Тёмный лёд

Когда я открыл глаза, мир вокруг был чужим и пугающе пустым. Я ощутил, как холод пробирается под одежду, словно ледяные пальцы пытались дотянуться до самого сердца. Я сел, оглядываясь вокруг, и увидел, что нахожусь в бескрайней снежной пустыне. Вокруг — ничего, кроме снега, простирающегося до самого горизонта. Небо тяжёлое, серое, низкое. Оно будто давило на меня, превращая всё вокруг в безмолвное, удушающее одиночество.

Снег был повсюду. Он лежал плотным слоем под ногами, застывшим океаном, который покрыл всю землю. Лёгкий ветер поднимал с его поверхности искристые завихрения, будто танец мельчайших осколков стекла. Но за этой хрупкой красотой скрывалась угроза.

Пурга, казалось, только начинала набирать силу. Ветер усиливался, начинал свистеть и выть, как тысячи невидимых голосов. Он обрушивался на меня ледяными волнами, забираясь в каждую складку одежды, кусая обнажённое лицо.

Вдали не было ничего. Ни силуэтов деревьев, ни контуров гор, ни намёка на строения. Казалось, я стою в центре мира, который забыл, что такое жизнь. Даже звуки здесь будто исчезли, уступая место глухому, всепоглощающему молчанию, которое нарушали лишь завывания ветра.

С каждым вдохом лёгкие обжигал мороз, а горячее облачко пара тут же замерзало и оседало инеем на лице. Дышать было тяжело, будто воздух сам пытался сопротивляться, не давая мне сделать полноценный вдох.

Ничто в этом месте не намекало на жизнь. Никаких звуков птиц или зверей, только я и этот безразличный к моему существованию белый мир.

Я поднялся и начал идти.

Здесь не было ни времени, ни направления. Ощущение было таким, будто я оказался в бесконечном пространстве, где прошлое растворилось, а будущее стало лишь призрачной надеждой.

И в этой безмолвной, беспощадной пустоши я понял одно: если не найду укрытия, меня поглотит этот холодный, равнодушный мир.

Я шёл, хотя каждая клетка моего тела кричала, чтобы я остановился. Ветер бил в лицо, словно хлестал тысячами крошечных ледяных плетей. Снег летел горизонтально, завывая в ушах, забиваясь в глаза, нос, рот. Видимость становилась хуже с каждым шагом, и вскоре я уже не видел ничего дальше вытянутой руки.

Мир вокруг был непрерывным хаосом белизны. Снег застилал горизонт, сливаясь с тяжёлыми серыми облаками, которые казались настолько низкими, что их можно было коснуться. Земля под ногами была мягкой и предательской — каждый шаг утопал в глубоких сугробах, и ноги быстро начинали ныть от усталости.

Я оставлял за собой следы, но каждый раз, оборачиваясь, видел лишь ровное, нетронутое полотно. Ветер безжалостно заметал мои попытки оставить хотя бы малейший след своего присутствия в этом бескрайнем снежном аду.

Холод пробирался внутрь. Я чувствовал, как пальцы ног и рук начинают терять чувствительность. Даже тёплая одежда, что спасала меня вначале, теперь лишь с трудом сдерживала пронизывающий мороз. Ветер дул такими мощными порывами, что мне приходилось останавливаться, чтобы не упасть.

Пурга усиливалась. Она становилась не просто погодным явлением, а врагом, желающим остановить меня любой ценой. Воздух стал гуще, насыщеннее снегом, и я почти ничего не видел. Глаза жгло от холода, а ресницы покрылись инеем, слипаясь, заставляя щуриться ещё сильнее.

Я шёл вслепую. Ноги ступали, не зная, куда ведёт их дорога. Не было ориентира, не было даже намёка на цель. В такие моменты кажется, что движение — это единственное, что остаётся человеку, чтобы не поддаться отчаянию.

Ветер рвал из-под ног опору. Иногда я оступался, проваливался глубже в сугроб, выбираясь только усилием воли. Несколько раз я падал, сбитый с ног порывом ветра, и лежал, уставившись в непроглядное белое небо. В такие моменты казалось, что я больше не встану. Что этот мир, пустой и равнодушный, поглотит меня. Но каждый раз я находил в себе силы подняться.

Время теряло смысл. Минута или час — всё сливалось в бесконечное движение сквозь метель. Силы постепенно уходили. Дыхание стало поверхностным, слабым, а грудь обжигало морозным воздухом. Моё тело больше не слушалось так, как раньше.

