Здесь или никогда

«И это племя бед произошло
От наших неладов, от нашей ссоры
Мы — их причина, мы их создаем.»

Казалось бы, можно остановиться и поговорить по-человечески, но за мной уже была вооруженная погоня! И на моем хвосте сидели два моих брата, слава богу не родных, а лишь скрепленные со мной узами общих темных дел. Хотя может с родными бы я в такую ситуацию бы не влип, но что имеем то имеем.
¬¬¬— Робби, ты че?! — надрывно кричал Джим,
— Мы так не договаривались! Ты не должен сливаться на половине дела! —, его слова эхом отлетали от мокрых кирпичных стен, заглушаемые лишь хаотичным топотом их тяжелых берцев,
— Че за бред собачий? Тебя раньше никогда не волновали жизни этих подонков!
Я же, как вы могли догадаться, тот самый Робби, а именно Роберт, ненавижу, когда меня зовут Робби, словно я игрушка из Киндера, но более глубокое знакомство оставим на потом. Если я выживу, а выжить я ой как хочу.
И я, не оборачиваясь побежал, сломя голову, что есть мочи,
— Ребят, просто оставьте меня в покое! Я выполнил то, о чём вы меня просили! Свою часть дела сделал! Мне даже не нужны ваши деньги! —, левый бок жгло, словно я уже попал в ад, и черти натирают меня перцем чили,
— Я просто выхожу из игры! Это для меня слишком!
— Остановись, сукин сын! Это наши деньги! Это НАШЕ дело!
Джим орал, словно пытался словами ударить меня по голове.
— Подумаешь, соплячка вылезла в самый неподходящий момент, чем меньше человечек, тем меньше пуль на него надо, вот и весь разговор!
Не унимался Джим.
— Джим, он ведь и сказал, что деньги наши, — вклинился Барри. Милый простачок Барри, ты всегда не умел разряжать обстановку, зато очень метко разряжал весь магазин в тех, кто не понимал тебя с первого раза.
— Наши, это значит наши с ним, придурок, и дело это общее! — выплевывая каждое слово, разразился Джим.
— Это уже давно не игра, чтобы просто выйти, как ссыкло и никогда, черт побери, ей не было! — он почти нагнал меня, запыханно пытаясь ухватиться за ворот моего черного плаща. Пока я, чуть не поскользнувшись на огромной луже, замер, упираясь ладонями в дрожащие колени, чтобы перевести дух.
Темные высотки, два огромных колосса будто начали плавно наступать на меня, как в железной деве, желая раздавить в лепешку, а впереди яркий свет улицы, словно в конце тоннеля, подавал надежду на спасение. Спиной, едва ощутив приближение Джима, я снова дал деру из последних сил. Ноги уже подкашивались, а дыхание сбилось, как у астматика на марафоне.
Я действительно надеялся на их понимание.
Джим и Барри были для меня ни кем иным, как семьей. Мы делили крошки хлеба, которыми кормили голубей за гаражами и которые мы у них отважно отжимали. Делили теплый угол, в гараже, который кретин хозяин, забыл закрыть на зиму. (Хотя господи, храни кретинов, иначе бы я давно скончался в какой-то подворотне от обморожения.)
Мы выросли на одной философии, которая гласила: отправлять безнадежных людей на покой, чтобы они больше не мучались, но, по их мнению, я повернул не туда. А у нас, киллеров, так принято, что если кто-то пошел не туда, то он никуда больше не сможет пойти.
Как говорят, безвыходных ситуаций не бывает, но ситуация, когда двое моих старых друзей бежали за мной, желая прикончить прямо тут в эту же секунду, была, мягко говоря, БЕЗВЫХОДНАЯ!
Я, честно, до этого пытался с ними поговорить, но они достали пистолеты, и я побежал. Да, я зассал, но кто знает Джима и Барри меньше меня, уже давно сами прострелили бы себе череп, а я, рассчитывая на их понимание, наивно полагал всего лишь удрать подальше.
Хлюпая насквозь вымокшими старыми кроссовками по лужам, я резко выбежал из переулка между двух старых кирпичных высоток прямо на тротуар, надеясь, что этим недоумкам хватит ума остановится и хотя бы засунуть свои пистолеты поглубже в штаны. Привлекать внимание сейчас не самое взвешенное решение.
