Глава 12
Всю субботу я провела на балконе, благо первые деньки апреля радовали ярким теплым солнцем, под лучами которого я и грелась, намазавшись вонючей мазью. На улицу решила пока не выходить во избежание несчастных случаев с собственной психикой. Я пыталась анализировать ситуацию. Даже взяла листок и выписала все случаи своего якобы помешательства. Вышло много. Слишком много. Меня послушаешь, так вообще покажется, что близнецы живут у фрау Марты, а по нашей квартире расставлены камеры слежения. «Шпионы там, шпионы здесь, без них не встать, без них не сесть...» Бред. Билл не мог быть в некоторых местах просто потому, что не мог быть. Все эти парни, похожие на него, лишь мое желание увидеть его, осознанно выдаваемое за действительность. Я просто сильно соскучилась, вот и вижу то, что хочу видеть. Не буду больше думать о Билле. Я отпускаю тебя. Сложила листок в самолетик и запустила с балкона, следя, как он красиво спланировал на клумбу. Лети, мой родной...
Штефан работал. Общался с кем-то по телефону, ругался. У них должен стартовать какой-то проект, а он не всем доволен. Я читала книгу. Даже странно, что есть время что-то почитать. Обычно я куда-то бегу, сплю, ем и живу на ходу. А сейчас вот сижу в кресле на балконе, укутавшись в плед, и читаю. Как же люди так живут? Это просто невыносимо скучно.
— Мари, хочешь в Аквадом? Там рыбки. Мурены всякие, акулы.
— Это далеко?
— На Александерплатц.
— Если честно, то совершенно не хочу.
— Почему?
— Голова болит, — соврала, улыбнувшись. — Не хочу сегодня выходить из дома. Давай в другой день. Да и книгу хочу дочитать. — А как ему объяснить, что у меня поехала крыша, и я не хочу усугублять ситуацию?
— Что читаешь?
— Агата Кристи. «Мышеловка». Я себя именно так и ощущаю. В мышеловке.
— Это ж пьеса, — скривился он.
— Интересно, — пожала плечами.
— Пойдем, — ласково протянул с улыбкой.
Я покачала головой и поморщилась. Не хочу.
Больше он меня не трогал.
Воскресенье я провела за чтением «Десяти негритят», лежа в постели и дрожа от страха. Малейший шорох в квартире — и мне казалось, что это пришли за мной. Штефан опять звал на улицу, уговаривал, предлагал съездить в зоопарк или тот самый Аквадом, но мне было не до мурен и жирафов, надо понять, кто убийца. И хотя я и фильм сто раз смотрела, и книжку читала, все равно на чужом языке этот триллер звучал для меня по-новому, словно в первый раз, по-немецки жестко и страшно. Штефан, как назло, крутился рядом, пытался разговорить, отвлекал от чтения, звал гулять с Сашей. Но я не сдавалась — мне нельзя на улицу, там бред, там паранойя и галлюцинации. Надо перестать думать о Билле и, благодаря книгам Кристи, у меня сейчас это получается лучше всего на свете.
Я припудрила щеки и подвела глаза. Синяк на скуле прошел. Рука работала отлично, а вот огромный кровоподтек на ноге оказался глубоким и все равно болел. Я даже спать толком не могла на этом боку. Но, надо отдать должное мази фрау Марты, черно-желтым он бы стал в лучшем случае через неделю-полторы, и сейчас я бы любовалась синюшно-бордовой кляксой на полбедра. Другое дело, что синяк почти сошел, а ляжка как болела, так и болит. В целом, легко отделалась, если учесть, какую травму я ему нанесла. Еще раз осмотрела себя с ног до головы. Джинсы, водолазка. Все черное. Из-за этого лицо кажется очень бледным и изможденным. Я так и не могу вылезти из своих черных вещей. Словно в трауре... Расчесала волосы, заплела косу. Надо будет в Москве постричься и покраситься в рыжий — солнечный, яркий, в цвет хорошего настроения и авантюры. Сейчас нельзя, не хватало еще проблем с таможенниками на границе, одного консула за глаза достаточно. И так к нему, как на работу хожу — через день, меня уже там узнают.
