Свадьба без любви💔
Я ненавидела белое платье.
Не потому что оно не подходило мне по размеру — оно было сшито по индивидуальному заказу, идеально обтягивало фигуру, подчёркивало талию, будто в нём я должна была чувствовать себя принцессой. А я чувствовала себя — узницей.
Ткань чесалась, как будто в неё вшили тысячи крошечных иголок. Корсет сдавливал грудь, не давая дышать. Под подолом — холодная, липкая тишина, будто сама ткань знала, что происходит неправда.
Я стояла перед зеркалом, и отражение выдало мне не невесту, не влюблённую девочку, а кого-то другого. Женщину. Но не ту, которая выбрала свою судьбу. А ту, которую выдали замуж, как товар, упакованный в фатин и золото.
Глаза у отражения были потухшие. В них не было ни восторга, ни ожидания. Только пустота. И даже она казалась громкой. Как крик без звука.
Я казалась себе слишком взрослой — для своих восемнадцати. И слишком сломленной — для начала новой жизни. Новая жизнь? Смешно. Это не была новая жизнь. Это была приговорённая.
Фата опускалась на плечи, словно пепел. На коже под ней — будто ожог. Мне казалось, она жжёт, как если бы в венчальный наряд случайно попала кислота.
А на пальце блестело кольцо — тонкое, с гравировкой на внутренней стороне. «Саша Блант». Буквы будто царапали кожу изнутри, как клеймо. Его имя. Имя того, с кем я теперь навсегда. Того, кого я знала с детства. Того, кого когда-то пыталась ударить за то, что трогал мои вещи. Того, кто всегда делал, что хотел. И всегда побеждал.
Он был первым мальчиком, которого я поцеловала. Не потому что хотела. А потому что он заставил. Чтобы показать, что ему всё можно.
И с того момента — я его ненавидела.
Теперь я должна быть его женой.
Он стоял у алтаря, холодный и спокойный, как будто всё это — очередной деловой контракт. Его костюм сидел идеально, будто он родился в нём. Его лицо — как высеченное из камня. И не дрогнуло ни разу, когда я подошла. Он даже не посмотрел на меня.
Просто кивнул.
Как будто мы только что договорились о поставке цемента, а не дали друг другу клятву до конца жизни.
Гости хлопали. На их лицах были улыбки, но не настоящие. Те, что надевают ради фото. Никто не сказал: «Она же ещё ребёнок». Никто не встал и не возразил.
Потому что всё было решено задолго до того, как я успела что-либо выбрать.
Меня отдали, как пешку, за красивым жестом политического баланса. Мир между двумя семьями — и я стала залогом.
В этом белом платье. В этих туфлях, что натирали пятки. В этом теле, которое я больше не узнавала.
«Flashback»
— Если он ещё раз тронет мою тетрадь — я ему нос сломаю! — выкрикнула я с отчаянной яростью, как будто это действительно могло что-то изменить. Мои тонкие пальцы сжимали потрёпанный учебник, будто это был щит от всех обид мира. Я стояла в дверях класса, растрёпанная, с пятнами чернил на щеках, и злилась так, как умеют только дети — громко, искренне, до дрожи.
Саша стоял у окна. Высокий, спокойный, почти пугающе уравновешенный. Ему было пятнадцать, он уже выглядел взрослым, и от этого его присутствие казалось ещё тяжелее. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Только медленно поднял взгляд — и его глаза, спокойные и холодные, будто прожгли насквозь.
— Сломай, — тихо сказал он. И этого было достаточно, чтобы коридор замолчал.
Он подошёл ближе. Я не отступила. Мне казалось, если я сделаю хоть шаг назад — всё, проиграла.
— Ты больше не такая храбрая, когда не орёшь, — прошептал он, обогнув меня, как хищник, обнюхивающий территорию.
Он вдруг резко остановился, и прежде чем я поняла, что происходит, его пальцы дотронулись до оправы моих очков.
— Отдай! — я вскинулась, но он уже снял их, медленно, не спеша, как будто проверял мою реакцию.
— Ты без них как кролик, — сказал он, наклоняясь к самому уху. Его голос был хрипловат, будто взрослый. Я замерла.
— Сначала поцелуй, потом дерись.
Это был вызов.
Это был удар.
А потом он поцеловал меня. Не по-детски, не невинно — а резко, сухо, почти злорадно. Его губы были обжигающе тёплыми, резкими, как плевок в душу. Всё вокруг исчезло — остался только он, его дыхание, и моё сердце, колотящееся, как сумасшедшее.
Я оттолкнула его — изо всех сил. Ударила по щеке. Не думая. Не целясь.
Он даже не поморщился. Только усмехнулся уголком губ и ушёл, не обернувшись.
Я стояла посреди коридора — маленькая, униженная, горящая от злости.
И плакала.
Не от стыда.
А от того, что ничего не могла изменить.
***
«Из прошлого — в настоящее»
Когда я тогда стояла одна посреди школьного коридора, с дрожащими руками, испачканными чернилами пальцами и заплаканными глазами, я впервые поняла, что Саша — не просто мальчик из соседнего дома. Он был другим. Жестче. Сильнее. Старше. И опаснее, чем позволено тем, кого ты должен называть другом детства.
С тех пор прошло девять лет.
А я по-прежнему стою. Только теперь — в белом платье. С горящими щеками не от слёз, а от стыда, от обречённости.
