2
Белла называет время и место встречи. Я не могу печатать или читать, не могу делать вообще ничего – только хожу по комнате и жду.
Стрелки часов показывают десять. В спешке снова забываю перчатки. С неба медленно опускаются крупные снежинки. Я протаптываю новую дорожку от подъезда. Многие соседи уже легли спать, почти все окна – тёмные. Но не окно Тамары. Её силуэта не видно с улицы, но я знаю, она следит за мной.
Я ничего такого не делаю. Просто вышел прогуляться, подышать свежим воздухом. Могу гулять когда хочу. Я ведь свободный человек.
Правда же?
Мы встречаемся на мосту. Река уже месяц как замёрзла, ветер обжигающе холодный. Я жду, пытаясь согреть руки в карманах, и он появляется.
На нём чёрная куртка с капюшоном, шарф поднят на нос, скрывая лицо. Мы не обмениваемся приветствиями, не разговариваем. Он протягивает толстую пачку бумаги, я прячу её под куртку и тороплюсь домой.
Мои следы почти занесло снегом. Закрываю дверь на все замки; куртка падает мимо вешалки. Под ней – рукопись.
Последняя рукопись Якова Безрунного.
В квартире всю ночь горит свет. Я читаю. Звоню на работу, говорю, что простудился, и читаю. К вечеру на несколько часов проваливаюсь в сон, листы выпадают из пальцев, рассыпаются по полу.
Остаётся пятьдесят страниц, и я просыпаюсь за час до будильника, чтобы их прочесть.
Мне приходится вернуться в мир вне книги. Хотя бы чтобы сходить на работу. В коридоре университета я сталкиваюсь с Беллой: она торопится на пару, но я догоняю её, ловлю за локоть.
– Это невероятно! Просто... Нельзя описать.
Я соблюдаю осторожность. Никаких имён, ничего, что могло бы нас выдать. Но эмоции, восторг распирают меня.
Белла не спешит радоваться. Она оглядывается, и я замечаю круги под глазами. Пальцы сжимают учебник грамматики так, что побелели костяшки.
– Что-то случилось?
– Ничего, – слишком бодро говорит она. – Всё прекрасно.
Я провожаю её до аудитории. Когда открывается дверь, и в коридор прорывается шумный говор студентов, Белла шепчет.
– Поторопись.
В тот день мы больше не видимся. Я захожу в преподавательскую, но там слишком много людей. Однако я следую указанию. Вернувшись домой, наскоро ужинаю и обкладываю машинку подушками. Пальцы ложатся на клавиши; рукопись Безрунного – перед глазами.
Три страницы. Десять... Двадцать пять.
Эта рукопись слишком прекрасна, чтобы останавливаться.
Я печатаю до трёх утра и чуть не пропускаю звонок будильника. В трамвае Тамара садится напротив. Она смотрит в окно, не на меня. Всё равно страшно.
Рукопись надёжно спрятана в ещё одном тайнике – не могу сказать, где именно. Но вдруг они найдут её. Вдруг они узнают.
Я клюю носом за печатной машинкой на работе. Делаю опечатки, кидаю лист в корзину, начинаю снова. За дверью отдаются шаги и голоса. Что, первая пара уже закончилась? Может, выпить кофе с Беллой? Смотрю на часы: нет, слишком рано. Кто тогда шумит в коридоре?
Я открываю дверь приёмной – чтобы захотеть сразу захлопнуть её.
Они здесь. Люди в чёрной форме. Пальто и шапки припорошены свежим снегом. Один идёт впереди, двое тащат Беллу под руки. Она не вырывается и не кричит. Позволяет вести себя, гордо подняв голову. За ней молчаливо следует группа студентов – злые, испуганные лица.
Я хочу закричать: освободите её! Вас толпа, а их всего трое! Что вы делаете?!
Но не могу. И пошевелиться не могу тоже. Только смотреть.
Белла не бросает на меня и взгляда. Не говорит ни слова. Это правильно – иначе они заподозрят и меня тоже. Схватят меня, увезут на мёртвом поезде в место, откуда не возвращаются. А книгу – сожгут.
Молчаливая процессия следует по коридору, хлопает дверь, и студенты остаются одни.
И я теперь тоже.
Пара только закончилась, а по университету уже пошли разговоры.
– За что её?
– Хранение и распространение запрещённой литературы. Прямо на паре взяли, представьте.
– Наверное, у неё были сообщники. Теперь всех накроют.
– Ты думаешь она их сдаст? Белла-то?
– Сдаст, сдаст... Они знают, как любого заставить говорить.
Я заставляю себя пить кофе и слушать эти разговоры. Нужно сохранять спокойный вид, не вызывать подозрений. Это всё ради книги.
Поэтому я досиживаю до конца смены. Поэтому неторопливо иду к остановке и жду трамвай. Но стоит закрыться двери квартиры – бросаюсь к тайнику.
Книга на месте: рукопись и то, что я успел перепечатать. Я прижимаю страницы к груди, говорю себе – и им – всё хорошо.
У Беллы, конечно, был план на случай, если её арестуют. У всех есть такой план. Я знаю, с кем нужно связаться, чтобы книжная сеть продолжала жить. Но сначала нужно закончить самое главное дело – копию книги. Одну рукопись слишком легко найти и уничтожить. Но я сделаю копию, потом ещё одну, и ещё. С моих копий снимут новые, книга разойдётся по людям, и они никогда не смогут найти все экземпляры.
Они никогда её не уничтожат.
