Творец

Итан был явно не рад раннему пробуждению. После бессонной ночи, когда он ещё вчера мечтал просто закрыть глаза и отключиться, теперь его насильно вытаскивали из долгожданного сна.

Голова трещала, а шея ныла, будто он провёл ночь не в кровати, а свернувшись в углу. Хочется послать всех куда подальше.

Особенно довольного Кима, который вчера расплывался в ухмылке, глядя на него так, будто он поймал друга на чём-то невероятно забавном. Вспомнил, с утра пораньше, чтобы день испортить себе. Молодец, Итан, хвалю!

Итан только раздражённо пробормотал что-то себе под нос, потирая лицо. Причиной его нынешнего состояния была Сильвия. Она долго не могла успокоиться, в какой-то момент санитарам даже пришлось уговаривать её добровольно принять успокоительное. После этого она буквально уснула у него в руках. Парень помнил, как её дыхание становилось тише, как пальцы, сжимающие его футболку, постепенно расслабились. А сам он не смел пошевелиться, боясь разбудить девушку раньше времени.

А теперь за это пришлось платить.

К тому же, он определённо был не единственным недовольным здесь. Уилл, которого оторвали от Кейти, выглядел так, будто был готов перегрызть кому-нибудь горло. Он не отходил от неё ни на шаг, а тут пришлось. Из-за тупого распоряжения. Даже несмотря на то, что Кейти сама сказала, что не против побыть одной — у неё болела голова. Но Уилл всё равно волновался. Да и зачем спешить с этим осмотром? Мальчишке всего два дня назад закончили делать все тесты, брали каждый чёртов анализ, чуть ли не каждую клетку изучили.

— Вы издеваетесь... — пробормотал Итан, прикрывая глаза рукой. Он сел на кровати, потянулся, морщась от боли в затёкших мышцах. — Я только отошёл от той огромной и шумящей штуки, — пробормотал парень, потерев виски. — Где за два часа чуть ли не уснул и не сошёл с ума от равномерного постукивания. Удивительно, но с мозгом у меня всё в порядке...

— Это решаем не мы, — спокойно отозвался Уилл, опираясь плечом на дверной косяк палаты. — И тем более... Спешу порадовать, что это последний тест.

Итан прищурился, чувствуя, как что-то внутри неприятно ёкнуло.

— После него мы уже должны решить, достоин ли ты «Зори».

Парень резко повернулся к нему, нахмурившись.

— Чего?! - Боль в висках только усилилась, и он скривился, тихо шикнув, сжимая голову руками. — Ш-ш... — Затем поднял взгляд, в котором мелькнула тревога. — Мне эту гадость скоро вколют? - Пауза. Он медленно выдохнул. — Жесть...

Они вышли из палаты, и Итан едва не врезался в Эвана, который, скрестив руки, устало опирался на стену недалеко от входа. От неожиданности парень резко отшатнулся, но Эван даже не сдвинулся.

— Ты чего? — скептически приподнял бровь тот. Уилл лишь усмехнулся.

— Простите, доктор, не ожидал увидеть родного... — Итан закатил глаза, но больше по привычке, чем с настоящим раздражением.

— Так, по поводу этого, родной... — Эван лениво оттолкнулся от стены и медленно выпрямился, бросая на него изучающий взгляд. — Не советую мести своим помелом. Лучше прикуси язык и молчи в тряпочку, как бы не хотелось. Сара на общих осмотрах не шутит.

Итан хмыкнул, но шутить самому уже реально не хотелось.

— Поэтому, чтобы не сидеть там целый день, а провести время с твоей Белоснежкой... — Эван усмехнулся, кивнув в сторону коридора, где была лестница в сторону палаты Сильвии. — Отбудь и всё.

— Я вижу, сегодня всё серьёзно... - Итан нахмурился. В груди неприятно кольнуло. «Твоей». Слишком много всего навалилось. Лучше не трепать нервы врачам, которые и так на взводе.

