Часть 21. «Победа»
Аверс вытолкнул себя в ночь, и ветер тут же впился в него, как стая голодных псов. Полы его длинного черного пальто – того самого, с потертыми локтями и следами прошлогоднего дождя – взметнулись вверх, обнажая манжеты с расстегнутыми пуговицами. Небо было свинцовым, тучи – плотными, как вата в старом матрасе, но дождя пока не было. Только сырость. Липкая, въедливая, пробирающаяся под одежду и заставляющая кожу мурашиться.
Он достал сигарету, прикрыл ладонью от ветра, зажег. Оранжевый огонек осветил его лицо – резкие скулы, тени под глазами, следы усталости в уголках губ. Затяжка. Дым, горький и густой, заполнил легкие. В кармане зажужжал телефон.
Моя малышка 23:00
С днюхой, братан. Ты заслужил этот день. Пусть все будет пиздато
Он хмыкнул, смахнул пепел, который тут же унесло ветром. Пальцы привычным движением набрали сообщение в общий чат:
«В час ночи собираемся в особняке. Кто не приедет – того ебнем. Без разговоров.»
Телефон тут же ожил – ответы сыпались один за другим, но он даже не смотрел. Просто затянулся снова и пошел к машине, оставляя за собой шлейф дыма.
Дом стоял, как старый граф из забытого романа – высокий, мрачный, с панорамными окнами, в которых отражались клочья тумана. Внутри пахло деревом, дорогим виски и чем-то еще – может, пылью, может, воспоминаниями.
Гостиная. Камин потрескивал, но тепло не доходило до углов. Саша сидел в кресле у дальнего окна, сгорбившись, будто пытаясь стать меньше. Его пальцы – бледные, с тонкими синими прожилками – сжимали телефон так, что экран вот-вот треснет. На нем был серый худи, чуть растянутый на локтях, джинсы, которые он не менял третий день, и кроссовки с потрепанными шнурками. Но лицо выражало ощущение лжи, недоверия.
Блядь - повторял он, смотря на экран, где горело сообщение от девушки. Он несколько раз смотрел, тер глаза, в надежде, что ему это не снится. Он снова посмотрел на экран.
«Ты серьезно?» – пятое сообщение подряд, которое Саша отправил, с одной и той же фразой, но она даже не отвечала на них.
Неисправность 00:09
Да. Я готова.
Его сердце колотилось так, что он слышал его в ушах, в висках, даже в кончиках пальцев. Блядь. Блядь. Блядь. Он неверия своим глазам, он так долго шел к ее завоеванию, что даже уже был уверен, что все кончено.
Он позвонил.
Гудки. Сброс. Еще раз. Сброс. Третий звонок.
Тишина.
Он вскочил, опрокинув бокал. Красное вино разлилось по полу, как кровь. Он не заметил этого, он просто шел к стойке с мячами для боулинга. И ему было плевать на все, ведь теперь они вместе.
— Саш, ты че? – Ваня, стоявший у боулинга, размахнулся и запустил шар. Кегли рухнули с грохотом, который отозвался эхом в пустых коридорах особняка.
— Ничего! – Саша засмеялся, но смех был нервный, срывающийся, как старая пленка. Он схватил ближайший шар – холодный, тяжелый, чуть липкий от чьих-то потных ладоней. Разбег. Бросок.
Шар пролетел мимо всех кеглей, ударился в заднюю стенку с глухим стуком.
— ОХУЕННО! – закричал он, хотя внутри все сжималось в комок. Саша в эту секунду был был счастлив, как никогда в своей жизни, он чувствовал такую эйфорию впервые.
Аверс подошел, положил руку ему на плечо. Его пальцы – теплые, шершавые – впились в ткань худи, пытаясь успокоить парня, но тот лишь улыбался и тяжело дышал.
— Ты че, еблан, с ума сошел? – голос низкий, хрипловатый от сигарет.
Саша обернулся. Глаза блестели, как мокрый асфальт под фонарями.
— Она... Она сказала «да».
Аверс замер. Потом медленно кивнул.
— Ну... Поздравляю, падла.
Они обнялись. Аверс пахнул табаком и дорогим одеколоном. Саша – дешевым гелем для душа и чем-то еще – страхом, надеждой, адреналином.
