Часть 12. «Одна»
Комната Саши была типичной для молодого человека его возраста: немного хаотичной, но с отголосками попыток навести порядок. На столе, заваленном бумагами, учебниками и пустыми чашками из-под кофе, стоял ноутбук с открытыми вкладками, которые он забыл закрыть после учебы. На стене висел постер с изображением какой-то рок-группы, а рядом — полка с книгами, которые он, вероятно, давно не открывал. На полу валялись кроссовки и несколько футболок, которые он так и не убрал в шкаф. Воздух был пропитан слабым запахом макарон, которые он только что ел, и едва уловимым ароматом ладана, который он иногда зажигал, чтобы создать уютную атмосферу.
Саша сидел на кровати, облокотившись на подушку, и держал в руке телефон. Его лицо было напряжено, брови сведены в глубокую складку. Он только что закончил разговор с Глебом, и в голове крутились обрывки их диалога.
— Ну как, блять, так могло произойти? — кричал Саша в трубку, его голос дрожал от злости и недоумения. — Аверс, сука, он же никогда не гнал, как угорелый! Он всегда был осторожен за рулем! Какого хуя он врезался? Неужели он был пьян?
Глеб на другом конце провода тяжело вздохнул. Его голос звучал устало, но в нем тоже чувствовалась злость.
— Я хз, Саш, я сам в шоке. Может, кто-то подрезал, может, он просто... не справился. Но бля, это пиздец. Я не могу поверить, что он мог так поступить.
Саша сжал кулак, его ногти впились в ладонь. Он чувствовал, как внутри него клокочет ярость, смешанная с бессилием.
— Бля, Глеб, я просто не могу... — его голос сорвался, и он резко прервал себя. — Ладно, потом поговорим.
Он бросил телефон на кровать и потянулся к тарелке с макаронами, которая стояла на тумбочке. Еда уже остыла, но он все равно взял вилку и начал есть, почти не замечая вкуса. Его мысли были где-то далеко, в провороте событий с аварии, мысли об Аверсе, в попытках понять, как все могло так пиздануться.
Закончив есть, он взял тарелку и пошел в комнату Дани. Ее комната была совсем другой: более уютной, но в то же время с оттенком хаоса. На стенах висели постеры с изображением городов и пейзажей, а на полу лежал мягкий ковер, на котором она иногда сидела, читая книги. На кровати, заваленной подушками и одеялами, сидела сама Даня. Она была в просторной черной футболке и черных шортах, ее длинные волосы были растрепаны, а глаза красные от слез.
Саша поставил тарелку на тумбочку и сел рядом с ней. Она не смотрела на него, ее взгляд был прикован к экрану телефона, но он понимал, что она не видит того, что там происходит.
— Дань, как ты? — тихо спросил он, положив руку на ее плечо.
Она вздрогнула, но не ответила. Ее пальцы сжали телефон так сильно, что костяшки побелели.
— Дань, — повторил он, на этот раз более настойчиво.
Она резко подняла голову, и в ее глазах Саша увидел такую боль, что ему стало тяжело дышать.
— Как я? — ее голос был хриплым, но в нем чувствовалась злость. — Как я, блядь? Нормально, сука, просто заебись! Мой лучший друг лежит в больнице неизвестно в каком состоянии, а я сижу тут, как дура, и не могу понять, какого хуя это произошло!
Саша хотел что-то сказать, но она не дала ему шанса.
— Ты знаешь, что самое пиздатое? — она резко встала с кровати и начала ходить по комнате, ее голос становился все громче. — Что я даже не могу поплакать нормально! Я сижу тут, и мне хочется все разъебать, но я не могу, потому что это ничего не изменит! Я не могу даже просто встать?! Ты видишь, что с моей ногой?!
Ее взгляд остановился перед зеркалом и она уставилась на свое отражение. Ее лицо исказилось от ненависти.
— Ненавижу, блядь, — прошипела она. — Ненавижу себя, ненавижу эту жизнь, ненавижу всех, кто сделал это с ним!
Саша встал и подошел к ней, но она резко отстранилась.
— Не трогай меня! — крикнула она. — Просто... блядь, принеси мне ножницы.
— Зачем тебе ножницы? — спросил он, чувствуя, как внутри него нарастает тревога.
— Принеси, блядь, ножницы! — она повернулась к нему, и в ее глазах горел огонь.
Саша молча вышел из комнаты и вернулся с ножницами. Он протянул их ей, но его рука дрожала.
Даня взяла ножницы и ближе придвинулась к зеркалу. Она схватила прядь своих длинных волос и, не раздумывая, отрезала ее.
