не могла чувствовать ничего, кроме удушливого запаха крови.
«Откуда?.. Откуда кровь?» — лихорадочно метались мысли в моей голове.
— Я снес половину ее тупого черепа, доктор, — прохрипел Иствуд мне на ухо тем временем. — Хотел убедиться, что он не пуст, понимаете? Она была такая идиотка... — звук его дыхания шелестел в моих ушах.
В моем воображении ясно вспыхнула фотография той милой девушки из репортажа. Только теперь в ее голове была огромная дыра.
Столь яркое видение разбудило во мне до сего момента спящую злость. Я вспомнила про то оружие, возможности пользоваться которым (в отличие от рук) Иствуд не лишил меня.
Я укусила этого мудилу. Стиснула зубы на его щеке.
Этого жеста отчаяния вполне хватило, чтобы местный Чарли Мэнсон** замешкался на секунду и ослабил железную хватку вокруг моих рук. Этой секундой замешательства, в свою очередь, воспользовались наконец-то прибывшие служители порядка и санитары с целым арсеналом иголок.
Когда мы с Иствудом, наконец, расцепились, мои синие руки уже готовы были отсохнуть от недостатка кровоснабжения. Огромные фиолетовые кольца опоясали запястья.
— Я очень, мать твою, разочаруюсь в твоих умственных способностях, если ты не откажешься «лечить» меня! — раздраженно крикнул мне Иствуд прежде чем толстая игла вошла в вспухшую голубоватую вену на сгибе его локтя.
Я, потирая запястье, подняла глаза на его лицо.
Багровые пятна густой крови цвели на его щеках и подбородке, и последние неловкие капли темной жидкости скользили по потрескавшимся губам.
Я невольно коснулась своей щеки. Естественно, что я уже чертову кучу времени сижу с перепачканной чужой кровью физиономией!
Да что за неделька повышенного артериального давления и кровотечений из носа?..
***
— Господи, Леа! Ты жива? — подлетела ко мне Ханна, пока я размышляла о тщетности бытия у автоматов с кофе и разглядывала капучино в своих плохо функционирующих руках. — Я слышала... он напал на тебя? — ее воздушная ладонь опустилась на мое плечо, а глаза участливо посмотрели в мои.
— Ага. Напал, изнасиловал и съел, — мрачно буркнула я, пытаясь шевелить пальцами свободной руки — без скрипа и затруднений этого сделать мне не удавалось. — Больше слушай сердобольных медсестричек. Все в порядке, — я подняла глаза на озабоченное лицо подруги.
«Ничего теперь не будет в гребаном «порядке».
Благодаря тебе».
— И почему ты еще здесь? Гамлет ведь разрешил тебе ехать домой, — брови Ханны сложились домиком.
Действительно, а почему я еще здесь? Наверное, потому что у Гамлета нет полномочий отпускать кого бы то ни было куда бы то ни было?
Тем не менее, поездка домой, в крепкие объятия горячей ванны, и впрямь немало меня прельщала. Мне хотелось смыть с себя все запахи сегодняшнего прецедента, соскрести их со своей кожи жесткой мочалкой.
От волос и одежды до сих пор поднимался стойкий аромат крови, сигаретного дыма и — деликатной верхней ноткой композиции — горького грейпфрута. Скорее всего, мне только чудился весь этот благоухающий букет: подобные запахи не могут быть настолько въедчивы, не могут устоять против литров воды и лавандового мыла. Особенно против последнего — этот белый брусок, воняющий всеми садами Средиземноморья, является настоящим достоянием уборной для персонала центра.
Однако мои обонятельные рецепторы до сих пор умудрялись вылавливать из окружающей действительности молекулы Марка Иствуда.
Ох, какая прелесть: я даже мысленно начала называть его сокращенным именем!
Стокгольмский синдром, не иначе.
Словом, уже через полчаса моя красная машинка крутила колеса, удаляясь от лечебницы с каждым их оборотом. Держать руки на руле было не самой простой задачей: запястья до сих пор ныли и заставляли меня недовольно сопеть время от времени. Тем не менее, мои внутренности не сгорали от адской обиды или злости, что было бы логично, не будь я склонна к оправданию самых ужасных поступков кого бы то ни было. О, в этом вся я: главная заступница маньяков и психопатов.