— Ты выглядишь как монашка, — вздохнул Штефан, обуваясь.
— Ну, по легенде у меня украли вещи и нет денег, так что в консульство я могу ходить только в одной одежде, — отмазалась я.
Он лишь покачал головой.
— Да, но не в консульство ты все равно одеваешься как монашка.
— Штефан, а если за мной следят люди из консульства? ФСБ, например? — подозрительно прищурилась я.
— А что за тобой следить-то? — улыбнулся он. — Сто лет ты нужна своему ФСБ.
— Нужна — не нужна, а кто их знает. Вот так если сделать, — я намотала на шею яркое розово-красное кашне. — Пойдет?
Он тоскливо посмотрел на меня и достал ключи из ключницы.
— Выметайся, эмокид. Куплю тебе вечером полосатые розовые гетры, чтоб ты точно соответствовала своему статусу. А ведь вроде бы взрослая женщина...
— Ты сегодня такой нудный, это что-то, — фыркнула я, выходя на лестницу. — Да и разоделся, — кокетливо посмотрела на него. — Прям такой жених и на свободе.
— Имеешь виды? — рассмеялся Штефан, вручая мне свой тяжеленный портфель и закрывая дверь.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянула я, рассматривая мужчину. В кои-то века он влез в дорогущий костюм от Бриони и повязал галстук от Кардена. — Ты что-то в костюме сразу таким красивым стал, статным, настоящим директором крупного рекламного агентства. А то все как пацан бегал — принеси-подай-пошел-на-фиг-не-мешайся.
— У меня демократичный стиль в одежде.
— А вот зря.
В машине он включил какую-то тошнотворную музыку, под которую только бомжей хоронить. Мое хорошее настроение стремительно ухудшалось. Он вел резко, постоянно дергал и подрезал других, тихо матерясь. Лучше бы я поехала на метро или автобусе. Сегодня у Штефана встреча на Унтер ден Линден, поэтому он выразил желание меня подвезти, ему все равно по дороге.
— Штефан, что с тобой? — ласково спросила я. — Что-то случилось?
— Все хорошо, — огрызнулся он. — Я сигареты куплю в магазине. Посидишь в машине?
— Возьми мои, — протянула ментоловую «Вирджинию Слим».
Штефан скривился так, словно ему разложившуюся лягушку под нос сунули.
— Спасибо. Я девчачьи сигареты не курю.
— Хочешь, я схожу. Просто ты... — я постаралась подобрать выражение помягче. — Сегодня сам не свой.
— Я не выспался, — стал смущенно оправдываться мужчина.
— Настолько важная встреча?
— Нет, обычная. Рутина. Просто ночью душно было, и я плохо спал.
— Думаю, дело в другом, — многозначительно посмотрела на него. — Ничего, мне на этой неделе точно сделают документы на выезд, так что скоро будешь высыпаться.
— Причем тут ты? — недовольно посмотрел на меня. — Ты мне спать как раз не мешаешь. Все выходные вела себя, как мышка. Я и забыл, что ты дома.
Угу, это называется — сперма на подкорку давит, — подумала я, но вслух ничего не сказала, лишь отвернулась к окну, пряча улыбку. Билл тоже, когда сидит долго без секса, начинает злиться, капризничать и ко всему докапываться. Слово ему не скажи — кругом одни враги. Истеричка. Я не выдержала и переключила диск на радио. Экономические новости? Час от часу не легче. Штефан хмуро зыркнул в мою сторону, но промолчал.