Комната была огромной и пустой. Темные дубовые панели, ковер с восточными узорами, который когда-то стоил чьей-то месячной зарплаты. Саша лежал на кровати, уставившись в потолок.
За окном – дождь. Не тот легкий, романтичный дождик, а настоящий ливень. Капли били в стекло, как пули, стекали по нему ручьями, искажая свет фонарей.
Телефон завибрировал под рукой Саши, и он приподнялся. Он схватил его так резко, что чуть не уронил.
Фото. Скрин звонка. **00:13.**
Он задохнулся.
13. Его число. Его суеверие. Его чертова навязчивая идея – сделать предложение 13-го числа.
Следующее сообщение:
Неисправность 01:30
Я очень люблю тебя, солнышко.
Он закрыл глаза. Пальцы дрожали, когда он набирал текст в сообщении, ему необходимо было это услышать в живую, необхода была она, прямо перед ним.
Вы 01:30
И я тебя... Прости меня, пожалуйста. Удачи на конкурсе.
Он выдохнул.
За окном грянул гром – долгий, раскатистый, будто небо разорвалось пополам.
***
Первые лучи солнца едва пробивались сквозь плотные шторы номера, окрашивая комнату в мягкие, золотистые тона. Воздух был наполнен легким ароматом кофе и сигаретного дыма, смешанного с терпким парфюмом, оставшимся от вчерашнего вечера.
Серафим уже метался по кухне, его босые ноги шлепали по прохладному кафельному полу. Он нервно перебирал пакеты с едой, доставая хлеб и сыр, его пальцы слегка дрожали — он явно не выспался. Темные кудри, растрепанные после беспокойного сна, падали ему на лоб, почти закрывая глаза — серые, или, может, голубые, в этом свете трудно было разобрать.
— Даня, вставай уже, — его голос звучал резко, но в нем явно читалось беспокойство. Она не реагировала от слова вообще, как лежала на животе, уткнувшись в подушку, так и лежала дальше. Ее дыхание было коротким, быстрым.
Девушка лежала, уткнувшись лицом в подушку, ее длинные волосы растрепались по простыне, как черный шелк. Она лишь глухо застонала в ответ, сжимая пальцами край одеяла.
— Дания, — Сима нахмурился, подходя ближе. — Ты опять пила эти таблетки? — Сидорин подошел к тумбочке и посмотрел на пачку.
На тумбочке рядом с кроватью лежала блистерная упаковка эсциталопрама — одна капсула отсутствовала. Он схватил ее, сжал в кулаке, потом швырнул обратно. Его взгляд упал на Даню, и в глазах мелькнуло что-то тяжелое — раздражение, смешанное с усталой заботой.
— Вставай, — повторил он уже тише, но твердо.
Даня наконец пошевелилась, с трудом оторвав голову от подушки. Ее лицо было бледным, под глазами — синяки от недосыпа, а в уголке рта — след от прикушенной губы. Она медленно села, схватилась за виски и застонала.
— Боже... как же плохо...
— Сама виновата, — проворчал Серафим, но тут же смягчился. — Ладно, иди соберись. Через два часа нам уже надо быть на месте.
Даня сползла с кровати, ее босые ноги коснулись холодного пола. Она потянулась, костяшки пальцев хрустнули, потом потрогала свое лицо — под левым глазом был небольшой синяк, едва заметный, но для нее — словно клеймо.
Она подошла к груде вещей, сваленных в углу, и начала копаться в ней. Ее пальцы наткнулись на черную кофту «сезон славы» — ту самую, что ей подарил брат. Она была слегка потертая на локтях, но удобная, как вторая кожа. Потом она вытащила кастомные джинсы, изрисованные вручную — черные стрелки, переплетающиеся с какими-то странными символами, будто кто-то пытался зашифровать в них целую историю.
— Ну и вид... — пробормотала она, но все равно надела их.
Белый топ на тонких бретельках, черная кофта — огромная, явно не ее размера. Она утопала в ней, но это было... уютно. Как будто эта вещь могла спрятать ее от всего мира.
Даня прошла на кухню, ее шаги были медленными, будто каждое движение давалось с трудом. Она плюхнулась на стул, уставившись в спину Серафима. Он стоял у плиты, его плечи были напряжены, а руки быстро двигались — нарезал что-то, помешивал.
