Ковен озера Шамплейн

Я сидела, как на иголках. Сложно было вести себя иначе, зная, что скоро встретишься с настоящим изувеченным трупом, пускай он и был далеко не первым в моей жизни. Внезапно я нашла разгадку привычке Коула теребить в руках бронзовое зеркало: эти компульсии помогали обуздать ошалевший рассудок. Потакаю неврозу, я и сама стучала ноготками по жемчужным бусам, пересчитывая – раз, два, три, четыре... Белая, белая, еще белая. Раз, два, три...

До заката было еще далеко, но с озера уже дул влажный прохладный ветер, неся за собой пожелтевшие листья. На улице кипела жизнь: мопеды неслись на обгон, горожане меланхолично пили кофе под брызгами фонтанов, а дорогу перебегали заспанные студенты, подрезая машины наперекор красному светофору. В толпе то и дело мелькали яркие значки с символикой клёна.

– Штат Вермонт – основной поставщик кленового сиропа, – поведал Коул, проследив за моим взглядом. – Блинчики с ним – это даже лучше яблочного пирога! Ты обязана попробовать. Их у нас готовят на каждом углу, но лучшие панкейки всё же у...

– Коул, – не выдержала я, массируя пальцами виски. – Мы только что объелись паприкаша, а уже мчимся на кровавое место преступления, где меня, вероятно, стошнит минимум раза два. Последнее, о чем я хочу сейчас думать, так это о еде.

Гастингс понимающе замолчал, а уже спустя десять минут припарковался у многоэтажного здания из красного кирпича, будто сошедшего со страниц викторианского романа: остроконечные шпили и угловатая бордовая крыша. Выпрыгнув из машины, я задрала голову к золотой табличке над входом, гласящей «Женское общежитие университета Вермонта».

Замерев, я вопросительно оглянулась на Коула, застегивающего на поясе кобуру, вытащенную из багажника.

– Только не говори, что убили чью-то соседку-оторву, – взмолилась я. – Это же клише всех фильмов ужасов!

– И мы в главных ролях, – подхватил Коул, и если дома выражение его лица оттаивало, пропуская хоть какие-то оттенки эмоциональной палитры, то сейчас же он вновь сделался непроницаемым и отчужденным, сосредоточившись на работе. – В основном все жертвы – молодые люди в возрасте до двадцати лет. Лишь одно исключение пришлось на сорокалетнего работника банка с женой и двумя детьми. Другие – подростки или, того хуже, дети, – мрачно добавил Коул.

Я сглотнула, припоминая список имён из его блокнота. Мои ладони, спрятанные в карманы штанов, покрылись испариной.

Мы переглянулись у массивных дверей, и я охотно пропустила Гастингса вперед. Внутри был светлый, просторный коридор, совсем не вписывающийся в наружную архитектуру и оттого похожий на параллельное измерение. Вверх уходила винтовая лестница, ведущая к спальням, расположенным на пяти этажах. Между спицами хрустальной люстры грациозно порхали бабочки, как ленты бирюзового атласа. Я нахмурилась, созерцая полёт тропических морфо Пелеида, которым здесь было не место.

– Кажется, кто-то из студентов прибыл по обмену с Эквадора, – шутливо заметила я и кивнула Коулу вверх, невольно вспоминая, как однажды в нашем домашнем инсектарии одна из таких бабочек опустилась маленькой Эмме на нос и просидела там больше часа.

Нехотя отведя взгляд от прекрасного, я вдохнула в себя пыльный, но чистый воздух, запасаясь им перед тем, как вдохнуть нечто отвратительное и едкое, что выучила уже наизусть.

Смрад запекшейся крови и разложения.

– Скажи, если заметишь еще что-нибудь необычное, – тихо сказал Коул, перескакивая ступеньки, из-за чего я едва поспевала за ним, спотыкаясь. –

– Само моё присутствие в женском общежитии уже необычно, – хмыкнула я, озираясь по сторонам. – Я бы сказала даже противоестественно.

– Чего так? Никогда не хотелось связать свою жизнь с наукой? – поддел меня Коул.

– Когда ты владеешь магией, всякая наука тут же обесценивается на ее фоне, – усмехнулась я и, немного подумав, пожала плечами: – К тому же, если бы я и решила поступать куда-нибудь, то моя семья точно бы не позволила жить мне в таких условиях.

– Ты крадёшь деньги на пропитание, но сама происходишь из королевского рода? Что-то тут не вяжется.

– В моей жизни многое не вяжется, – вздохнула я и, когда мое дыхание окончательно сбилось, мы наконец-то поднялись на нужный этаж.

Бархатные торшеры, расставленные по углам, отбрасывали причудливые тени на деревянные панели и двери комнат. Левое крыло, куда завернул Коул, было перекрыто: он остановился перед желтой лентой и, раскрыв полицейский значок дежурному, кивнул на меня. Нас тут же пропустили. Ступая за черту, отделяющую мир убийц от мира беспечных зевак, я оглянулась на правое крыло. Пустое, оно хранило безмолвие, и ни один любопытный студент не высовывался оттуда. Всё общежитие будто вымерло. Напуганные до полусмерти в первый же день начала учебного года, студенты наверняка разбежались, заливая стресс чаем с бергамотом в кафетерии кампуса.

– Хочу предупредить, – шепнул Коул мне на ухо, пока мы шли по бесконечному коридору, где громко переговаривались полицейские, делая заметки в планшете: – Сэм на редкость гнусный тип.

– А?

Я не успела дождаться объяснения, как из опечатанной комнаты нам на встречу вылетел жилистый мужчина порядком старше Коула и побитого, злобного вида. Окинув нас обоих презрительным взглядом, он сложил руки на груди.

– Хорошо развлёкся, Гастингс, пока мы здесь все пахали сверхурочно?

– Я брал официальный отгул, – парировал Коул приглушенно, а затем и вовсе проскулил: – По СМС.

Сэм свел вместе широкие брови, – такие же рыжие, как его короткие волосы, – и посмотрел на меня. Взгляд болотных глаз с вкраплениями темного янтаря будто был слит из свинца: меня пригвоздило к полу. Сэм молчал, источая ненависть всем своим видом.

– Ты притащил с собой гражданскую? Что, твоя подружка? – грубо усмехнулся он. – А мы-то всем отделом ставки делали, голубой ты или нет. Это не место для свиданий, болван!

– Она нужна для расследования, – парировал Коул и придумал мне легенду быстрее, чем я успела отлепить язык от нёба: – Талантливый криминалист из Нового Орлеана. Я ездил именно за ней. Личное поручение шефа.

– Криминалистику нынче в старшей школе проходят? – насмешливо прищурился Сэм. – Ей на вид лет семнадцать.

– Я просто молодо выгляжу. А еще я красивая. Присмотритесь, – вырвалось у меня, а затем я сделала все, что было в моих силах: подмигнула Сэму и нагло отодвинула его в сторону. – Вы, кстати, тоже.

Мужчина, вопреки своей враждебности, вдруг зарделся и отступил, замычав нам вслед что-то нечленораздельное.

– И впрямь гнусный, – буркнула я, боясь оглянуться.

– А ты можешь быть душкой, когда захочешь, - присвистнул Коул. - Не думал, что Сэм из тех, с кем такое прокатывает.

– Сама в шоке, – призналась я. – Похоже, очаровывать мужчин – это и впрямь врожденный бонус каждой ведьмы. Не зря на протяжении веков именно женщины вызывались стелить нам солому в костер.

Мы вошли в комнату, и Коул осмотрительно прикрыл за нами дверь, чтобы скрыть от бригады копов снаружи мое позеленевшее лицо. Его рука легла мне на плечо, и этот жест не произвёл бы такого фурора, если бы я давно не усекла, что прикосновения – табу для синдрома Аспергера. Однако его ладонь, теплая и тяжелая, не спешила исчезать. Внутренний дискомфорт Коула выдавали лишь его дрожащие губы, но, пристально обводя взглядом комнату, он старался не думать об этом и терпел ради меня.

– Её зовут Харпер Стоун, – сказал он. – Факультет современного искусства. Ей исполнился двадцать один год позавчера.

Всего лишь еще одна заметка в блокноте Коула, но целое зверство, каких я не видела со времен своего пятнадцатилетия, когда, проснувшись и спустившись вниз, застала всю свою семью растерзанной по частям. И, пускай такое не забывается, но и не закаляет тоже. Сейчас я ужаснулась не меньше, чем в тот роковой день. Я даже попыталась отшатнуться назад, но рука Коула на моём плече не дала мне этого сделать.