— Всё всегда было серьёзно. — Эван посмотрел на него чуть дольше, чем следовало. А затем, медленно изогнув губы в лукавой усмешке, добавил: — Ты просто клоуном был и остался.

Уилл только одобрительно кивнул и без предупреждения потянул его за ворот футболки, ведя к осмотровой.

От этого помещения уже тошнило. И не только Итана. Каждый врач проводил здесь слишком много времени. Они слышали всё: плач, крики, смех.

А Сара... Она ненавидела общие осмотры. Простая, механическая работа. Прослушивать известную информацию, проверять рефлексы... Зачем? Это никому не нужная трата времени, ведь можно заняться чем-то важным.

Когда они подошли, даже Эван напрягся. Плохой знак. Уилл задержал руку на двери и, прежде чем открыть, снова строго посмотрел на Итана.

— Молчи. Понял?

Итан тяжело вздохнул и кивнул.

Дверь открылась. Сара не сидела на месте. Она стояла, раздражённо потирая переносицу, погружённая в свои мысли. И вдруг, резко, выдохнула сквозь зубы:

— Говори, чёрт возьми!

— А что говорить-то?.. - Итан замер, удивлённо приподняв брови, и медленно повернулся к Уиллу и Эвану.

Сара, осознав, что в комнате больше не одна, подняла голову.

— Ничего. Садись.

Кивок в сторону койки, специально перенесённой в осмотровую, не приглашал, а заставлял присесть. Холодный металл каркаса блеснул в свете ламп. Пора.

Итан нехотя опустился на койку, стараясь не выражать своё раздражение слишком явно. Общий осмотр. Он уже его ненавидел.

Сначала банальное — проверка давления, пульса, температуры. Уилл спокойно заносил данные в электронный планшет, даже не поднимая глаз, уже наизусть зная все показатели. Сара работала быстро. Лёгкие — глубокий вдох, выдох. Зрачки — свет, реакция, норма. Рефлексы — молоточек ударяет по колену, нога дёргается.

— Всё стандартно, — пробормотала Сара, перелистывая записи.

Итан внутренне вздохнул. Хоть бы поскорее...

Эван стоял в стороне, не вмешиваясь, но внимательно наблюдая, будто искал что-то за пределами обычных медицинских показателей.

— Какие-то жалобы? — наконец спросила Сара, закрывая свой блокнот.

— Только моральные.

— Я серьёзно. Ничего не беспокоит?

— Вообще-то... нога. - Итан поёрзал на месте, нахмурился.

— Конкретнее. - Подняла бровь Сара.

— Ну... — Итан почесал затылок, глядя в потолок, — старая травма в детстве. Иногда напоминает о себе.

— Какая травма? - Эван впервые проявил явный интерес.

— Ерунда, - парень пожал плечами.

— Так, а теперь без попыток приукрасить.

Итан закатил глаза, но под её напором всё-таки начал говорить:

— Когда мне было три... или четыре... я упал и напоролся на какой-то штык в земле. В кустах.

Тишина приглушила комнату. Сара напряглась. Где-то внутри, на самом краю сознания, кольнуло что-то противное, липкое. Память. Она возвращалась, как и обещал Винсент. А с ней возвращалось и то, что было похоронено под слоями льда – чувства.

— Поподробнее можно? — Уилл оторвался от записей, наклонившись чуть вперёд. Это не просто вопрос, а намёк. Говори.

— А что? — снова пожал плечами Итан. — Я ничего сам не помню. Бабушка рассказывала... Криков было много. Швы... Кровища...

Сара не слышала последние слова. Потому что её сердце вдруг ударило слишком сильно, словно молотком в грудную клетку, кроша всё внутри в щепки.

— Можешь показать? — поджала губы она.

Занозой засело нервное ожидание. Как когда написал тест и уже ничего не исправить, но можно просто не сдавать. Можно соврать. Но можно ли?

Взгляд Итана метнулся к Эвану и Уиллу. Они синхронно кивнули. Тогда парень вздохнул, поднялся и начал медленно закатывать штанину. Благо они были широкими — не пришлось снимать их совсем...