— Сделай мне кофе, — голос Дани звучал хрипло, будто она всю ночь кричала.
Серафим обернулся, его глаза сузились. Он молча подошел, и прежде чем она успела моргнуть, его пальцы впились в ее подбородок, резко приподняв ее лицо.
— Ты вообще смотришь на себя? — прошипел он. — Это же... черт, Даня, тебя же сейчас на всю страну покажут!
— И что? — она попыталась вырваться, но он не отпускал. Его рука крепко сжимала ее лицо, пытаясь разглядеть в нем хоть каплю чего-то человечного.
— Это нужно замазать.
— Не смей! — она резко дернула головой, освобождаясь. — Я не буду... я не хочу этого скрывать.
Серафим замер, потом тяжело вздохнул и отпустил ее.
— Ладно. Твоя жизнь.
Он поставил перед ней кружку с дымящимся кофе, потом сел рядом, достал сигарету, закурил. Дым вился вокруг его пальцев, создавая призрачные кольца.
Даня выхватила сигарету у него из рук и сунула себе в рот.
— Эй! — он возмутился, пытаясь забрать сигарету, он засмеялся, когда девушка подавилась дымом.
— Мне нужнее, — она затянулась, выпуская дым в потолок.
Через час они уже выходили из отеля. Утро было прохладным, ветер трепал волосы Дани, заставляя ее ежиться. Она прижалась к Серафиму, и он нахмурился.
— Что-то случилось? — спросил он, голос стал мягче. Он взял ее за руку, пытаясь согреть, но это лишь было тупое убеждение, которое нихера не работало.
— Нет... просто холодно, — она отвела взгляд, залезла в телефон, будто пытаясь отгородиться.
Машина ждала их у входа — черный внедорожник с тонированными стеклами. Они сели, Даня прижалась к окну, наблюдая, как город проносится мимо.
Гримерка была маленькой, но уютной. Зеркало в ярких лампочках, стул с потрепанной обивкой, повсюду — гитары, провода, тюбики с косметикой.
Даня села перед зеркалом, ее пальцы дрожали, когда она наносила тушь.
— Ты нервничаешь, — сказал Серафим, настраивая гитару. Он видел как руки девушки невероятно трясутся, словно она вышла с реабилитации в рехабе. Как ее глаза сузились до предела, как пыталась укрыться от всего в этой огромной кофте.
— Нет, — быстро, резко ответила она, кидая тушь на стол и впиваясь рукой с длинными ногтями в стол. Она сжимала его так, что он бы и сломаться, но девушка не желала этого делать.
— Врешь, — твердо сказал парень, нацепляя на нее энейры и проверяя их исправность.
Она закусила губу, потом резко мазнула подводкой.
— Просто... не хочу облажаться, — сказала она, подсознательно понимая, что она не сможет этого сделать, просто не умела. Она всегда была на высоте, так учил ее брат.
— Не облажаешься, — улыбнулся Серафим, обнимая ее за талию, заводя руки за спиной так, что заставил девушку выгнуться.
Зал был огромным. Тысячи глаз, направленных на них. Гул голосов, вспышки камер.
— И на сцену приглашается юная артистка с прекрасным псевдонимом Неисправность и Серафим Мукка! Встречаем!
Они выбежали на сцену. Даня встала в центр, ее руки сжимали микрофон. Она стояла сжимая его в руках, глубоко дыша и пытаясь скрыть слезы и волнение.
И началось.
Музыка ударила, как волна. Гитары ревели, барабаны били в такт ее сердцу. Она запела — ее голос, сильный, хрипловатый, заполнил весь зал.
Люди кричали. Руки тянулись к ней.
Она кружилась, прыгала, падала на колени перед самым финалом.
— И победителями становятся... Неисправность и Мукка!
Ее глаза наполнились слезами. Она присела на корточки, закрыв лицо руками. Потом вскочила и бросилась обнимать Серафима.
— Мы сделали это... — прошептала она.
— Конечно, — он улыбнулся, впервые за весь день.
Она сидела с бокалом вина, разговаривая по телефону с Сашей.
— Мы выиграли, — смеялась она. — Ты представляешь?
За окном мерцали огни города. Завтра — перелет домой.
Но сейчас... сейчас все было идеально.