1.1. Agitata infido flatu
***
Offertoruim (2). Hostias et preces<1>
1. Agitata infido flatu
Agitata infido flatu diu volatu vagabundo
Maesta hirundo it plorando boni ignara.
Sed impulsu aurae serenae tantae cito oblita poenae
In dilecta dulcia tecta gaudi ridet haud avara<2>.
A. Vivaldi, "Juditha triumphans" (Venezia, 1716-1717)
***
«Мы продолжаем настаивать, что наблюдаемый феномен ни в коем случае не следует отождествлять с диссоциативным расстройством идентичности в том виде, в каком оно описано в DSM-IV. Прежде всего, ни у одного из участников исследования скрытая субличность (в отличие от пациентов с «классическим» ДРИ – всегда только одна) не воспринимала себя в качестве самостоятельного индивидуума. Напротив, в каждом случае «альтер-личность» настаивала на своей идентичности с личностью-«хозяином», несмотря на значительные расхождения в мировоззрении и отношении к окружающей действительности (Lallemand, 2008). «Я – это всегда я. Разница только в сумме знаний». <...> «Когда я вспоминаю все, приходится воспринимать мир по-другому – тут уже никуда не денешься». <...> «Да, когда я такой, как сейчас, я иногда злюсь на того себя, который ничего не знает, но это, в сущности, несправедливо. Нельзя требовать от человека, который стоит у подножья горы, чтобы он видел столько же, сколько тот, кто уже взобрался на гору» (интервью M-7IV, M-32V, F-47V).
В то же время этиология расстройства продолжает оставаться неясной. <...> В отличие от большинства случаев ДРИ, биографические исследования не выявили у испытуемых наличия долговременной травмирующей ситуации (катастрофы, военные действия, системный абьюз в детстве). Можно предположить, что роль фактического абьюза в данном случае выполняют регулярные погружения в пугающую альтернативную «реальность», вынуждающие пациента еще в раннем детстве создать специализированную субличность, на которую возлагается малоприятная функция «знать и действовать» в условиях неконтролируемого и непознаваемого мира...»
Lallemand I., Gilbert S. Genève, 2009.
***
Сен-Клу, 18 сентября 2010 года, 16:24
- Твою гребаную дивизию, Андре! Какой ты, на хрен, юрист, если не можешь даже в суд подать на этого подонка? Тут же все ясно как белый день! Какого рожна я вообще плачу твоим дармоедам, если вы ни на что не способны?
- Кучерявый, помолчи, пожалуйста, – негромко попросила я.
День был солнечный и не по-осеннему жаркий, и от этого почти июльского тепла, проникавшего в гостиную через приоткрытое окно, клонило в сон. Обложившись диванными подушками, я оперлась подбородком на скрещенные руки и лениво наблюдала за тем, как Джулиано в бешенстве расхаживает по комнате. Мне было тепло и уютно, и все, что происходило вокруг, казалось не таким уж важным. Я дома, и это единственное, что может сейчас иметь значение.
- Черта с два я буду молчать! – Джулиано с грохотом отодвинул в сторону попавшийся ему по дороге стул. – Хватит и того, что ты у нас молчишь, будто язык проглотила! Ренца, не будь идиоткой...
- Кучерявый, заткнись, – сухо бросил мой сводный брат, не поворачивая головы. – Не хочет рассказывать – ее право. Оставь ее в покое.
Ролан сидел в кресле у окна, повернувшись ко мне в профиль. Солнце, пробивавшееся через жалюзи, золотило светлые, почти белые волосы. По своему обыкновению, он сидел совершенно неподвижно, застыв на месте, словно статуя. Из всех, кого я знала, только он один и умел сохранять такую каменную неподвижность – вместе с выражением полнейшего безразличия на лице. В этом смысле он всегда был полной противоположностью Кучерявому.
Не выдержав, я украдкой улыбнулась ему и получила в ответ едва заметный кивок. Уж кто-кто, а Ролан всегда все замечал – что бы там ни думали на этот счет все остальные.
Напротив меня, удобно облокотившись о спинку стула, расположился Андре Морель – большой приятель Джулиано и, по совместительству, наш семейный адвокат. Я хорошо его помнила: его фирма вела дела нашей семьи бог весть сколько лет, и он всегда был мне симпатичен – острый на язык, с вечным насмешливо-любопытным выражением лица, Андре был чертовски умен и не раз выручал моих братьев из неприятностей. Физиономия у него была почти клоунская: длинный, острый нос, карикатурно тонкогубый рот, но глаза были хороши: большие, темные и выразительные. Он был хорошим адвокатом – и, думаю, мог бы быть не менее хорошим актером; во всяком случае, лучшим, чем многие, кого я помнила.