Он остановился у автобусной станции, включил аварийку и понесся к магазину. Я принялась искать другую волну. Хотелось плавной мелодии, желательно без слов. Неожиданно из динамиков донеслись русские слова. О! Песня. На русском! Ура! Николаев что ли? О, еще и с Королевой! Ха-ха-ха, «Дельфин и русалка». Песенка про меня. Надо же какое старье крутят. Но это даже хорошо, а то я, кажется, родной язык забыла. Нет, русское радио — это очень хороший знак. Надо запомнить — 97,2 FМ, Русский Берлин. Какая приятная неожиданность. Николай Трубач! Ыыыы! Какая прелесть. Я начала ерзать по сиденью, пританцовывая, плавно размахивая руками в такт. Все у меня сегодня получится. Вон и русское радио поет: «Девочка-веточка, там, куда ты идешь, Скоро ты, девочка, счастье найдешь». Йехуууу! Штефан точно решит, что я рехнулась. А мне все равно. Мне весело!
— Ты веришь, что рождена быть любимой, Не любишь прошлого ты ворошить, — неуверенно подпевала я, запинаясь в незнакомом тексте и путая мотив. — Уходишь, но взгляд твой неповторимый Мне не забыть.
От остановки отъехал автобус.
Взгляд натолкнулся на рекламу за стеклом. Я чуть не проглотила язык. Казалось, меня парализовало. Пригвоздило. Размазало взрывом по кожаной обивке. Я во все глаза уставилась на пилон. Крупным планом чашка с кофе в руках, которую прижимают к щеке. Длинные черные волосы закрывают лицо, словно человек на плакате отвернулся и смотрит в окно за спиной. Лишь виден уголок губ, кончик носа и длинные ресницы. Не понять, мужчина или женщина — пальцы тонкие, длинные, с черно-белым маникюром и браслет из белого золота с большими колечками-звеньями на изящно изогнутом запястье. Я узнала бы эти пальцы из миллиона других. А между ними картинка — смешной мультяшный слоник, дарящий сердце тому, кто на него смотрит. И строчки из песни...
Воздух вокруг ни на что не похожий,
«Хочу, чтобы у тебя была своя чашка. — Ласковое прикосновение губ к щеке из-за спины. Пальцы проворно прошлись по шее и спустились на грудь, чуть сжали ее. Трусь затылком ему по животу. Запрокидываю голову. Поймать губами его губы. — Красивая?» — «Красивая. Из твоих рук все красивое».
Нет ни машин, ни случайных прохожих,
«Ой, какая штучка!» — «Тебе нравится? Я только с размером боялась промахнуться, у тебя такие тонкие руки...» — Прикосновение губ к кончикам моих пальцев, волосы щекочут ладонь. Язык вверх к локтевому сгибу. — «Он обалденный. Я никогда его не сниму». — Губы на губах. Шарик штанги стукнулся о мои зубы. Такой вкусный поцелуй после эклера и кофе. Он сам сладкий, как эклер с кофе.
Есть только ты и я.
«У вас тут уютно». — «А вон там наша комната. Тебе нравится? Я хочу, чтобы мой дом стал твоим домом». — Носом по ключице, язык во впадинку и вверх по кадыку. Руки ласкают тело. — «Дааа, мне все очень нравится», — обжигающим шепотом.
Я вышла из машины, как зомби, — загипнотизировано уставившись на его руку. Несколько неуверенных шагов ему навстречу. Легкое прикосновение к холодному стеклу. Сжать его пальцы. Прильнуть к теплой ладони губами. Закрыть глаза, роняя крупные слезы на землю. Стоять так вечность.
— Мари, ты с ума сошла? — Штефан смущенно схватил меня за локоть и потащил в машину. — Ты чего стекло-то обтираешь? — Открыл дверцу и впихнул обратно. Быстро обошел БМВ, плюхнулся на свое сидение и резко рванул с места.
— Ты видел? — вцепилась я в его руку на рычаге коробки передач.
— Рекламу «Нескафе»? Видел. Клевая реклама. Я ее сам утверждал, — недовольно бросил он. — Я рад, что тебя так нереально штырит от моей работы, но это как бы уже лишнее.
— Но это не реклама «Нескафе»! Это... Это... — я задыхалась.
