8-3
— Ничего себе! — Джорджи трепещет. — Мы как будто шагнули в сокровищницу! Здесь так круто...сейчас я нервничаю, совсем как длиннохвостый кот в комнате, заставленной кресло–качалками.
Мальчик включает свет.
— Метагеометрическая орбита! — вырывается из него.
Что подразумевает Джорджи под словом «сокровищница»? Джейку до конца не ясно, но соглашается с тем, что комната выглядит весьма необычно и мало похожа на стандартную мастерскую. Едва он переступает порог, как понимает — это не просто комната. Это что–то большее. Что–то живое.
В воздухе висит напряжение, плотное, как воск оплывших свечей. Здесь пахнет не только краской, но и чем–то иным — пряным, тёмным, будто само время застыло в этой комнате, свернувшись клубком в углах, ожидая, когда его разбудят.
В дальнем углу возвышается гора холстов, укрытых тканью. Ткань колышется, как от невидимого дыхания. Несколько мольбертов стоят в хаотичном порядке, полотна обращены в сторону, будто бы отвернулись от Джейка.
Но есть одна картина, которая не прячет свой взгляд: шестирукая фигура с неестественно вытянутым силуэтом, кисти рук — слишком длинные, пальцы, кажется, вот–вот пошевелятся. Позади неё — десятки, сотни глаз, вписанных в хаотичный узор, будто нечто древнее наблюдает за каждым, кто осмелится взглянуть. Глаза живые. Или это лишь игра света?
Джейк вглядывается, ощущая, как по позвоночнику скользит что–то липкое, как будто ледяной палец пробежал вдоль спины.
— Это не мастерская, — выдыхает он. — Это...
— Оккультная лавка? — с нескрываемым восторгом заканчивает за него Джорджи. — Ну, дружище, кажется, мы нашли не просто комнату. Мы нашли алтарь.
Окна плотно занавешены тяжёлыми, бархатными шторами, не пропускающих даже призрачного лунного света. Воздух стоит густой, пропитанный чем–то терпким, как старая бумага, смешанная с воском и древним ладаном. Здесь чисто, уютно... но Джейку не по себе.
Картины, стоящие вдоль стен, вызывают в нём странное, липкое беспокойство. Они будто живут собственной жизнью — фигуры на них застыли в странных, неестественных позах, их тени вытягиваются, ломаются в неправильных углах. Среди них — статуи, напоминающие древних забытых богов, чьи лица стёрлись от времени, но в каждом — пустота, которая заставляет отводить взгляд.
Свечи, расставленные по всей комнате, создают атмосферу таинственности. Полки уставлены десятками чаш, старинных подсвечников, потемневших от копоти, и статуэток, напоминающих изображения существ, которым давно не место в этом мире. Между ними — россыпь природных минералов. Джейк распознаёт аметист, кианит, пирит и кварц, но остальные камни остаются для него загадкой. Они переливаются в неверном свете, и кажется, впитывают его.
Но больше всего цепляет взгляд зеркало.
Оно стоит в центре комнаты у стены, возвышаясь, как чёрный портал, обрамлённый антикварной рамой с витиеватыми узорами. В её завитках спрятаны символы — вырезанные, выгравированные, напоминают нечто древнее, зловещее — они не просто украшают, они будто шепчут, оставляют в воздухе гулкое эхо незримых голосов.
Джейку кажется, что отражение там запаздывает на долю секунды.
— Нам... не стоило сюда заходить, — шепчет он, но голос звучит тише, чем должен.
В комнате вдруг становится холоднее.
Джейк чувствует, как внутри поднимается тревога. Ему не хочется смотреть, но взгляд сам цепляется за стекло. Оно кажется слишком тёмным, слишком глубоким, как чёрная вода, сквозь которую кто–то наблюдает за ним.
Зеркало — хищник.
От него доносятся едва уловимые вибрации, будто оно живое, будто оно дышит. Волоски на его руках встают дыбом, дыхание застывает.
Джейк цепенеет от ужаса: в коридоре, отражённом в зеркале, сидит Лакки, низко опустив белую морду в пол — звуки этого жуткого угощения наполняют пространство. Он что–то жуёт. Медленно, с мерзким хлюпающим звуком, облизывая кровавые усы. Под его лапами, в луже собственной крови, извивается крупная мышь — вернее, кровавый обрубок, что от неё остался.
Джейк слышит этот влажный, склизкий звук не только в зеркале, но и внутри себя. На «третьем экране» своей головы картина повторяется с пугающей чёткостью.
