Часть 19. «Жвачка»
За окном лил холодный ранний зимний дождь, стучащий по подоконнику как назойливая мысль, от которой не скрыться. Улицы были пустынны, лишь редкие фонари бросали мертвенные блики на мокрый асфальт. В квартире царил полумрак — только тусклый свет ночника пробивался сквозь тяжелые шторы, отбрасывая длинные тени на стены. Воздух был густой, пропитанный запахом алкоголя, кожи и чего-то неуловимо напряженного.
Даня стояла спиной к Саше, ее пальцы ловко расстегивали молнию на юбке и ремни на ортезе. Она была худой до боли — ребра проступали под кожей, шрамы на спине и руках казались серебристыми змеями, извивающимися под приглушенным светом. Ее черное кружевное белье резко контрастировало с бледностью кожи, а длинные, тонкие ноги казались почти хрупкими. Она потянулась за своей серой оверсайз кофтой, вставая на цыпочки, и тело ее вытянулось, как струна.
Саша, до этого момента валявшийся на кровати в полубессознательном состоянии, внезапно ожил. Его яркие, мутные глаза загорелись чем-то животным. Он поднялся, шатаясь, но с какой-то новой решимостью.
— Ты... Ты вообще в себе? — бросила она через плечо, даже не оборачиваясь, но чувствуя его приближение.
Он не ответил. Вместо этого его грубые пальцы скользнули по ее голому бедру, поднимаясь выше, к талии. Губы прижались к ее холодной коже, оставляя влажные, горячие поцелуи на каждом шраме, каждой косточке.
— Саш... хватит...— она вздохнула, но не отстранилась.
Ее дыхание участилось, когда его язык провел по изгибу шеи, но в следующее мгновение он резко толкнул ее на кровать. Даня ахнула, падая на спину, руки инстинктивно запрокинулись за голову. Ноги согнулись в коленях, обнажая тонкие бедра, дрожащие от напряжения.
— Ты... совсем ебнулся? — прошипела она, но не сопротивлялась, когда его ладонь легла на ее колено, медленно раздвигая ноги.
— Ты же не против? — его голос был хриплым, пропитанным хмелем и желанием.
Она не ответила. Вместо этого схватила телефон и начала набирать сообщение.
— Глебу пишешь? — он усмехнулся, накрывая ее своим телом.
— А тебе-то какая разница? — она попыталась звучать резко, но голос дрогнул, когда его пальцы впились в ее бедра.
Саша не стал спорить. Его губы снова нашли ее кожу — шея, ключицы, грудь. Он жадно вдыхал ее запах, смешанный с духами и потом.
— Саша... стой... — она перехватила его руку, когда та потянулась к груди.
— Почему? — он приподнялся, глядя на нее сверху вниз.
— Потому что я не... — она не договорила, когда его пальцы снова впились в ее талию, заставляя ее выгнуться.
Телефон зазвонил. Глеб.
— Блять...— она попыталась отстраниться, но Саша лишь сильнее прижал ее к матрасу.
— Не бери.
— Отстань! — она все же поднесла трубку к уху.
— Дань? Ты где? — раздался голос брата.
— Я... дома... У Саши — она с трудом контролировала дыхание, пока Саша целовал ее живот, медленно опускаясь ниже.
— Чо с тобой? Ты как будто...
— Все... все норм...— она закусила губу, когда пальцы Саши скользнули под резинку трусов.
— Ты точно дома? — Глеб насторожился.
— Да... я... аа... — она не смогла сдержать стон, когда зубы Саши впились в нежную кожу бедра.
— Блять, Дань, ты чо, ебёшься чтоли?! — Глеб заорал в трубку.
— Я... перезвоню... — она сбросила вызов, швырнув телефон в сторону.
Саша усмехнулся.
— Ну что, теперь никто не помешает?
Она не ответила. Вместо этого резко перевернула его на спину, оказавшись сверху. Ее отросшие волосы упали на его лицо, как занавес, скрывая все, кроме горящего взгляда.