Ладно Барри, мы всегда говорили, что его мозг достался напополам нам с Джимом. Будь у него хоть пара извилин то, он сам бы с радостью разделил свою черепушку на две половинки и отдал нам, но Джим то всегда был мозговитым малым, если вообще можно назвать существо под 2,5 метра с телосложением гризли-сумоиста малым. Но при этом он никогда не оставлял улик и мог двигаться бесшумно, до поры, когда нашего заработка стало хватать на колу, тогда он начал издавать свой фирменный звук выполненного заказа.
Солнце спряталось за небоскреб. И наступила атмосфера того самого любимого фильма всех подростков, дурацкие сумерки.
И эта тупая тишина.
Только дождь мерно отсчитывает ритм.
Если бы мимо пролетала кукушка, то я точно не стал бы спрашивать у неё, сколько мне еще осталось жить, так как до того момента, пока она ответит, с ней бы расправились.
Или этот топот внутри меня, это моё сердце, которое вырывается наружу? От страха то затрепетало как пичужка. Оно такое громкое и наконец-то сначала я услышал голос своей совести, а теперь и сердце. Нихрена себе открытие жизни, оно у меня все-таки есть.
Я быстро осмотрелся по сторонам. В переулке не слышно шагов, но вмиг меня поглотил людской поток.
Люди десятками обтекают меня стороной, как река, когда прорвало унылую плотину, также как по моему лицу стекают крупные капли дождя, вперемешку с холодным потом.
Чёрт, че ж делать? Че ж делать? Здесь же просто уйма народу. Никто не должен пострадать из-за меня снова. У этих придурков ведь хватит ума пальнуть прямо в общественном месте.
Или все-таки не хватит.
И, чёрт возьми, я, как всегда, оказался прав. Из-за угла блеснуло дуло любимого Глока Джима, его «конфетки».
Спасибо, что не огнемет, мать твою!
Я бегло осмотрелся: вечер пятницы самое хреновое время, чтобы устроить показательную пальбу на оживленном авеню. Повсюду целая толпа безобидных людей, спешащих с работы к семье. Так и хочется сказать парням, что за них не уплачено. За меня, кстати тоже.
Кто-то шел с детьми, вероятно только что забранными из сада или школы. По аллее прогуливалась под одним зонтом парочка стариков, держась за руки.
Как мило, еще вчера я захотел бы заставить их танцевать польку под звуки моих пуль, но сегодня тот чертов день, когда все изменилось. Хотя, это меня все равно дико бесит.
И еще множество простых измотанных офисных работяг, возможно мечтающих о том, чтобы в них кто-то пальнул и прекратил их ежедневные страдания. Сорян, ребят, в этот раз ничем помочь не смогу.
И эти двое за углом, надеюсь, тоже, хотя по чесноку им все равно в кого палить. Казалось бы, темнота мне на руку, затеряться среди народу и дело с концом, но они могут изрешетить пол города, лишь бы наделать побольше отверстий во мне.
О чем я вообще думал, решив пойти против безумных парней, один из которых помог мне на первом заказе, а второй заметал за мной следы, вытирая кровь своей любимой футболкой?
В этот раз я наконец-то не стану принимать решение "Быть кому-то или не быть?» И никому не позволю. Я был слишком мерзким человеком. И отныне я больше не дам пострадать не единой душе! Лучше бы я сразу дал им меня пристрелить на месте. Но нет же, как ссыкло убежал в город и навлек на кучу людей неприятности, а может даже смерть. Хотел быть право имеющим, но по факту, дрожу как последняя тварь.
Единственное, что оставалось мне в этой, все-таки безвыходной ситуации, — это бежать на дорогу. В безумный поток машин, которым скорее всего плевать на правила, а на случайно выбежавшего в темноте парня и подавно, ведь этого металлического левиафана не остановит даже коляска с бэбиком, выкатившаяся на проезжую часть.
Ладно, Роб, хорош думать о себе! Нужно было предвидеть эту ситуацию очень сильно заранее.
