Творец

К счастью, в ту секунду, когда мозг Итана снова включил режим «бей или беги», в палате не возникло страшного, необъяснимого монстра. Гигантской тени, чернильного существа, чьи липкие, огромные и слизкие лапы могли бы охватить его тело, а шея под их хватом сломалась бы за миг, звонко хрустнув, даже не успев предоставить парню боли, пока ужасающее нечто выкачивало из него жизнь, оставляя только пустоту. Не было тяжёлого запаха разложения, леденящего кровь. Не было мрачного звука, как от сгибаемого металла, когда тело ломается, и не было холодного дыхания, что заставляло кожу покрываться мурашками. Не было также того гнетущего, невыносимого чувства, когда ты ощущаешь, как тёмные силы тянутся к тебе, как неведомое чудовище буквально висит в воздухе, ожидая момент, чтобы поглотить полностью. Нет страха, когда глаза не могут рассмотреть его, но ты всё равно чувствуешь, как каждое движение проникает в душу. Нет, только пустота — странная, бесконечная, если бы сама тень поглотила пространство вокруг, и ничто не осталось, кроме непроглядного мрака, в котором невозможно найти выхода. И это мрак не был просто темнотой. Он был живым, ползущим, сгущающимся, как плотная, вязкая жидкость, медленно заполняющая каждую щель, заглушая все звуки и свет, превращая мир в нечто искажённое, чуждое. Не было страха перед разрушением, а был только холод. Леденящий, нечеловеческий холод, который проникал глубже, чем любой кошмар, и оставлял ощущение, что времени не существует. Так. Стоп.

В помещение спокойно вошёл Уилл. На виске, где ещё недавно красовалась свежая травма, теперь был лишь небольшой пластырь — скромный знак того, что случилось во время бунта Итана. Рассечение оказалось незначительным, и тревога, которая ранее казалась невыносимой, теперь была излишней.

— Хей, ты чего такой бледный, парень? Всё нормально? — нахмурился Уилл, закрывая за собой дверь.

Итан, вздрогнув от пестрящих перед глазами образов, резко повернулся к нему, глаза полны замешательства.

— Вы думаете, что это смешно? — с яростью в голосе, он вскинул руку с запиской. — Вы думаете, что таким образом я изменю своё мнение?! Что за чертовщина?!

Уилл скривился от резкого крика, который отдавался в ушах неприятным эхом.

— Эй, спокойнее... — буркнул он, подходя ближе и хмурясь, ведь каждое слово отдавалось звенящей болью в голове. — И спасибо, что спросил. Чувствую я себя относительно нормально. Могло быть куда хуже. Не волнуйся, я не держу зла. Не стоит извинений... упырь мелкий.

Итан несколько мгновений стоял, не в силах поверить в слова Уилла. Он пытался осознать, что происходит, но в его голове царила суматоха, в которой не было места для ясных мыслей. Пальцы, крепко сжимающие записку, затряслись.

— Ты... Ты называешь меня мелким упырём? — его голос снова сорвался, но на этот раз в нем звучала не столько ярость, сколько безнадёжное непонимание.

— Погоди, не дерись с ветряными мельницами, — тихо сказал Уилл, шагнув ближе. — Мы оба сделали свои ошибки. Я... я мог бы что-то сделать иначе, но ты то тоже.

Итан посмотрел на него, глаза его были всё так же полны недоумения, как и раньше. Он не мог найти слов, чтобы выразить свою злость, свою растерянность и своё разочарование.

— Что ты хочешь этим сказать? — прошептал парень. — Что ты меня понимаешь? Это не игра. Я уже всё понял. – Странная записка Сары вновь была скомкана и полетела в сторону Уилла.

— Я не прошу прощения за произошедшее, парень. Не я должен это делать, начнём с этого, но ладно, упустим. Я знаю, что такое потерять контроль. И что такое терять себя в момент слабости. Ты не один. Но это не означает, что я буду смотреть, как ты всё рушишь.

Итан не знал, что сказать. Всё-таки что-то в этом человеке было... понятным. Не как та главврач, которая говорит загадками и метафорами. Раздражает...?