— Дань, что ты делаешь? — Саша шагнул к ней, но она резко отстранилась.
— Не подходи! — она кричала, ее голос был полон ярости. — Я ненавижу это! Ненавижу все!
Она продолжала резать свои волосы, с каждым движением ножниц ее дыхание становилось все тяжелее. Саша стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел, как ее шикарные волосы падают на пол.
— Дань, остановись, — наконец вырвалось у него, но она не слушала.
— Заткнись! — она кричала, ее голос был полон боли. — Ты не понимаешь! Ты не понимаешь, как это... как это больно!
Она бросила ножницы на пол и схватилась за голову, ее тело тряслось от рыданий. Саша подошел к ней и обнял, несмотря на ее сопротивление.
— Дань, все будет хорошо, — прошептал он, гладя ее по спине.
— Нет, — она рыдала. — Ничего не будет хорошо.
Саша держал ее, пока ее рыдания не стихли. Потом он тихо спросил:
— Хочешь, чтобы Глеб приехал?
Она кивнула, не поднимая головы.
— Хорошо, — он взял телефон и написал Глебу. — Он будет здесь через пару часов.
Даня кивнула еще раз и легла на кровать, ее глаза были пустыми. Саша посмотрел на нее, чувствуя, как внутри него разрывается что-то важное.
— Мне нужно на учебу, — сказал он, хотя сам не хотел уходить.
— Иди, — она прошептала. — Я справлюсь.
Саша вышел из комнаты, но его сердце осталось с ней. Он знал, что эта боль не пройдет быстро, но он сделает все, чтобы помочь ей.
***
Глеб, получив сообщение от Саши, буквально сорвался с места. Его сердце колотилось, как будто пыталось вырваться из груди. Он натянул на себя черное худи с капюшоном, который давно потерял свой первоначальный цвет из-за частых стирок, и черные джинсы, слегка потертые на коленях. Куртку он забыл в спешке, даже не заметив, как холодный воздух ударил ему в лицо, когда он выбежал из квартиры. Его кроссовки едва успевали за его шагами, когда он спускался по лестнице, забыв про лифт.
Машина Глеба была хоть и не самой новой, но надежной. Он сел за руль, резко завел двигатель и выехал на улицу. Его пальцы сжимали руль так сильно, что костяшки побелели. Мысли в его голове бились, как птицы в клетке: "Что с ней? Почему Саша написал так срочно? Что случилось?" Он ехал быстро, но аккуратно, словно боялся, что любая ошибка на дороге может привести к чему-то непоправимому.
Когда он припарковался у подъезда Саши, его дыхание было учащенным. Он вбежал в подъезд, игнорируя лифт, и начал подниматься по лестнице. Его ноги двигались автоматически, словно он был на автопилоте. Он бежал, как будто за ним гнался кто-то невидимый, кто-то, кто мог отнять у него самое дорогое.
Забежав в квартиру, он хлопнул дверью и сразу направился в комнату Дани. Она лежала на кровати, свернувшись калачиком, одна нога была в гипсе, а вторая слегка расслаблена. Ее лицо было бледным, а волосы, которые она так любила, были коротко обрезаны и лежали на полу, как свидетельство ее внутренней бури.
Глеб тихо подошел к ней и сел на край кровати. Его пальцы осторожно коснулись ее головы, поглаживая ее короткие волосы. Он знал, что она не оставит их такими, что это был лишь порыв, но сейчас это было неважно.
— Дань, — прошептал он, его голос был мягким, но в нем чувствовалась тревога.
Она не ответила, но ее тело слегка дрогнуло. Глеб продолжал гладить ее по голове, спускаясь к рукам. Его пальцы двигались уверенно, словно он хотел передать ей свое спокойствие, свою поддержку.
Но вдруг она резко поднялась, словно ошпаренная кипятком. Ее глаза были полны боли и слабости, но в них также горел огонь, который Глеб знал слишком хорошо.
— Достань таблетки из моей сумки, — тихо, почти призрачно произнесла она.
Глеб подошел к черной сумке, которая лежала в углу комнаты, и вытащил из нее две пачки таблеток: вальдоксан и фенозепам. Он протянул их ей, и она, не глядя, выдавила по одной таблетке из каждой пачки и проглотила их без воды.
— Дань, — начал он, но она резко перебила его.
— Не начинай, Глеб, — ее голос был хриплым, но в нем чувствовалась злость. — Я не хочу слышать твои нравоучения.