А ведь Иствуда теперь вполне можно причислить к обеим вышеназванным категориям. Тут уже никакие мои благородные порывы оправдать его преступление лишь аффективным состоянием не сработают. Что-то с его мозгами явно не так.
Только возникает одна неувязочка: почему же Ханна настойчиво втирала мне, что нахождение Иствуда в холодных стенах коррекционного центра — умело провернутая его адвокатом афера? Того, что я увидела сегодня, вполне достаточно, чтобы сказать: «Он здесь вполне обоснованно!»
Данный вывод в корне менял ситуацию. Теперь мне необходимо пересмотреть тактику своего поведения с заключенным и переориентировать себя на серьезную работу. И нет, я даже не собираюсь прислушиваться к словам Иствуда и отказываться быть его врачом.
Может быть я бы и подумала над столь разумным предложением, однако... Последняя сегодняшняя реплика Маркуса, адресованная мне, не напоминала угрозу разряда «в следующий раз я точно закончу начатое и прикончу тебя!». В его словах мне скорее послышались какие-то зачатки опасений и (смешно подумать) заботы о том, чтобы следующая наша встреча не закончилась моим летальным исходом.
Так или иначе, мысли о произошедшем я решила отложить на другое время. Прибыв домой, я почувствовала острую нехватку релаксации и нежных, тонких запахов. Ванная, как я уже отметила выше, была просто идеальным сочетанием этих двух вещей, и я, вращая головой и хрустя всеми шейными позвонками, направила свое измотанное этим днем тело именно туда.
В обитель ароматных баночек и всяких пенящихся штук с собой я прихватила бутылку белого. И, пока ванна заполнялась горячей водой, задумчиво барабанила ногтями по темно-зеленому стеклу.
Вся моя жизнь толкает меня в объятия алкогольной зависимости, определенно.
Сначала мой мозг показывает мне веселые картинки, потом чертов Халк решает вырвать мне руки... Что дальше? Дражайшая матушка Джеймса все же пошлет наемного убийцу по мою душу?
Когда пена уже грозила выброситься за борт своего акрилового вместилища, я наконец скинула с себя одежду и опустила холодные конечности в обжигающую воду. Пар мгновенно укутал мой райский островок блаженства и завил короткие пряди у лица во влажные колечки. Я чуть отхлебнула терпкого напитка прямо из бутылки и насладилась богатым фруктовым букетом послевкусия.
Я бы умерла так: в белом облаке пара, с горящим вином в груди и туманом в голове.
Через несколько минут я разнежилась абсолютно; по размякшей коже поползли красные пятна, дыхание замедлилось и стало глубже. Я закрыла глаза...
Видимо, мой организм только и ждал этого сигнала тушить свет, чтобы перейти в спящий режим.
Не знаю, сколько времени мое сознание летало на просторах каких-то нездешних миров, однако пришла в себя я лишь когда моего плеча коснулась холодная ладонь Джеймса.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы резкими хлопками ресниц отогнать от себя сон и сфокусироваться на лице жениха. Джеймс смотрел на меня с очаровательной мягкостью в глазах и поглаживал мое влажное плечо большим пальцем.
— Привет, — хрипло произнесла я с нежной, хмельной улыбкой.
Оказывается, вода в ванне уже успела кощунственно по отношению ко мне остыть. По моим ногам пробежалась стайка колючих мурашек, и я неприятно поежилась.
— Вылезай, — ладонь Джеймса скользнула по моему затылку и шее. — Я заехал в японский ресторан за ужином, и... Хотел бы обсудить с тобой некоторые детали церемонии за бокалом вин... — молодой человек осекся на полуслове, когда его взгляд споткнулся о почти полую бутылку «Шардоне» на краю ванны. — За чашкой чая, — уголок его рта дернулся в нервной усмешке.
— Какие такие... «детали»? — осторожно ступая мокрыми ногами на пушистый коврик, я бросила на жениха вопросительный взгляд.
Терпеть не могу решать все эти жуткие вопросики разряда «какого цвета будут салфетки на праздничном столе?» и «по какой траектории должен полететь букет, чтоб уж наверняка достаться самой отчаянной?».