Если бы я только мог угнать машину времени, как в том классном фильме с мужиком, похожим на престарелый одуванчик.
Соберись, сука!
Я резко отвесил себе смачную пощечину. Самое главное, чтоб не под фуру не попасть, такой фарш точно по частям не соберут! Кто, как, а главное зачем будет меня собирать я не думал. Я просто пытался выждать время.
Ну и в самой глубине своей душонки, в тайне от самого себя, я надеялся, что они образумятся и все это закончится дружеским похлопыванием по плечу и забыванием этого недоразумения парой пинт пива в баре.
Готов проставится, серьезно. Впервые не теряю надежды и, честно, в шоке.
Я не всегда был таким наивным романтиком.
В это мгновение возле отеля остановилось такси, выгружая мажоров-постояльцев и их элитные чемоданы, временно заморозив движение. Пока консьерж пошел за зонтом в холл, я увидел, что ребята меня заметили.
И я рванул вперед. Прямо на дорогу. Глаза пеленой застилали капли дождя, и я уже буквально чувствовал себя единым целым с этим треклятым дождём.
Время, казалось, растянулось как пузырь из самой резиновой жвачки. Я добежал до середины дороги и обернулся, перед таким тупым поступком хотелось просто посмотреть им в глаза:
— Я не плачу, парни, это просто дождь!
От идиотизма сложившейся ситуации хотелось смеяться в голос и что бы кто-то выпрыгнул из кустов и крикнул: «Робби, это пранк!». В такой момент я бы даже схавал, что меня назвали Робби, серьезно.
— Робби, ты совсем рехнулся, мать твою, стой!
— Ты мать мою не трогай, Джимми, ты же знаешь, мама это святое, мать твою!
Драть горло пришлось отменно, но я считал, что тянуть время в данной ситуации, стоя прямо посередине дороги, самое верное решение.
— Робби, ты че несешь, кретин? Ты же не знаешь мать твою!
Я увидел, как Барри зло толкнул его в бок, и Джим крикнул то, чего стоила вся эта погоня:
— Не делай глупостей, малыш Робби мы же твоя семья!
Джим и Барри, реально испуганные, спрятав оружие махали мне, призывая к себе. Неужели они одумались, и я не так наивен, как мне чудилось? Вмиг показалось, что и дождь потеплел и стал похож на ослиную мочу, не спрашивайте Бога ради, откуда я это знаю. И словно солнце снова появилось.
Но вы видите, что эта история не закончится так просто, впереди еще уйма страниц и мне есть что рассказать, поэтому просто имейте терпение.
Я замер, полный надежды, что все может быть как раньше. Они всегда знали, что ради них я готов на все. Они знали, что слово «семья» для меня не пустой звук.
И тут совсем не вовремя такси продолжило свой путь и поток нормализовался и вновь стал безумным, еще более озлобленным и необузданным, чем до этого.
Ведь люди большого города упустили целых 2,5 минуты своей драгоценной, по их тупому мнению, жизни.
Свет проезжающих машин слепил мне глаза, я крутился на месте, как слепой котенок, уворачиваясь от их сигналов и злобных выкриков водителей, гудки оглушили меня, но в этот самый миг путь мне осветил луч надежды, а не яркий свет противотуманок и я, прикрыв лицо рукавом плаща, быстро двинулся навстречу своим братьям. А ведь я всегда верил, что они лучше, чем думалось всем вокруг.
Сделав пару шагов, я остановился взглянуть по сторонам, чтобы скорее пробежать этот крошечный, казавшийся бесконечным, отрезок дороги, отделявший меня от долгожданного спасения и самых желанных в моей жизни посиделок в баре за липким столом.
И я сделал этот рывок и с идиотской улыбкой пятилетки, который снова доверчиво ждал отца на свой день рождения,
— Мои пацаны! – я распростер руки для объятия,
Но как обычно заканчиваются такие истории, где есть такие слова как отец и день рождения, открыв дверь мальчонка увидел тощего почтальона с письмом из налоговой. А вовсе не отца с долгожданной буханкой хлеба.
Так и я безо всякой задней мысли, посмотрел прямо в лицо Джиму и тут же краем глаза заметил блеск металла «конфетки» в его рукаве.