— Не реви, макияж поплывет.
— Штефан, но это не реклама! — размазала слезы по щекам. Достала зеркальце и аккуратно промокнула платком глаза. Вроде бы подводка не сильно смазалась, а тушь потечь не успела.
— Не реклама, значит не реклама. Да, иногда заказчик утверждает редкое дерьмо. Там были интереснее варианты, — он нервно закурил и посмотрел на часы.
Я недовольно засопела и отвернулась к окну. Я же не сумасшедшая! Я же видела! Это руки Билла! Это моя чашка со слоником! Браслет, который я подарила ему. Это наша кухня! И слова написаны по-русски!
Машина медленно толкалась в пробке.
— Черт, — кривился Штефан. — Нам до поворота сто метров. Надо же так глупо застрять. Зря я за сигаретами ходил. Дурацкий светофор.
Том! Я подпрыгнула, едва не долбанувшись лбом о стекло. Еще одна остановка. Еще один пилон. И это точно Том! Плакат — запотевшее стекло, которое вытирают ладонью. Ладонь Тома. Силуэт Тома. Распущенные дреды Тома. Голова опущена, он смотрит вниз и в сторону. Лица не видно. По пояс голый. Широкие джинсы держатся на честном слове. Меня затрясло.
Там, где я был, или там, где я буду,
Я никогда о тебе не забуду.
— Штефан! — взвизгнула я. — Стой!
Он резко затормозил, бочком пробрался к обочине. Я вылетела из машины и подбежала к остановке. Том! Томми! Лица не видно, но это точно Том. Крупные капли воды скрывают его, но я-то вижу, что это Том. Его ладонь с четкими линиями и длинные тонкие пальцы. Штефан посигналил. Я вздрогнула. Он вылез из машины и подошел ко мне.
— Ты планируешь сегодня не доехать до консульства? — вздохнул грустно. — Что на этот раз тебя привлекло в рекламе шампуня? Это не наша реклама, хотя, конечно, симпатично.
— Какого шампуня? — напряглась я, внимательно изучая плакат. Никакого шампуня тут не просматривалось. Зато четкая надпись по-русски.
— Шампунь «Хеден Шолдерс», два в одном. Освежитель — ментол. 400 мл. Мари, у меня мало времени, пошли, а.
Я расстроено поплелась за ним, постоянно оборачиваясь на плакат. Но это не страшно. Сейчас решу все свои дела с консульством, а потом пробегусь по улицам. Доеду до автобусной станции, рассмотрю получше Билла. Может быть, есть еще какие-то плакаты.
Еще один плакат обнаружился недалеко от консульства. Я широко улыбнулась. Мой браслет с подвесками сердечками на столе выложен в виде сердца, рядом мой ноутбук, на экране которого светится:
В городе пахнет только тобою.
Низ живота наполняет любовью.
Есть только ты и я.
— Ты меня пугаешь, — серьезно произнес Штефан. — У тебя такие колебания настроения — то ты рыдаешь, то через несколько минут начинаешь счастливо улыбаться. А уж твоя неадекватная реакция на рекламу... Мари, хочешь, я сведу тебя с психоаналитиком? Мне кажется, твое поведение не совсем нормально. Поговоришь с ним, обсудишь все. Он хороший, настоящий спец в своем деле.
— Со мной все хорошо, Штефан, — улыбнулась я. — Правда, все хорошо.
Он притормозил у консульства.
— Беги уже, эмокид, — снисходительно махнул в сторону дверей. — И постарайся не вляпаться ни в какую историю. Ты мне сегодня не нравишься.
— Обещаю, папочка, — хихикнула я. — Ты во сколько вернешься?
— Как обычно. По крайней мере, у меня нет никакого желания торчать в офисе. Хочешь вечером погулять?
— С Сашей, — кивнула я.
— Договорились, — Штефан наклонился и поцеловал меня в щеку.
Я вышла из машины и обернулась, посмотрев на пилон метрах в ста пятидесяти от подъезда. Штефан посигналил и погрозил мне пальцем.