— Ты точно этого хочешь? — она приподнялась, глядя на него свысока.
— Да.
— Ты даже не помнишь своего имени.
— Но твое — помню.
Она замерла на секунду, потом опустилась, прижимаясь к нему всем телом.
Дождь за окном усилился, его монотонный стук сливался с прерывистым дыханием, заполняя комнату густым, почти осязаемым напряжением. Воздух был горячим, пропитанным смесью алкогольного перегара, парфюма и чего-то более горького—чего-то, что заставляло кожу гореть даже от самого легкого прикосновения.
Даня лежала под ним, ее худое тело напряжено, как тетива лука. Грудь поднималась быстро, неровно, а пальцы впились в простыни, оставляя на них морщинистые следы.
— Ты дрожишь, — прошептал Саша, его голос был низким, хриплым, пропитанным хмелем и чем-то еще—чем-то более опасным.
— Замолчи, — она резко перехватила его запястье, когда его пальцы потянулись к застежке ее бюстгальтера. — Не торопись.
Он не стал спорить. Вместо этого его губы снова нашли ее шею, зубы слегка сжали кожу, оставляя на ней красноватые отметины. Она зажмурилась, но не оттолкнула его.
— Ты знаешь, что хочешь этого, — он провел языком по ее ключице, медленно опускаясь ниже.
— Я знаю, что ты пьян, — она резко вдохнула, когда его ладони обхватили ее талию, пальцы впились в ребра, будто пытаясь прочувствовать каждую кость.
— А ты—нет?
Она не ответила. Вместо этого резко потянула его за волосы, заставляя подняться. Их губы встретились в жестком, почти злом поцелуе, в котором было больше борьбы, чем нежности.
— Ты уверена? — он приподнялся, глядя на нее сверху вниз. Его глаза, обычно мутные от выпивки, сейчас горели почти трезвым огнем.
— Перестань спрашивать, — она резко потянула его за ремень, расстегивая одной рукой. — Или передумаешь.
Он усмехнулся, но не сопротивлялся, когда она снова перевернула его на спину, оказавшись сверху. Ее темные волосы упали ему на лицо, пахнущие дешевым шампунем и чем-то еще—чем-то, что было только ее.
— Ты вообще понимаешь, что делаешь? — он провел рукой по ее бедру, ощущая, как под пальцами дрожит кожа.
— Нет. А ты?
— Тоже нет.
Она замерла на секунду, потом резко наклонилась, прикусив его нижнюю губу, пока ее пальцы расстегивали его джинсы.
— Блять... — он резко вдохнул, когда ее ладонь скользнула ниже.
— Заткнись, — она прижала его к матрасу, чувствуя, как его тело напрягается под ней.
Потом было больно.
Она резко зажмурилась, зубы впились в его плечо, оставляя на коже красные полумесяцы.
— Дань... — он попытался приподняться, но она резко прижала его обратно.
— Не останавливайся.
Ее голос звучал хрипло, почти зло.
Он не стал спорить.
Дождь за окном превратился в сплошную стену воды, заливающую все вокруг, так же, как и они заливали друг друга— потом, дыханием, чем-то более липким и теплым.
Потом она лежала на спине, дрожа, ощущая, как его пальцы медленно проводят по ее животу.
— Ты в порядке? — его голос был тихим, почти неузнаваемым.
Она не ответила. Вместо этого резко встала, оставляя на простыне темное пятно, и потянулась за своей серой кофтой.
— Даня.
— Заткнись, Саша.
Она натянула одежду, не глядя на него. За окном все еще лил дождь. Но что-то между ними уже сломалось. Или, может быть, только что родилось.
— Дань.. ты?
— Отвали Саш, просто заткнись и оставь меня.