Мы оба смотрели на мертвую девушку. С оливковой кожей и пурпурными волосами, она лежала на своей постели полностью обнаженной. Руки, покрытые запекшимися шрамами, были скрещены на животе. А с подушки на нас смотрели две зияющие черные дыры вместо глаз – смерть, которую убийца живописно обыграл в блаженный сон. Спящая красавица, которая уже никогда не очнётся.

Коул вдохнул воздух ртом, проглотив желание что-то сказать вместе с запахом, которым в комнате пропитался каждый сантиметр. Я почуяла смрад еще возле желтой ленты в начале крыла. По мере приближения к спальне он делался плотнее и кислее. Сладковатая нотка гнили, сдобренная ароматом дешёвых духов, которыми был заставлен туалетный столик – гремучая смесь, от которой мой желудок подпрыгнул к горлу.

Пальцы Коула надавили сильнее.

– Дыши через рот, – посоветовал он. – Я открою окно.

Он отодвинул шторы, проливая свет на две кровати, стоящие поодаль друг от друга, и арабский ковер из бисера. Ступая на него, я восхитилась насыщенным темно-красным цветом, а спустя миг отскочила в сторону, осознав, что лепестки роз на нем – это вовсе не цветочный узор. Это пятна крови, скрывшие настоящий цвет ковра под собой. Кровь здесь была повсюду.

– Может, съездить за твоим рюкзаком? – осторожно предложил Коул. – За картами Таро. Тогда в кафе они ответили на мои вопросы...

– Ты хочешь, чтобы я погадала трупу? И серьезно думаешь, я позволю тебе уйти и оставить меня с ним наедине?!

Коул сконфузился в ответ на это уместное замечание и, достав ультрафиолетовый фонарик и свой блокнот, принялся обходить комнату вдоль плинтусов. Я же постаралась собраться с мыслями, как бы упрямо они не разбегались от этого зрелища. Плечо неприятно щемило: мне вдруг захотелось, чтобы Коул вернул на него свою руку. Подойдя ближе к кровати, я чуть-чуть наклонилась.

– Тот же почерк, – раздался голос Коула за моей спиной. Он принялся зачитывать вслух с телефона отчет криминалистов, что побывали здесь до нас: – «Отсутствие первых фаланг пальцев, глазных яблок, языка. Орудие убийства не обнаружено. Чёрный жемчуг из глазниц изъят для дальнейшей экспертизы». Присмотрись к знакам, Одри. Говори всё, что узнаешь, даже если не уверена наверняка.

Я кивнула, сглатывая слюну каждые три секунды, чтобы раз за разом отправлять съеденный паприкаш обратно в пищевод. Дыша короткими урывками и ртом, как велел Коул, я присмотрелась.

– Телу уже два дня. Его обнаружил курьер цветов. Харпер вернулась в общежитие раньше всех, – продолжил рассказывать Коул на фоне. – За две недели до занятий. Отличница... Хотела провести побольше времени с друзьями, живущими в Бёрлингтоне. Сама она из Торонто. На этаже никого не было, когда её убивали. Мы всех опросили, никто ничего не слышал. Соседка Харпер всё еще в Бостоне, и, полагаю, теперь она точно там и останется.

Треугольник над острыми косточками таза. Еще один треугольник – с линией, горизонтально пересекающей его пополам. И еще два аналогичных, только перевернутых. Фигуры, начерченные лезвием от паха девушки до самого пупка.

– Это пятое убийство, Одри. Второе за прошедший месяц. Я должен это остановить... Пожалуйста, помоги мне.

Я стараюсь, Коул. Я так сильно стараюсь!

Но всё, чем обернулось моё старание – это привкусом желчи во рту и неконтролируемой рвотой. Я едва успела добежать до раскрытого окна. Его шершавые пальцы неуверенно придержали мои волосы у виска, что ещё ныл после встречи с Джулианом.

– Сказал же, дыши через рот, – по-учительски заворчал Коул, и я сердито стукнула его по груди. – Мы можем уйти, если хочешь. Но я был бы благодарен, если бы ты попробовала снова и...

– Элементы.

– Что?

– У неё, твою мать, символы четырех стихий на животе! Элементы: огонь, воздух, вода и земля. Это что, правда настолько сложно?!

Кровавые узоры мигали перед глазами кошмарным видением, от которого я не могла теперь отделаться, даже крепко зажмурив глаза. Приведя себя в чувства и отдышавшись, я обернулась на Коула, чей длинный силуэт перекрывал вид на хаос, царящий в спальне.

Открыв блокнот, он сделал пометки.

– Ещё?

Я обтёрла лицо рукавом и вернулась к кровати. На этот раз мне удалось рассмотреть тело Харпер подольше, нежели жалкие десять секунд. Вдоль ее рук тянулись зигзаги, а вокруг округлых грудей плясали целые письмена – неизвестный мне язык, отдаленно напоминающий шумерский.

– Не знаю, – сдалась я. – Больше ничего не узнаю. Разве что, может быть, вот это, – Я указала пальцем на полукруг, очерчивающий ее коленную чашечку. – Чем-то похожим ведьмы помечают новорожденных детей, чтобы защитить их от фейри, что по легендам крадут из колыбелей младенцев. Но, если я и права, то выходит бессмыслица... Этот знак – рождение, а не смерть. Приход нового.

Коул хмурился, но записывал – сама не знаю, что дельного он мог подчерпнуть из моей бессвязной болтовни. Я склонила голову к плечу, меняя угол обзора. Пышное облако выпустило из плена солнце, и его луч упал прямиком на компьютерный стол, заваленный тетрадями и грязными чайными кружками. Между ними стояла глиняная вазочка, расписанная вручную, откуда торчали семь белых бутонов, тянущихся к окнам.

Я шагнула к шкафам и, подвинув стопку учебников по экспрессионизму, поддела ногтями глянцевую листовку.

– «Дикие кошки», – прочла я над изображением футбольной команды с датой прошлого матча. – Похоже, у Харпер был парень из студенческой сборной.

– С чего ты взяла?

– Кто-то же отправлял ей букеты, – сказала я, указав на другую высокую вазу из хрусталя.

А рядом с ней, прямо на подоконнике, лежал третий неприбранный букет. Очевидно, тот самый, с которым к Харпер приехал курьер, прежде чем застать ее мертвой и кинуть цветы наотмашь.

Все композиции были составлены с колоритом: лиловые астры с пионами и белые лилии с веточками вербены. Атмосфера леденящего ужаса, поглотившая спальню после убийства, задушила их красоту. Проиграв ошметками плоти на ковре и изуродованному трупу, цветы стали совсем непримечательной деталью, и я внезапно подумала о том, что и сама чудом заметила их.

Я по очереди обвела взглядом каждый из цветков.

– Раз, два, три... Целых три букета!

Все они выглядели свежими, будто сорванные накануне. Ненатуральные в своей чрезмерной естественности, роскошные, цветущие... Я ошиблась: трупную гниль перебивали вовсе не дешевые духи– то был запах роз, орхидей и гладиолусов, притаившихся вокруг.

Я подошла к вазе, из которой выглядывала сапфировая обертка, и развернула подарочную открытку. Она, с аккуратным почерком и мужской подписью, приветствовала Харпер в Бёрлингтоне после летних каникул. Следующий букет, составленный из хризантем и розовых бусин, подписан не был, но был помят, как если бы Харпер привезла его в машине после свидания. Третий же, доставленный сегодня, был украшен целым письмом. Та же мужская подпись и поздравления с днем рождения, которое он не смог застать лично из-за отца, приболевшего и живущего в Техасе.

– Похоже, она пользовалась популярностью, – озадаченно предположил Коул, пристально следя за мной.

– Все букеты от одного адресата, – покачала головой я. – Майкл Фишер... Он ведь не мог подарить все букеты сразу, верно?

– К чему ты клонишь?

– Все цветы свежие, будто их срезали только утром, хотя лишь один букет из трех был доставлен сегодня.

– Уверен, в Бёрлингтоне не все так плачевно с качеством цветов, – пожал Коул плечами. – Может, Харпер опрыскивала их удобрениями...

Я недоверчиво нахмурилась и задумчиво погладила пальцами белоснежные лепестки.

– Ты хоть одни живые цветы видел, которые бы не подавали никаких признаков увядания, простояв две недели? – спросила я, развернув перед лицом Коула первую открытку. – Прочти. Этот букет Харпер подарили в первый день, как она прилетела из Торонто. Должно быть что-то ещё... – И, игнорируя замешательство Коула, я быстро обошла его и стала рыскать по остальным частям комнаты.

«Мама! Все игрушки Джулиана обросли ромашками, это тоже нормально?».

Я взялась за ручки платяного шкафа и потянула их на себя, открывая. Несколько коротких платьев, стопки футболок, полочки с бельём и носками... Ничего примечательного, кроме одного: ворохи змей, кишащие под сложенной одеждой и посыпавшиеся на меня с верхних полок, как град.