Но внезапно что-то изменилось. Пурга начала стихать. Ветер стал чуть слабее, а снежные вихри начали оседать, открывая мне часть горизонта. Я замер, обернувшись вокруг. Всё ещё пусто. Белая, бескрайняя пустота.

И вдруг я заметил его. Маленький, едва видимый огонёк вдалеке. Он был слабым, мерцал, словно мог исчезнуть в любую секунду. Моё сердце забилось быстрее. Это был не просто огонёк — это была надежда.

Я почувствовал, как внутри меня оживает нечто. Сила, которой я думал, что у меня больше нет. Теперь у меня была цель. Несмотря на усталость, на холод, который сковал моё тело, я пошёл быстрее. Я боялся моргнуть, боялся потерять огонёк из виду. Он был моим единственным ориентиром, единственной ниточкой, связывающей меня с жизнью.

С каждым шагом он становился ближе. Ветер уже не казался таким страшным, а холод немного отступил на задний план. Теперь меня вела не интуиция, а желание выжить. Желание дойти до этого огонька, до того, что могло спасти меня.

Я больше не думал о том, кто я и почему я здесь. Всё это стало неважным. Важно было лишь одно — идти вперёд, пока этот свет горит передо мной.

В начале он показался мне игрой света, случайным отражением в снежной круговерти. Маленькая искра среди бушующей пурги, едва заметное пятнышко, которое могло исчезнуть в любой миг. Но он горел. Не мигая, не дрожа, он привлекал взгляд, как последний маяк среди бескрайней пустоты.

Этот огонёк был далёким, крошечным, но в нём было что-то магнетическое. Он казался живым, будто звал меня. Его тусклый, теплый свет, словно вырванный из чужого, гораздо более гостеприимного мира, прорезал безжалостный серый мрак вокруг.

Он горел неподвижно, пронзая холодный воздух, как игла. Свет был не ярким, но ясным, обнадёживающим. Он будто напоминал мне: где-то там, за этой беспощадной пустотой, есть тепло, есть жизнь. Я знал, что должен идти к нему.

Каждый шаг приближал меня, но страх потерять его не отпускал. Я боялся, что если моргну или отвлекусь, он исчезнет, растворится, как мираж. В какой-то момент мне даже показалось, что он начал гаснуть. Я остановился, замер, прислушиваясь к самому себе. Нет, он был всё там же, просто моя голова начинала играть со мной злую шутку.

Я двигался вперёд, не сводя глаз с этой крошечной искры. Вокруг всё ещё бушевала буря, но я уже не обращал на неё внимания. Теперь у меня была цель, и этот огонёк был её символом.

Постепенно он стал больше. Из тусклого пятнышка он превратился в маленький светящийся шарик. А потом мне показалось, что я вижу отблески вокруг него — силуэт дома? Или, возможно, что-то ещё?

Огонёк обещал спасение, но вместе с этим он вызывал и тревогу. Как он мог гореть в таком месте? Кто или что могло поддерживать его жизнь среди этой холодной пустыни? Но мне не оставалось другого выбора. Я должен был узнать.

С каждым шагом он становился ярче, и теперь я уже различал, что это свет из окна. Оконная рама начала вырисовываться в очертаниях здания, и я почувствовал, как из глубин усталости и холода поднимается настоящая радость.

Этот огонёк — словно рука, протянутая мне из мрака. Он обещал тепло и безопасность, но где-то в глубине души я знал: за его светом скрывается нечто большее, чем просто спасение.

Подходя ближе, я начал различать очертания здания, из окна которого лился свет. Сначала это были лишь размытые тени, но вскоре они обрели чёткость: низкий дом с покатой крышей, занесённый снегом, как будто он был частью этого сурового пейзажа. Свет пробивался сквозь толстое стекло, а вокруг рамы виднелись тёплые разводы инея.

И тут я заметил человека. Он шёл медленно, нагнув голову от ветра, кутаясь в тёплый плащ. Его фигура, кажется, растворялась в метели, становясь частью этой ледяной стихии, но при этом в ней была какая-то странная уверенность, словно он знал каждую тропинку, каждую снежную дюну вокруг.

Я замер, а потом решился окликнуть его.
— Эй! — мой голос прозвучал с трудом, почти утонув в завываниях ветра.