Поэтому я провожу ещё одну ночь за печатной машинкой. И ещё одну. На работе думают, что я влюбился или заболел. Тамара не обращает на меня внимания. Арест Беллы всё ещё обсуждают на кафедре. Я работаю.
Сотня страниц. Полторы.
Запасной план Беллы — это бумажка с адресом, именем и кодовой фразой. Дождавшись выходного и снова не выспавшись, я еду туда.
Копия готова: она и рукопись надёжно спрятаны в разных местах квартиры. Я хотел взять её с собой, но – не решился. Что если меня заберут в тюрьму прямо из трамвая?
По адресу Беллы – книжный магазин. Хорошее начало. На табличке написано «Открыто», но двери заперты. Я стучусь в стекло витрины, пытаюсь заглянуть внутрь – там слишком темно.
– Так его арестовали, – раздаётся голос за спиной.
Я оборачиваюсь, ожидая увидеть армию агентов или Тамару с пистолетом в руках. Но там стоит обычная женщина в зелёной куртке, с собакой на поводке. Собака обнюхивает снег, женщина смотрит на меня.
– Кого?
– Владельца арестовали несколько дней назад. За запрещённую литературу.
В горле пересыхает. Я открываю рот, чтобы сказать что-то осуждающее, но из него не вырывается ни звука.
– А вам зачем туда? – она подозрительно щурится.
Нужно срочно что-то ответить. Глубокий вдох, и я выдавливаю из себя:
– Книгу хочу купить. Классику.
– Сходите в магазин на соседней улице. С наступающим!
Я заставляю себя отступить: медленно и спокойно.
Руки мёрзнут в карманах. Мысли возвращаются к книге, прекрасной книге, которая достойна быть в каждом доме, на каждой полке. Но пока – это только рукопись и единственная копия, спрятанные в квартире.
Стоя на светофоре, я понимаю, что уже дважды переходил эту улицу. Голова кружится – только ли от страха? Я почти не спал на этой неделе. Вокруг сияют гирлянды, мимо проходит мужчина с маленькой ёлкой в руках, а у меня трясутся руки. Время вернуться домой. Там тепло.
Я всё равно не знаю, что делать.
У подъезда стоит легковой автомобиль, в который пытается влезть семья соседей: с детьми, игрушками и чемоданами. Я вежливо здороваюсь – и получаю полный ненависти взгляд от отца семейства.
– Чем ты думал?! Дети дыма наглотались, в квартире дышать невозможно! И это под самый новый год!
– Простите, что?
– Будешь делать вид, что не виноват? – сосед напирает, приходится отступить в сугроб. Дети выглядывают из окна машины. – Ах ты...
Я не даю ему закончить. Дверь подъезда захлопывается за спиной. Я знаю, дым редко возникает без огня.
А огонь губителен для книг.
С каждой ступенькой сильнее пахнет гарью. Лестничная клетка выглядела бы обычно, если бы не несколько почерневших досок – всё, что осталось от моей двери. Она больше не защищает, не скрывает чёрные стены квартиры. Я не решаюсь зайти, и так понятно, что всё потеряно.
Мои книги.
Печатная машинка.
Рукопись Безрунного.
Я готов обрушиться на себя шквалом обвинений. Почему я не взял одну копию с собой? Почему не напечатал ещё одну, и не спрятал её где-то? Да хоть закопал в лесу!
– Здравствуй.
Я готов сам сгореть, от ярости и стыда. А этот голос, такой безразличный и холодный.
За спиной, на ступеньку ниже стоит Тамара. Черное пальто расстёгнуто. На поясе – кобура. Я бы хотел наброситься на неё: за мою книгу, за Беллу, за всех, кого арестовали. Я должен столкнуть её с лестницы, схватить за шею. Сделать хоть что-то!
Но не могу.
За её спиной сотни людей в чёрной форме. За моей – ничего, кроме сожжённой квартиры. А она говорит:
– Здесь холодно. Пошли ко мне.
Квартира Тамары не пострадала – только пахнет гарью. Я позволяю ей закрыть дверь и щёлкнуть замком. Теперь бежать некуда. Ответ очевиден, но я всё равно задаю вопрос:
– Ты меня арестуешь?
Тамара пожимает плечами.
– В моём отчёте сказано, что ты не опасен. Что группировка заставила тебя копировать книги. Но за тобой будут приглядывать.
Даже если бы я знал, что ответить, не смог бы и слова сказать. Тамара продолжает:
– А я съезжаю. Время для новой работы. Прости, что пришлось сжечь квартиру, но ты можешь переночевать здесь, – она прячет руки в карманы и смотрит, будто ждёт благодарности.
Меня не ждёт тюрьма. Я должен плакать от счастья, целовать подол её пальто, но – какая разница? Книга уже сгорела.
Тамара пожимает плечами и подходит к своему столу. На нём стоит небольшая картонная коробка, и Тамара протягивает её мне, будто подарок. Там может быть мёртвая голова, или наручники. Я не хочу даже заглядывать внутрь, но у Тамары есть пистолет.
Внутри два тома Дон Кихота. Под ними – стопка листов. Графики, формулы, кажется, это чья-то дипломная работа. Отпечатанная на одной стороне листа.
Последняя, единственная копия.
– С Новым Годом, – говорит Тамара. – Будь осторожен.
– Но... Почему?
– Тш-ш. Я же сказала, будь осторожен.
Она поправляет кобуру. Застёгивает пальто.
И уходит, чтобы раствориться в метели.