Я с визгом отпрыгнула, врезаясь в Коула.

«Рэйчел, помоги! Под моей кроватью змеи! Рэйчел!».

– Что у вас здесь? – крикнул Сэм, врываясь в комнату.

Такого отборного мата мне, пожалуй, не приходилось слышать даже в Детройте.

– Вот же дрянь, – фыркнул Сэм, стряхивая со своего ботинка одну из подползших змей. – Мало того, что все здесь кишит пауками, так теперь еще и змеи! Это общежитие точно не проклято? – Плюясь, Сэм снова выругался и попятился назад к двери. – Эй, Гастингс! Может, проверим на тебе, ядовиты ли они? Возьми их на ручки.

Коул закатил глаза и выставил локоть, не давая мне приблизиться к расползающемуся вороху. Ничуть не боясь, он только брезгливо морщился, а затем попытался заботливо оттащить меня подальше за рукав свитера, когда я нагнулась.

– Это ужи, – вздохнула я, вытянув из вазы толстый стебель и отбросив им змею обратно в шкаф. – Их здесь штук десять.

– Я вызову службу, – буркнул Сэм, выходя в коридор, и Коул осторожно переступил шипящий клубок, туго переплетенный между собой.

– Я люблю животных, – сказал он. – Но змей как-то не очень.

Я посмотрела вслед Сэму и выпрямилась, возвращая стебель в вазу.

– Твой напарник упомянул, что здесь водится много пауков...

– Их тоже не люблю. Лучше бы здесь было много кошек.

Тонкие, как пергамент, крылышки бабочек с лазурными прожилками, порхающих под потолком. Неувядающие цветы, чувствующие себя в душной и темной комнате лучше, чем в руках самого опытного садовника. Пауки, облюбовавшие стены. Змеи, тянущиеся сюда, как в урожайный край.

– Знамения, – поняла я вдруг. – Харпер ведьма.

Коул едва не выронил свой блокнот, а спустя мгновение заменил его зеркальцем. Извернувшись так, чтобы видеть в отражении тело Харпер, он сузил глаза.

– Нет, – решительно опроверг Коул. – Смерть не лишает существ их истинной сути. Я бы увидел...

– Тебе нечего видеть, – сказала я. – Потому что ее магия не успела созреть. Харпер нельзя считать полноценной ведьмой. Каждая из нас переживает своеобразный «переходный возраст», только вместо прыщей мы притягиваем насекомых, животных или растения. Я не раз просыпалась в гусеницах, когда мне было семь. Бр-р!

– Харпер... Как? – Коул поперхнулся. – Ты разве не говорила, что ведьмой нужно родиться?

– Ну, обычно да, – принялась объяснять я. – В норме магия не переходит к смертным, но если колдовство вымирает – оно регенерирует и помещает себя в тело, имеющее склонность или интерес к магии. Вот, почему Инквизиция так и не изжила нас окончательно. Охота на ведьм была обречена на провал изначально: наша популяция саморегулируется и восстанавливается, сколько бы ведьм ты не истребил. Если численность стремительно падает, и наследственных ведьм не остаётся, то магия переходит к тем, кто начнёт ведьмовской род сначала. Это круговорот. Магия вечна. Харпер – одна из тех, кто впитал ее в себя после кого-то.

– Очевидно, это плохие новости для тебя, – пробормотал Коул, окончательно сбитый столку, судя по тому, как он непрерывно клацал своим зеркальцем. – Ведьмы вымирают?

Я затихла и посмотрела в окно, откуда виднелось неприступное серо-голубое озеро.

– Ты когда-нибудь слышал про ковен Шамплейн? – шёпотом спросила я и, не дожидаясь ответа, который и так был мне известен, продолжила: – То вымерший ковен. Они жили недалеко отсюда. Ведьм там полегло много – большая потеря для магии. Похоже, её излишки перекинулись на Бёрлингтон... Наверняка предыдущие жертвы тоже были ведьмами.

Я посмотрела на Коула и попыталась выдать горький оскал за улыбку.

– Поздравляю, детектив, вы сдвинули дело с мертвой точки. Эти убийства совершает кто-то, кто видит этот мир таким же, как и мы с вами – настоящим.

Тишина в комнате трещала, как змеи, которые забились под шкаф. Коул молча взирал на свое карманное зеркальце и блокнот, а я – на тело Харпер. Порезы в причудливых магических формах, которые уже никогда не затянутся... Багровая корка, засохшая вокруг полуоткрытого рта. Откровенная нагота с женственными формами, которые еще недавно можно было бы назвать прелестными, как и саму девушку. Ее рвение к прекрасному обернулось ведьмовством, о котором она, вероятно, даже не подозревала, как не подозревала и о том, что за магию тебя могут так зверски казнить. Или же то не казнь, а банальное сумасшествие? Ритуал? Я все глядела на нее и глядела, силясь понять, но что-то ускользало, как одна из тех змей.

Что с тобой сделали, Харпер, и зачем?

Порог комнаты заскрипел, и Коул быстро спрятал блокнот за пазуху.

– Как дела, орлеанская штучка? – спросил у меня Сэм, выпятив колесом мускулистую грудь в темно-сером джемпере. – Мы тут, к слову, тоже не пальцем деланы, но мне даже интересно послушать твой гениальный отчет, – Сэм состроил гримасу. – Удиви меня. Что выяснила?

Я нахмурилась и, мобилизовав все свое театральное мастерство, тепло улыбнулась в ответ Сэму, только и жаждущему ответного выпада.

В узкой полосе зеркала над комодом предостерегающе покачал головой Коул, но я только сказала:

– Вот когда я отправлю отчет твоему шефу, тогда и будете удивляться вместе. А сегодня давай сохраним интригу, красавчик.

Коул за моим плечом кашлянул, и Сэм перевел на него взгляд. Я вдруг заметила, насколько сильно Сэм уступает ему в росте. Впрочем, как и любой другой человек: чтобы войти в спальню Харпер, Коулу даже пришлось пригнуться.

– Надеюсь, не забыл перерисовать в блокнот свои мифические рисунки, шизик? Мы с ребятами всё еще подумываем над тем, чтобы подать жалобу на нашего штатного психиатра. Плохо он тебя тестирует, – Сэм вышел за порог и махнул рукой, крикнув в коридор: – Эй, парни, можете уносить! Наш бравый детектив закончил.

За сутки нашего общения Коул Гастингс успел стать для меня эталоном спокойствия и самоконтроля, но даже у него от регулярных издевок Сэма клацнула челюсть. Он насупился, и, приблизившись, тихо пояснил:

– После первого убийства я случайно проболтался Сэму, что было бы неплохо сфотографировать знаки на телах жертвы и отправить их на экспертизу... Откуда мне было знать, что они зачарованы, и их вижу только я один? С тех пор несколько человек перестали со мной обедать.

– Не велика потеря, – приободрила Коула я, глядя Сэму вслед. – Теперь тебе есть, с кем обедать. Если ты, конечно, согласен эти обеды оплачивать.

Я расценила мычание Коула, как согласие, а затем отошла в сторону, пропуская вперед двух крепких мужчин в спецовках и плотных резиновых перчатках, защищающих кожу от трупного яда, который был опасен и зачастую даже смертелен. Один из служащих схватил Харпер за тощие лодыжки, и я поморщилась, сочувствуя их неблагодарной работе.

Раздался вопль: один из мужчин отдернул покрывало, свернутое в ногах Харпер, и тем самым потревожил упитанную змею, дремлющую под ее босыми ступнями. То был уже не обыкновенный уж, а клыкастая гадюка, которую я распознала так же молниеносно, как и сыплющий проклятиями мужчина. Отскочив назад, он уронил приподнятое тело обратно. Харпер нечаянно скатилась с края постели и, стянув следом за собой простынь, увешанную пауками, упала на пол.

Ее тело распласталось в моих ногах и перевернулось, пряча лицо, грудь и бедра в арабском ковре, но открывая взору поясницу, лопатки и спину. Вдоль них, до самой шеи под ядерно-розовыми волосами, тянулся огромный круг. Выструганный на плоти так глубоко, что в надрезах просвечивались костлявые позвонки, он всё еще кровоточил, что было физически невозможно.

«Половины должны быть одинаковыми, потому что олицетворяют нас с тобой. Мы такие же одинаковые и неотделимые, верно?».

Ацтекское солнце, увитое зигзагообразными лучами и разделенное на две равные половины – татуировка, которую нарисовал для нас Джулиан, теперь красовалась на мертвой девушке, как еще одна ритуальная метка.