Сара замерла. Нет. Сердце сжалось, отбиваясь глухими ударами о рёбра. Нет. Не может быть. Грубые мужские руки - железная хватка на горле, желудок скручивает судорогой, голова взрывается болью. Нет. Сара резко прикрыла рот дрожащей рукой. Зажмурилась. Воздуха не хватало. Она поднялась на ватных ногах, чувствуя, как комната сжимается вокруг неё. И вышла. Просто. Без объяснений. Под непонимающие взгляды парней. Дверь закрылась. Эван перевёл взгляд на Уилла.

— Что с ней?

— Не знаю...

Он мой сын.

Он мой сын... Эти слова застряли в горле, как острые осколки стекла. Комок слёз подступал, обжигая изнутри, душил, не давая вдохнуть.

Почему так болит сердце? Почему так трудно дышать? Почему... почему именно сейчас? Почему?

Сара не помнила, как дошла до кабинета. Ноги автоматически внесли её туда, подальше от этих взглядов, от этих вопросов, от этих людей. Она захлопнула дверь с таким отчаянием, что звук ударил по ушам, как выстрел. Грудь судорожно вздымалась, но воздуха всё равно не хватало. Мир поплыл, пространство вокруг сузилось до тесного, удушающего пузыря.

Сара сползла вниз по холодному дереву двери, руки дрожали, пальцы сжались в бесполезной попытке удержать контроль. Она зажала рот двумя ладонями, чтобы сдавленный всхлип не вырвался наружу. Чтобы не закричать.

Но это чувство, эта боль, эта правда — они пронзали её насквозь, безжалостно. Сара не могла поверить. Не могла осознать. Итан... её сын.

Как? Как она не поняла раньше? Как могла забыть? Забыть его. Кровь, что текла в её жилах, текла и в нём.

Дрожь пронеслась по телу, но она даже не заметила.

Где-то в углу комнаты раздался тихий смешок.

— А я предупреждал. - Голос Винсента растёкся по пространству, как ртуть, впитываясь в стены, в воздух, в саму её сущность. Сара не подняла голову. Она не могла. — Я говорил, что всё вернётся. - Она закрыла глаза. — И вот оно. - Смех Винсента стал громче. Глубокий, обволакивающий, полон тёмного восторга. — Ну что, Сара? Каково это?

Сара сжалась в себя, пытаясь спрятаться внутрь, но знала — не поможет. Ничего уже не поможет.

Слёзы застилали её глаза, сгущаясь в плотный туман, скрывая от неё окружающий мир. Но зачем ей мир, если внутри всё рухнуло? Они стекали вниз, оставляя горячие дорожки на щеках — обжигающее напоминание о внутренней боли, что разрывала изнутри.

Пустота росла. Она разрасталась, превращая её в разбитый сосуд, заполненный лишь эхом несказанных слов. Границы между прошлым и настоящим стёрлись, смешиваясь в хаотичный узор воспоминаний и чувств. Всё, что она когда-то похоронила, вернулось. Слишком резко, слишком болезненно, слишком необратимо.

Её губы дрогнули, но голос был слабым, хрупким, словно треск льда под ногами. И в этом дрожащем шёпоте, в каждом сорвавшемся вдохе звучал один единственный, безжалостный вопрос:

«Чем я это заслужила?»

Тонкий, детский голос прорезал пространство, точно игла, вонзившаяся прямо в сердце. Такой родной...

— Как ты себя чувствуешь, Сара?

Она вздрагивает. Нет. Нет...

— Я не знаю...

— Что происходит у тебя в голове, Сара?

— Я не знаю... - Она тяжело дышит, но воздух не помогает.

— Что происходит у тебя в голове, Сара?

— Я не знаю.

Вопросы набирают силу, их эхо гремит в черепе, заставляя дребезжать каждую мысль.

— Почему ты не можешь выражать свои чувства, Сара?

— Я не знаю!

Грудь сдавливает, сердце бьётся в бешеном ритме.