Очень тупо было полагать, что это блестит помолвочное кольцо, а в тот момент я был полностью уверен, что это его любимый Глок. О чем я думал?
Честно? Они знали, что слово «семья» для меня не пустой звук и я опять купился. Я, мягко говоря, полный идиот. И тут же смиренно обезумел.
— Пиф, паф, придурок!
На мокрый асфальт упала моя душа. Время замерло, словно кто-то поставил весь мир вокруг на паузу. Мы же существовали в реальном времени, оттого звуки стали громче, этот ползучий холод ощущался еще более промозгло. Надежда моя умерла раньше меня и от этой мысли страх проник еще глубже, уже не под кожу, а куда-то туда, ну куда он проникает обычно, ну вы поняли.
Сквозь какофонию ночного города, я услышал их слова, которые разрезали меня, как хорошая японская катана плоть, при сэппуку.
— Ты думал мы че, совсем наивные и примем обратно дохлую крысу? – ядовито выплюнул Джим.
— Он же пока не дохлый, Джимми, — Барри робко выглядывал из-за его правого плеча, нервно теребя пуговицу на своем сером кардигане.
— Я знаю, Барри, я прямо сейчас пытаюсь решить эту проблему! – Джим гневно зыркнул на него.
— Джимми, я сейчас вообще не понимаю о какой проблеме идет речь! – Барри уже испуганно выглядывал из-за левого плеча Джима.
По его лицу было видно, что у него вот-вот сдадут нервы, так же как уже сдалась нитка, на которой только что болталась многострадальная красная пуговица.
— Барри, заткни свою варежку! А не то я засуну «конфетку» тебе прямо в пасть!
Его большая красная пуговица покатилась мимо меня и бесшумно свалилась в водосточную канаву.
Прямо как капля крови, успел подумать я. И следом за ней закапала уже моя собственная кровь из моего, блин, носа.
Джим успел качественно приложится к моему дыхалу, пока я отвлекся на такую хрень. Джим очень не любил, когда его не слушали.
Было больно и в глазах потемнело. Это было так по-скотски, сначала обмануть меня, потом заехать мне по харе.
Я не спорю, может я заслужил, но
— Какого хера ты творишь, Джим? Я просто не хотел, чтобы девчонка сдохла... Она же ни в чем не была виновата, ей лет то, господи, ну может 5 было. Не факт, что она умела говорить...
— Не факт, что она умела держать язык за зубами, но я исправил твой косяк, и больше я такой тупости не допущу! Ты меня понял?
Теплая кровь лилась по моему подбородку, покрывшемуся испариной от проливного дождя, и я поднял руку, чтобы рукавом вытереть этот поток.
Маленькая сонная девочка, наверняка еще теплая, после внезапного пробуждения глубокой ночью. У неё осталось бы отменное наследство. Я мог бы воспитать из неё нереального киллера и жить припеваючи на её деньги. Пенсия киллера, в моих влажных фантазиях, представлялась мне именно такой.
Я буду кривить душой, если скажу, что не хотел бы, чтобы она просто выжила. Чтобы она своими маленькими глазками увидела мир. И может, прифигев от его жестокости, сама бы решила кем и как дальше быть.
Я просто хотел, чтобы она жила.
Тупая мечта для убийцы, знаю.
Она пахла молоком и счастливым детством, была теплая и пушистая ото сна в этой своей розовой пижамке. А теперь она остывала, и пижама пропиталась её кровью и стала ярко-красной. Но я успел прихватить её плюшевого мишку в клоунском колпаке с собой, надеясь, что в нём сохранилась частичка её невинной души.
И теперь я хотел показать ей, что я лучше прочих, что я уже не такой, как они.
Кровь затекала мне в рот и этот солоновато-железный привкус вынудил меня сплюнуть на асфальт, попав прямиком на берцы Джима.
Планировал ли я это? Нет.
Хотел ли я этого? Очень.
Он оскалился и напрягся всем телом. Кажется, у него даже зубы заскрипели.
— Сука!
— Джим, я тебе клянусь...
Тут я замешкался, прям люто затупил, признаюсь, ведь чем может поклясться человек, жизнь которого вот-вот оборвется? Правильно, только деньгами, которых он сам никогда в руках не держал.