Работа, посвященная мне.

– Одри? Одри! Тебе плохо?

В чувства меня привел голос Коул, неподдельно тревожный и мягкий. Он потряс меня за плечи, но очнулась я лишь тогда, когда двое мужчин отделались от гадюки с помощью метлы и, прикрыв Харпер белой простыней, вынесли её из комнаты вместе с ацтекским солнцем, появление которого будто вывернуло мою душу наизнанку.

– Ты узнала символ? – догадался Коул, и его загоревшиеся воодушевлением лицо полностью закрыло мне обзор. – Одри, узнала или нет?! Это солнце изображено на каждой из жертв... Из него всегда сочится кровь, даже если трупам уже неделя. Оно знакомо тебе?

– Понятия не имею, что это такое, – отчеканила я не своим голосом, больше напоминающим треск стекла. – Отвези меня домой.

Коул выпрямился, поджав губы.

– Не могу. Мне нужно поехать в участок, переговорить с боссом и...

– Тогда я сама доеду. Эй, Сэм, подбросишь меня?

Моя просьба поставила его в такой же тупик, в какой меня поставило увиденное. Сэм, занятый разбором документов на планшете, вздернул подбородок и фыркнул.

– С какого перепугу?

– Он подбросит, – согласился за него Коул, бросив на Сэма красноречивый взгляд, и снова повернулся ко мне. Его ладонь опустилась мне на плечо, снова пытаясь умалить мой страх, как он уже это делал. Но в этот раз у него не вышло. – Вот ключи от квартиры. Может, в дороге еще что-нибудь вспомнишь. Ты точно в норме? Наверно, это была плохая идея – тащить тебя сюда в первый же день, без подготовки...

– Увидимся вечером, – перебила я, не дослушав, и сжала в заледеневшей ладони металлические ключи с такой же ракушкой, как и на ключах от джипа. Быстро минув Сэма, я пронеслась по коридору, едва не порвав желтую ленту. Ноги дрожали и подгибались, будто пластилиновые.

Вот, зачем я здесь. Бёрлингтон и я... Убийства – моя вина?

Я не заметила, как именно оказалась на улице, а спустя пару секунд – в серебристом Форде, явно видавшим и лучшие времена. Запах, стоящий в машине, соответствовал склочному характеру ее владельца - солодовый парфюм, ирландский кофе с бурбоном и табак. Сделав на ходу пару затяжек и раздавив тлеющий окурок ботинком, Сэм уселся за руль и окинул меня многозначительным взглядом. Не говоря друг другу ни слова, мы выехали с территории университета. Я отвернулась, не в силах выносить вид отдаляющегося общежития из бордового кирпича, которое так быстро поставило точку в еще одном моём путешествии.

Я не хочу этого.

– Ты ведь никакой не криминалист, да?

Я повернула голову, устало глядя на Сэма. Достав из бардачка пачку сигарет и закурив еще одну, он приоткрыл окно и выпустил изо рта облако дыма.

– Ты хоть из Нового Орлеана?

Я не ответила, да это было и не нужно: у Сэма была поистине детективная чуйка. Он уже верил в свою правоту, и переспорить его мне бы не удалось. Я только глубоко вздохнула и прислонилась лбом к дверце, чувствуя жар – вернувшаяся простуда или сильнейший стресс? Не различить.

Не включая радио, Сэм наслаждался звуками оживленных улиц, впуская внутрь аромат уличных хот-догов и овощей с центрального рынка. Я бросила взгляд на руль, поверх которого лежали его руки. Даже манера вождения, быстрая и шальная, выдавала своенравность Сэма. Озлобленный и напористый, шероховатый, как его ладони, покрытые мозолями от тренировок. Прямые солнечные лучи, которые не пропускали шторы в спальне Харпер, теперь же позволяли мне рассмотреть его во всей красе. На лице значилась пара отметин: тонкий шрам пересекал губу, а другой – лоб. Интересно, сколько раз этому парню расшибали лицо только за то, что он не в состоянии держать язык за зубами? Небольшая горбинка на его переносице подсказывала мне, что драки у Сэма были в качестве хобби. Впрочем, судя по сбитым костяшкам пальцев, Сэм «огребал» так же часто, как «огребали» и от него. Каноничный плохой-коп в кожаной куртке, кроссовках и старых джинсах с наплечной кобурой, откуда вместе с пистолетом Глок выглядывал значок лейтенанта полиции.

Это было бы сексуально, если бы так сильно не выводило из себя.

– Почему вы с Коулом не ладите? – спросила я, чтобы скоротать те десять минут, что оставалось ехать до дома, и чтобы отвлечься от свербящего ужаса.

Сэм поскреб пальцами многодневную щетину.

– А почему мы должны ладить?

– Вы напарники.

– Это приказ начальства. Будь моя воля, я бы работал один.

– Почему?

– Потому что большинство людей – говнюки, от которых лучше держаться подальше, мисс-почемучка, – огрызнулся он, но не так сердито, как пытался.

Я даже почти улыбнулась.

– Давно Коул работает у вас?

– Почти пять лет. Как выпустился из академии, так сразу же перевелся сюда из Северной Каролины. Он что, сам тебе ничего не рассказывает? Странно встречаться с парнем и ничего не знать о нем, доканывая вопросами левых людей, не находишь?

– Мы с Коулом просто друзья, – ответила я и отвернулась раньше, чем мне бы не повезло заметить пролегшую на лице Сэма тень любопытства и... Симпатии?

Я скривилась от одной лишь мысли об этом.

– Значит, он всё-таки голубой, – усмехнулся Сэм, выворачивая руль вправо. – Знаешь, мне плевать, что ты забыла на месте преступления и откуда появилась здесь, в Бёрлингтоне. Главное, не мешайся под ногами, идет? Если Коул считает, что ты можешь нам как-то помочь... Что же, я, конечно, атеист, но от чудес Господних бы не отказался. Лишь бы это дерьмо, наконец, закончилось.

Шины заскрипели, и машина остановилась у знакомого подъезда. Сэм повёл бровью, явно не в силах дождаться, когда выпинает меня на обочину. Я отстегнула ремень безопасности и замялась.

– Подожди пять минут.

– Что? – Сэм разразился гомерическим хохотом. – Я тебе не таксист, куколка! Уговор был подбросить тебя до дома Коула, а не проводить экскурсию по достопримечательностям.

– Мне нужно просто забрать свои вещи, а потом... Я возвращаюсь обратно в Новый Орлеан. Тут совсем недалеко...

– До Нового Орлеана-то?!

– Нет, до Шелберна. Мне надо заскочить сначала туда... По работе.

– Автобусный проездной тебе в руки, – отмахнулся от меня он. – Я никуда не...

– Прошу тебя, Сэм! – И, вылетая наружу, я громко воскликнула, не оглядываясь: – Я быстро, обещаю!

Рассчитывать на то, что, вернувшись, я застану серебристый Форд на месте, было глупо, но что-то интуитивно-женское подсказывало мне, что Сэм никуда не уедет. Саркастичный грубиян, он ничуть не располагал к себе, но даже некультурная брань, донесшаяся мне в спину, не отбила у меня уверенности, что пять минут в запасе у меня все-таки было.

Трясущимися руками открыв дверь в квартиру, я влетела внутрь, едва не сшибя приветливо мурлыкающего Штруделя. Трепля его по холке, я принялась вспоминать, что и откуда мне надо забрать. Это действительно заняло пять минут: мокрые вещи, вытащенные слипшимся комом прямо из стиральной машины; пара снеков в дорогу, вода, моя скрипка и самое главное...

Прости меня, Коул. Прости, прости, прости!

Я вытряхнула из его джинсов двести долларов, а в шкафу рядом с детскими фотографиями нашла еще пятьдесят. Этого было мало, но лучше, чем ничего. Я сгребла все подчистую, беспощадно и бесстыдно.

Задержавшись у неприбранного обеденного стола, я все-таки вывернула кожаный мешочек с костяными рунами.

– Следующий город, – приказала я им. – Срочно!

Руны посыпались одна за другой. Опасаясь увидеть в сложившейся вязи Бёрлингтон, я думала, что ответа хуже выдать они уже не могут, но ошибалась.

Гораздо хуже – это не видеть названия ни одного города вовсе.

«Коул Гастингс».

– Что?.. Нет! Это совсем не смешно!

Я смахнула руны на пол, но они ничуть не изменили своего значения, упав тем же строем.

– Коул Гастингс... – повторила я эхом и затрясла головой. – Я схожу с ума? Вы не... Я не могу остаться с ним! Это солнце... Это Джулиан! Я не хочу больше находиться здесь, слышите?!

«Коул Гастингс».

Коул, Коул, Коул...