— Так свали... — раздражённо бросил парень, закатывая глаза и отворачиваясь к стене. — И только попробуйте провернуть что-то подобное ещё раз.

Уилл замер, недоумённо глядя на него.

— Да о чём ты вообще? — Может, травма всё же отняла у него часть ясности, а может, препарат, всё ещё циркулирующий в крови Итана, затуманивал восприятие мальчишки, не позволяя нормально выражать свои мысли?

Тишина повисла между ними, натянутая, напряжённая. Итан зло сжал пальцы в кулак, но вдруг взгляд его скользнул к чему-то под ногами Уилла. Тот, следуя его взгляду, медленно наклонился, подобрал листок и развернул его. Простые линии. Лабиринт.

— Ты из-за этого бушуешь? — на лице промелькнула усмешка. — Загадки не любишь или что?

Итан дёрнулся, словно марионетка, чьи нити внезапно натянули слишком сильно. Гнев, пульсировавший в висках, готовый вырваться наружу, застыл на самом краю сознания, сжавшись в тугой узел. Мир вдруг дрогнул, пошатнулся, тонкая грань между реальностью и чем-то иным едва не треснула.

Глаза метались по листу бумаги в руках врача. Что-то не так. Страх — не тот, что сковывает, а тот, что проникает под кожу, ползёт по позвоночнику холодным дыханием — обрушился внезапно, как ледяная волна, лишающая возможности дышать. Он смотрел на лабиринт на бумаге, но видел совсем не то, что должен был.

— Ты в порядке? — Уилл чуть нахмурился, поднимая взгляд от записки.

Всё его тело Итана напряглось, как натянутая струна, взгляд судорожно метался между бумагой в руках врача и тем, что он помнил. Он видел её иначе. Странные слова, корявые, искажённые буквы, которые пульсировали на грани восприятия. Грязные следы, тянущиеся по полям страницы, словно оставленные руками, которых сейчас будто никогда и не было... Где были эти тени? Где дрожащие линии, которые казались живыми? Вместо этого — пустота. Ровные линии, будто нарисованные не рукой, а машиной. Простые изгибы, детский лабиринт, в котором нет ни тайн, ни угроз. В самом центре — ничто. Пустое, стерильное пятно, где раньше было... что-то. Что-то важное.

Итан с трудом сглотнул. Дыхание сбилось, став коротким и рваным. Он поднял глаза на Уилла, пытаясь найти в его лице хоть какое-то отражение своего ужаса. Но там — ничего. Просто озабоченный, слегка нахмуренный взгляд.

Губы Уилла двигались, но голос звучал так, будто он говорил сквозь толщу воды, глухо, приглушённо, без чёткости и смысла. Вместо слов — странный гул, наполняющий голову Итана, давящий, как тяжёлый воздух в тесной комнате. Стены, казалось, сомкнулись ближе, воздух стал плотным, липким, каждый вдох давался с усилием.

«Что-то не так»

Записка. Лабиринт. Это не он. Он знал это так же отчётливо, как знал своё имя.

— Это не тот лабиринт, — голос вырвался хрипом, сквозь узкую щель, где застряли все остальные слова. Сам Итан не понял, к кому обращается — к Уиллу или к своему собственному страху.

— Чего? — в голосе Уилла смешались удивление и лёгкая насторожённость. — Ты о чём?

Итан попытался объяснить, но слова не складывались в предложения. Только обрывки мыслей, смутные образы, неясные контуры чего-то важного, что ускользало, как тень на границе поля зрения.

— Это был не просто лабиринт, — голос дрогнул, словно парень пытался удержать не только слова, но и само воспоминание, которое ускользало, как вода сквозь пальцы. Он чувствовал, что там было что-то большее, но память словно растворялась, оставляя только эмоциональный осадок: страх, тревогу, пустоту.

Но оно ведь не исчезало. Оно ждало.

— Послушай, ты, похоже, всё ещё под кайфом от лекарств, — Уилл вздохнул, засовывая записку к себе в карман. — Или просто накручиваешь себя. Обычный лабиринт. Что в нём может быть такого?..