— Детали посадки гостей, — присевший на бортик ванны Джеймс с явным удовольствием наблюдал за процессом облачения моего влажного тела в длинный халат. — Видишь ли, мой босс и его супруга ответили на приглашение положительно, а все нормальные места уже распределены, — он улыбнулся осторожной, виноватой улыбкой — словно бы уже предвещая мою отрицательную реакцию.
Совершенно опрометчивые опасения, хочу сказать. Если честно, мне настолько плевать на это все. Но ради приличия пришлось сверкнуть своими актерскими талантами и изобразить небывалое оскорбление.
— То есть, ты хочешь «подвинуть» кого-нибудь из наших родственников или друзей, Джеймс? — затягивая пояс халата в небрежный узел, я выдержала драматичную паузу и только затем скептично вздернула бровь.
Жених взял мои травмированные руки в свои ладони, и секундное выражение боли — я уверена — скользнуло по моему лицу. Но Джеймс, кажется, принял эту гримасу за знак недовольства его желанием внести некоторые корректировки в предстоящее празднование, а не за проявление каких-либо физических неудобств.
— Я знаю, о чем ты думаешь, но это был бы отличный способ... — начал он негромко и...
И замолчал, когда опустил глаза к нашим сцепленным ладоням.
— Что это, Иллеана? — глаза его вновь живо метнулись к моим, когда он увидел два грязно-фиолетовых браслета синяков, оплетающих мои запястья.
Ну... черт ведь.
— Небольшая производственная... авария, — я чуть дернула плечом, словно говоря, что событие незначительное и внимания не стоит.
— Авария, говоришь, — Джеймс нахмурился и поджал губы.
Ох, кажется, приближается неприятная сцена.
— Знаешь, я уже устал от этого дерьма, — жених опустил мои руки и, отведя взгляд в сторону, покачал головой. — Ты словно живешь в каком-то своем радужном мирке, и я просто не представляю, как тебя оттуда вытащить.
— Что ты имеешь в виду? — я обняла себя руками: не представляла, куда бы их спрятать, чтобы синяки не мозолили наши с Джеймсом глаза.
— Я имею в виду, почему бы тебе не бросить свою чертову психушку и не превратиться в нормальную человеческую женщину? — молодой человек вскинул брови. — Приходя домой, мне хочется видеть жену, которая радуется моему приходу, горячий ужин на столе, чистоту в доме в конце концов, — Джеймс устало потер лоб, скрывая глаза за ладонью.
В первую секунду я было хотела ляпнуть нечто вроде «А понятия «нормальная женщина» и «домработница», по— твоему, тождественны?», но измотанный и разбитый вид Джеймса вынудил меня проглотить свое едкое замечание.
Я опустила ладонь — маленькие капельки на ней влажно мерцали в свете лампы — на его напряженное плечо и ласково потерла его.
— Может ли яичница с беконом на завтрашний завтрак утешить искателя простого семейного уюта? — поинтересовалась я, когда почувствовала, что напряжение молодого человека тает под моими пальцами. — М? — я коснулась губами его взъерошенных, пахнущих шампунем волос на макушке и подергала за мочку уха, словно позвонила в колокольчик. — Я даже могу убрать из сковородки осколки скорлупы... Ты ведь знаешь, какой я мастер разбивать яйца, — я провела ладонью по красивой линии подбородка жениха, и он улыбнулся: тоже вспомнил ту давнюю историю с участием меня, кассеты с яйцами и огромного пса его сестры-близняшки. Это прелестное животное решило проверить закон гравитации на примере падающей Иллеаны Эванс, знаете ли.
— Завтрак будет только завтра, — наконец перестал Джеймс играть в обиженного непутевой невестой и сцепил ладони на моей пояснице, тем самым заключив меня в кольцо своих рук. — А чем порадуешь сегодняшним вечером? — симпатичная ямка обозначилась у его уголка рта, когда он улыбнулся.
— Ох, была у меня тут пара идей, — подарила я жениху ответную улыбку: совершенно неприличную, но многообещающую.
* Отсылка к песне Eagles — Hotel California, в которой повествуется о гостинице, «которую нельзя покинуть». Одно из толкований песни гласит, что иносказательно описывается тюрьма или психбольница.
** Чарли Мэнсон — американский маньяк.