***
Дверь ванной с резким скрипом захлопнулась за Даней, словно отрезая ее от остального мира. Влажный, приятный воздух, пропитанный запахом свежести, ароматного мыла и чего-то металлического, обволакивал кожу липким покрывалом. На белой кафельной стене красовались пятнышки от воды, красивые белые полотенца висели на крючках, а пол был теплым.
Она резко дернула за ворот растянутой серой кофты, сбросила ее с плеч. Тяжелая от влаги ткань шлепнулась на пол, бесформенной массой раскинувшись на холодном кафеле. Ее тело – бледное, с синеватыми прожилками вен на запястьях, в пятнах желтеющих синяков и тонких белых шрамов – дрожало. То ли от холода, то ли от напряжения, сводившего мышцы в тугой узел.
Пальцы, с длинными ногтями покрытыми черным лаком, дрогнули на кране. Вода хлынула – сначала ледяными иглами, потом обжигающим кипятком. Пар клубами поднимался к потолку, застилая паром зеркало, на котором горела подсветка, в котором Даня уже не видела своего отражения. Она провела ладонью по лицу, смахивая капли, смешавшиеся со слезами, и медленно, словно под грузом невидимых цепей, опустилась в воду.
— Ааа, бля... – вырвалось сквозь стиснутые зубы, когда кипяток добрался до свежих следов на бедрах.
Кожа мгновенно покраснела, старые шрамы на запястьях заныли, будто их снова резали ржавым лезвием. Она схватила жесткую мочалку, до хруста намылила ее шампунем с приятным ароматом цветов и принялась тереть кожу, пока не пошли красные полосы. Словно могла стереть не только грязь, но и его прикосновения, его следы, его дыхание на своей шее.
Через десять минут она вылезла, даже не взглянув на полотенце, висевшее на белом крючке. Вода стекала по ногам, оставляя мокрые следы на таком же белом кафеле, пока она натягивала ту же серую кофту – теперь мокрую, холодную и пахнущую хлоркой.
Тусклый свет лампы под резным абажуром отбрасывал дрожащие тени на бежевые обои. На кровати, вмятая в помятые простыни, лежала фигура Саши – высокого, жилистого, с мягкими чертами лица и светлыми глазами, в которых сейчас плескалось что-то между нежностью и сильной любовью. Его взгляд скользнул по ее мокрым ногам, задержался на синяке выше колена.
— Чего уставился? – бросила она, швырнув кофту на стул, и натягивая на себя другую.
— Красивая ты очень, – усмехнулся он, и в голосе было такое тепло, что его почувствовала и сама Даня, пытаясь улыбнуться.
Она резко дернула дверцу белого шкафа, зацепившись тканью кофты за край. Достала черный топ с глубоким вырезом – подарок, который теперь казался еще более значимым – и потертые шорты с дыркой на колене. Натягивая их, почувствовала, как ортез на левой ноге впивается в незаживший перелом.
— Чай будешь? – спросила, уставившись на часы висевшие на стене.
— Ага.
Он следил, как она хромает к кухне, как дрожащие пальцы дважды промахиваются мимо розетки, прежде чем воткнуть вилку чайника. Прибор зашипел, забулькал, и гул заполнил квартиру, заглушая тяжелое дыхание.
Саша подошел сзади, остановившись в сантиметре, но не касаясь. Он боялся, что если прикоснется, она его оттолкнет.
— Дашь сигарету?
— Возьми сам, вон на столе, – она указала пальцем на помятую пачку «Беломора» на стол, где та покоилась рядом с пустой бутылкой из-под водки.
Он закурил, выпуская едкий дым в потолок, покрытый был покрыт неоновой лентой по периметру. Они говорили о ерунде – о бесконечном дожде за запотевшим окном, о соседке за стеной, которая опять орала на кота, о том, что завтра надо идти на учебу. Но в каждом слове была натянутость, как у гитарной струны перед тем, как лопнуть.
Даня вздрогнула так, что чашка со звоном упала в раковину.