— Ты правда не видишь? — тихо спросил Итан.

— Не вижу что?

Итан смотрел на него, но понимал: бесполезно. Никто не поверит. Всё это – ловушка, спектакль, в котором ему отведена роль марионетки, сходящей с ума. Он бросил ещё один быстрый взгляд на камеру в углу, зная – нет, будучи уверенным – что Сара видит всё. Видит его реакцию. Его страх. Его злость.

– Да пошли вы... – выдохнул он, голос сорвался на шёпот, наполненный бессильной яростью. Рывком улёгся на койку, отвернувшись лицом к стене, будто этим можно было отгородиться от происходящего.

"Меня пытаются выставить сумасшедшим?"

Мысль пульсировала в голове, гулко отдаваясь в висках. Но что, если это действительно так? Что, если он сам уже не может отличить реальность от игры, в которую его втянули? Итан сжал кулаки, пальцы судорожно вцепились в простынь. Он не позволит. Если уж они хотят превратить его в безумца – пусть попробуют.

Тишина, воцарившаяся в комнате, уже не напрягала — она давила. Заставляла чувствовать её вес, словно тяжёлую ткань, накинутую на плечи. Воздух стал густым, неподвижным, наполненным чем-то невысказанным.

Уилл уже собрался уходить. Его присутствие, как и присутствие санитаров, потеряло всякую необходимость. Но когда он сделал шаг к двери, та с тихим щелчком приоткрылась. Этот звук, казалось, разрезал окружающую неподвижность, и Уилл остановился.

Итан, до этого прожигающий взглядом белоснежную стену, медленно поднялся. Его глаза тут же бросились к проёму. Уилл машинально устремил свой взор и скользнул по фигуре, скрывающейся в двери, а рот открылся в немом вопросе.

— Тебя ждёт Кейти. Поспеши.

Знакомый женский голос, проникший в этот застывший момент, вызвал у парня волну мурашек. Уилл тем временем коротко кивнул, не задавая вопросов, и вышел. Дверь закрылась за ним с мягким, почти ласковым стуком. Какой контраст...

И только тогда Сара сделала шаг вперёд.

Она вошла неспешно, не замечая или не придавая значения взгляду, который впился в неё, как лезвие ножа. Её волосы больше не напоминали аккуратную причёску — не совсем длинные пряди спадали мягкими волнами к плечам, а чёлка, отросшая за все эти годы, непокорно выбилась, прикрывая глаза полупрозрачной завесой. Но всё это не имело значения. Главное было в другом.

Кровь.

Её белый халат был усеян тёмными брызгами — хаотичными, разными по форме и размеру. Они застыли на ткани, создавая причудливые узоры, напоминавшие небрежные мазки художника, чья рука дрогнула в последний момент.

Итан не моргал. Тишина, теперь казавшаяся чем-то осязаемым, сделала их двоих центром сжавшегося до размеров комнаты мира.

— Это чья? — его голос прозвучал хрипло, глухо, сдавленно, словно застряв в горле.

Но Сара не спешила отвечать. Она прошла к койке, по пути лениво заправив выбившуюся прядь за ухо, но даже не пытаясь убрать её полностью. Затем облокотилась на гладкую поверхность изножья кровати и, прикрыв глаза, выдохнула.

— Точно не твоя.

— Как неожиданно... — процедил Итан.

— Слушай, я здесь не для этого. Ты в эксперименте. Поздравляю, – на выдохе произнесла Сара, приподняв уголки губ.

Внезапно все мысли пропали из головы. Нет, они не просто исчезли — они испарились, оставив за собой пустоту, которая глухо заполнила его сознание. Реальность вдруг показалась далёкой, будто Итан оказался в ловушке собственного тела, и при этом не мог полностью ощутить его. В мозгу воцарялась странная, неведомая лёгкость, которая обрушилась на него с такой силой, что он едва смог удержаться ровно и не упасть на кровать обратно. Перед глазами всё стало расплываться, как акварель, а каждая попытка сосредоточиться лишь усиливала это чувство размытости. Всё, что он мог — это издать почти неслышное, едва разборчивое, сквозь стук собственного сердца в ушах: «Что?..».