— В чём я виноват, мам!?

— Я... не знаю!

Но она знала. Знала. Знала!

В глазах помутнело. Тело резко заледенело. Мир начал рушиться. Всё смешалось, сжалось, будто реальность сузилась в одну точку, одну жгучую, невыносимую точку страха.

Грудь сдавило так сильно, что не вдохнуть. Воздуха нет. Нет. Не хватает. Сердце ударилось о рёбра. Слишком быстро. Слишком громко. Слишком...

Она всхлипнула, но даже не услышала себя. Только этот ужасный писк в ушах. Как сирена. Как сигнал тревоги. Как её собственный разум, кричащий о помощи.

Она захотела закричать, но голос не слушался. Только открытый рот. Только паника, размазывающая реальность в грязное, дрожащее пятно. Паника. Голая, сырая, животная паника забирается в позвоночник, заставляя тело дёргаться, но не двигаться с места. Она чувствует себя в ловушке. Её руки судорожно вцепились в горло, будто это могло помочь вдохнуть. Не может.

Грудь жжёт. Кожа колет. Сердце — рвётся наружу. Желудок скручивает судорогой. Тошнота подступает к горлу, но вырваться не может. Она больше не чувствует своё тело. Руки словно не принадлежат ей. Ноги тоже. В глазах чёрные пятна, рваные, двигающиеся как тени, сливающиеся во что-то чудовищное. Реальность теряется.

Она исчезает.

Она не может дышать.

Она умирает?

Её тело обессиленно дёргается, мышцы напряжены до боли, руки слишком холодные. Кажется, если она сейчас не вдохнёт, всё закончится.

Но она не может.

Не может.

Слишком быстро.

Слишком быстро.

Слишком...

Темнота.
---

Когда Сара ещё могла каждый день наслаждаться солнцем, чувствовать, как тёплый ветер треплет её волосы, выходить на свежий воздух и вдыхать полной грудью, не ощущая при этом удушающего груза на душе, тогда, наверное, всё ещё было хорошо. Тогда она могла проводить время с теми, кто, как оказалось, действительно был дорог, с теми, кого она, возможно, любила, пока у неё ещё была возможность быть рядом. Но даже тогда, среди всего этого мнимого благополучия, звучали возгласы её матери, полные сомнений и тревоги. "Это ошибка, Сара. Джон — ошибка. Свадьба — ошибка. Ребёнок..."

Но ребёнок уже был.

Маленький Итан — единственное, что ещё удерживало её брак от полного разрушения. Этот крошечный человек, который ни в чём не виноват, который просто появился в этом мире, потому что так сложились обстоятельства, потому что так решили двое взрослых, потому что им казалось, что это правильно. Для Итана они были семьёй, и, возможно, именно это им больше всего хотелось сохранить — не чувства друг к другу, а картинку нормальной жизни для их сына. Здоровый ребёнок в абсолютно не здоровой семье.

Но на самом деле семья уже давно была разрушена.

Джон пытался улыбаться, пытался делать всё так же, как раньше: обнимать её, целовать, заботиться, но это были просто жесты, механически повторяющиеся действия, за которыми не было ни огня, ни той прежней искренности, что когда-то наполняла их отношения смыслом. В груди у него зияла пустота, в которой когда-то жила любовь, а теперь осталось только чувство долга.

Сара же осознала, что никогда не любила его по-настоящему. Это было притворство, ложная убеждённость в правильности выбора, самообман, который рушился с каждым днём. Её сердце тянулось к другому человеку, её душа искала то, чего у Джона никогда не было и не могло быть, но выбор был сделан, и исправить уже ничего нельзя.

Этот вечер был бы прекрасным, если бы не тяжесть, что висела над ними троими, словно грозовое облако. Лето вступало в свои права, согревая воздух, наполняя его запахами зелени, тёплой земли и разогретой солнцем коры. Ветер лёгкими порывами шевелил кроны деревьев, вызывая мягкий шелест листвы, а где-то вдалеке слышался детский смех — звонкий, счастливый, по-настоящему беззаботный.