Пиная кубики носком сапог, пытаясь добиться от них чего-то другого, я задыхалась от подступающей истерики, пока одна из вновь отброшенных костей вдруг не прилетела мне в лоб.

– Ауч!

Зажмурившись, я потерла ушибленное место и увидела, как кубики, всколыхнувшись, разлетелись в разные стороны, застревая под ножками стульев, ковром и лежанкой Штруделя. Я ползала по полу еще несколько минут, собирая их обратно в кучу, чтобы подкинуть в последний раз и вдруг обнаружить, что моя настырность лишила руны их силы.

Рассыпавшись на кухонном столе, они больше не складывались ни в одну внятную вязь – просто набор букв, не имеющий смысла.

– Чудесно, – буркнула я себе под нос, завязывая мешочек и возвращая в рюкзак. – Я сломала фамильные кости. Ну и черт с вами! Разберусь по дороге. Сама!

Трусиха. Лгунья. Предательница. Смириться с клеймом воровки – дело несложное, но растаптывать чувства того, кто впервые за столько лет дал мне надежду и крышу над головой – жестоко даже для меня. Я не настолько плохой человек... Но мелькающие за окнами Форда пейзажи полей, все больше удаляющие меня от Бёрлингтона, убеждали в обратном.

Я не Верховная. Я напуганная. Не готовая столкнуться с реальностью и разгребать последствия, быть ответственной за кого-то еще. Единственный способ выжить, ведь Бёрлингтон обречен. Я обязана спастись, а не спасать!

«А теперь попробуй убедить в этом саму себя, Одри».

– Ты не подумай чего лишнего, – вдруг заговорил Сэм, облокотившись о руль и развернувшись ко мне всем корпусом. – Мне всё еще глубоко плевать на тебя, но... У тебя что-то стряслось?

– Не выдумывай, – ответила я равнодушно, уже выставляя одну ногу из машины наружу, когда Сэм остановился на автостраде у вывески Шелберна, как я и просила.

– Здесь же ничего нет, – недоверчиво заметил Сэм, озираясь. – Мы даже до города не доехали. Тут только лес, фермерские поля и...

– Спасибо, что подвёз.

Сэм затих, наблюдая, как я перетаскиваю с заднего сидения свои вещи. Случайно столкнув чехлом скрипки бумажный пакет с кресла, я виновато поморщилась, слушая перезвон стеклянных бутылок. Эта мелодия заставила меня заинтересованно сунуть голову обратно в салон.

– Глинтвейн? – обнаружила я удивленно, глядя на вывалившиеся бутылки с пряным вином. – Сейчас же сентябрь.

– Глинтвейн – лекарство для души, а лечиться актуально круглый год, – окрысился Сэм, судорожно пихая бутылки обратно.

Я перехватила его руку, когда он взялся за последнюю.

– Угостишь?

– Ни за что.

– Тебе что, жалко? Они же стоят по четыре доллара...

– Вот именно! Пойди да купи.

Я фыркнула и рывком выдернула бутылку из рук Сэма. Он забранился, кидаясь ко мне через рычаг передач, и я наклонилась, сталкиваясь с ним губами. Мысли путались, и поцелуй вышел смазанным и нелепым. Однако его хватило, чтобы Сэм отпрянул назад к рулю и вытаращил на меня глаза, не моргая.

– Это моральная компенсация. Сдачи не надо, – криво улыбнулась я и, подхватив бутылку в подмышку, бросилась наутек прямо по холмистой тропе, ведущей вглубь леса и Зеленых гор.

Очень скоро шумная автострада скрылась за одним из холмов, который я обогнула, двигаясь по наитию, как рыба по давно усвоенному течению. Тонкая красная нить вела меня за грудки туда, где можно утолить печаль точно так же, как и жажду. Озеро Шамплейн тянулось бесконечно далеко, и, пускай видно его всё еще не было, я ощущала его прохладу на кончиках пальцев. Это придавало мне сил, не позволяя останавливаться даже перед ликом мысли: «Ты направляешься туда, где всё началось. Ты ведь клялась никогда больше не ходить туда!».

С непоколебимым и ничем не объяснимым убеждением, что лишь там с моей души спадёт тяжкое бремя, и всё прояснится, я сбежала вниз по склону к заброшенному причалу. Отсюда было рукой подать до родового гнезда. Его стены бы точно исцелили меня, измотанную от нескончаемых путешествий, но здравый смысл покинул меня еще не настолько: приближаться к месту утраты всего, что когда-либо было для меня дорого, было такой же самоубийственной идеей, как и дальше оставаться в Бёрлингтоне.

Однако причал и встреча со старым другом – не такой уж это и риск.

Скинув с себя сумки и рухнув на поваленное дерево, прибитое к бухте с мелководья, я откупорила бутылку выстраданного глинтвейна своей титановой заколкой.

Уединение на берегу Шамплейн остудило мой пыл не хуже пары глотков, совершенных прямо из горла. Корица, кардамон, гвоздика и апельсиновая цедра – алкоголь обжёг толком незнакомый с ним рот, и я скривилась, но выпила еще. Раньше утешением для меня становились драгоценные побрякушки или маникюр, а не выпивка, но сегодня был особый случай. Решиться на то, что я собиралась сделать, трезвой было попросту невозможно.

Я достала мятую салфетку из чикагской пиццерии и исписала ее тем языком, названия которому на свете не было. Закончив, я придержала маркер зубами и сложила салфетку в форме самолетика. Вспрыгнув на обломок пирса и нависнув над кромкой воды, я запустила его в воздух. Самолетик отправился в полет, подхваченный порывом ветра, а затем спикировал в воды Шамплейн.

И ничего не произошло.

Я уселась обратно на дерево и провела так еще полчаса, почти дойдя до дна бутылки, когда вдруг туман заклубился над гладью, сделавшись похожим на сахарную вату. Просторы Шамплейн скрылись под ним, а затем озеро разродилось, являя миру нечто поистине прекрасное.

Нимуэ мерцала, залитая янтарем уходящего солнца. Внутри ее тела, сотканного из алмазных волн, резвились маленькие разноцветные рыбки. Она поправила на голове венок, сплетенный из водорослей и полевых цветов, а затем вытянулась, приобретая упругость и твердость формы, чуждые божествам. Именно на людей, бахвалясь своим превосходством, они вопреки тому ревностно стремятся походить.

– Верховная! – пропела Нимуэ, точно перезвон колокольчиков, и присела в изящном реверансе. Я ответила ей таким же, неуклюже роняя бутылку. – Я узнала твой почерк. Благие времена настали!

– Не совсем благие, – неохотно огорчила я духа-защитника ковена, и Нимуэ вмиг потускнела от грусти, перестав сиять. – Джулиан еще не повержен. Я просто... оказалась в Бёрлингтоне проездом и вдруг поняла, что не могу уехать, не повидавшись. Кажется, в последний раз мы виделись, когда я приходила сюда вместе с мамой...

Нимуэ поджала губы. Тумана над озером сгустился.

– Ох, значит, моя служба не окончена, – скривила она лицо, прекрасное в той же мере, в какой и отталкивающее. – Бездомные в поисках пристанища без конца бредут сюда, как мотыльки на свет... Хранить твоего гнезда неприкосновенность весело, но вот с последним экземпляром я намучилась. Настырный, он никак не хотел пугаться, всё рыская и рыская здесь в поисках того, чего не заслужил! Никто ещё не заходил так далеко, но не тревожься, у меня и с ним всё получилось.

– Я признательна тебе за твою защиту, Нимуэ, – мягко сказала я. – Без тебя бы дом давно снесли или разобрали по кусочкам.

– Цены мне нет, это сомнений не потерпит, – расплылась она в самодовольстве, которым никто не славился так, как обитатели воды. – Но неужели ты явилась лишь из тоски по мне? Зачем ты призвала меня на самом деле?

– Я не знаю. Наверно, за поддержкой... А, возможно, я пришла за долгожданной расплатой.

Эти слова, как гром среди ясного неба. Они вырвались раньше, чем я успела их осознать. Направляясь сюда, я и впрямь допускала мысль, что поблизости может разгуливать мой безумный брат. Встреться мы снова, я бы уже не побежала. Я хотела, чтобы все закончилось.

– Ты устала, – догадалась Нимуэ, подплывая ближе, и юбка из водяных щупалец и желтых листьев колыхалась на каждом ее шаге, скрывая отсутствие ног. – Устала от бегства, а не от борьбы. Ты не боролась ни дня своей жизни, а уже хочешь сдаться!

– Да, ты права. Я так больше не могу, Нимуэ! Сегодня я поняла, что есть вещи гораздо страшнее встречи с Джулианом.