— Чем ну? – Джим буравил меня глазами.
— ... своим отложенным за все годы баблом, Джимми, ты же знаешь, я тебя не обману.
Обману. Обманываю прямо сейчас, ведь все деньги я тратил сразу после выполнения заказа на телок в отличной стрипухе между 5 и 7 авеню, доставку невероятно вкусной жрачки из мишленовского ресторана и телок, но уже из другой стрипухи.
А ту сумму, которую отложил на черный день, я решил потратить на задрипанное пианино, так как надеялся стать киллером-музыкантом, вычитал в какой-то книжке, которую спер после заказа в одном особняке, но так ни разу за то пианино и не сел.
Да, имелась у меня такая дурная привычка собирать с мест заказов красивые книги. Помню, первую спер, когда Джим взял меня на свой первый заказ, ему тогда было тринадцать, мне десять.
Так и повелось, я воровал по одной книге и пытался читать их по ночам, прячась в нашем вонючем сортире, от этого неповторимого аромата то, что происходило в книгах становилось еще более увлекательным и и интересным.
Они уносили меня в те места, где не было боли, вони, борьбы за выживание, драк с крысами за кусок сыра из мышеловки.
Эти истории, пусть порой и до розовых соплей, тошнотворные, но, переносили в мир, в который мне никогда не попасть по праву рождения, пока я не получал от Джима по лицу за то, что читаю.
Для него самым главным было меткое попадание в цель, больше ничего.
— Брешешь как шавка, Роб.
— Брат, если я клянусь, то клянусь наверняка! – ну что, назад пути уже точно не было, осталось добить аргументами, — Просто отпусти меня, а я скажу, где все лежит. Это очень просто. Опусти пистолет, вот так, молодец (я опустил его рукав вниз, в котором переливалась «конфетка»). Мои деньги, вообще все-все хранятся в той коробке..., где Барри хранит свои нитки для вязания, на самом дне. Да, там целая стопка, нет, куча бабла, я тебе клянусь!
Ну да, в этот раз совесть закрыла глаза на мой обман, а что? Это же для выживания, верно? А то если не будет меня, то не будет и моей совести. Все очень логично! Поэтому она приняла верное решение, помалкивать, пока я говорю.
Парни смотрели на меня с подозрением и ожидали что ли какого-то продолжения.
— Чет маловато бабла за все годы ты наложил, коробка то там крохотная, - Джим быстро прикидывал соотношение суммы купюр на квадратный сантиметр площади коробки.
— Так я и не договорил еще! Сейчас вы оба закроете глаза, буквально на секунду, а открыв, меня словно и не было здесь. Как ветром сдует. А через полчаса я отправлю тебе смску с геолокацией остатков моих сбережений. Все очень просто, даже Барри понятно, да, ведь Барри? – он кивнул.
— Мой рот на замке, — я продемонстрировал им как застегиваю свой, покрытый красной коркой размазанной крови, рот и выкидываю невидимый ключик прямо в рот к Барри, который открыл его как по команде «фас» и весьма натурально проглотил. Ну молодец вообще!
— Ты че, за придурков нас держишь? Ни хрена подобного не будет, идиот. Раз совесть взыграла, на счет девки, это твои проблемы, но ты же, псина, растреплешь копам о наших делах. А нам оно не надо! — ладно, я забросил крючок с деньгами и думал, что рыбка клюнет, но я не учел, что пришел ловить гуппи на место, где живут акулы. Джимми услышал, где бабки, пусть даже их нет на самом деле.
Джимми не нужен тот, чьи это бабки, поэтому можно сказать, меня тоже теперь почти нет.
— Джимми, я думал, мы сейчас пойдем пить пиво. Ты же сказал, сейчас возьмем Роба и пойдем пить пиво! — толстяк Барри не унимался и явно выглядел расстроенным.
— Возьмем, это значит, прикончим, тупица! Я так решил! — Джим смотрел мне прямо в глаза, а дуло его пистолета снова смотрело прямо в мое сердце, готовое выпрыгнуть в ту же секунду.