— Иди в консульство! — прокричал он в окно. — Проверю!
Рассмеявшись, я показала ему язык и скрылась за дверью.
Не знаю, как это называется — песня в руку или просто у них вышли все сроки, но через пятнадцать минут я, сильно радостная, довольно посмотрела на мир и счастливо выдохнула:
— Вот она — свобода! — И от переизбытка чувств заголосила на всю улицу, размахивая свидетельством на возвращение: — Я свободен! Словно птица в небесах! Я свободен! Я забыл, что значит страх!
Какая-то милейшая фрау шарахнулась от меня в сторону и покрутила пальцем у виска. Я сейчас так ее любила! Я просто ее обожала! Готова была зацеловать весь мир и эту фрау вместе с ним. Легко сбежав с лестницы, я направилась к пилону со своим браслетом. Надо подумать, что делать дальше. Во-первых, судя по всему, Билл меня ищет. Это очень и очень греет душу. Если ищет, значит нужна. В противном случае, он бы не стал тратиться. Возникает вопрос — почему он так уверен, что я до сих пор в Берлине? И знает ли он, где я живу? Знает ли он, что я живу у одинокого мужчины? Он выследил меня? Я с подозрением огляделась. На улице лишь редкие прохожие, которым явно нет до меня никакого дела. Никто не остановился, не курит и не зыркает исподтишка. Машины как ездили, так и ездят. Ничего подозрительного. Билл меня ищет — так приятно это осознавать. Мысль, что еще нужна, согревает тело, словно горячий чай на морозе. Так славно и необыкновенно после трех недель отчаянья понять, что тебя все-таки ищут и ты небезразлична. Я еще не знаю, что буду делать со всем этим. Не понимаю, хочу ли вернуться после того, что произошло, стоит ли продемонстрировать характер, как, в прочем, не сильно понимаю, смогу ли его простить. Ведь на лицо был факт измены, нанесенные оскорбления слишком сильно меня унизили и обидели. Мне надо разобраться в себе, решить что-то для себя, понять, смогу ли жить и дышать без него. Выдержу ли? Да, Билл не во всем меня устраивает, как человек. У него сложный и вредный характер. Иногда он достает до печенок своим креативом, но мне с ним интересно. К тому же он нежный и заботливый любовник, а это сейчас такая редкость. В общем так. Белый флаг выкидывать не буду, посмотрю по обстоятельствам. Надо будет у Штефана немного потусить, дня два-три, чтобы понять, как быть с Биллом. Терпел же он меня две недели, вот и еще немного потерпит. Все равно свидетельство на выезд действительно в течение двух недель, думаю, как раз за эти два-три дня все и решится. Билл не из тех, кто будет выжидать. Это Том затаится и выждет удобный момент, чтобы ударить наверняка, один раз, четко в цель. А Билл нахрапом возьмет, массой раздавит, разломает все, разрушит, но достанет желаемое. Что ж, давай, попробуй взять меня. Мне очень хочется на это посмотреть. Нет, все-таки какой чудесный день! Девочка-веточка, там, куда ты идешь... не помню дальше, но... счастье тебя ждет!
Я стояла напротив пилона и глупо хихикала. Реклама ювелирного салона. Браслет. Кольца. Цены. Мы же мимо этого пилона проезжали? А где «Город пахнет только тобою...»? Покрутила головой — больше нигде в обозримом пространстве рекламы нет. Закурила. Да что же это такое? Уже как бы и не смешно вовсе. Спокойно. Обошла пилон со всех сторон. Ничего подозрительного. Обычно плакаты меняют рано утром, сейчас только девять, десятый час. Может быть, рекламщики подъезжали, пока я была в консульстве? Вряд ли... Хотя все возможно. Набрала Штефана.
— Привет, отвлекаю?
— Нет, все в порядке. Заказчик в пробке застрял. Я тут кофе пью.
— Эх, я бы тоже кофе выпила.