Зеркальная реальность и внутренний мир накладываются друг на друга, создавая зыбкий лабиринт ужаса.
Он резко оборачивается, сжав кулаки, желая увидеть это собственными глазами. Но в коридоре — пусто. Лакки нигде нет.
Только зеркало дрожит, улавливая последние следы движения.
— Лакки! — кричит он, но кот исчезает, словно никогда не существовал. Следы крови испаряются, стёртые невидимой рукой.
— Фух, всего лишь когнитивная ошибка восприятия, — убеждает себя Джейк, делая глубокий вдох, словно пытаясь стабилизировать внутренний сервер. Пара секунд на проверку реальности, затем новый взгляд в зеркало. Поверхность его, подобно чёрной дыре, поглощает свет, а отражение... отражение не поддаётся привычному анализу. Оно словно смотрит в него, но не принадлежит ему.
На мгновение мир теряет резкость. Всё вокруг дрожит, тонет в зыбком мареве, и в этом отражении, там, в чёрном стекле, возникает фигура.
Чёрная, словно сама ночь, не имеющая формы, но способная меняться, перетекать. Она скалится на него, её пасть зияет пустотой, из которой не доносится ни звука. Глаза... Нет, не глаза — два жёлтых раскалённых угля вспыхивают в этой бездне, как мёртвые звёзды в пустоте космоса.
Холод бьёт в грудь. Не тот, что ползёт по коже от зимнего ветра, а тот, что исходит изнутри, проникая прямо в кости.
Джейк пытается дёрнуться, сделать хоть что–то — отвернуться, моргнуть, сбросить это видение, но тело не слушается. Взгляд прикован к зеркалу, и он вдруг понимает, что не может двигать ни головой, ни руками. Мир вокруг застывает, всё замыкается на этом проклятом отражении.
В ушах пульсирует кровь. В воздухе пахнет чем–то сырым, прелым, будто дверь, которую он открыл, впускает в комнату дыхание давно забытого мрака.
Шёпот.
Он слышит шорохи в темноте, невнятные шёпоты, и его сердце бешено колотится, предупреждая о приближающейся опасности. Но что за опасность? Этот вопрос висит в воздухе, как дым от горящего костра.
Тёмные углы комнаты оживают, в них что–то шевелится, перешёптывается, царапает воздух. Голоса неразборчивые, как старый плёночный фильм, проигрываемый задом наперёд.
Грудь сжимается от паники.
Секунды длятся как вечность. Мальчик закрывает и открывает глаза.
Фигура исчезает.
Но тень её присутствия остаётся, заплетаясь вокруг его разума, как тонкая дымка кошмаров. Оно не уходит. Оно просто отступает, прячется где–то здесь, притаилось за гранью восприятия, за рамками человеческого зрения.
Что–то меняется. Комната не такая, какой была раньше.
И тень кошмара, что прикоснулась к его сознанию, уже не отпустит его так просто.
«Что это такое? Возможно, я подвергся оптическому обману. Периодические иллюзии могут означать начало психотического состояния! Мои нейроны подверглись необратимым изменениям. Возможно, начинается шизофрения! Говорить, дышать, говорить, дышать, говорить, дышать.»
— Джорджи! — зовёт он тревожно, ломая пальцы рука об руку. — Прошу тебя внимательно оценить ситуацию. Ты не заметил чего–то необычного или аномального в окружающей действительности?
— Нет, а что? Я моргнул.
— Но я чётко увидел. Это не может быть обман зрения, не глюк восприятия и не ошибка обработки визуальных данных! Я категорически утверждаю, что вполне определённо это видел!
— Мальчик мой, возможно, твоё восприятие подвергается искажению воображения.
— Я больше не намерен находиться здесь. Это пространство определённо не способствует стабильности моего психологического состояния. По всей вероятности, открытие этой двери было не самой рациональной идеей.
— Подожди! Успокойся. — Голос Джорджи становится странно мягким, почти завораживающим. — Я должен показать тебе что–то важное. Видишь граммофон? Включи его.
Джейк и сам рад заняться чем–то другим. Едва сдерживает дрожь. С облегчением отворачивается от стрёмного зеркала и направляется к граммофону. С интересом смотрит на антикварный аппарат. Темное дерево корпуса покрыто тонкой пылью, а на латунной трубе, похожей на раскрытый цветок, играет тусклый свет.