– Или ты просто опьянела, – усмехнулась она снисходительно, и взгляд светящихся глаз без зрачков прилип к пустой бутылке из-под вина. – Так ты пришла сюда, чтобы попрощаться с жизнью? Увы, но жнеца здесь нет. Джулиана не было на берегах Шамплейн ровно столько же, сколько и тебя, моя Верховная.

– Как?

Нимуэ склонила голову в бок и отвлеклась на одинокий пирс из гниющих бревен. От одного ее задумчивого взора мох и водоросли, обвивающие ставни, стали крепнуть и расти, вздымаясь непроходимыми кустами.

– Джулиан не приходил к моим водам с тех самых пор, как пришёл за Книгой и унёс жизнь твоей атташе Рэйчел. Ты можешь хоть сейчас вернуться домой – в его стенах тебе ничего не грозит. Разве что отголоски прошлого, которое моя Верховная предпочла забыть, как и свою природу.

Я рухнула обратно на спиленный ствол, озадаченная.

– Ты знаешь, что творится в Бёрлингтоне? – спросила я, пока Нимуэ хихикала и шипела, как морская пена, играясь с рыбками внутри своих запястий. – Уже несколько новоодаренных ведьм погибли. На их телах знаки... Один из них принадлежит Джулиану. Только он мог нарисовать его.

– Джулиана здесь нет, – повторила Нимуэ вкрадчиво, и само озеро затрещало, лопаясь, как и её терпение. – И я не ведаю о делах земных существ! Прошу, Верховная, не утомляй меня их бременем.

Я вынужденно кивнула, поднимая взор до потемневшего неба, которому было не до человеческих тягот точно так же, как и Нимуэ. На нем уже проступали звезды, тепло укутанные покрывалом из пушистых облаков.

– Еще вопрос, – снова решила попытать удачу я, кусая губу. – Ты знакома с костяными рунами моей матери?

– Виви? – переспросила Нимуэ, вдруг затихнув и сделавшись матовой, как запотевшее стекло. – Виви... Да, и доселе не родилось ведьмы, что была бы искуснее твоей матери в рунической магии. Те кости, что ты носишь, она собственноручно выточила из останков с моего дна.

– Они могут указывать на людей? Называть имена, а не места...

– Подталкивать тебя к тем, в ком ты нуждаешься? – Нимуэ присмотрелась ко мне. – Разумеется.

– А сломаться они могут? – поинтересовалась я невзначай и внезапно увидела, что Нимуэ, оказывается, оттеняет не только бирюзовые и синие цвета, но и красные тоже.

Очевидно, этот цвет не предвещал для меня ничего хорошего.

– Верховная Одри, ты злишь духов, когда не внемлешь им! Могу понять... Нрав твой строптив и невыносим, так что советую найти того, кто рунам подошел. То, должно быть, безумный человек, – Нимуэ вытянула руку и указала тонким, прозрачным пальцем мне на голову. – Прелестная шляпка. Обвита жемчугом, так похожим на мои слёзы... Которые, к слову, всё еще черны, как зеницы Талиесина в моменты предсказаний*.

Я опустила глаза на бусины на своей шее: каждая из них много столетий назад скатилась по щекам Владычицы Озера в благодарность за спасение из Британии, где магия вырождалась, нуждаясь в новом доме. Мой ковен даровал его и ей, и самим себе – Шамплейн.

– О великий Мерлин... Столько лет прошло, а ты еще незряча! Да что там... Ты не хочешь прозревать, – прошептала Нимуэ испуганно и горько. – Три дара из восьми... И не стремишься к большему! Что сказала бы на это Виви?! Ты не собираешься возрождать ковен?

– Не знаю, – сказала я то же, что, кажется, твердила всем постоянно. – Это...

– Трусость, – отрезала Нимуэ, круша мое самолюбие. – Ты сказала, что отныне не страшишься умирать, так не лучше ли смерть принять, всё-таки пытаясь? Ох, как скучно... Я утомилась от тебя, прости. Можно мне уже идти?

Нимуэ зевнула, и уголки рта ее разошлись шире, чем положено у человека, открывая по-настоящему жуткую картину. Я поежилась, утыкаясь носом в воротник пальто – карамель, чай, пудра... Одежда пахла Коулом.

– Нимуэ... Есть еще кое-что. Я плохо поступила с тем, кто был готов мне помочь.

– Если он и впрямь был готов помочь, то поможет и сейчас. Ты ведь знаешь, как просить прощения? Тем более, если то юноша - это проблема лишь трех слов: «Ох, ты так хорош! Ты так хорош...».

Я невольно хохотнула.

– О, да, это прокатывает с любым из них!

Найти язык с самой хранительницей Экскалибура, повидавшей десятки королей и великих колдунов (при этом сгубив почти каждого из них своей одержимой любовью, включая самого Мерлина) – было таинством, редчайшим благословением, и ничто не смело его нарушить... Но нарушило.

Нимуэ едва не распалась на сотню дождевых каплей, взвизгнув от заигравшей музыки, как морская сирена. Я дернулась тоже, оглушенная этой пронзительной мелодией, доносящейся откуда-то из... Меня?

– Чудеса! У тебя в кармане горн? – завороженно прошептала она, потянувшись к источнику звука - моему вибрирующему пальто, сквозь ткань которого просвечивал пульсирующий голубой свет.

Я сунула руку в дрожащий карман и очертила подушечками пальцев угловатые грани смартфона, вынимая его.

На дисплеи крупными буквами светилось имя – Сэм Дрейк.

Я уставилась на телефон, который до этого никогда не видела и который уж точно мне не принадлежал. Пришлось терпеть свист заводской мелодии до тех пор, пока имя на дисплеи не погасло само и не сменилось на уведомление о сообщении, остановленном на автоответчик. Предчувствуя неладное, я все равно не устояла перед соблазном и ткнула пальцем в зеленую кнопку.

– Эй, Гастингс, – раздался хриплый прокуренный голос на записи, заглушаемый шумом осеннего ветра. Вероятно, Сэм ехал в своем Форде с настежь открытыми окнами. – Не уверен, что мне есть до этого дело, но... Тут твоя ненаглядная криминалистка совсем одурела и потребовала увезти ее из города, если ты вдруг не в курсе событий. Драпанула в какую-то глушь на шестой автостраде под Шелберном. Короче, ты торчишь мне двадцатку за бензин.

Голос замолк, и вместо него открылось главное меню. Телефон Коула, который появился в моем кармане невесть в какой момент, работал исправно и изредка мигал непонятной эмблемой рядом с датчиком батареи. Открыв последнее приложение, я широко распахнула глаза и выругалась.

Карта с включенной геолокацией отслеживала мой маршрут все это время, а над точкой у берега Шамплейн, которой была я, высвечивалась еще одна - другое устройство, подключенного к приложению параллельно. Кто-то стремительно приближался ко мне, и было не сложно догадаться, кто именно.

– Черт, – я сжала в руке телефон, превращенный Коулом в настоящее орудие слежки и, судя по всему, подброшенный мне в карман незадолго до моего бегства с места преступления. – Иногда я забываю, что связалась с настоящим детективом.

Нимуэ всколыхнулась, всем своим видом требуя подробностей.

– Коул Гастингс, – озвучила я, вздыхая и пряча телефон назад в пальто, раз избавляться от него смысла уже не было. – Это имя подсказали мне руны. Слышала что-нибудь о нем? Может, на лодках переговаривались, или сам Коул здесь плавал...

Незримое плотно между нами, сотканное из магии и разделяющее два мироздания, вдруг дало брешь от потрясения.

– Коул, – эхом повторила Нимуэ, и гладь ее тела вдруг пошла взволнованной рябью, а затем она прокричала его имя чужим голосом, женским и срывающимся, и я испуганно вздрогнула: – «Где ты, милый?.. Коул! Коул!». Ох, я так завидовала его матери... Мальчик с кудрявыми волосами цвета цихлид и глазами, как песок из моих глубин. До чего прелестное дитя! Краше младенца Ланселота**.

Грудную клетку сперло, и мне, казалось, потребовалась целая вечность, чтобы снова вдохнуть. Описание соответствовало в точности, и сомнений не оставалось.

– Вы уже встречались? – уточнила я, запинаясь, но Нимуэ не слушала меня, резвясь на самом краю берега в меланхоличной ностальгии.

– Красные башмачки. Они утонули первыми. Я позвала его к себе на ручки, и он пошел, доверчивый малыш, – заулыбалась она, обнажая острые, пираньи зубы, прежде скрытые под пухлыми топазными губами. – Отец нырял за ним снова и снова, а мать сильно плакала, но я не отдала. Слишком красивые дети не должны жить на суше... На суше истинная красота не способна выжить. С годами мальчики портятся, как цветы, – кивнула она на свой увядающий венок, сняв его с головы. – Мужество уродует их. Интересно, он тоже стал уродлив?