Итан твёрдо стоял на ногах, уверенно передвигаясь по тропинке, каждый новый шаг для него был маленьким открытием. Он носился впереди, его лицо светилось восторгом, а в глазах горело неподдельное восхищение окружающим миром. Каждые несколько секунд он оглядывался на родителей, чтобы радостно выкрикнуть что-то вроде:

— Ма, а это дерево такое большое!

— Па, птичка такая милая!

Он говорил не совсем чётко, его слова ещё срывались в детскую неразборчивость, но это не мешало родителям понимать его.

Сара шагала чуть позади, скрестив руки на груди, глядя перед собой, но каждый раз, когда Итан оборачивался или радостно подбегал к ней, сжимая в маленьких ладошках очередной "сокровище" — камешек, который "обязательно нужно забрать домой", — она улыбалась.

Джон же, не зная, куда девать руки, смотрел себе под ноги, хмуро размышляя о чём-то. Переборов себя, он отключил рабочий телефон, чтобы не было новых поводов для скандала. Хотя в последнее время Сара уже не кричала, не закатывала истерик, не пыталась выяснять отношения. Она просто молчала. Кивала. Поджимала губы. Брала Итана на руки и уходила.

Просто молча садилась в машину и уезжала в старую квартиру, даже несмотря на то, что каждый раз, когда она заходила на кухню, перед глазами вставало воспоминание о том вечере, когда её отец...

Тело, висевшее в петле. Качающееся в полумраке комнаты. Тишина, накатывающая волнами, а потом её собственный, пронзительный крик, разрезающий этот вязкий мрак.

Но даже этот дом, пропитанный болью прошлого, был лучше, чем Джон.

Он смотрел на её уходящую спину и чувствовал, как внутри поднимается тяжёлое, неприятное чувство, будто его тело наполнялось свинцом. Он не знал, что сказать, не знал, какие слова подобрать, чтобы хоть как-то разрушить стену, которая выросла между ними за последние годы. Всё, что раньше казалось прочным, незыблемым, выстроенным на взаимной привязанности и доверии, теперь рассыпалось в пыль, и он ничего не мог с этим сделать.

— Сар... — Джон сам удивился тому, насколько неуверенно прозвучал его голос.

Она не остановилась, не подала даже малейшего признака того, что услышала его, но в какой-то момент Джон не выдержал. Он сделал несколько быстрых шагов вперёд, настиг её и, прежде чем она снова могла увернуться, крепко взял за запястья, развернув к себе. Сара встретила его взгляд спокойно, но в её глазах не было ничего, кроме холодной отстранённости.

— Послушай... Я был неправ. - Джон говорил быстро, боясь, что если он промедлит хоть на секунду, она вырвется и снова уйдёт, оставив его наедине с собственными мыслями, сомнениями и сожалениями. Он сжал её руки чуть крепче, но не с силой, а скорее с отчаянием, с мольбой, которую не мог выразить словами. — Я понимаю, что сделал много ошибок, но... - Он запнулся, потому что не знал, что сказать дальше, как оправдать всё то, что уже невозможно было исправить. — Но я не хочу терять тебя.

Ресницы Сары чуть дрогнули, но выражение её лица оставалось неизменным. Она медленно наклонила голову, прищурилась, а потом губы искривились в едва заметную улыбку, в которой было что-то неуловимое. Джон не мог понять, что именно она означала — то ли лёгкую насмешку, то ли долю прощения, которое он так отчаянно искал.

На секунду в его груди вспыхнула надежда, но ровно в этот момент воздух прорезал резкий, пронзительный вскрик.

Сара дёрнулась так резко, что Джон едва успел разжать пальцы, отпуская её руки. Она развернулась и тут же увидела, как маленькая фигурка её сына, бегущего вперёд по тропинке, вдруг неловко спотыкается о выступающий корень дерева. Мир замедлился на долю секунды, когда Итан неуклюже взмахнул руками, но не успел схватиться за что-то, что могло бы его удержать. Он рухнул вбок, в кусты, за которыми скрывалось небольшое углубление, сотворённое долгими годами и непогодой в дуэте, ударившись о землю с глухим, приглушённым звуком, от которого по её коже пробежала дрожь.