Сейчас он с любопытством следил за передвижениями Джулиано по гостиной, время от времени улыбаясь одним уголком рта.
- Ладно! Пусть молчит, если хочет. Мы и так знаем, чьих это рук дело! – Джулиано, весь красный от гнева, тряхнул головой, пытаясь смахнуть со лба прилипшую черную прядь, и развернулся к нам: – Андре, только не говори мне, что нет никакого законного способа прищучить этого полицейского ублюдка!
- А в чем, собственно, ты собираешься его обвинить? – невозмутимо поинтересовался тот.
- В похищении моей сестры, в чем же еще!
- И у тебя есть доказательства, что это было именно похищение? И что Сомини был к нему причастен?
- Твою в бога душу мать, Андре! А кто это еще, по-твоему, мог быть?
Андре Морель закатил глаза к небу.
- Я так понимаю, более веских доказательств у тебя нет? – Он поднялся со стула и подошел ко мне: – Лоренца, а ты сама, случайно, не хочешь высказаться по этому поводу?
Я отрицательно покачала головой.
- Я ничего не помню. И не собираюсь никого ни в чем обвинять.
- Ясно. – Андре обернулся к Джулиано и развел руками: – Извини, но в таком случае я пока не вижу, что здесь можно предпринять.
- Да ты ослеп, что ли? Он ее запугал – это же и младенцу понятно!
- Никто меня не запугивал, – быстро сказала я. – И, Кучерявый, я тебя прошу, давай не будем возвращаться к этой теме. Я не хочу об этом говорить!
Джулиано в бешенстве грохнул кулаком о подлокотник кресла.
- Срань господня, тогда я сам найду этого ублюдка и придушу его к е... матери!
Андре снова возвел глаза к потолку.
- Джулиано, – мягко начал он, – тебе напомнить, сколько раз мне приходилось тебя вытаскивать из-под ареста за рукоприкладство? Если ты решил, что так будет длиться вечно, то я тебя разочарую: еще один твой бенефис в том же духе – и я даже условный срок для тебя выбить не смогу. Заруби это себе на носу и начни наконец-то думать головой, а не тем, чем ты обычно думаешь. А теперь извини, но мне нужно поговорить с твоей сестрой. Так что выйдите отсюда, – он обернулся к Ролану, – оба.
Ролан спокойно поднялся с кресла и выпрямился во весь рост.
- Какого еще хрена? – возмутился Джулиано. – Никуда мы не пойдем – мы же ее семья!
- Я знаю. Но я не веду переговоры с клиентами в присутствии третьих лиц.
- Твою мать, Андре, я тебя уволю!
- Кучерявый, угомонись, – негромко сказал Ролан, подходя к нам.
Андре пожал плечами.
- Увольняй, если хочешь. Но сейчас мой клиент – она, а не ты, так что, будь добр, закрой за собой дверь. С той стороны.
- Да какого гребаного...
- Джулиано, угомонись, – повторил Ролан и перехватил руку нашего старшего братца выше локтя. Затем повернулся ко мне: – Мы пока прогуляемся. Будет нужно – позвони, я сразу вернусь. Хорошо?
Я кивнула.
Не отпуская хватки, Ролан повлек все еще пытающегося что-то сказать Джулиано к выходу. Через несколько секунд я услышала, как оглушительно хлопнула входная дверь.
Андре, с насмешливым любопытством проводивший взглядом их обоих, обернулся ко мне:
- До чего приятно вернуться в тихую семейную гавань, правда?
Я приподнялась с подушек, но он выставил вперед руку в протестующем жесте:
- Не нужно. Лежи, я сам все сделаю. – Он пододвинул столик к дивану и переставил стул ближе ко мне. Затем, усевшись, взглянул на меня все с тем же выражением дружелюбной иронии: – Неплохо выглядишь. Во всяком случае, лучше, чем неделю назад.
Я хмыкнула. Первую неделю после своего возвращения мне пришлось провести в больнице, и там я спала целыми сутками. Это было не так уж плохо: просыпаясь, я видела рядом с собой Ролана или Джулиано. Время от времени ко мне пускали посетителей; некоторых я узнавала, некоторых – нет. Несколько раз в палату заходил полицейский инспектор. На все его вопросы я отвечала «Не помню» или «Не знаю»; потом он внезапно прекратил свои визиты – и я, кажется, догадываюсь, почему.
- Ты пришел по делу? Или у тебя просто завалялась порция сомнительных комплиментов, и ты не знал, куда ее истратить?
- Одно другому не мешает! – Андре обезоруживающе улыбнулся. – На самом деле я рад снова тебя видеть. Считай это еще одним сомнительным комплиментом, но без тебя мне в этом вашем семейном бедламе постоянно чего-то не хватало. Впрочем, если тебе так не терпится... Держи, – он протянул мне конверт с итальянским гербом.