Мужчина остановился, повернул голову, и я заметил, как он напрягся. В свете окна его лицо выглядело суровым, с глубокими морщинами и серой бородой. Он смотрел на меня с выражением, которое мне не удалось сразу прочитать. Это было не удивление, не радость. Скорее... смесь настороженности и смутного узнавания.

Я подошёл ближе, стараясь не упасть, и, глядя на него, спросил:
— Простите, что это за место?- запнувшись, я договорил: -И где здесь можно согреться?

Мужчина несколько секунд молчал. Его глаза скользили по мне, словно он пытался что-то вспомнить или понять. Я почувствовал себя неуютно под этим взглядом. В нём было не только удивление, но и некая холодная неприязнь, почти презрение.

— Бар неподалёку. Там сдают комнаты. — коротко бросил он, указывая рукой куда-то в сторону. Его голос был низким, хриплым, как будто он редко говорил.

— Спасибо, — ответил я, чувствуя, как мои слова повисли в воздухе.

Мужчина кивнул, но прежде чем отвернуться, его взгляд задержался на моих глазах. И в этот момент я понял: он узнал меня. Пусть он не сказал ни слова, но в его выражении мелькнуло что-то, что я не мог описать иначе, как шок.

Он отвернулся и направился к дому, даже не оглянувшись. Я стоял ещё несколько секунд, наблюдая, как его фигура растворяется в снегу. Ощущение того, что он что-то знал обо мне, не отпускало. Но я не стал звать его снова.

Следуя его указаниям, я двинулся дальше, к бару. Но по пути мои мысли возвращались к этому человеку. Почему его лицо, его реакция, показались мне такими странными? Почему в его глазах мелькнула та непонятная смесь страха и ненависти?

Я пошёл дальше, и первое, что поразило меня, — это тишина. Несмотря на всё ещё гудящий ветер, городок казался замершим, как будто время в его границах остановилось. Дома, крыши которых покрыты толстым слоем снега, словно пытались спрятаться от бушующей природы. Каждый из них выглядел по-своему, но все вместе они создавали странную, зловещую картину.

Улицы были узкими, заваленными снегом так, что шагать приходилось по едва заметным тропинкам, протоптанным, возможно, несколькими людьми за долгие дни. Деревянные столбы с фонарями, замёрзшими до состояния ледяных статуй, стояли вдоль дороги, их стеклянные плафоны покрыты инеем, а свет внутри тусклый, едва пробивающийся сквозь мороз.

Некоторые окна домов светились, но свет этот был тусклым, болезненно-жёлтым, словно сами жители боялись, что слишком яркий огонь может привлечь что-то нежеланное. Многие окна были закрыты плотными ставнями, которые скрипели от порывов ветра. Двери — тяжёлые, деревянные, почти у каждой был небольшой навес, под которым лежали груды снега.

Воздух пах морозом и дымом. Где-то вдалеке слышался треск дров — кто-то топил печь. Но улицы оставались безжизненными. Ни шагов, ни голосов, ни лая собак. Только я и завывающий ветер.

Я огляделся, пытаясь понять, что это за место. Дома казались старыми, будто выстроенными давным-давно, но ухоженными — не развалины, а жильё, в котором до сих пор живут. Один из домов был украшен покосившейся вывеской, на которой едва читались слова, стёртые временем. Может, это магазин или лавка? Но сейчас двери её были закрыты, как и всё остальное.

Дальше улица расширялась, открывая вид на небольшую площадь. На её середине стоял фонтан, замёрзший до неузнаваемости. Вода давно превратилась в массивные сосульки, свисающие к земле. У его подножия снег укрывал скамейки, которые выглядели так, словно никто не сидел на них годами.

Городок казался брошенным, но это было обманчивое ощущение. Он жил, просто его жизнь была скрытой, спрятанной за этими замороженными окнами. Я чувствовал это — чужие взгляды, невидимые, но ощутимые. Люди смотрели на меня. Возможно, из-за углов ставен, через крошечные трещины в стёклах. Это ощущение было настолько сильным, что я несколько раз оглядывался, но, конечно, никого не видел.

Ветер усилился, и я плотнее закутался в свою одежду. Этот город был странным. Он словно знал обо мне что-то, чего я сам не знал. Ещё несколько шагов, и впереди я увидел вывеску бара, тёмную, со стёртыми буквами, но всё ещё различимую. Оттуда лился свет, и он выглядел теплее и ярче, чем любой другой в этом месте.