Секунда тишины. А затем громкий, оглушающий плач, разрывающий вечерний воздух.

Сара не помнила, как сорвалась с места, как её ноги сами понесли её вперёд. В этот момент всё остальное перестало существовать — не было ни Джона, ни их бесконечных разговоров, ни разрушенных отношений, ни её собственного разбитого сердца.

Был только он. Итан. Её сын.

Сара бежала так быстро, что воздух обжигал горло, врываясь внутрь резкими, судорожными вдохами, но она даже не замечала этого. Сердце билось так оглушительно, что казалось, вот-вот вырвется из груди, но боль от этого была ничтожной по сравнению с тем ужасом, который пронзил её, едва она раздвинула ветки, царапающие кожу. Кровь. Бог ты мой... сколько крови.

На секунду мир остановился. Воздух сжался в комок внутри лёгких, не давая ей выдохнуть, а паника обрушилась на неё лавиной, сковывая каждую мышцу.

Она смотрела на Итана, не веря глазам, но реальность неумолимо вторгалась в сознание. Маленькая ножка сына была пробита насквозь, из глубокой рваной раны сочилась густая, тёмно-красная кровь, растекаясь по траве липкими потёками. Он дёргался, судорожно сжимал пальчики, его лицо исказилось от боли, а из горла вырывались пронзительные, душераздирающие крики.

Но она их не слышала.

Мир вдруг стал глухим. Всё вокруг превратилось в размытое пятно, где существовало только эта рана, эта кровь, этот страх, эта беспомощность. Она не могла вдохнуть. К горлу подкатил тошнотворный комок, лёгкие отказались работать, в ушах стоял оглушающий гул.

Фобия крови. Проклятая, парализующая, из-за которой она так и не пошла в сферу медицины, хоть и хотела. Она знала о ней. Она представляла, что может столкнуться с этим когда-нибудь. Она пыталась убедить себя, что сможет справиться, если вдруг наступит такой момент. Но всё оказалось гораздо хуже, чем она думала.

Однако, несмотря на этот безумный, ледяной ужас, тело двигалось само. Она рухнула на колени перед сыном, ощущая, как острые камешки впиваются в кожу через тонкую ткань брюк, но это не имело значения. Всё, что имело значение, — это кровь, которая не должна была литься дальше.

Её пальцы вцепились в его маленькую лодыжку чуть выше раны, сдавливая кожу, чтобы перекрыть кровотечение. Хоть бы не артерия... Хоть бы...

Голова кружилась, зрение подёрнулось мутной плёнкой, в висках бешено стучало, но Сара держалась.

Дальше всё происходило слишком быстро. Крики. Слёзы. Джон, подхватывающий Итана на руки, его встревоженное, побледневшее лицо. Истерика. Холодные руки врачей, быстрые шаги по больничным коридорам, запах йода и стерильного спирта, слепящий белый свет ламп, бьющий в глаза. Сара забыла, как плакать. Все силы ушли в борьбу, в удержание сознания, в ожидание, в спасение, в бесконечные мысли о том, что этого могло не случиться. Если бы они... Если бы не отвлеклись.

Джон не отходил от неё ни на шаг. Его руки держали её крепко, удерживали в тот момент, когда ноги предательски дрожали, когда слабость накрывала её ледяной волной, лишая остатков сил. Она чувствовала, что если он разожмёт объятия хоть на секунду, она просто рухнет на пол.

Её пальцы до сих пор были липкими от крови. Она снова смотрела на них, на эти тёмные, засыхающие пятна, которые она до сих пор не отмыла, и в голове звучала только одна мысль.

Они не уследили.

Они отвлеклись.

Они оставили маленького ребёнка одного в мире, где даже мелочь могла убить.

Это всё по их вине.