— Значит мы его обманули? Мы ведь никогда его не обманывали, Джимми. И я не смогу пить пиво без него, — Барри явно было меня жаль и это заставило скатится вместе с дождем по моей щеке, еще паре горячих слезинок.
Но долго поддаваться чувствам я не мог, ведь в любой момент мог лишиться жизни. И с каких пор она вообще стала мне так дорога?
Парни не унимались, я знал, что это надолго:
— Хорошо, он идиот, Джимми, как скажешь! — всхлипывал Барри.
— Я уже сказал, что он идиот! Зачем ты вечно лезешь, выскочка? — не унимался Джим, грозно тыкая пистолетом в лицо Барри.
— Я слышал, малыш Джимми, прости, просто ты тут орешь, словно ты теперь главный вместо Роба, — Барри чуть ли не зашелся слезами.
Милый, чувствительный Барри, мне будет не хватать его ужасающе колючих шарфов, которые он вязал каждую зиму всей банде и его подгорелых пирогов. Гадость, но безусловно прелесть.
— Потому что я теперь главный, Барри! Считай, что с Робби покончено здесь и сейчас! И закрой свой жирный рот! Всё! — Джим уже словно забыл про меня, размахивая руками с пистолетом в сторону испуганного Барри.
И я решил действовать... Но время оказалось упущено.
— Одно неверное движение и сдохнет пол улицы. — Джим сделал шаг на встречу мне и дуло его пистолета опять уперлось аккурат в мою грудную клетку.
Признаться, это порядком начинало надоедать, — Ты же у нас теперь агнец Божий и не хочешь, чтобы пострадали невинные людишки? — он зло оскалился, глядя мне прямо в глаза.
Я остолбенел. Люди, машины, шум - в одночасье всё потеряло звуки. Я был будто под водой и ничего не слышал. Усомнившись в происходящем, я пристально вгляделся в бешенные глаза Джима.
Они всегда были такими злыми, маленькими и ужасающе красными, как у упыря?
— Джим, ведь..., — я пытался выдавить из себя что-то наподобие улыбки, но не смог.
— Робби, уже нет. Ты реально думал, что я позволю тебе просто смыться? Думал, будешь жить себе припеваючи дальше, купишь дом из журнала, заведешь длинноногую цыпочку, а потом таких же убогих как ты детишек, пока мы и дальше будем как падальщики помойные выживать? — его голос сорвался на крик, — Ни черта подобного, Робби! Мы дали клятву!
— Я клянусь, Джим, я никогда не сделаю вам ничего плохого! — я вложил в эти слова всю горечь и раскаянье за то, что так внезапно предал их, — Я просто хочу начать жизнь с чистого листа, давай вместе попробуем? Всё то, что произошло сегодня правда перебор. Я не выдерживаю. Я боюсь просто в один день свихнуться окончательно, Джим — глупо было надеяться на его понимание.
Мы никогда не знали другой жизни, парни даже мечтать о ней не смели.
А я, козлина, посмел.
— Пошел ты, Робби! Отсюда никто сухим не выйдет! – его рука, держащая пистолет предательски вздрогнула, - такая жизнь не для таких, как мы!
Сухим я не был уже давно, уже слабо соображая, я сказал лишь:
— Тогда стреляй, только по мне, ни в чем себе не отказывай, Джим. Я собака, нет, я мерзкая псина сутулая, я точно не хочу такой жизни. А раз другой не будет, выпусти на меня всю обойму смело, но я умоляю тебя как моего брата, никого больше не тронь, прошу.
Джим зарычал, а Барри протяжно взвыл, как собака, которой дали сапогом со всей дури под ребра.
Естественно, такая словесная потасовка с блестящим предметом в руках, уж очень похожим на пистолет, не могла так долго оказываться неприметной и на нас стали пялиться люди.
Барри, всхлипывая, безмолвно просил прощения, я же ощущал всем своим нутром, что до выстрела оставались считанные секунды. Незримое напряжение на улице натянулось до предела, струны нервов рвались на глазах. И тут ...
— Молодые люди, у вас вообще все в порядке? — Она подплыла бесшумно, словно лебедь, нежно окутав отсыревшую улицу светом и ароматом ландышей и клубники, словно вылезла из идеального мира, верхом на единороге.