— Извини, не приглашаю. Это рабочая встреча.
— А я и не напрашиваюсь. Скажи, когда меняют плакаты в пилонах?
— По договоренности с заказчиком.
— Нет, ты не понял, во сколько их меняют?
— Как правило, рано утром, часов до семи... По крайней мере, все отчеты к девяти уже лежат у меня на столе. А что у тебя случилось?
— Штефан, а в девять могут сменить плакат?
— Наверное, могут, а что?
— Нет, ничего.
— Тебе опять что-то примерещилось?
— Да. И это, кажется, прогрессирует. Я домой поеду.
— Если хочешь, оставайся у консульства, я за тобой заеду. Только не знаю во сколько.
— Перестань, кроме галлюцинаций меня больше ничего не мучает. А они вполне себе безобидны.
Я попрощалась и отсоединилась. Так... Есть еще два плаката. Один точно должен висеть.
До перекрестка я чуть ли не бежала. Подлетела к остановке, распугивая людей, и закатилась от смеха — реклама «Хеден Шолдерса», два в одном, с ментолом. Молодой парень запустил пальцы в волосы и улыбается так еще мерзенько.
— Простите, — обратилась я к фрау на лавочке. — Что вы здесь видите?
— Шампунь, — дернула она плечом и подозрительно на меня посмотрела.
— Спасибо, — попятилась от нее.
Поймала такси и поехала на автобусную станцию. Там не должны были убрать плакат. Просто не должны. По дороге я внимательно вглядывалась в рекламные плакаты и щиты. Никакого намека на Каулитца. Вообще никакого намека на него. Ладно, два места вылетает. Это последнее.
Я издалека заметила, что плакат другой. Вместо моей чашки со слоником, там красовалась ярко-красная фирменная чашка «Нескафе». И никакого Билла, что само по себе уже неприятно. Потерла виски. Черт... Зажгла сигарету и нервно затянулась. Опять руки дрожат. Дожила... Обошла все остановки в надежде, что могла ошибиться, и Штефан остановился не в этом месте. Безрезультатно. Чашки были, Билла не было. Я сошла с ума, какая досада. Черт! Ну, нет! Меня так легко на мякине не проведешь. Я внимательно осмотрелась. Недалеко торговали газетами.
— Фрау, добрый день, — подошла я к женщине. — Могли бы вы мне помочь.
— Да, конечно, — тут же заулыбалась она.
— Я сотрудник компании «Нестле», реклама которой представлена на этой автобусной станции. У нас есть информация, что наш рекламный партнер ненадлежащим образом исполняет свои обязательства. В частности смена рекламных точек происходит не ночью к началу рабочего дня, а утром или днем. Тогда же они моют стекла в пилонах. Вы не обращали внимание, как давно это происходит?
Продавец опешила и затрясла головой.
— Например, сегодня вот этот ближайший к вам плакат меняли около девяти часов. Утром здесь еще была реклама наших конкурентов.
— Нет, этот плакат тут давно. А стекла они моют поздно вечером, это точно. У меня один раз коробку с газетами затопили. Ох, я ругалась на них.
— То есть вы ничего по факту нарушения сказать не можете?
— Нет, я прихожу к семи, новые плакаты обычно уже висят. Вот как раз первого числа ваши плакаты повесили, до этого тут другое висело.
— Что именно тут висело? — ухватилась я за единственную ниточку.
— Реклама собачьего корма.
Черт, собачий корм... Если только Билл тут аристократичную афганскую борзую своей шевелюрой не изображал...
— А моют они вечером. Через день.
— Сегодня ничего подозрительного не было? Вы не заметили?
— Нет, ничего. Все как обычно.
— А никакого другого плаката тут не висело?
— Нет, не было. Только «Нескафе». Я бы заметила.
— Благодарю вас за помощь. Вы очень мне помогли.
