Глава 16
Он бежал. Всё дальше, всё глубже в лес, туда, где никого нет, где не будет ни взглядов, ни слов, ни страха.
Где никто не скажет ему, что он монстр.
Он шёл днями, ел, что придётся, пил из грязных луж. Крылья болели. Иногда он пробовал их расправить, но они были тяжелы, как камни. Однажды он упал с обрыва, пытаясь взлететь, и сильно ударился боком. Но встал. Шёл дальше.
И однажды — в самой глуши — он наткнулся на запах. Старый, но свежий. И услышал хриплый голос:
— Не подходи близко. У меня когти не такие тупые, как ты можешь подумать.
Он замер. Перед ним сидел старый кот — весь в шрамах, с одним мутным глазом. Его шерсть была клочковатой, лапа хромала. Но взгляд был живой, колючий, внимательный.
— Ты не лесной. И не домашний. Кто ты?
— Я… никто, — тихо ответил Крошка. — Просто хочу жить.
Старик фыркнул.
— Никто тоже может жить. Если умеет охотиться. Умеешь?
— Нет…
— Тогда сдохнешь. А если не хочешь — учись.
---
И он учился.
Старик, который так и не назвал своего имени, жил на отшибе. У него был навык выживания. Он знал, где прячется мышь, как вытащить рыбу из ручья, как распознать опасность по воздуху. Он не жалел когтей, но учил. Крошка слушал, запоминал, пробовал снова и снова.
Крылья… Крылья он научился прятать. Иногда пробовал летать между деревьями, и однажды смог — короткий взмах, всего на пару лисьих хвостов. Но это был полёт.
Старик кивал:
— Живучий ты. Слишком живучий, как по мне.
---
А потом пришла зима. Старик заболел. Лежал, дрожал.
Крошка грел его, приносил мох, еду, воду.
— Зря, — шептал тот. — Я ухожу. Ты теперь сам.
— Нет, не уходи…
— Всё уходит. Главное — не теряй себя.
Старик умер ночью. Тихо. Словно ветер выдохся.
Крошка похоронил его под елью, накрыл лапами хвою.
Он остался один. В самом сердце леса.
Он ел. Он охотился. Он жил. Он летал — всё дальше, всё выше.
Он прятал своё имя. Он стал просто Тенью в кронах. Но внутри него жило другое — память. Крошка. Сухарик. Мама. Тот дом. Старик.
Он был не совсем собой. Но и не совсем никем.
Он жил.
Он долго прятал их.
Крылья — странные, чужие, выросшие не по его воле. Он ненавидел их, они болели, шрамы зудели под перьями, и каждый порыв ветра казался насмешкой: «Ты не птица. Ты ошибка».
Но однажды, лежа на склоне, он увидел ястреба.
Тот парил в небе, не взмахивая, словно его держал воздух. Крошка не отводил взгляда. А потом заметил: птица не сразу поднялась. Сначала разбежалась. Вскинула крылья. Подняла голову. И только тогда — взмыла.
Он начал наблюдать. День за днём, из тени. Как воробьи подпрыгивают перед взлётом. Как голуби на крыше собирают порыв ветра. Как ястребы выбирают высоту.
---
И он стал пробовать.
Сначала — с дерева. Прыгал. Растопыривал крылья. Падал. Много раз. Один раз сломал коготь. Второй раз — влетел в куст с шипами. Но снова залезал на дерево. Снова прыгал.
Потом с камня. Потом с холма.
Он чувствовал: если ловить воздух правильно, он держит.
Он учился разворачивать крылья. Учился чувствовать перья — они отзывались на ветер, на движение, жили своей жизнью, но были частью его. Плечи болели, грудь жгло — но он не сдавался.
---
Однажды утром он встал на краю оврага. Распахнул крылья. Дунул ветер — сильный, прохладный. И он побежал.
Один толчок. Второй. Прыжок — и…
Его несло.
Он плыл. Лес остался внизу. Ветки мелькали. Сердце билось громче, чем ветер. Он ухмыльнулся. Он кричал, но голос терялся в потоке воздуха.
Он летел.
---
Он упал — грубо, на бок, с царапиной на плече. Но он смеялся. Впервые — смеялся. Горько, счастливо, почти по-детски.
Теперь он знал: крылья — не только о боли. Они — о небе.