– Нет, он весьма красив, – пробормотала я и замотала головой, поймав хитрую ухмылку Нимуэ. – Но это не значит, что надо снова пытаться утащить его под воду!

Нимуэ хихикнула.

– Ты влюблена.

– Да мы познакомились всего два дня назад...

– Бедняжка, – цокнула она языком. – Мне не нужны мужчины, нет. Они сотнями тонут здесь, куда мне их девать? Мужчины глупые, как стадные барашки! Не мудрено, что колдовское могущество – почти всегда прерогатива женская. Нет, мне не нужны мужчины! Я хочу иметь дитя... Идеальное, как тот мальчик в красных башмачках.

– Тогда почему ты отпустила его? – спросила я, проигнорировав ее издевку и собственный румянец, вспыхнувший на щеках. – Раз Коул был твоим идеальным ребенком...

Нимуэ омрачнела, уплотнилась, перестав пропускать сквозь себя свечение звезд.

– Я и не отпускала. У меня его отняли.

– Кто?

Нимуэ подняла руки, и озеро всколыхнулось ей на встречу, проводя мокрую неглубокую дорожу вдоль берега, по которой она могла прогуливаться, пока мы говорили.

– Виви, – ответила Нимуэ, обходя меня по кругу и изредка наклоняясь за мелкими камешками, разбросанными по песку. В ее руках камни меняли цвет, мерцая. – Твоя мать умела убеждать, когда хотела защитить. Она уговорила меня вернуть мальчика родителям. До сих пор не могу простить себя за то, что согласилась. С тех пор я ни разу не видела никого красивее... У меня могло быть самое красивое дитя на свете!

Связь. Я почувствовала ее буквально на кончиках пальцев – она колола, щипала, как шаровая молния. Эта связь была везде: между прошлым, настоящим и будущем. Она оплетала события тонкой невзрачной паутиной, проложив между ними дорогу из золотого кирпича, по которой мне просто нужно было идти. Насколько же слепой нужно быть, чтобы так долго этого не замечать?

Новый Орлеан. Упрямство рун. Сиэтл, быстро сменившийся на Бёрлингтон. Жертвы, убитые тем, кто знал Джулиана или мыслит, как он. Моя мать, спасшая жизнь Коулу Гастингсу, который теперь мог спасти меня – мы могли бы спасти друг друга, и для этого было необязательно становиться Верховной ведьмой. Нет... Для этого нужно было всего-то довериться, открыться и попросить.

Прошло больше пяти лет с тех пор, как мне довелось узнать о своей матери нечто новое в последний раз, и узнавать о ней что-то теперь было болезненно почти физически. Но еще больнее было слышать хрустящую гальку под размашистыми шагами, ступающими той же тропой с автострады, которой шла я. Нимуэ выглянула из-за моего плеча, любуясь длинным высоким силуэтом, пересекающим холм с мигающим устройством в руках.

Связь, которая, наконец, склеила швы моего растерзанного мира– осталось лишь дождаться, когда они заживут.

– Спроси Коула Гастингса, почему он никогда не плавает в моём озере, – сказала Нимуэ напоследок, подхваченная приливом и улыбающаяся во весь свой хищный рот. – Однажды, когда ковен возродится, ты снова призовешь меня и расскажешь, помнит ли он нашу с ним встречу или считает, что просто оступился тогда на мосту.

Я кивнула, не глядя, а Коул всё приближался и приближался, сливаясь со сгущающимся сумраком ночи. Отчего-то мне стало душно и жарко, хотя воздуха на берегу было предостаточно. Я оттянула свой шёлковый шарф, выжидая, когда Коул подойдёт достаточно близко, чтобы заговорить с ним.

Бежевая куртка. Всклоченные волосы. Спокойное лицо... Пылающий тигриный взгляд.

За спиной послышалось прощальное бульканье водоворота. Я обернулась, чтобы убедиться, что осталась одна, но Нимуэ все еще была здесь, явно передумав исчезать. Высунувшись на встречу Коулу, резко затормозившему посреди склона при виде ещё одной призрачной фигуры за мной, она замурлыкала:

– Одри, да он всё еще невинный! Пусть отнюдь и не дитя, но, может...

– Даже не думай, – шикнула я строго.

– Тогда отдай мне свою шляпку.

Нимуэ улыбнулась с хитрым прищуром, и я вдруг поняла, что просто так она не отстанет. Жадная и непредсказуемая, как любое языческое божество, все это время она, оказывается, любовалась моей жемчужной шляпкой и гадала, как же ее заполучить. И, к сожалению, придумала.

Я ощетинилась и демонстративно натянула шляпу поглубже, почти до ушей.

– Нет! Она дорого мне обошлась... Из-за неё мне потом сутки пришлось толкаться в общественном транспорте.

– Но венок мне надоел, – грустно вздохнула Нимуэ, но, заметив мою неприступность, перестала притворяться безропотно милой и перешла к менее гуманным способам получить желаемое: – Взывая ко мне, каждая Верховная должна преподнести дар. Это этикет. Тебя что, плохо воспитывали? Ах, – Нимуэ перевела взгляд мне за спину. – Впрочем, за дар сойдёт что угодно... И кто угодно. Я могу выбрать сама.

Скрепя сердце, я покорно стянула с головы свою обожаемую шляпку. Ветер подхватил её, едва я успела разжать пальцы, и понёс по воде к своей новой владелице, словно игрушечную фрисби.

Нимуэ довольно заурчала, ныряя под воду вместе с моим драгоценным аксессуаром. Вместе они скрылись на дне озера, как и всё, что когда-либо приходилось Владычице Озера по вкусу.

Проглотив ворчание, я обернулась. Оправившись от увиденного, Коул наконец-то подошёл, и я приготовилась вывалить ответы на все его вопросы, но вместо этого он только сухо изрек:

– Верни телефон.

Меня будто ударили под дых. Потерянная, я тут же позабыла все заготовленные извинения и, сунув руку в карман, протянула Коулу его смартфон.

Выхватив его у меня из рук, Коул одним нажатием свернул режим геолокации и выключил дисплей.

Мы стояли,молча, взирая друг на друга с расстояния вытянутой руки: Коул смотрел отрешенно и безучастно, а я – пристыженно и жалобно. Впервые в своей никчемной жизни.

– Понятия не имею, зачем сделал это, – заговорил Коул спустя время, по-прежнему держа смартфон в ладони. – Зачем подбросил его тебе. И так было понятно, что ты сбежишь при первой же возможности, но... Наверно, мне просто надо было удостовериться.

– В чем?

– В том, что для детектива полиции я слишком погано разбираюсь в людях.

– Мне жаль, – Это было всё, что я смогла из себя выдавить, изнуренная странным и прежде неведомым мне чувством, очень похожим на раскаяние. – Прости меня.

– Удачи тебе, – бросил Коул, разворачиваясь, и спрятал руки в карманы, ступая назад к холму.

– Коул!

В горле встал ком. Он перегородил путь глупым оправданиям и мольбам. Я судорожно соображала, а в это время Коул поднимался всё выше и выше, грозясь вот-вот окончательно скрыться из вида.

– Хотя нет, знаешь... – Он вдруг замер и, простояв так несколько секунд, вернулся назад, отчего я испытала такое сильное облегчение, что чуть не свалилась замертво. – Я все-таки хочу выслушать хоть какое-то объяснение перед тем, как уеду и вычеркну тебя из своей памяти. Я готов к исповеди. Ну? Ты вроде бы собиралась мне что-то сказать... Или показалось?

Вдалеке, в чернильной глубине озера, сверкнула женская улыбка из шипастых клыков.

Связь, которой надо было довериться.

– Проще один раз показать, – шепнула я. – Идем за мной.

Связь, которая открыла вечно сокрытое.

Спустя пятнадцать минут мы были на месте. Я бежала по берегу изо всех сил, опасаясь, что, если буду медлить, то Коул передумает и уйдёт. Всю дорогу он хмуро следил за мной исподлобья. Слышать тишину, находясь рядом с ним, извечно болтливым, было дико. Ускорив шаг, когда впереди зарябил высокий лес, я поманила его рукой, и он смиренно пошёл, но, судя по проступившим желвакам, едва удержался от замечания.

– Там безопасно, – пообещала я, пригибая острые ветви. – Мы не заблудимся. Это и не... В общем, просто не отставай.

Я бы взяла Коула за руку, если бы только могла – если бы он мог. Не для того, чтобы приободрить его, а для того, чтобы приободрить себя: отодвинув в сторону нужную ветвь и развеяв мираж леса, которого здесь не было вовсе, я едва могла дышать, представ перед фасадом родного дома.