Я раскрыла его. В конверте оказалось новенькое удостоверение личности, водительские права и загранпаспорт.
- А это что? – спросила я, переведя взгляд на пухлую папку, которую Андре вытащил из портфеля вслед за конвертом.
- Твое имущество. Пришлось кое-что переоформить на новые документы. Собственно, этим занимается Дзанотти, но раз уж я все равно здесь, я решил оказать ему услугу и получить с тебя автограф.
Я послушно перелистала бумаги, попутно выслушав комментарии Андре – местами весьма развернутые, – поставила подпись и отдала папку назад.
- Скажи мне, Андре, – задумчиво спросила я, глядя, как он прячет свои экземпляры в портфель, – кому все это досталось бы в случае... в общем, если бы я действительно умерла?
- По твоему завещанию – Джулиано и Монтревелю в равных долях.
- У меня есть завещание?
- Еще бы ему не быть! – Андре ухмыльнулся. – В свое время я убил целый год, пока не уговорил тебя его составить. Хочешь на него посмотреть? Я пришлю тебе вечером.
- Нет, спасибо, не нужно... Значит, кроме моих братьев, больше никто не имеет права на мое наследство?
- Никто. Детей у тебя нет. А с Сомини у вас раздельное владение имуществом.
- Даже так? – пробормотала я. – Ну что ж, очень хорошо...
Андре устремил на меня внимательный оценивающий взгляд.
- Лоренца, ты уверена, что ничего не хочешь мне рассказать?
- О чем это ты? – Я недоуменно подняла брови. – Что ты имеешь в виду?
- Я просто хочу тебе напомнить, что существует такая вещь как адвокатская тайна. Проще говоря, все, что ты мне скажешь, останется между нами. Если ты боишься, что твоя семья о чем-то узнает...
- Господи, Андре! – нервно засмеялась я. – Тут не о чем узнавать! Со мной все в порядке!
- Ну конечно! Именно поэтому ты пропала без вести на целых полгода, вернулась едва живая и на все расспросы отмалчиваешься с упорством героя Сопротивления. Люди, с которыми все в порядке, именно так себя и ведут, не спорю. – Андре иронически смерил меня взглядом. – Не знаю, может быть, с твоим семейством у тебя этот номер и пройдет. Но если хочешь, чтобы в это поверил я – придумай что-нибудь получше!
Я тяжело вздохнула.
- Такое ощущение, будто Кучерявый тебя заразил. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я подала в суд на... на этого человека?
- Не думаю, что тебе это удастся, – серьезно сказал Андре.
Достав свой портфель, он вынул из него лист бумаги, вложенный в прозрачный файл, и протянул мне.
- Прочти, будь добра.
Я лихорадочно пробежала глазами шапку бланка: «Bundesministerium für Inneres – Bundeskriminalamt – Büro für Zeugenschutz...»<3>
На мгновение мне показалось, что я разучилась понимать по-немецки.
- Андре, что это? – растерянно спросила я, подняв глаза на своего адвоката.
- Ходатайство о включении тебя в программу защиты свидетелей австрийской уголовной полиции. Копия, естественно.
Это действительно была ксерокопия: бледная, местами практически нечитаемая. «В связи с наличием высокой степени риска угрозы жизни... учитывая предстоящую дачу показаний... в деле №... добровольно принимает участие...» Внизу стояла подпись: «Старший инспектор Ханно Новак» – и дата: 14 февраля 2010 года.
У меня задрожали руки.
- Откуда это у тебя?
- От одного знакомого. Признаюсь, когда ты так неожиданно воскресла, я решил провести свое личное маленькое расследование. Сугубо по неофициальным каналам, без лишнего шума.
- Но я не понимаю, какое отношение... – начала было я и тут же прикусила язык. Я понимала. Или, во всяком случае, начинала понимать.
Пытаясь унять предательскую дрожь в голосе, я спросила:
- Что это за дело? Я имею в виду, то, по которому я якобы должна давать показания?
- Думаю, тебе лучше знать. – Он пристально посмотрел на меня. – Или я ошибаюсь?
- Андре, я в первый раз в жизни об этом слышу! Да будь я проклята, если я вообще понимаю, о чем здесь речь!
Андре невозмутимо кивнул.
- Знакомый аргумент. Что-то подобное я от тебя уже слышал.
- Черт побери, но я действительно ничего не знаю об этой бумаге! Ты мне не веришь?
- Да нет, почему же... – Он взял со стола документ и задумчиво повертел его в руках. – Кстати, я попросил кое-кого из венских приятелей навести справки об этом старшем инспекторе Новаке. Оказалось, он умер полгода назад.
