.
Скорая приехала быстро.
Слишком быстро. Как будто знала, куда ехать.
Или… как будто кто-то уже вызвал её.
До него.
Я сижу на обочине, плед сполз с плеч, и я не поднимаю его.
Мне холодно. И одновременно — всё равно.
Кожа онемела, как будто я больше не живу в этом теле.
А просто временно арендую его.
Пока не вспомню, кому оно принадлежало.
Фонари мигают.
Фары машины скорой ослепляют. Красный и белый. Пульсирующие.
Я прикрываю глаза.
— Вот она, — говорит голос. Женский.
— Господи… — другой, мужской. — Вы можете говорить?
Я поворачиваюсь.
Передо мной — женщина в форме. Фельдшер. Высокая. С добрыми глазами, но с лицом, натянутым от усталости.
Я киваю.
— Да. Немного.
— Как вас зовут?
И снова.
Снова этот вопрос. Как нож по горлу.
Я хочу ответить — хочу, правда. Но внутри пустота. Ни единого звука. Ни ассоциации. Ни имени.
— Я не помню.
Она переглядывается с напарником.
— Хорошо. Тогда поехали. Осмотрим вас в машине. Вас кто-то ударил?
Я не отвечаю.
Не знаю.
Может, и да. Может, и нет.
Как можно говорить о себе, если ты не знаешь, кем ты была?
Внутри скорой пахнет лекарствами, железом и чьим-то потом.
Медицинский мир. Холодный, резкий. Чистый и бездушный.
Я сижу на кушетке, завёрнутая в плед. Руки дрожат.
Фельдшер осматривает меня.
— Пульс учащён.
— Дыхание поверхностное.
— Много ссадин.
— Шок.
Я словно не про себя это слышу.
Как будто это про другого человека.
Я не чувствую боли. Не чувствую жара. Не чувствую себя.
Она обрабатывает порез на моем виске.
— Была травма головы. Не глубокая, но могло быть сотрясение.
Я моргаю.
— От этого можно… забыть всё?
Она замедляется.
— Иногда — да. Особенно если был сильный эмоциональный стресс. Или страх.
Страх.
Это слово отзывается внутри, как стук в закрытую дверь.
Слишком знакомо. Слишком близко.
Я не помню, что со мной было — но страх… он где-то рядом. Он во мне.
Он сидит в груди, как птица, которой не дали улететь.
Он давит.
— Меня… могли похитить?
Слова выходят тихо, как будто я боюсь, что они сбудутся, как заклинание.
Фельдшер переглядывается с водителем через стекло.
— Не знаю. Мы передадим вас полиции. Они будут выяснять. Сейчас главное — довезти в больницу.
Она кладёт мне руку на плечо.
— Вы в безопасности.
Но я не чувствую себя в безопасности.
Я чувствую… что кто-то уже знает, где я.
Что кто-то уже едет.
Что кто-то следит.
Я сжимаю плед.
И вдруг спрашиваю:
— А если я не хочу вспомнить?
Она смотрит на меня.
— Что?
Я опускаю взгляд.
— Может, это не ошибка. Может, моё тело… решило забыть, потому что иначе — я бы не выжила.
Впервые я слышу тишину внутри себя.
Не пустоту — а именно тишину.
Как будто во мне перестало кричать то, что я не слышала.
Скорая едет по ночным улицам.
За окнами — свет фонарей скользит по мокрому стеклу.
Мир идёт мимо. Люди спят. Кто-то едет с вечеринки. Кто-то курит на балконе.
А я — еду без имени.
Без прошлого.
Без себя.
И всё, что у меня есть — это ощущение, что что-то было украдено.
И мне это нужно вернуть.
Но не факт, что я переживу момент, когда оно вернётся.
Машина скорой остановилась, но я не сразу поняла.
Меня словно выключили.
Всё тело — как будто не моё. Как чужой костюм, сшитый не по размеру. Я смотрю на свои пальцы — они длинные, худые. Указательный палец дрожит. Вся я дрожу.
Не от холода — от пустоты.
Как будто в этой машине, по пути, из меня вытащили всё, что когда-то было «я».
Дверь открылась.
Порыв ветра ударил в лицо.
Холодный, как чужой взгляд.
Медбрат протянул руку.
— Осторожно. Я помогу.
Я не хочу, чтобы меня трогали.
И в то же время — боюсь, что упаду, если он отпустит.
Белый коридор.
Свет — ядовитый, как у ламп в примерочных: он показывает всё, что ты бы предпочла скрыть.
Грязь под ногтями. Порезы. Капли крови на платье.
Мои волосы липнут к лицу, как водоросли к утопленнице.
— Приёмное отделение, — говорит фельдшер. — Женщина, неизвестная. Предположительно двадцать — двадцать пять лет. Травма головы. Потеря памяти.
Я слышу это так, будто кто-то говорит о другом человеке. Не обо мне.
«Неизвестная».
Я — это «неизвестная».
Как мешок. Как объект.
Как пустая переменная в медицинской формуле.
— Заносите.
Меня укладывают на кушетку.
Плед забирают. На мне — промокшее, грязное платье.
Медсестра что-то говорит, но я её не слышу. В ушах — звон, будто я на глубине.
Резиновыми пальцами она берёт моё запястье.
Щупает пульс.
Смотрит в глаза фонариком.
Ставит катетер.
— Сколько пальцев видите?
— Где вы были сегодня ночью?
— Как вас зовут?
— Кто сейчас президент?
— Я не знаю, — шепчу я в ответ.
На всё.
Она делает пометку в карте.
— Острая амнезия. Шок. Возможно — следствие ЧМТ. Нужно сделать КТ.
— Признаки нападения есть? — спрашивает кто-то за ширмой.
— Внешне — только ссадины. Без следов насилия. Но состояние… подавленное.
Подавленное.
Мне хочется закричать.
«Это не подавленность. Это — я не знаю, кто я! Не знаю, кому верить! Не знаю, жива ли я вообще, или это какая-то последняя сцена сна перед смертью!»
Но рот молчит.
Я просто смотрю на потолок. Белый. Идеально белый. Плоский, как чужая жизнь, вычищенная от личности.
— Мы отмоем вам руки.
— Сейчас будет холодно.
— Потерпите.
Я слушаю эти фразы, как будто мне шепчет радио. Где-то рядом, но не со мной.
Только когда мокрая салфетка касается моего запястья, я вздрагиваю.
Руки чужие. Но я чувствую.
Тактильно — я жива.
Психически — я не здесь.
— Мы пока оставим вас в палате. Попробуйте отдохнуть.
Медсестра уходит.
Тишина.
Палата пустая. Окно приоткрыто. Ветер дышит в занавеску.
Я сажусь.
Осторожно. Спина болит. Ноги затекли.
Я опускаю взгляд — и замираю.
Напротив кровати — зеркало.
Я вижу себя. Впервые.
Девушка.
Бледная. Волосы — мокрые, тёмные, как выжатая ткань. Глаза… огромные. Широко раскрытые.
И в них — ни одной мысли.
Ни одного узнавания.
Ни проблеска: «да, это я».
Нет.
Просто...
Кто ты?
Я медленно подхожу.
Смотрю в глаза.
Протягиваю руку к зеркалу.
Касаюсь стекла.
Словно хочу дотронуться до той, другой, на той стороне.
И шепчу:
— Кто ты такая?..