Другая

Из дома на улице Феру доносились крики.

— Это не гордость! Это гордыня! Вы просто невыносимы! — кричала Луиза.

— Я лишь прошу соблюдать нормы, — отвечал Атос.

— Вы жестоки к людям! Чем они хуже вас?

— Вы забываетесь! Я граф!

— Вы чопорный спесивец! Вы, граф, одеты и накормлены руками простого народа!

— И что вы прикажете мне делать?

— Вспоминайте, как сильно вам повезло родиться графом! В том, что вы граф, вашей заслуги нет!

Атос направился к входной двери, а Луиза хлопнула дверью комнаты, в которую ушла. Ссора супругов произошла из-за излишней щепетильности графини, а может, виной всему была гордость графа. Каждый считал по-своему, но в любой из версий важную роль играла кухарка, злившая Атоса тем, что плохо исполняла свои обязанности, но имевшая на то причины, по мнению Луизы.

Ссоры в доме новоиспеченных супругов стали делом привычным — после свадьбы прошло едва ли полгода. Сложные характеры обоих дали о себе знать почти сразу: взрывные и упрямые, они не шли на уступки. Знали ли они, что все так будет? — Да. Остановило ли их это? — Нет. Удивляло ли? — Тоже нет. Беспокоило? — Не особо.

Атос вернулся после службы поздно вечером. Дома его встретила тишина. Зайдя в спальню, он увидел графиню, сидящую на подоконнике. Недалеко на столе лежала открытая книга. Луиза читала ее до наступления ночи и отложила, когда появились звёзды — тогда-то она и прильнула к окну. Атос знал это наверняка: он хорошо изучил жену, и ему нравилась ее одержимость небом, особенно звёздами.

Девушка вспоминала последние месяцы жизни: как её поздравляли при дворе, как осуждали за спиной за скромность церемонии — это заставляло гасконку заливаться смехом. Щегольство и напыщенность света всегда вызывали у нее такую реакцию. Во дворце лишь королева, знающая, что такое настоящая любовь, понимала её счастье.

Графиня вспоминала их переезд. Как Жанно показывал де Ля Ферам их новый дом, как объяснял Оливье, что это не подачка, а священная обязанность старшего брата, и граф не имеет права на отказ. Луизе вспоминалась хозяйка бывших комнат мужа и ее завистливые взгляды на соперницу. Атос всегда игнорировал и пресекал знаки внимания хозяйки, но Луиза обратила на это внимание сразу: женщины всегда такое замечают.

Графиня вспоминала подарки, которые им с мужем преподнесли друзья. Арамис вручил супругам роскошное Евангелие в кожаном переплете:

— «Господь завещал нам любить! И как отрадно видеть, как заветы Его исполняются!»

Портос преподнёс дорогой кинжал с рукоятью из слоновой кости:

— «Выиграл его у одного простофили не далее как вчера вечером!»

(Позже Атос шепнул супруге, что, скорее всего, этот презент был куплен на последние сбережения мушкетёра.)

— «Бутылка гасконского арманьяка! — представил свой дар д’Артаньян. — Последняя, берег на особый случай!»

Луиза не посмотрела в сторону мужа, он тоже не удостоил её своим взглядом. Молча граф лёг в кровать. Минут через десять он почувствовал на груди родное дыхание. Это было их негласное правило, непреложный ритуал: какой бы страшной ни была ссора, они никогда не лягут спать врозь, никогда не разомкнут объятий. Свободолюбивая Луиза не могла уснуть, не закованная в объятия родных рук; холодный Атос не представлял свою жизнь без тепла, исходившего от любимой женщины.

Обжигающий луч солнца заставил Атоса проснуться. Завесив окно шторой, он вернулся в кровать, разбудив своими действиями жену.

— Доброе утро, граф, — сказала она, подперев голову рукой и приподнявшись на локте.

Ещё одно неписаное правило гласило: ссора кончается с рассветом.

— Боже, кого я полюбил! — лениво прошептал граф.

— И кого же? — с лукавой усмешкой спросила девушка.

— Самую несносную, азартную, неугомонную и упрямую девушку во всей Франции!

— Ах, вот как! — улыбнулась Луиза и положила ладонь на щеку мужа. — Что-то ещё?

— Конечно. Она же самая благородная, громкая, страстная, убедительная…

— Так вы согласны? — победоносно спросила девушка.

— Вы, милая моя, переспорите самого дьявола! Будь по-вашему! Но знайте, что я остался при своём мнении и делаю это исключительно ради вас!

— О большем я и не прошу, — ответила Луиза, закутываясь в крепкие объятия мужа.

— — -

Частой практикой в их доме стали тренировки по фехтованию во дворе. Прячась под раскидистой грушей, в мужской рубахе со шпагой в руке и растрёпанными волосами, Луиза не переставала поражать Атоса своей красотой.

Порой в моменты особой радости девушку охватывал необъяснимый приступ ребячества, которым она заражала супруга. На какие-то пару мгновений она заставляла забывать о статусе, обязанностях, тяготах и всём пережитом горе. В такие минуты граф подхватывал жену на руки и кружил, наслаждаясь её чистым, искренним, почти детским смехом.

Иногда на улицу Феру заходили д’Артаньян с Портосом и Арамисом. Об их карточных баталиях можно было слагать легенды. Друзья до сих пор поражались выбору Атоса — казалось, такая девушка не могла быть в его вкусе. Но как же сильно они были благодарны Луизе за то, как её появление изменило графа в лучшую сторону! Хандра отступила полностью, глаза вновь горели, а приступы апатии исчезли насовсем.

Мушкетёры полюбили Луизу как равную.

Д’Артаньян замечал в себе нежные братские чувства к землячке.

Порой в пылу споров Арамис называл её «д’Артаньяном в юбке».

Портос поддерживал его, восклицая: «Наши гасконцы!»

Атос и сам был благодарен Луизе за свою спасённую жизнь — тем более что она спасла её дважды: в облике Дюваля, приняв на себя удар вражеского клинка, и будучи Луизой, когда сказала «да» перед алтарём, когда подарила ему всю свою любовь.

— — -

Сейчас, сидя на диване перед горящим камином с бутылкой вина на двоих, наблюдая, как любимая женщина, удобно устроившись в его объятиях, читает книгу, граф невольно вспомнил свой первый брак.

Анна де Бейль — хрупкое и нежное создание, лелеющее образ искусственного идеала, дурманившее своей покорностью и кротостью разум молодого графа. В противовес ей вставала Луиза — девушка, вызывавшая когда-то страх и отрицание мушкетёра. Холодный расчёт одной против горячего сердца другой. Обе женщины обладали необыкновенным умом и физическими возможностями, позволяющими вести опасные игры. Но красота душевная, ничуть не уступающая внешней, и твёрдые моральные убеждения делали Луизу даже опаснее.

Как бы парадоксально это ни звучало, рядом с ней Атос чувствовал себя в безопасности. Он, давно потерявший доверие к женщинам, ждавший от них предательства и подвоха, полностью открылся и доверился своей графине. Она не просто отличалась от всех — она была другой по сравнению с ними… по сравнению с ней…

Атос поцеловал жену в макушку, жадно вдохнул её запах.

— Ты чего? — нежно спросила она, не отрывая глаз от книги.

— Ничего, — пожал плечами граф. — Я всего лишь люблю вас.

Казалось, любовь де Ля Феров наполнила собой всё: она была в воздухе, в небе и звёздах, в потрескивающем камине. Она наполнила весь Париж, казалось, она освятила всю Францию.