- Умер?
- Ничего криминального: саркома легких. В любом случае все это весьма печально и для него, и для нас. Потому что выяснить, подписывал ли он в самом деле это ходатайство, уже не представляется возможным.
- Дьявол тебя побери, Андре! Ты можешь хоть раз в жизни оставить свои адвокатские замашки и перестать ходить вокруг да около? Ты что, хочешь намекнуть, что этот твой инспектор ничего не подписывал? Что эта бумага – фальшивка?
- Боже упаси, конечно же, нет! – На лице Андре отобразилось искреннее негодование. – Ничего подобного я не говорил. И не скажу – как минимум потому что у меня нет никаких доказательств. Просто если предположить – заметь, я говорю «предположить», а не «это так и было», – что к твоему исчезновению приложил руку именно Сомини, то с его стороны было очень благоразумно обзавестись подобным документом. Особенно если учесть, что по австрийским законам участник программы дает согласие на смену имени и места жительства.
- Поэтому ты и высмеял Джулиано, когда он начал говорить, что подаст в суд, – медленно сказала я, откидываясь назад на подушки. – Я правильно тебя поняла?
Андре с одобрением взглянул на меня.
- Ты всегда была самой сообразительной в этом семействе.
- Не недооценивай их. Даже Кучерявый временами умеет попадать в самую точку – причем гораздо чаще, чем ты думаешь...
- Например, сегодня?
Я невесело усмехнулась.
- Андре, не пытайся поймать меня на слове. Повторяю тебе еще раз: я ничего не помню и не собираюсь никого ни в чем обвинять. Чего еще ты от меня хочешь?
- Чтобы ты как следует подумала над сложившимся положением. Видишь ли, мне не нравится, когда вокруг моих клиентов творятся такие странности. И особенно мне не нравится, когда эти странности начинают повторяться.
- Что значит – повторяться?
Андре облокотился о стол, сложив пальцы рук домиком.
- Скажи-ка мне, – произнес он, испытующе глядя на меня, – ты вообще что-нибудь помнишь о своих отношениях с Сомини? Оставим в покое эти несчастные полгода – ты их забыла и не будешь о них говорить даже под страхом смертной казни, это мы все уже поняли. Но что ты помнишь о своей семейной жизни до этого времени?
- Ничего я не помню, – зло ответила я. – Два последних года – это сплошные белые пятна. Какие-то обрывки, которые я не могу сложить вместе, хоть убей. Я пытаюсь это сделать, но в них нет ни логики, ни смысла!
- Знакомое ощущение. – Андре одарил меня своей широкой клоунской улыбкой. – Я тоже не находил в твоих действиях ни логики, ни смысла... хотя каждый раз честно пытался их там отыскать! – Он посерьезнел. – Полтора года назад ты пришла ко мне со своим свидетельством о браке и заявила, что в первый раз в жизни видишь эту проклятую бумажку.
- Что?
- Ну, на самом деле ты выразилась куда более экспрессивно, но суть от этого не меняется. Ты заявила, что никогда не выходила замуж – ни за Сомини, ни за кого-либо другого, и требовала, чтобы я доказал, что это свидетельство – подделка.
- Черт побери... – пробормотала я.
Он понимающе кивнул.
- Скажем так: для меня это тоже было неожиданностью. Во-первых, я действительно ни разу не слышал ни от тебя, ни от твоих братьев, что ты собираешься заключить брак: уж поверь мне, я бы и близко не подпустил тебя к алтарю, пока не подготовил бы приличный брачный контракт. Во-вторых, ты никогда не была склонна к панике, но тут тебя трясло так, что мне пришлось битых два часа тебя успокаивать...
- И что выяснилось? – нетерпеливо перебила его я. – Это была подделка?
- Нет, – невозмутимо ответил Андре. – На следующий день я обратился в регистрационный офис в Риме, и они подтвердили, что Лоренца Феличиани, гражданка Италии, 1987 года рождения, проживающая в Вене, и Жозеф Сомини, гражданин Швейцарской Конфедерации, 1971 года рождения, проживающий в кантоне Невшатель, подали документы для регистрации брака 25 апреля 2009 года. Через десять дней брак был зарегистрирован – в полном соответствии с итальянским законодательством.
Я схватилась за голову.
- Тогда почему я утверждала, что не выходила за него замуж? Господи, Андре, я уже ничего не понимаю... Они действительно подтвердили, что это была я? Именно я, а не кто-нибудь другой?
- Я съездил в Рим и показал в регистрационном офисе твою фотографию. Сотрудник, который проводил церемонию, тебя опознал. Я разыскал ваших свидетелей – они сделали то же самое. По всему выходило, что это действительно была ты. Но ты настаивала, что ничего подобного не помнишь.