Теперь я взрослая. На бумаге. В паспорте. Но внутри — та же девочка, испуганная и упрямая.
И он — Саша Блант — стоит передо мной, как и тогда, с той же холодной уверенностью, будто держит весь мир за горло. Только теперь он мужчина, от взгляда которого отводят глаза даже министры. Его лицо — точёное, серьёзное, будто высечено из гранита. Волосы чуть светлее, чем были в юности, и каждый жест выверен, как у хищника, который знает: его боятся — и с этим ничего не поделаешь.
В нём не осталось ни следа от того мальчишки, что однажды украл у меня первый поцелуй на спор.
Или... остался?
Та же самодовольная тишина. Та же способность игнорировать боль другого. Та же уверенность, что всё, чего он хочет — уже его.
Он не смотрел на меня. Ни на мгновение. Не коснулся моей руки, когда мы стояли перед священником. Даже не улыбнулся.
Просто стоял, как будто женится не на человеке, а на решении.
А я... я смотрела на него — и искала хоть что-то знакомое. Хоть тень былого. Хоть крупицу человечности. Хоть одно напоминание о том, что он — не только хищник, но и когда-то был мальчиком с дерзкой улыбкой и заносчивыми фразами.
Но нет.
Он стал тем, кем всегда стремился быть: недосягаемым, хладнокровным, сильным.
А я — той, кого выбрали.
Не по любви.
А по расчёту.
***
Мы ехали в машине в абсолютной тишине. Мимо проносились огни вечерней Москвы, размазанные по стёклам, как слёзы, которые я не могла позволить себе выплакать. Я сидела прямо, прижав руки к коленям, как школьница на контрольной, боясь ошибиться в чём-то, что давно уже не от меня зависело.
Особняк встретил нас тишиной, в которой звенело всё несказанное. Высокие стены, глухие окна, зеркала в золочёных рамах — как свидетели, молча наблюдающие за нашей каторгой.
Саша первым снял пиджак. Повесил его аккуратно, как будто заучивал этот жест тысячу раз. Его движения были спокойными, почти ленивыми, как у человека, который заранее знает, чем всё закончится.
Он даже не оглянулся.
— Можем договориться сразу, — сказал он. Голос был спокойный, ровный. Как у адвоката, диктующего условия сделки.
— Ты не вмешиваешься в мою жизнь, я — в твою.
Он подошёл ближе, остановился передо мной. Глаза холодные, прищуренные.
— Секс будет. Когда нужно. Исключительно для имиджа. Я не отказываюсь от женщин. Не собираюсь прятаться.
Я стояла молча. У меня не было слов. Только ощущение, что земля под ногами стала ледяной.
Он чуть наклонил голову:
— Ты понимаешь?
Я кивнула.
— Умница, — бросил он, как будто похвалил собаку. И прошёл мимо, оставив за собой горький след парфюма.
Захлопнулась дверь в соседнюю спальню.
Я осталась одна.
Комната была как музей. Безжизненная. Стильная. Мёртвая.
Я переоделась в длинную ночную рубашку — простую, почти детскую, будто в ней я могла спрятаться, как в кокон.
Села на край кровати. Руки дрожали. Дыхание было прерывистым — я пыталась дышать через нос, чтобы не расплакаться.
Я легла. Под одеяло. С выключенной лампой.
Не ждала, что он вернётся.
Но он вернулся.
Дверь открылась тихо. Не скрипнула. Только слабый шаг по паркету.
Я притворилась спящей.
Он подошёл ближе. Я чувствовала его дыхание. Сильное. Тёплое. И в нём — ни капли желания. Только тяжесть.
— Ты не обязана ничего говорить, — тихо сказал он. — Но знай: это не сказка. Я не принц. Ты не будешь получать цветы по утрам. Мы не будем гулять за руку.
Я молчала.
Он сел рядом. Кровать чуть скрипнула под его весом. Но он не дотронулся до меня.
— Я не буду заставлять тебя любить меня. И сам — не собираюсь.
Он повернул голову. И добавил:
— Но не вздумай влюбиться. Поняла?
Я не ответила.
Я не могла.
Он тяжело выдохнул.
— У нас нет выбора. У нас — роль. Игра. Тюрьма на двоих.
Я развернулась лицом к нему. Медленно. И прошептала:
— А если я захочу выйти?
Он усмехнулся.
— Тогда нам обоим конец.
Он снял рубашку. Не торопясь. Почти лениво. Как человек, который давно потерял интерес к телу — своему или чужому.
Потом — часы. Оставил их на тумбочке.
Поднял на меня глаза:
— Хочешь, я уйду?
Я смотрела на него. И вдруг поняла — он не уходит, не потому что хочет остаться. А потому что так надо. Потому что он тоже теперь в клетке. Только в другой.
— Нет, — ответила я. — Оставайся. Это ведь... как должно быть, да?
Он ничего не сказал. Только склонился надо мной. Его поцелуй был ровный. Механический. Его руки — тёплые, но чужие. Он не ласкал. Он исполнял.
Наш первый секс был, как тень брака. Не больно. Не страстно. Просто... случилось.
Он не назвал меня по имени. Не встретился взглядом.
Он сделал, что должен был. Я — тоже. Мы оба — как актёры на репетиции, где текст давно вызубрен, но никто не верит словам.
Когда он отвернулся, я осталась лежать на спине, глядя в потолок.
Мне хотелось плакать.
Но и слёз не было.
***