— Кто там? – голос сорвался на шепоте.
Ответа не последовало. Она потянулась к ручке, но дверь распахнулась раньше, ударившись об стену так, что с полки свалилась фарфоровая статуэтка – последний обломок из детства.
Глеб.
Не высокий, на голову ниже Саши, его обьемная куртка, едва умещается в дверном проеме. Его каменное лицо, обветренное и грубое, с татуировками по лицу и шее, было искажено яростью. Он ворвался внутрь, толкнув ее плечом так, что она отлетела к подоконнику, зацепившись за штору.
— Ты, блядь, серьезно?! – его голос, низкий и хриплый, будто разрывал воздух.
Саша даже не пошевелился. Просто поднял глаза, медленно выпустил дым и сказал:
— Привет, братик.
— Я тебе не братик, ублюдок! – Глеб рванулся вперед, схватил Сашу за рубашку – дешевую синтетику, которая тут же затрещала по швам. — Ты думал, я не узнаю?! Ты думал, она тебе позволит ее трахать, как последнюю шлюху?!
— Глеб, хватит! – Даня бросилась между ними, но он отшвырнул ее так, что она ударилась бедром об угол стола.
— Она не ребенок, – спокойно сказал Саша, хотя в глазах уже мелькнуло что-то опасное. — Ей двадцать через неделю, она сама решает, с кем спать.
— Решает?! – Глеб зарычал, брызги слюны осели на лице Саши. — Ты ее не знаешь с тех пор, когда она изменилась блять! Ты как мог, сука, поднять на нее руку?!
— Я не бил ее.
— Нет?! А это что?! – Глеб рванул рукав Даниной кофты, обнажив фиолетовый синяк на плече.
— Это не он! – взвизгнула Даня, но Глеб уже занес кулак.
Удар.
Саша отлетел к стене, голова с глухим стуком ударилась об обои, оставив вмятину. Он осел на пол, кровь тонкой струйкой потекла по виску, смешиваясь с потом.
— Прекрати! – Даня вцепилась в брата, но он вырвался, как медведь из капкана.
— Если ты еще раз к ней подойдешь – я тебя убью, понял?! – Глеб наклонился, схватил Сашу за волосы, прижал его лицо к полу. — Ты меня слышишь, мразь?! Я тебя в землю закопаю, и никто даже искать не будет!
— ЗАТКНИТЕСЬ! ОБА! – Даня взревела так, что у Глеба дернулось веко.
Тишина.
Она дрожала, слезы текли по щекам, оставляя черные дорожки от туши, но в глазах горела такая ярость, что даже Глеб отступил на шаг.
— Если не заткнетесь – я уйду сама. Нахуй. Навсегда.
Глеб выпрямился, вытер ладонью рот, оставив на лице кровавый след от разбитых костяшек.
— Ты едешь со мной.
— Это не твое дело.
— Либо ты идешь, либо он труп.
Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, оставив полумесяцы на заживающих порезах.
— Жди у входа.
Глеб вышел, хлопнув дверью так, что с полки свалилась еще одна безделушка, разбившись о пол.
Даня повернулась к Саше. Он сидел на кровати, кровь медленно стекала по виску, капая на растянутую майку. Она шагнула к нему, протянула руку, но он отстранился.
— Саш...
— Иди, – прошептал он, и в его голосе впервые дрогнуло что-то, похожее на боль. — Пока он не вернулся.
Ее губы дрогнули.
— Я люблю тебя.
Он не ответил.
Через два часа она лежала на жесткой кровати в комнате Глеба, лицо уткнув в подушку, пахнущую табаком и чужим потом. Тело сжалось в комок, будто пытаясь стать невидимым.
— Уйди... – ее голос был хриплым от крика. — Просто уйди...
Но он не уходил. Стоял в дверях, тяжело дыша, сжав кулаки.
А за окном лил дождь, стуча по подоконнику, как пальцы по клавишам разбитого пианино.