Городок молчал. Но я знал: его молчание было непростым.

Когда я открыл дверь бара, меня словно накрыло волной — волной тепла, настолько густого и осязаемого, что я буквально почувствовал, как холод, вцепившийся в мои кости, начал отступать. Воздух здесь был другим: тяжёлым, но тёплым, наполненным запахом древесного дыма, старого дерева и чего-то едва уловимого — может, горького кофе или спиртного.

Я сделал шаг внутрь, и этот контраст почти сбил меня с ног. Позади ещё завывал ветер, но его звук приглушался толстым деревом стен и дверей. Пространство бара обволакивало меня, как мягкое одеяло.

Тепло здесь было не только физическим. Оно исходило от самого места. Потрескивающий камин в углу отбрасывал колеблющиеся языки света на деревянные стены. Грубые доски пола скрипели под ногами, но этот звук был уютным, домашним, как воспоминание о чём-то далёком, но родном.

Тепло окутывало меня медленно, словно проверяя, можно ли мне доверять. Щёки начали покалывать, отогреваясь, пальцы в перчатках чуть подрагивали, восстанавливая чувствительность. Я снял капюшон, чувствуя, как остатки льда на волосах начинают таять, капая вниз.

Ближайший столик у камина был пуст, а стул возле него стоял чуть отодвинут, как будто кто-то недавно сидел там, но оставил место для меня. На его деревянной спинке висел потрёпанный плед, что-то старое, но явно часто используемое. Я невольно подумал, что стоит протянуть руку, и это тепло станет ещё ближе, обволакивая меня окончательно.

Свет ламп, которые свисали с потолка, был мягким, золотистым. Он разливался по комнате, делая каждый угол уютным, но при этом оставляя какие-то места в лёгкой тени, как будто специально для тех, кто хотел спрятаться от чужих взглядов.

Это было место, где можно было ненадолго забыть о бесконечном холоде снаружи. Место, где, казалось, ничто не могло навредить. Но вместе с теплом было что-то ещё, что нельзя было не заметить. Оно как будто ждало. Неугомонное напряжение витало в воздухе, незаметное на первый взгляд, но с каждым вдохом ощущавшееся всё сильнее.

Люди. Люди здесь казались странными. Они сидели за столами, но их взгляды — холодные, напряжённые, настороженные — были прикованы ко мне. Кто-то выглядел удивлённым, кто-то откровенно презрительным

Я подошёл к барной стойке, чувствуя, как тепло медленно растекается по моему телу, как будто я поглощал его каждым вздохом. За стойкой стоял крепкий мужчина с густой бородой, его руки были закатанными в рукава толстого свитера, а взгляд — настороженным, как у человека, привыкшего следить за каждым незнакомцем.

На его лице не было ни улыбки, ни доброжелательности, но и не было агрессии. Было что-то в его взгляде, что заставляло чувствовать себя не совсем желанным, но при этом не исключённым.

— Чего тебе? — его голос был низким, почти хриплым, а в тоне — стойкая незаинтересованность.

— Комната на ночь, — я ответил почти автоматически, но чувствовал, как внутри меня всё же начало нарастать какое-то напряжение. Я не знал, почему, но я точно знал: что-то в этом месте, в этих людях, было... не так.

Он посмотрел на меня, не сразу отозвавшись. Его взгляд скользнул по моим одеждам, по мне целиком, и мне стало не по себе. Я почувствовал, как лёгкая дрожь пробежала по спине, но только не из-за холода. Это был какой-то другой холод, не снаружи, а внутри.

Наконец он кивнул. Он повернулся и указал на лестницу, ведущую наверх.

— Вторая комната слева, — сказал он, — Плата вперёд.

Я достал пару купюр, которые, как ни странно, оказались у меня в карманах. Я не знал, откуда они взялись. Этот момент был странным, и ещё более странным было ощущение, что деньги не имели для меня значения. В руках у меня они были лишь чем-то, что было необходимо для этого мира. Я протянул их бармену.

Он молча принял деньги, не взглянув на них. Его руки были твёрдыми, с порезами, которые не говорили о здоровье, а скорее о выживании в этом месте. Он снова взял полотенце, чтобы вытереть стакан, и продолжил свою работу, не произнеся больше ни слова.