Я отошла в сторону и поплелась к ближайшей лавочке. Побиться головой об асфальт что ли? Надо рассуждать логически. Я же видела плакаты собственными глазами. Значит, они были. Правда, Штефан сразу сказал, что тут чашка «Нескафе». Тетка тоже говорит, что другого плаката не было. Я сошла с ума, однозначно. Еще так размечталась — Билл меня ищет, просит прощения, хочет вернуть. Вот я дура. Среди самых дурных дур, я самая наидурнейшая дура. Домой! К черту Берлин! К черту Билла! Я свободна! Я хочу домой.
— Добрый день, — доброжелательно улыбнулась кассиру, протягивая документы. — Мне билет на самолет до Москвы на ближайший рейс.
Девушка уткнулась в компьютер в поисках нужного мне рейса.
Надо убираться отсюда, пока болезнь не начала прогрессировать. Дома попрошу Полину пожить со мной, а то сойду с ума в тишине своей квартиры. Если хотя бы один глюк случится в Москве, то поеду к родителям в Канаду. Мне надо восстановить нервную систему. В крайнем случае, лягу в какую-нибудь частную клинику. Через месяц буду как новая. Или может быть в какую-нибудь экспедицию напроситься? Слава Богу, на телевиденье связи есть, ушлют меня в любой новый проект, где мне будет не до Билла. С крестным поговорить еще можно. Он поймет, может быть, что-то присоветует дельного. У него тоже связи о-го-го какие. Я устала, я хочу домой. Здесь я схожу с ума.
— Вам все равно какой компанией лететь?
— Абсолютно. Я очень хочу домой.
— Есть места на двухчасовой рейс. Аэрофлот-Российские авиалинии, SU-114. Какой билет вы хотите — эконом, бизнес или первый класс?
Я смутилась. Сейчас десять утра. Самолет через четыре часа. Я даже со Штефаном не попрощаюсь. Просто тупо сбегу от него. Не по-людски это.
— А попозже? Я не успею на этот рейс. Ночной или утренний.
— Есть билеты на рейс ровно в час ночи. Аэрофлот-Российские авиалинии, SU-116. Здесь только бизнес и эконом остался. И вот в девять-сорок пять утра. Эйр Берлин, рейс 8352. Тут только эконом.
В голове мысли в чехарду играют. Хочется уехать отсюда побыстрее, потому что «больше нет сил, я совсем запил и не забыл тебя». И хочется остаться, потому что где-то здесь ходишь ты, дышишь со мной одним воздухом, думаешь о чем-то, может быть, даже изредка, хочу в это верить, вспоминаешь меня. Потому что сейчас, когда я оторвусь от земли, уже ничего нельзя будет исправить. Я оставлю тебя в этом городе, который пахнет тобою, дышит тобою, живет тобою, где все мне напоминает о тебе до дрожи в коленях, до резкой боли в животе, до покалываний кончиков пальцев. За каждым деревом — ты, в каждом прохожем — ты, с каждой витрины мне улыбаешься ты. Ты — мой каждый вдох и выдох, каждый мой шаг, каждая моя мысль. Ты — этот город, эта страна, этот мир. Мой мир. Мой воздух, мое солнце. Мое дыхание. Ты везде. Ты во мне. Я увезу отсюда маленькую частичку тебя. На память. И больше никогда не вернусь. Память — это всё, что осталось мне от тебя. Содержанка, группис и блядь.
— На час, пожалуйста, — через силу выдавила я. Голос дрожит. По щекам бегут слезы. Я проросла корнями в эту землю. Я впитала дух этого города. Я стала его частичкой. Ты же любишь Берлин. Хотела бы я быть стеклом в его витринах, чтобы наблюдать за тобой. Хотела бы быть неоновым огоньком, чтобы освещать тебе путь. Ровным асфальтом под твоими ногами, чтобы ты никогда не споткнулся. Чистым воздухом, чтобы окружать тебя, пробраться в твою душу. И жить там. Прощай, мой мальчик. Мой любимый принц с солнечной улыбкой из моего самого прекрасного воздушного замка. Прощай...