- Господи ты боже мой... – в отчаянии простонала я. – Но это же какой-то абсурд! Я понимаю, если бы это было сейчас... но тогда? Тогда ведь со мной было все в порядке! Я ведь должна была все помнить!..
И тут я вздрогнула.
Этого не может быть! Я не сумасшедшая! Я должна была знать, что делаю!
Вы искренне считали, что страдаете провалами в памяти, и это вас очень сильно беспокоило...
С трудом сглотнув слюну, ставшую вдруг невероятно горькой, я подняла глаза на Андре.
- Скажи мне, – слова давались плохо, словно я разучилась говорить, – эти свидетели на свадьбе... они, случайно, не заметили ничего странного? Может... может быть, я вела себя не так, как обычно, непохоже на себя? Или что-нибудь еще?
Андре покачал головой.
- Нет, ничего. Впрочем, даже если что-то и было, вряд ли бы они это поняли. Это были совершенно посторонние люди. Один – муниципальный рабочий, который стриг газон перед соседним офисом, второй – алжирский мигрант, зашедший продлить вид на жительство. Они тебя видели впервые в жизни.
- Очень интересно... – пробормотала я, понемногу приходя в себя. – Получается, я вышла замуж, никому ничего не сказав, взяв в свидетели бог знает кого, да еще и в Риме, где я уже четыре года как не живу... Кстати, я действительно была в это время в Риме?
- Да. Ты ездила туда на какой-то конкурс. Если тебе интересно, могу посмотреть у себя, на какой именно.
- Не нужно. Майский конкурс в «Санта-Чечилии». Больше мне в это время года в Риме делать нечего. – Я встряхнула головой и слабо усмехнулась: – Знаешь ли, все, что касается моей работы, я помню очень хорошо... Жаль, это не распространяется на все остальное!
- Действительно, жаль. – Андре серьезно посмотрел на меня. – Твоя подпись в регистрационной книге тоже оказалась подлинной. Так что оспорить законность брака я мог только доказав, что ты заключила его либо под принуждением, либо в состоянии временной недееспособности.
- Позволь угадать, – печально сказала я, – доказательств принуждения ты не нашел...
- А проходить психиатрическое освидетельствование ты отказалась наотрез, – закончил Андре. – Поэтому я посоветовал тебе просто подать на развод.
- И я согласилась?
- Еще бы. Правда, Сомини оказался против. Вы встретились у меня в кабинете, и ты устроила страшный скандал.
- Воображаю, – пробормотала я вполголоса.
- Лучше и не воображай... Собственно, вы и раньше не ладили. Если я правильно помню, ваш роман закончился еще прошлой зимой, и инициатором этого разрыва была ты. Не знаю, что там между вами произошло, но на следующий же день Джулиано с Монтревелем заработали привод в полицию за нападение в общественном месте. Хорошо хоть Сомини не стал подавать против них иск – было бы нелегко замять это дело...
- Надо понимать, это было очень великодушно с его стороны, – саркастически сказала я.
- Возможно... Однако суть не в этом. Когда стало ясно, что полюбовного соглашения не будет, я подал от твоего имени иск о раздельном проживании в суд кантона Невшатель.
- Почему в Невшатель?
- Потому что по итальянским законам дело о разводе без согласия одной из сторон начинает рассматриваться только после трех лет раздельного проживания, и то если повезет. А по швейцарским – после года.
- О господи... И сколько мне еще осталось ждать?
- Нисколько. После Рождества ты снова явилась ко мне и потребовала отозвать иск.
Я опустила голову на подушку. Удивляться больше не было сил.
Какое-то время мы оба молчали.
- И ты его отозвал? – наконец спросила я.
- Ты была очень настойчива. Сказала, что помирилась с Сомини и хочешь сохранить брак.
- Великолепно... – горько пробормотала я. – Просто великолепно... Послушай, Андре, ты, наверное, уже не удивишься, если я спрошу, не заметил ли ты тогда чего-нибудь странного? Не выглядело ли это так, будто меня заставили... или как-то повлияли на меня...
- Сказать тебе правду? – Андре пристально посмотрел мне в глаза. – Я знаю тебя десять лет, Лоренца – с тех пор как начал работать на твою семью. Ты упряма как осел и всегда была такой. И я не помню, чтобы кому-то хоть раз удалось заставить тебя сделать то, чего ты не хочешь.
- Значит, по-твоему, я сделала это добровольно?
Он покачал головой.
- Не знаю. Может быть. В конце концов, ты действительно могла с ним помириться – всякое бывает в жизни... – Он снова заглянул мне в глаза. – Могу сказать только одно: если ты действовала под принуждением, то это принуждение должно было оказаться очень сильным. Поэтому предлагаю еще раз: если тебе есть что мне рассказать – расскажи. Даже если эта бумага, – он с силой хлопнул по ксерокопии, лежавшей на столе, – чистая правда. Я твой друг и я твой адвокат, запираться передо мной просто глупо!