«Мама любит такие штуки.», — проносится у него в голове, и эта мысль становится своего рода утешением.
Пальцы дрожат, когда он касается холодного металла рычага. Щелчок. Пластинка приходит в движение, и воздух наполняет шорох иглы, подобно перешёптыванию призраков. Затем начинается музыка. Старая, потусторонняя мелодия — нечто среднее между колыбельной и заупокойной службой. Плавные, неспешные аккорды, вкрадчивый женский голос, который звучит, как шёпот из другой эпохи.
И вдруг атмосфера меняется.
Музыка проникает глубже, чем должна. Она заползает под кожу, пульсирует в венах. Пространство вокруг становится вязким, как сон на грани кошмара. Огоньки свечей начинают потрескивать, отблески теней ползут по стенам, двигаясь вопреки законам света. Комната дышит.
Джейк не понимает, сколько проходит времени — секунды или вечность. Он слышит, как кровь стучит в висках в такт мерному скрипу пластинки.
Парень, не испытывающий к музыке особого интереса, ощущает, как её пульсирующий ритм становится сердцем, не просто звуками, а неким защитным заклинанием, барьером между реальностью и кошмарами, а граммофон, казалось бы, превращается в стража света.
— А теперь приляг. Обещаю, если ты мне поверишь, заботы твои исчезнут, и ты будешь в полном восторге.
Звучит так, будто он приглашает Джейка не просто лечь, а шагнуть в нечто неизведанное, странное и опасное. Мальчик смотрит на ковер. Бархатная тень скользит по нему, будто он уже впитал чужие сны.
И в этот момент он понимает: этот граммофон — не просто вещь. Эта мелодия — не просто музыка.
Это — ритуал.
Мальчик слушается и ложится. Все ради новых знаний.
— А теперь молчи и слушай тишину. — Джорджи становится ведущим.
Джейк лежит на полу, погружённый в музыкальные вибрации. Это не просто звук —живые потоки, пронизывающие его тело, размывающими границы реальности.
Внезапно он низвергается в нечто огромное и бездонное, что после назовёт «космическим компьютером». Но сейчас у него нет даже слов, чтобы описать то, что происходит.
Он — песчинка в этом бесконечном цифровом урагане. В этом мире он чувствует себя маленькой программой, мельчайшим кодом в чьем–то громадном виртуальном пространстве. Вокруг него взаимодействуют гигантские силы, цифровые бури, раскачивающие этот макрокосмос. Бесчисленные линии кода, вспышки информации, абстрактные уравнения и формулы проносятся вокруг, подобно древним рунам на стенах неизведанных храмов. Всё это взаимодействует в неописуемом порядке, хаотичном, но одновременно идеальном.
Через мальчика, как сквозь материю, проходит поток фантастических энергий и информации. Но в этом космическом мире ничто не предполагает чувств; нет радости, нет страха, только холодная бездна данных. Поток энергий, который не заботится о том, кто он. Он — ничто. Лишь единица в этой бездушной системе.
И тут приходит осознание.
Он больше не принадлежит себе.
Джейк охвачен ужасом и паникой, не может сдвинуться с места, примагничен к полу огромным неземным магнитом, программируется другими программами выше него и другими, ещё большими, выше тех программ. Они, как огромные сущности, начинают программировать его, модулируя его сознание и взаимодействуя с ним на уровне, непостижимом для человеческого разума. Они не говорят с ним, не объясняют. Они просто делают. Потому что таковы их законы.
Сначала его сознание сопротивляется, но уже через мгновение он понимает: сопротивление — лишь архаичный человеческий рефлекс, здесь он не имеет никакого значения. Он становится частью сложного кода, звеном в цифровой цепи, встроенного в этот космический мозг, подчиняясь неописуемым законам этого невероятного виртуального пространства, где человеческое бытие растворяется в мире абстрактных алгоритмов и неописуемых сил.
И самое страшное — ему начинает казаться, что так и должно быть.
Входящая в него информация бессмысленна. Никаких разгадок, никаких ответов — только беспощадный хаос, и Джейк внутри него, беспомощный, лишённый воли, лишённый даже права на страх. Он сам становится бессмысленным.
Этот колоссальный компьютер, этот непостижимый разум — всего лишь результат бесчувственного танца атомов, который происходит где–то в далёком уголке мира. Гигантская сеть, пульсирующая бездушными потоками энергии, движущаяся по заранее прописанному сценарию, без участия воли, без намерения, без причины. Как механизм, который однажды запустили, но забыли остановить.