Я, чувствуя себя немного опустошённым, побрёл к лестнице. Мои шаги эхом разносились по пустому помещению. В голове снова мелькали странные мысли, на этот раз о том, кто я и что меня привело сюда. Но с каждым шагом я всё больше ощущал неясное спокойствие. Всё, что было сейчас — это мне нужно было найти кров, а вопросы можно было оставить на потом.

Дверь наверху, как и сам барак, была старой, скрипящей, но я открыл её без труда. Внутри оказалась скромная, но уютная комната. Простая кровать с покрывалом, стол, стул — всё выглядело так, будто кто-то живёт здесь регулярно. Столешница была покрыта пылью, но ни одна трещина на стенах не выдавала, что здесь давно не жили. Всё было чисто, и это меня успокоило.

Я снял свою одежду, но усталость оставалась в теле. Странное, тяжёлое чувство, как будто я не был просто уставшим, а чем-то утомлённым, измотанным на уровне души. Я рухнул на кровать, но сон не приходил. Мои мысли все время возвращались к этому городу, к людям, которые здесь живут... и к тому, что я, возможно, когда-то уже был здесь.

Тело всё ещё чувствовало остаточный холод, несмотря на тепло, что обволакивало меня, а мысли путались, как верёвки, переплетённые в голове. Кажется, я был на грани сна, но в какой-то момент что-то прервалось — как тихий, еле слышный шёпот.

Сначала я подумал, что это просто уличный шум, может, звуки ветра или плачущий порыв. Но нет, это был шёпот. Он не был громким, но, казалось, шёл прямо из-за стены, с той стороны комнаты. Он был настолько близким, что я мог даже уловить отдельные слова.

Шёпот продолжался, но теперь я мог различить отдельные фразы. Голоса звучали глухо, как будто сквозь плотный барьер, но достаточно чётко, чтобы я понял: это говорили обо мне.

—Зачем он вернулся?— сказал один голос, хриплый, едва различимый.

— Какого хрена?— продолжил другой, его слова были полны недовольства, с отчаянным оттенком.

— Чёрт его разберёт, что у него в голове, — голос этот был совершенно чуждым, строгим, как приговор.

Мои волосы на затылке встали дыбом.
Кто "он"? Это обо мне? Я вернулся? Куда?
Эти слова, эти фразы, ударили по мне, словно они не были просто случайными фразами, а обращались ко мне напрямую, пронзая меня.  Они говорили обо мне... Но кто эти люди? Почему они считают, что я "вернулся"? Я не помнил, чтобы когда-то был здесь. Моя память была, как пустая чаша, в которую невозможно было ничего налить.

Шёпот стал громче, но теперь я ощущал, что это не просто случайный разговор. Голоса звучали, как старые знакомые, которые долго не общались, но вдруг решили вспомнить что-то важное. Я встал с кровати, неосознанно. Хотел проверить, что происходит, кто эти люди. .

Я подошёл к двери, стараясь не издавать ни звука, но мне удалось услышать только обрывки фраз:

— Пришел обратно... Как ни в чем небывало.Будто и не было всего этого...

Я прижался к двери, прислушиваясь, но голосов больше не было. Только шёпот, как будто они ждали чего-то, пока я не решу вмешаться. Но я не мог. Это была какая-то граница, которую я не мог переступить. Я отошел от двери, как будто опустошонный тем, что услышал.

Не понимая, что с этим делать, я вернулся к кровати и лёг обратно. Я не знал, что происходит, но точно знал, что эта комната, этот город, эти люди — всё было связано со мной. Но как и почему — я ещё не знал.

Утром я проснулся от странного ощущения, что не спал вовсе, а всего лишь закрыл глаза на мгновение. Сон был глубоким, но бессонным, как пустота, в которой ничего не было — ни отдыха, ни покоя, лишь неясные фрагменты мыслей, будто бы они мелькали сквозь плотную пелену. В комнате было тихо, лишь лёгкое покачивание дверей от ветра, который, как мне показалось, не утихал с ночи.

Я открыл глаза и мгновенно ощутил, как холод снова проникает внутрь, как ледяная хватка замораживает мои кости. Снаружи, за окнами, не было видно ничего, кроме белой пустоты, как будто город оказался в ловушке снега, который не собирался прекращать падать.

Сжавшись в постели, я вздохнул, стараясь собраться с мыслями. Но головная боль, которая мучила меня с самого пробуждения, не давала сосредоточиться. Мне не удавалось избавиться от ощущения, что что-то было не так, что всё это — просто одна большая ошибка. Я встал с кровати, подошёл к окну и присмотрелся. Время было раннее, и улицы ещё не были оживлены, но в воздухе уже витал странный запах — горьковатый, тяжёлый, как смесь пепла и сырого дерева. Это было так характерно для этого города — будто он задыхался, но продолжал существовать.