Я отвернулась.
- Мне нечего тебе рассказать, Андре. Со мной все в порядке.
- Да уж точно! – саркастически бросил он, вставая со стула. – Ну что ж, как знаешь. Искренне надеюсь, что ты еще передумаешь. Что ты вообще собираешься делать дальше?
- Не знаю. Наверное, поживу у Ролана еще какое-то время. Потом что-нибудь придумаю... – Я подняла голову с подушки. – Ты ведь знаешь, я теперь безработная.
Андре побарабанил пальцами по папке, лежащей на столе.
- Может быть, ты забыла, но всего полчаса назад мы с тобой пересматривали твои бумаги. Ты, конечно, не Ротшильд, но можешь не работать хоть до конца жизни, если захочешь. Так что об этом можешь не беспокоиться.
- Не беспокоиться?! Ты что, идиот? Моей карьере конец! Все мои контракты разорваны!
- По-моему, сейчас это не самая главная твоя проблема. – Он наклонился и чмокнул меня в щеку. – Мне пора. Если передумаешь – позвони. В любое время.
- Обязательно, обязательно, – пробормотала я, вставая, чтобы проводить его.
Захлопнув за Андре входную дверь, я долго стояла в прихожей, тупо уставившись на солнечный зайчик, блестевший на хромированной поверхности замка. В голове не было ни единой мысли. Этого не может быть. Такого просто не бывает.
Наконец, стряхнув с себя оцепенение, я медленно прошла к себе в спальню. Это действительно была моя спальня – я жила здесь, когда дядя Марко привозил нас в Сен-Клу на каникулы. Остальные комнаты Ролан переделал по своему вкусу, но здесь не стал ничего менять: даже новые обои были с тем же рисунком, что и во времена моего детства.
Толкнув стеклянную дверь, я вышла на примыкавший к спальне балкон. Он выходил на тихую крошечную площадь, образованную пересечением трех узких улочек. Площадь Сийи, четыре, в Сен-Клу – так надо говорить полицейскому, если вдруг потеряешься...
Заходящее солнце било в белоснежные стены невысоких домов. Какое-то время я стояла неподвижно, рассматривая площадь. Вот дом на противоположном углу: здесь, на втором этаже, жили двойняшки Анаис и Моник, мои ровесницы. Моник носила цветные брекеты с металлическими сердечками, закрывавшими передние зубы: открой рот, и я скажу, кто ты – Анаис или Моник... А в этом доме жил Бекир – толстый, смуглый до черноты мальчишка на три или четыре года старше нас, который швырялся в детей камнями. Меня он ненавидел особенно: стоило только свернуть за угол, как над головой начинали свистеть куски щебня, который Бекир подбирал на стройке в соседнем квартале. Так продолжалось довольно долго, пока однажды Джулиано не застал его за этим занятием. Без долгих раздумий он расквасил Бекиру нос, а пока поверженный противник приходил в себя, натолкал ему в рот оставшейся щебенки. Я помню, мать Бекира, турчанка с пронзительным голосом, такая же толстая и смуглая, как ее сын, приходила к дяде жаловаться на Джулиано: нос оказался сломан, да и к тому же Бекир чуть не задохнулся, пытаясь выплюнуть камни...
Звук пронесшейся мимо машины оторвал меня от воспоминаний. Я вздрогнула и быстро отступила назад в спальню. Какая глупость – торчать вот так, на балконе, у всех на виду! Меня хотят убить, я не знаю, с какой стороны полетит следующая пуля... Шульц обещал, что позаботится о моей безопасности, но кто в здравом уме будет верить Шульцу?
Правильно, никто. Лихорадочно захлопнув балконную дверь, я рывком опустила жалюзи. В спальне воцарился сумрак. Ничего не было. Не было и не могло быть. Не было ни Ле-Локля, ни клиники в Монтре, ни ночной погони на горной дороге. Какое ясновидение? Какой еще, к черту, «Вергилий»? Все это бред: я просто болела, у меня был психоз или что-то в этом роде, теперь я вышла из больницы и вернулась домой. Вот она, единственная реальность: моя комната, дом моего детства на площади Сийи, турчонок Бекир и двойняшки из соседнего дома...
Плохая попытка, Лоренца. Попробуй еще раз.
И попробую. Если понадобится, я буду пробовать снова и снова, пока мой здравый смысл ко мне не вернется. Какого гребаного хрена, как любит говорить Джулиано. Я никогда не верила в такие вещи – черт побери, да я даже гороскопов в газетах не читаю! Воспламеняющая взглядом? Просто смешно. Осталось только надеть юбку до пола, как у Кэрри, и отправиться в среднюю школу...