— Я не собираюсь читать тебе нотации, — ответил он, стараясь сохранить спокойствие. — Просто... скажи, что ты чувствуешь.
— Что я чувствую? — она засмеялась, но в ее смехе не было радости. — Я чувствую, что вся моя жизнь — это пиздец! Я чувствую, что все, что я делаю, это бег по кругу! Я чувствую, что мне хочется все разъебать, но я не могу, потому что это ничего не изменит!
Глеб молча смотрел на нее, чувствуя, как внутри него нарастает боль. Он хотел обнять ее, сказать, что все будет хорошо, но знал, что это не поможет.
— Дань, — начал он снова, но она резко встала с кровати оперевшись на нее и «подошла» к гитаре, которая стояла в углу комнаты.
— Не надо, Глеб, — повторила она и взяла гитару, села на кровать, ее пальцы начали быстро перебирать струны. Мелодия, которая лилась из-под ее пальцев, была быстрой, но трагичной. Она играла, закрыв глаза, стирая пальцы в кровь, но не останавливалась.
Глеб смотрел на нее, чувствуя, как его сердце разрывается от боли. Он хотел остановить ее, но знал, что это ее способ справиться с болью.
Когда она закончила играть, она взяла лист бумаги и начала писать. Ее рука двигалась быстро, словно она боялась, что слова ускользнут от нее. Закончив, она протянула лист Глебу.
— Прочитай, — сказала она, ее голос был тихим, но в нем чувствовалась злость.
Глеб начал читать:
"Выводи меня из себя! Но знай, что седатив пожирает всю память, я будто тону в грязи! Все пожаром горит, прошу: «пожалуйста, уйди!». Но ты не слышишь меня, тебя не остановить!"
Он читал это, пока не понял, о чем эта песня. Это была песня о ее скрытых эмоциях, о боли, которую она так тщательно скрывала. Это была песня о Саше, который никогда не уйдет, даже если его будут просить.
— Дань, — начал он, но она резко перебила его.
— Не надо, Глеб, — опять повторяла она, закрывая глаза и откидываясь на подушку. — Просто... оставь меня.
Глеб молча сидел рядом с ней, чувствуя, как внутри него нарастает бессилие. Он хотел помочь ей, но не знал как.
Через пару часов вернулся Саша. Он зашел в комнату, не снимая куртки, и увидел, как Даня и Глеб сидят на кровати и обсуждают запись новой песни.
— Ну что, как дела? — спросил Саша, снимая куртку и подходя к ним.
— Все нормально, — ответил Глеб, но в его голосе чувствовалась усталость.
— Дань, как ты? — Саша сел на край кровати и посмотрел на нее.
— Жива, — ответила она, ее голос был тихим, но в нем чувствовалась злость.
Саша молча смотрел на нее, чувствуя, как внутри него нарастает боль. Он хотел обнять ее, сказать, что все будет хорошо, но знал, что это не поможет.
— Дань, — начал он, но она резко перебила его.
— Как вы заебали со своим «Дань»!— она закрыла глаза и откинулась на подушку. — Я уже девятнадцать лет Даня.
Саша молча сидел рядом с ней, чувствуя, как внутри него нарастает бессилие. Он хотел помочь ей, но не знал как.
Через пару часов Глеб уехал, а Саша и Даня остались наедине. Саша сидел на краю кровати, смотря на ее лицо, покрытое ссадинами и рваными ранами, на руки в шрамах, на ноги в татуировках и рубцах. Они говорили обо всем и обо всех, но в их разговоре чувствовалась боль, которую они оба старались скрыть.
— Солнце, — начал Саша, но она резко перебила его.
— Тихо, Саш,— она закрыла глаза и откинулась на подушку. — Просто... давай помолчим.
— Дань, — начал он снова, но она резко встала с кровати и подошла к окну.
— Саш, — она повернулась к нему, ее глаза были полны боли. — Я не могу... я не могу больше.
Саша подошел к ней и обнял ее, чувствуя, как ее тело дрожит.
— Все будет хорошо, — прошептал он, но в его голосе чувствовалась неуверенность.
— Нет, — она рыдала. — Ничего не будет хорошо.
Саша держал ее, пока ее рыдания не стихли. Потом он тихо спросил:
— Хочешь, чтобы мы запустили стрим?
Она посмотрела на него, ее глаза были полны слез, но в них также горел огонь, который он знал слишком хорошо.
— Хорошо, — прошептала она.
Саша улыбнулся и обнял ее, чувствуя, как внутри него нарастает надежда. Он знал, что это будет нелегко, но он был готов сделать все, чтобы помочь ей.