4.
Воскресенье в Лос-Анджелесе было непривычно тихим. Небо не было слепяще синим, как в рекламах с сочными фильтрами, оно было серовато-туманным, будто заметно думало, не полить ли дождем.
Это был идеальный день для дома. Для пледа, чашки теплого чая и чтения книги в молчании. Или для встречи двух человек, у которых общее чувство тихой недсказанности.
Эмма пришла чуть раньше. С самой две пиццы: одна с грибами и сыром для себя, другая с ананасами и тофу для Дженны. В другой руке был небольшой букет лаванды. "Потому что лаванда пахнет спокойствием," — скажет она позже.
Дженна открыла дверь в халате и с неуложенными волосами. Усмехнулась:
— Ты похожа на привидение романтики. С пиццей и лавандой.
Эмма усто улыбнулась и сказала: — А ты похожа на кофейную тень с грандиозным чувством стиля.
Целый вечер они провели на диване: смотрели старые фильмы, оборачивались в одной пледе и пили чай из одной чашки. Потом они перешли на личные разговоры. Иногда с паузами, но без страха.
В какой-то момент, после особенно трогательной сцены из фильма, Дженна вздохнула:
— Я часто думаю, что играю лучше, чем живу. Как будто эмоции на экране мне даются легче, чем в жизни.
Эмма кивнула, отложив пустую чашку:
— Ты не одна такая. Иногда я чувствую, что легче быть кем-то ещё, чем быть собой. Особенно, когда тебя постоянно смотрят.
Они долго молчали, глядя в экран, на котором титры ползли вверх. Потом Дженна заговорила снова:
— Ты когда-нибудь чувствовала... будто боишься быть понятой? Не потому что это плохо, а потому что тогда придётся признать, что ты действительно есть?
Эмма медленно повернулась к ней. В её взгляде не было удивления — только тёплое узнавание.
— Да, — тихо сказала она. — И именно поэтому я здесь. Потому что ты — та, кто понимает, и кого не страшно понять.
Эта фраза будто растворила какую-то невидимую преграду между ними. Они ещё немного говорили, но слов становилось всё меньше, и всё больше значило их молчание.
Ночь уже полностью накрыла город, когда они остались сидеть на полу, прислонившись друг к другу спинами. Музыка играла тихо, почти незаметно. Эмма закрыла глаза и прошептала:
— Мне с тобой спокойно.
Дженна кивнула, почти не дыша:
— А мне — тихо.
И в этой тишине случилось то, что не нуждалось в словах. Просто лёгкий наклон головы, мягкое прикосновение лба ко лбу, и короткий поцелуй — едва заметный, почти как дыхание. Он не был торжественным или страстным. Он был необходимым, как точка в конце важного предложения.
Они не обсуждали, что это значило. Не нужно было. Они просто остались рядом. До самого утра.