Её золотые волосы пушились от ветра и влажности, а свет фонаря создавал ощущение ореола, словно ангельский нимб над её прекрасной головкой.
Таких ангелиц я не видел в стрипухах, отвечаю. И аромат веет невинностью и чистотой. Поверьте, мне на слово, в таких местах, где я обитал, так не пахло. На мгновение показалось, что даже у Джима глаза подобрели, но, увы, мне лишь показалось.
— Вали, куда шла, курица! — выплюнул он, но испугавшись, что она вызовет полицию, вмиг сменил гнев на милость, — Друг покидает нас навсегда, мой лучший друг, оттого мы так громко кричим...
— От чувств, — зашелся слезами, которые теперь рванули потоком Барри, - Нам будет так его не хватать!
— Поэтому, идите, куда шли, милееееди, — липко протянул Джим с ухмылкой, — а не то захотим вас проводить.
Видно было, что он молча выругался себе под нос и явно заприметил её как жертву без оплаты в своем темном деле.
И тут она взглянула на меня. Что это были за глаза, боже! Она словно смотрела внутрь меня, сквозь меня и понимала всю суть мироздания. Я хотел утонуть здесь и сейчас прямо в этих глазах.
Я уже говорил, что я постепенно превращаюсь в неисправимого романтика?
Ну вот не до такой же степени, чтобы влюбиться в первую встречную, особенно в такой ситуации.
Было, конечно, уже довольно темно, но свет фонаря за её спиной попадал мне на лицо и даже немного слепил глаза. Я на миллион зеленых с Франклином уверен, что она должна была заметить моё окровавленное лицо, но ничего, даже бровью не повела, хоть и стояла в метре от моего носа.
Наверняка решила просто не лезть в это дело, и кто я такой, чтобы винить её за этот разумный поступок?
Трое взрослых мужчин решают свои дела в большом городе, такой крошке вообще здесь не место.
Я бы обнял её, вонзился бы своим острым носом прямо в её ароматную гриву, и валялся бы с ней целыми днями на диване, слушая винил и попивая красное сухое, но если она любит полусладкое, то даже его, пусть и ненавижу его вкус.
Стоп, это что-то странное, чувство внутри меня не похоже на все то, что обычно испытываешь к девочкам, которые одеты в ниточки белья и наматываются на шест как сахарная вата на палочку, это что-то другое. Оно глубже, там, ну черт побери, внутри меня.
Я влюбился что ли?
Я читал очень много книг, среди них были и романы, от которых мысленно тошнило блестящей розовой жижей и исторические биографии, но я истерически хохотал в голос от слов «химия» и «любовь». Что же со мной стало?
Неужели мой разум от череды разочарований, помешанных с адреналином, повредился настолько, что я теперь не мог отвести от неё взгляд. Мне нужно было бежать, хоть пошевелиться, но я просто не мог даже пальцем дернуть, настолько, сама того не ведая, она приковала меня к себе. Слишком много открытий для одного дня.
Сначала совесть, потом сердце, теперь, о боги, че, любовь?! Судьбоносный выдался денечек.
Если выживу, не буду больше причитать о том, какая однообразная у меня жизнь. И скорее всего напишу роман.
— Я справлюсь, спасибо, желаю вашему другу хорошего пути, — она махнула рукой куда-то в мою сторону, но впредь ведите себя потише, - она примирительно улыбнулась Барри,
—Леди, а как вас зовут? — я не мог упустить эту возможность хоть притронуться к звуку её имени, чтобы, возможно, вскоре умирая, унести его с собой на губах.
Вот тут вы мне скажете, Роб, ты же киллер, че за розовые сопли?
А я вам скажу, это любовь, пацаны. Чистейшая, концентрированная!
—Ха-ха, я не знакомлюсь, ребят. И имейте в виду, чувства чувствами, но ведь вы пугаете прохожих, — и она ушла, цокая каблучками по мокрому асфальту и виляя шикарными бёдрами. Вот уж не думал, что у ангелов такая красота сзади, помимо крыльев.
Она ушла, а я остался.
Ангел улетел в рай, а я остался с этими двумя чертями в самом адском пекле. Вокруг снова стало темно, мокро и страшно.