Нервно передернув плечами, я вышла из спальни. Подошла к входной двери и, сама себя презирая за трусость, проверила дверной замок. Он был надежно закрыт. Затем, немного поколебавшись, прошла в гостиную и спустила жалюзи на окне.
- Все в порядке, – пробормотала я вслух, разглядывая темно-зеленые полоски жалюзи, плотно прикрывшие оконное стекло. – Все в порядке. Мне просто захотелось посумерничать.
Ну да, конечно. А еще тебе просто захотелось закрыть к чертовой матери все эти окна, чтобы никто снаружи не смог тебя отследить. И взять на мушку. Потому что ты чокнутый выродок, поджигающий людей и видящий то, чего видеть не следует...
- Чушь! – громко сказала я. – Все это чушь! И я докажу это! Прямо сейчас!
Оглянувшись, я поискала глазами подходящий предмет. Свернутый журнал, валяющийся на кресле, книга, которую я читала перед приходом Андре... Нет, не то, все не то. Вот: маленький бронзовый подсвечник в виде скорпиона с поднятым хвостом. Я хорошо его помню: в какой-то из своих последних приездов я купила его в лавчонке на Порт-де-Монтрей и подарила Ролану. В чашечке, венчавшей изогнутый скорпионий хвост, стояла ароматическая свеча.
- Отлично, – пробормотала я себе под нос. – Ну-ка, попробуем...
Я опустилась на ковер возле журнального столика и пристально уставилась на фитиль свечи. Как это должно происходить? Понятия не имею. Но, предположим, приблизительно так, как если бы свечу зажигали увеличительным стеклом. Вот фитиль: сначала он начинает обугливаться, затем появляется маленький дрожащий огонек, и вот, наконец, свеча разгорается, освещая темную комнату неровным светом...
Нет.
Ничего не произошло. Фитиль оставался целым и невредимым.
Вот и прекрасно.
Я привстала было с колен, но тут же опустилась снова. Кого ты собираешься обмануть? Ведь ты даже не попыталась ничего сделать по-настоящему. На самом деле ты просто не хочешь, чтобы эта проклятая свеча загорелась, правда?
Черт возьми, конечно, не хочу! Более того: я вообще не верю во всю эту чепуху. Я помню спичку, обжегшую мне руку в Ле-Локле, я помню все, что я говорила Шульцу, но я не верю в это. И верить не собираюсь. Но внутренний голос прав: нужно попробовать еще раз. Хотя бы для того, чтобы успокоиться и выкинуть все это из головы раз и навсегда.
Я прищурила глаза и перевела взгляд на свечу. Она загорится, я хочу, чтобы она загорелась, я действительно этого хочу...
Через полчаса я в изнеможении откинулась на ковер. Глупости все это! Только глаза от напряжения разболелись. Ну и поделом – нашла чем заниматься, идиотка несчастная... Я растянулась на полу и принялась массировать веки холодными пальцами. Нужно расслабиться, не то вслед за глазами заболит и голова, а только этого мне сейчас и не хватало.
В доме было тихо и пусто: уличный шум не пробивался сквозь плотно закрытые окна.
Понемногу эта мертвая тишина начала действовать мне на нервы. Я поймала себя на том, что невольно вслушиваюсь, не скрипнет ли дверь, не хлопнет ли створка закрытого окна, не раздадутся ли приглушенные ковролином шаги – чужие шаги... Нет, это все только мое воображение. В конце концов, за все эти дни я в первый раз оказалась в одиночестве: наверное, я просто отвыкла от этого. Да и нервы барахлят. Пожалуй, надо встать, найти телефон и позвонить ребятам – пусть возвращаются...
Поднявшись, я нащупала на журнальном столике трубку городского телефона и уже собралась нажать на кнопку, но остановилась.
Что я им скажу?
«Я боюсь оставаться в доме одна, потому что меня хотят убить»?
Да ни за что на свете! Они ничего не знают – и не узнают, если это будет зависеть от меня. Андре не проболтается: он адвокат, он умеет держать язык за зубами... К тому же он и сам почти ничего не знает, у него на руках только ходатайство этого венского инспектора – да и то, быть может, фальшивка... До правды ему не докопаться, и слава богу. Я не собираюсь тащить за собой на тот свет Андре Мореля. И уж тем более, своих братьев.
Нет, остается надеяться только на себя. И на то, что Шульц выполнит свое обещание. Это, конечно, глупо, но выбора нет. В противном случае мне придется жить, каждую минуту трясясь от ужаса, а это доконает меня вернее, чем любая пуля. Нужно просто взять себя в руки: визит Андре выбил меня из колеи, нервы уже действительно ни к черту...