Больничные коридоры, освещённые холодным неоновым светом, казались бесконечными. В воздухе пахло стерильностью, лекарствами и чем-то неуловимо тревожным — запахом боли, страха, ожидания. Сара сидела на коленях возле кровати Итана, который, наконец, уснул после долгих часов слёз и боли.

Её голова покоилась на жёстком матрасе, а пальцы бессознательно гладили тонкую ткань больничного одеяла. С каждым его размеренным вдохом её собственное дыхание постепенно выравнивалось, но внутри не уходило ощущение пустоты и ужаса.

Когда врач зашёл в палату, она даже не подняла головы. Он коротко сообщил, что состояние Итана стабилизировалось, что остаётся только ждать заживления. Сара кивнула, не находя в себе сил на слова. Всё прошло. Но ничего не закончилось.

Она посмотрела на его маленькую ножку, аккуратно перебинтованную белым марлевым слоем. Под ним скрывался свежий шрам, кривые линии которого смутно напоминали что-то знакомое — рваный след от швов складывался в нечто похожее на руну Турисаз. Третья руна германского алфавита: духовный рост, судьбоносные перемены, важно отпустить старое и принять помощь извне.

Она не знала, почему именно этот символ запомнился ей. Но он запомнился.

За её спиной послышались шаги.

— Сара. - Она не ответила. — Ты уже несколько часов здесь. Пожалуйста, пойдём домой. - Он приблизился, положив руку ей на плечо, но Сара даже не дрогнула.

Она знала, что должна была сказать «да», что должна была хотя бы разглядеть в его словах заботу, но вместо этого она просто закрыла глаза, пытаясь отгородиться от него, от его голоса, от всего.

— Сара, послушай... — Джон тяжело вздохнул и присел рядом. — Я понимаю, ты устала, но здесь тебе нечего делать. Врачи сказали, что Итану уже лучше. Мы ничего не изменим, если ты останешься тут на всю ночь. Я побуду с ни...

Она медленно приподняла голову, опираясь подбородком на руку, и впервые за долгое время посмотрела на него, перебив.

— Я не хочу домой.

— Сара, это просто шок. Тебе стоит отдохнуть. - Мужчина нахмурился, в его глазах мелькнуло непонимание.

— Нет.

— Я хочу уйти. - Она выпрямилась и, сцепив пальцы в замок, взглянула в сторону окна.

— Ты о чём?

— Я не хочу оставаться здесь.

— Ты говоришь так, как будто... — Джон замолчал, не решаясь произнести это вслух. — Куда ты хочешь уйти?

— В экспедицию. - Сара наклонила голову, наблюдая за светом больничных ламп, отражающимся в стекле.

Он моргнул, явно не ожидая такого ответа.

— Какую ещё экспедицию?

— Сэм оформил специально для меня экспедицию в Антарктиду. Исполнил мою мечту...

— Ты серьёзно? Ты сейчас думаешь об этом?

— А почему бы и нет?

— Потому что у тебя есть семья, Сара. Потому что у тебя есть сын.

— Которому я не смогла помочь. - Она повернулась к нему, и в её глазах вспыхнуло что-то острое, болезненное, но не гнев. Разочарование. — Ты ведь тоже это понимаешь, Джон. Мы отвлеклись. Мы оставили его одного.

— Если бы не этот чёртов штык... — его голос сорвался, и он резко сжал кулаки.

— Дело не в штыке. Дело в нас. - Сара покачала головой.

— Ты просто хочешь сбежать.

Сара горько усмехнулась.

— Может быть.

Тишина между ними растянулась, холодная, словно стекло, которое нельзя разбить, но можно увидеть в нём своё отражение — исказившееся, потерянное.

Джон снова вздохнул и провёл рукой по волосам, устало наклоняя голову.

— Ты не можешь просто так всё бросить.

— А я не хочу оставаться.

— Ты уже всё решила, да?

Она кивнула.

— Я не знаю, когда, но я уйду.

И впервые за всё время в глазах Джона мелькнул настоящий страх потери.