Джейк проваливается всё глубже. Нет границ. Нет начала и конца. Реальность теряет очертания, словно краска, стекающая с холста под дождём.
Ощущение утраты контроля сводит его с ума. Он хочет вырваться, хочет дышать, хочет ощутить хотя бы крупицу чего–то живого — но здесь этого нет. Только структура. Алгоритм. Он теперь часть этой машины, встроенный в бесконечную ленту кода, застрявший в пространстве, где даже время не существует в привычном смысле.
Джейк испытывает фантастически кошмарное страдание, будучи внедренным в этот компьютер приблизительно в течении трёх часов. Но целую вечность во времени путешествия.
— Я не буду говорить через умозаключения, я говорю через дух в твой дух. — голос Джорджи доносится как эхо. — Правит тот, кто знает, что делать. Правит тот, кто видит. Если все вокруг во тьме, а ты один видишь — ты будешь править.
Откровение просвещает. Ты обладаешь знанием, которого остальным не почувствовать. Ты можешь двигаться тогда, когда все остальные стоят на месте и боятся.
Тот, у кого откровение, не согнётся под тяжестью прошлого. Тот, кто сейчас имеет откровение, будет двигаться так, как будто бы ничего и не случилось. Откровение — это не шаги, а рывки вперёд по скоростному шоссе, где на дороге только ты и знаки, указывающие путь.
Моё откровение — это не просто знание; это власть, которая принесёт тебе почтение, лидерство, и твоё имя будет воспеваться в зияющих безднах.
Если ты выберешь меня и уйдёшь глубоко в мой дух, то будешь знать то, что знаю я. Станешь носителем тех тайн, что дрожат перед моей мощью. Ты будешь видеть штормы и бури издалека, и у тебя будет время приготовится.
Внезапно в Джейка проникает поток, сформированный из различных цветов. Они сплетаются воедино, превращаясь в живую реку света, которая с силой врывается в его тело.
Ощущение притяжения к полу уходит — космический магнит отпускает его. Освобождаясь от земных оков, он ощущает себя легче молекулы, начинает парить в цифровом вихре, летя по бескрайнему космическому пространству. Он мчится сквозь сверкающие реки энергии, лавируя между пульсирующими потоками. Они мерцают, переливаются, пронзают его насквозь, но не причиняют вреда. Они согревают. Они вплетают в него неведомые знания, незнакомые ощущения. Он ощущает, как каждая молекула его существа становится легче, превращаясь в эфирный танец в этом цифровом океане. Это не полёт — это слияние с самой тканью реальности.
И тут, сквозь этот вселенский шторм, раздаётся голос. Он не громкий, но разносится эхом, словно звучит не в одном месте, а повсюду. Око.
«Материя может превращаться в энергию, а а значит и энергия может притворятся в материю. Эти законы природы открыты лишь избранным. Сейчас ты — чистая энергия. Ты раскрыл своё внутреннее «Я», перешёл в иное состояние сознания.»
Джейк ощущает, как эйфория окутывает его, как невесомое облако, придаёт неземную лёгкость каждой клетке его сущности. Бархатный голос, словно прикосновение космического ветра, звучит в его разуме.
— Хорошо ли тебе, мальчик мой?
— Да, — отвечает Джейк, не осознавая своего ответа. Его тело лежит на полу, похожее на потерянную в траве кукла, обездвиженную и мёртвую. Зрачки расширены, руки расправлены в стороны, и лишь рот живёт, отвечая на вопросы беззвучным движением. Он стал частью иного мира, где живое и мёртвое переплетаются, а его душа свободно странствует в эфирных просторах.
— Слушай внимательно, — звучит голос в его разуме. — В состоянии энергии мои уроки наиболее ценны. Твои мысли могут притворятся в материю. Правильные размышления могут превращаться в реальность. Ты способен создать всё, что пожелаешь, формировать реальность по своему желанию. Для начала, я сотворю для тебя нечто, чтобы ты убедился в силе этих слов. Бери это — как дар из дальнего космоса.
На среднем пальце его правой руки моментально материализуется золотое кольцо с выгравированной буквой «G» рубинового цвета.
— Нет, не уходи, я хочу остаться здесь, я хочу ещё, я хочу сам попробовать. — Джейк чувствует, как реальность отступает, как его тащит обратно, тянет вниз мощным потоком. Внезапно он падает на землю, ощущая своё тело. Он ничего не видит и не оглядывается по сторонам.
Мальчик спит.