Впрочем, я знаю, что с этим делать.
Резко поднявшись, я решительно направилась в ванную. Достав упаковку, выдавила на ладонь сразу две таблетки афобазола и проглотила их, запив водой из-под крана. Ненавижу всю эту дрянь, но ничего лучшего придумать не могу. Наклонившись над ванной, я подставила голову под холодную воду. На лбу и на шее засаднили царапины – память о прогулке по морванским лесам, никак не могут зажить, черт бы их побрал... Ну вот, так-то лучше. Во всяком случае, я сделала все, что могла.
Вернувшись в гостиную, я рухнула на диван и потянулась за пультом от телевизора. В комнате было все так же темно и тихо. Поднимать жалюзи уже не имело смысла – на улице и так вечерело, включать верхний свет тоже не хотелось, но эта звенящая тишина меня угнетала. Найду какой-нибудь канал поглупее, решила я, – что-нибудь вроде «Телемагазина» или «Люкса», – и буду пялиться в экран, пока Ролан и Джулиано не вернутся.
Внезапно зазвонил телефон.
Я едва не выронила пульт. Страх, донимавший меня весь вечер, вернулся с удвоенной силой. Кто это? Ни Ролан, ни Джулиано никогда не звонят на городской телефон – Ролан, кажется, даже номера своего не помнит, не знаю, зачем он ему вообще нужен... Тогда кто это может быть?
Телефон продолжал звонить, наполняя пронзительным треньканьем пустую квартиру.
Убрав звук телевизора, я схватила трубку и в панике уставилась на дисплей. Номер был мне незнаком. Набрав в грудь воздуху, я нажала на кнопку:
- Слушаю.
Никто не отвечал.
- Слушаю, – повторила я и, сообразив, что говорю по-итальянски, поправилась: – Алло! Вы меня слышите?
В трубке что-то зашуршало. Наконец, чей-то тихий тонкий голос произнес:
- Ты кто?
Голос был слабый, почти бестелесный. От его шелестящего звучания меня снова бросило в дрожь.
- Кто ты?
- А вы кто? – растерянно спросила я, не придумав ничего лучшего.
Несколько секунд голос молчал, затем из трубки раздалось протяжное:
- Понятно... – и тут голос внезапно обрел силу и мощь: – Стерва! Б...дь!!! В какой подворотне он тебя снял?!
Я отвела трубку от уха и ошарашенно уставилась на нее.
- А я-то, дура, еще вернуться хотела... – продолжил голос, всхлипнув, и тут же снова сорвался на оглушительный визг: – Передай Монтревелю, что он скотина! Кобель! Извращенец гребаный! Слышишь, сучка итальянская? И не радуйся, тебе тоже ничего не светит...
- Да идите вы к черту! – с облегчением выдохнула я и нажала на «отбой».
Бросив трубку на диван, я несколько секунд смотрела на нее, затем не выдержала и расхохоталась. То ли идиотизм ситуации был тому виной, то ли таблетки вдруг начали действовать, но хохотала я минут пять, забыв про все свои переживания. Наконец, обессилев от смеха, я рухнула на подушки. Черт возьми, хватит дрожать как осиновый лист, не то мозги совсем от страха атрофируются! С чего я решила, что это звонят именно мне? Что бы там ни было, мир не крутится вокруг меня. Бедный мой братец, веселое же ему предстоит объяснение с этой фурией...
Все еще смеясь, я подтянула к себе плед и завернулась в него. От всего пережитого ужасно захотелось спать: не иначе, нервная система решила, что с нее на сегодня хватит. Ну что ж, оно и к лучшему. Я смертельно устала от этих потрясений.
Внезапно в памяти вспыли слова Шульца:
«Я вовсе не хочу, чтобы вы впадали в панику и боялись лишний раз пошевелиться...»
- Легко тебе говорить, проходимец ты чертов, – беззлобно пробормотала я, устраиваясь поудобнее. – Впрочем, если ты не сделаешь свою работу и меня все-таки убьют, я тебя с того света достану. Это я тебе обещаю!
И крепко уснула.
***
Примечания
<1>. Hostias et preces tibi, Domine – «Жертвы и мольбы тебе, Господи». Начальные слова второй части оффертория (приношения даров) в каноническом тексте реквиема.
<2>. Гонимая неверным ветром в долгом полете, печальная странница-ласточка горько плачет, не ведая счастья. Но лишь наступает затишье, быстро забывает она о своих бедах и радостно смеется в уютном гнезде.
<3>. «Министерство иностранных дел – Федеральное управление уголовной полиции – Бюро по делам защиты свидетелей...»