– Ковен Шамплейн, – прошептала я, остановившись перед массивными дверьми, пока Коул исследовал мраморное крыльцо. – Когда-то здесь жило семейство, основавшие его. Восемь детей и мать. Остальные ведьмы жили на пути в Шелберн. Ты, возможно, проезжал мимо... Их дома снесли, построив новые, но поместье осталось нетронутым. Зайдем внутрь?

– По-моему, это плохая идея, – промычал он нерешительно, разглядывая трехэтажный особняк из белого камня, подпертый колонами и обвитый плющом. – К тому же, дом заперт...

– Нет, не заперт.

Я приложила ладонь к позолоченной двери в форме полумесяца, и механизм щёлкнул, приветствуя блудную хозяйку. Коул пропустил меня, не спеша идти следом, пока в непроглядном мраке холла я не достигла широкой лестницы и не погладила перила.

– Esperto.

Дом заскрипел и ожил. Коул отшатнулся, когда стихийный вихрь, пахнущий озоном, словно гроза, откликнулся на мой призыв и махом смёл пыль из-под его ног, очистив полы и стены. Электричество мигнуло, зажигая увесистую хрустальную люстру под потолком. Вихрь добрался и до камина на кухне – огонь в объятиях кирпича вспыхнул, и домашний очаг ковена пробудился.

Я посмотрела на Коула, который за всё время не задал ни одного вопроса, что было на него не похоже. Внимательно осматриваясь, он игрался со своим зеркалом, не в силах совладать с нервами, хоть и старался выглядеть скептиком до последнего.

– Истребление ковена Шамплейн потрясло весь магический мир, – начала я. – В последний раз настолько масштабный геноцид колдунов случался лишь в Средние века, но даже тогда он не был столь ужасен, как этот. Потому что не может быть ничего страшнее, чем когда ведьм убивает ведьма... Точнее, ведьмак. Ковен Шамплейн уничтожил один из детей Верховной, истребив всё фамильное древо за одну ночь. На тот момент ему было всего пятнадцать лет.

Коул перестал тыкать пальцем в картину с изображением королевы Елизаветы, и рама той со скрипом накренилась, падая с петель, но Коул вздрогнул вовсе не от грохота.

– Целый ковен убил подросток?!

– Джулиан всегда был крайне одаренным колдуном, но, вероятно, кто-то помогал ему, – выдавила я, проглотив слюну, сделавшуюся вязкой и обжигающей. – Но это уже неважно. Вот здесь, – Я обвела рукой винтовую лестницу, уходящую вверх до стеклянного купола оранжереи на крыше. – Своего старшего брата Маркуса он повесил на перилах, задушив веревкой. Семнадцатилетней сестре Деборе он перерезал горло охотничьим ножом, что достался ему в память о дедушке. Вся кухня была в крови... Наверно, и сейчас в крови тоже.

– Одри... – почти сразу попытался прервать меня Коул, но я замотала головой, понимая, что, если замолчу сейчас, то уже не смогу заговорить об этом никогда.

– Чейза, которому на тот момент было двенадцать, он пырнул девять раз в подвале, где тот играл с железной дорогой вместе с Эммой, младше его на год. Эмму, кстати, нашли позже в саду со вспоротым животом. Платье на ней было порвано. Видно, бежала через розы.

– Одри, остановись...

Я пронеслась мимо Коула вверх по лестнице, подгоняемая бурлящим в крови вином, и услышала, как Гастингс с лёгкостью догоняет меня. Но я не пыталась скрыться. Я просто хотела показать... И указала ему на распахнутые двери спален: из каждой веяло своим неповторимым духом. Все они были расписаны и обставлены в разных стилях и цветах, но всех их объединяло одно – необитаемость. Покрывала в некоторых до сих пор были испачканы смертоносным багрянцем.

– Семилетняя Хлоя спала у себя, поэтому ей он подарил самую милосердную смерть из всех - просто задушил во сне подушкой, – выпалила я, не замечая даже того, как Коул впервые коснулся моей голой руки, пытаясь схватить за запястье и удержать на одном месте. – Кабинет с алтарем Верховной находится на чердаке. Она умерла почти за год до всего этого, потому кабинет всегда был заперт, но маленький Ноа разучил отпирающее заклятие и часто забирался под стол поиграть с машинкой. Джулиан убил его последним... Приложил виском об угол. Ноа было пять лет.

Коул сжал губы, стоя на лестнице, пока я вертелась между правым и левым крыльями дома. Невзирая на свои габариты и помпезность, дом дышал уютом: расписанные детьми обои с узорами из ласточек и игривых тушканчиков; самодельные статуэтки из глины; картины, среди которых были как столетние реликвии, так и детские каракули. Даже игрушки остались разбросанными по ковру, забытые на множество лет – ничего здесь не изменилось с той ночи, когда Рэйчел нашла меня рыдающей в чулане и сумела вытащить нас отсюда.

Почувствовав, что продолжения рассказа и путешествия по дому я не осилю, я обошла Коула и спустилась вниз, стараясь не спотыкаться. Оба мы, ступая рядом бесшумно и отстранено, вернулись в тот же главный зал у входных дверей и остановились.

Связь, которая обрекла нас обоих.

Коул уже знал, что я собираюсь сказать. Его дедукция открыла ему истину раньше положенного или же его уникальный дар – не имело значения. Вдруг утратив всякую сдержанность и хладнокровие, Коул посмотрел на меня так, что слезы, всегда кажущиеся мне непростительной слабостью, ослушались и подступили сами собою, увлажнив глаза, а следом – щёки, подбородок и губы. Сострадание, жалость, милосердие – я не хотела видеть этого в глазах Коула... И не видела. Вместо этого я вдруг встретила то, с чем не сталкивалась никогда раньше, по крайней мере в первозданной форме, а не извращенной– нежность.

Так выглядела та самая связь, расставившая всё по своим местам.

– Меня зовут Одри Дефо, – произнесла я дрожащим голосом, пытаясь не зажмуриться и не замолкнуть в самый неподходящий момент. – Я – Верховная ведьма ковена Шамплейн, который истребил мой брат-близнец. Если... Если я овладею всеми восемью дарами, о которых я рассказывала тебе по дороге в Бёрлингтон, то смогу возродить ковен и помочь тебе защитить город. Ты был не прав, – Я всхлипнула и заглянула ему в лицо, с удивлением обнаружив, что с момента нашего знакомства Коул Гастингс впервые смотрит мне прямо в глаза, смело и откровенно. – Это не ты должен просить меня остаться, а я тебя, потому что одна я не справлюсь. Если ты дашь мне ещё один шанс, я клянусь всегда быть честной с тобой и буду пом... Буду...

Голос сорвался, и я непристойно выругалась, проклиная себя за неконтролируемое рыдание. Раздался шорох ткани, стук ботинок по узорчатой плитке – и Коул очутился ко мне впритык.

Тяжелая ладонь сжала мое плечо, как и тогда в университете Вермонта, но в этот раз жест не показался мне вымученным или ненатуральным – сейчас Коул не просто создавал иллюзорный контакт, а по-настоящему обнимал меня.

– Поехали домой, – сказал он. – Штрудель там, наверно, уже забрался на плиту и умял весь наш паприкаш.

Я шмыгнула носом и пошатнулась от внезапного головокружения – истома и слабость, пришедшие следом за адреналином. Быть честной – мазохистское, но сладкое удовольствие, как и стоять с Коулом лицом к лицу, ужимаясь носом в воротник его куртки.

В конце концов руны, как и утверждала Рэйчел, никогда не ошибаются.

– Гастингс, – Я закусила губу, стараясь подобрать слова, когда очаг за нашими спинами угас, а двери дома безвозвратно захлопнулись, зато открылись двери синего джипа, брошенного Коулом у автострады Шелберна. – А у тебя когда-нибудь была... интимная близость?

Он застопорился, включая печку для обогрева, и постарался сделать вид, что вовсе не хочет провалиться сквозь землю и умереть (но хотел).

– Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами, отвернувшись к окну, где вдоль побережья проплывала моя жемчужная шляпка.

– Просто не приближайся к озеру, ладно? Ну, так, чисто на всякий случай.

_______________________________

Дева озера (Владычица Озера, Нимуэ, Вивиана и др. имена) – персонаж из цикла легенд о короле Артуре.
*Талиесин – бард старой Британии (ок. 6 века), а также по легендам сын ведьмы и колдун, предсказывающий будущее.
**Ланселот – рыцарь Круглого стола, похищенный в младенческом возрасте Владычицей Озера и воспитанный ею, как её сын, в подводном замке