— Хорошенькая, сейчас с этим разберемся наконец и догоним, — облизнулся Джим, — такая попка пропадает.
Мои скулы свело, я прикусил губу до крови, сжал кулаки так, что ногти пронзили мои ладони. Никогда еще я не шел против своих, даже мысль такую не допускал, но я уверен, что наконец-то прозрел.
Истина явилась мне в лице этой юной, нежной и трогательной особы. И я тотчас был готов творить добрые дела! Ощутив себя всесильным, я собрал всю свою волю в кулак и спросил:
— В чем сила, брат?
— Че? – Джим взглянул на меня с непониманием.
— В яйцах! — И я что есть силы двинул Джиму промеж ног, чтобы сегодня, завтра и надеюсь, никогда он не смог даже подумать о чьей-то юбке.
А если подумал бы, то пронзительная боль напомнила бы ему и о том, как он обманул меня и хотел убить. Но если у меня есть совесть, это вовсе не означало, что она имеется у всех, тем более у Джима. В нём как показала практика, бушует целое море, нет океан, ненависти.
Толпа вокруг встрепенулась, где-то в далеке даже раздался свист офицера. Даже если я сейчас покину этот бренный мир, я познал очень много за сегодня, а самое важное, что этих двух повяжут, межножье Джима еще долго будет напоминать ему обо мне, но самое главное, они не доберутся до неё.
Джим сложился пополам, скрипя зубами, и завопил:
— Сдохни, сука!
И все-таки у него такие злые глаза, как я раньше не замечал. Наверное, они никогда не смотрели на меня с таким отвращением.
Теперь я искренне сочувствую тем, на кого Джим брал заказы, последнее, что они видели были его глаза, из которых сочилась ненависть.
Он схватил меня за грудки и изо всех сил, вытолкнул прямо на проезжую часть.
Неужели и я, как все жертвы Джима, отпечатаю на сетчатке его взгляд?
Силы малышу Джимми было не занимать, и я это знал, но также я был очень ловок и мог прошмыгнуть мимо летящих на полной скорости машин, как мышка.
Почему я так уверен в этом? Ну так я сделал это впервые пять минут назад и весьма успешно, надо сказать.
Я выпрямился, стоя прямо посреди оживленного движения, самой загруженной улицы этого сумасшедшего города, который вечно куда-то спешит, но никогда не успеет.
Стоило отряхнуться, чтобы смыться от парней и настичь мою любовь.
Где эта игрушка?
Вот уж не думал, что в свои двадцать шесть лет, я буду искать плюшевого зверька на автостраде, но сердце моё упало в пятки.
Я не хотел снова предавать её.
Я хотел стоить хоть волосинки этого невинного ребенка.
Но медвежонка не было в моих карманах. И я стал рыскать взглядом под несущимися на полной, колесами машин. Занятие это было, мягко говоря, не из легких.
Дождь налил воды на славу, только некстати. Грязные лужи расплескивались со всех сторон и не давали как следует рассмотреть дорогу.
И вот, вот она. Фух. Я сейчас быстро наклонюсь и...
Схватил! Это ощущение, будто я все-таки смог спасти ту малышку, внутри меня все ликовало и светилось. Я позабыл про парней и прижал мокрого, до одури грязного крошечного плюшевого мишку в совершенно дурацком клоунском колпаке:
—В цирк мы больше не вернемся! — только и успел сказать я.
А затем раздался оглушающе громкий сигнал машины, грязная ругань, скрип тормозов, я помню, как мимо летят огни, вижу начавшуюся перепалку на тротуаре, где только что был.
Я прикрыл лицо рукой от яркого света, несущегося прямо на меня.
По ощущениям моего тела, я все еще был там, но душа...
Хлопок выстрела, разноцветные всполохи перед глазами и слышу их пронзительный вскрик. Голоса ангела и девочки сплелись в один и слились с отвратительным со скрежетом тормозов, похожим на звук пенопласта по стеклу, а затем я услышал громкий сигнал машины, проносящейся рядом.
Глухой удар, невесомость, а после лишь темнота.
Пустота.
Лишь мрак вокруг.
За что? Я че, все-таки умер под фурой?