Я направился вниз, в бар, чувствуя, как в организме всё постепенно возвращается в норму, но лишь на внешнем уровне. Внутри, в душе, что-то оставалось сломленным, придавленным. Моя голова пульсировала от ненавистного чувства дезориентации, но я не мог избавиться от мысли, что этот город был знаком мне, что я когда-то был здесь. И люди, с которыми я сталкивался — их взгляды, их шёпоты... Всё это было странно.

Когда я спустился по лестнице, атмосфера в баре сразу поразила меня. Бармен стоял у стойки, словно ждя, что я подойду. Его лицо не выражало эмоций, только его глаза, пристально следившие за каждым моим движением, говорили о том, что я был неким объектом наблюдения, и ничего больше.

Все в баре смотрели на меня. Люди, сидящие у столиков, старались не смотреть прямо в глаза, но я чувствовал их взгляды на себе. Это было неприятно, как-то неестественно, почти угрожающе. Никто не говорил, все молчали, только звуки посуды и лёгкие шаги, будто не хотели разбудить что-то, что должно оставаться спящим.

Бармен налил мне кофе, и я взял кружку. Тёплый пар, поднимающийся из напитка, казался каким-то спасением, но я знал, что это лишь временно — тепло, которое не могло полностью затмить ту тревогу, что сидела в груди. Он наклонился ко мне, его голос стал заметно тише.

— Если хочешь жить, — сказал он, — советую не задерживаться. Некоторые здесь не рады твоему возвращению.

Эти слова повисли в воздухе, и я замер, не в силах ответить.Всё, что мне хотелось — это убежать отсюда, из этого города, из этой пустоты, которая начинала заполнять меня.

Но я, стиснув зубы, и лишь кивнул, пытаясь скрыть свою растерянность. Бармен ничего не добавил, только вернулся к своей работе, как будто мои слова его уже не касались.
Я чувствовал, как мир вокруг меня начинает сжиматься, как будто эти слова были началом чего-то, чего я не мог избежать.

Я хотел бы спросить бармена снова. Почему все так смотрят на меня? Что это за место, и что здесь происходит? Но я знал — он мне не ответит. Его взгляд был таким, будто в нём не было ни капли желания что-то объяснять. Что-то в его молчании говорило: «Не задавай лишних вопросов». Всё, что я мог бы услышать, было бы лишь коротким, отстранённым ответом, который не прояснил бы ничего. Взгляд его лица оставался холодным, почти пустым, как окна этого города, в которых не отражалась душа.

За этими мыслями я не заметил, как моя чашка опустела. Я так поглотил её тепло, что это стало чем-то привычным, что успокаивало, но и усугубляло внутреннюю тревогу. Она была словно иллюзией, которая не могла утолить настоящий голод — голод за истиной, за разгадкой того, что скрывается под этим странным миром, в котором я оказался.

Отодвинув чашку от себя, я коротко поблагодарил бармена за ночлег и кофе. Но мои слова снова не нашли отклика. Он даже не взглянул на меня в ответ, не сказал ни слова. Тот же холодный взгляд, та же механическая рутина. Я не ожидал большего, но этот его жест, его игнорирование — всё это было как финальный аккорд в симфонии отчуждения.

Я встал, в какой-то момент почувствовав, как мои ноги оттягивают меня прочь от этого места. Без оглядки, как будто мне не нужно было больше ничего. Мои шаги глухо звучали на деревянном полу, а за дверью меня встречал холод, свежий и беспощадный. Я ступил на снег, и всё вокруг снова утопало в белой пустоте.

Мороз пробежал по коже, но я не остановился. Вся улица была пуста, всё казалось одинаковым. Ветер, снежинки, здания, их застывшая поверхность — всё было неведомо знакомо, но при этом чуждо, как что-то забытое, что не найти в памяти. Вопросы роились в голове, постоянно меняясь, но ответы оставались на грани, где-то вдали, как миражи, которые не хватить руками. Я не знал, что мне делать, что искать, но чувство неизбежности не покидало.

Я шел, не думая о направлении, только шаги мои утопали в снегу, а звуки улицы были приглушены белым покрывалом.