- Я так подумала и решила, что бессмысленно, чтобы ты прохлаждался здесь, как в отеле. Это далеко не санаторий. Хоть какая-то польза от тебя будет, верно?

- У меня есть выбор?

- Дай подумать...- Сара сделала театральную паузу. - Неа.

- Тогда зачем этот спектакль? – он не мог сдержать своего раздражения, которое накатило волнами.

— Чтобы ты понял одну вещь: сопротивление бесполезно. В ближайшее время у тебя возьмут пробы, анализы, проведут осмотр... проверят выдержку и ещё несколько важных параметров. Если будешь сопротивляться — придётся ввести препарат без подготовки. — Сара бросила взгляд вниз, на свой халат, испещрённый тёмными брызгами. — А в таком случае организм может отреагировать... куда хуже.

Он молчал. В голове всё сложилось в единую цепочку: причина и следствие, догадки и выводы. Кровь — чья-то из детей этого места. Но сейчас ему нет дела до чужих трагедий. Итана волновало только одно — собственная судьба.

— Что за записка? Что ты хотела мне показать? Придурком выставить? — его голос звучал резко, но под этой дерзостью скрывалось другое — тревога, страх, непонимание. Этот клочок бумаги за считанные минуты выбил Итана из равновесия, и он до сих пор не мог прийти в себя.

— Ты о моём маленьком рисунке? — Сара медленно выпрямилась, нависнув над ним, её глаза сверкнули насмешливым торжеством, ликуя. — Он тебе понравился?

Женщина наблюдала, как напряжённо вздрогнул уголок его губ, как Итан вскинул бровь в откровенно скептическом жесте.

— Очень смешно...

— Но ты же видел это?

Итан резко поднял взгляд, поймав её тускло-зелёные глаза. Они наполовину скрыты выбившейся прядью волос, отбрасывающей лёгкую тень на лицо. Длинные ресницы дрогнули, но за этим взглядом не пряталось ни страха, ни сомнения. Только скрытая игра. Один раунд она уже выиграла...

Он собрался ответить, но Сара опередила его, медленно заходя кругами по «карцеру», словно хищник в клетке. Пустая, гулкая комната сделала размеренные шаги особенно отчётливыми.

— Я ведь уже говорила, что у этого места свои правила, — произнесла она почти задумчиво, рассуждая вслух. — И, конечно, свои секреты. Я знаю их все. Логично, да? А узнаешь ли ты хоть один из них... Это уже твой выбор. — Сара замерла, опустив взгляд к своим ногам. — Не слишком ли часто я повторяю эту фразу? «Твой выбор... Твоё решение...» Забавно.

— Какое это отношение имеет к...

— Если хочешь узнать, почему надписи менялись, — снова перебила она, и голос внезапно стал низким, почти шёпотом, — забудь о своём гадком подростковом характере.

Женщина прикрыла глаза, медленно вдыхая, давая ему шанс осознать услышанное, затем резко развернулась и уверенно направилась к двери.

— Времени у тебя достаточно, парень...

— Итан.

Сара остановилась. Её пальцы уже коснулись карточки-ключа, но она медлит, обернувшись через плечо.

— А?

— Итан. Моё имя Итан.

Эти слова словно повисли в воздухе между ними, и Сара мгновение просто смотрела на парня. Затем её губы растянулись в лёгкой улыбке — приветливой, почти довольной.

— Наконец-то, — хмыкнула она, поднося карточку к сканеру. Дверь бесшумно скользнула в сторону, выпуская наружу. — Приятно познакомиться, Итан.

А затем Сара просто исчезла, оставив его в полном одиночестве. Один на один со своими мыслями. Вновь...

Коридор встретил её привычным теплом и удушливой духотой. Как всегда. Хотелось бы наоборот — прохлады, свежести, но здесь, в этом месте, комфорт не предусмотрен.

Сара медленно шагала вперёд, направляясь в кабинет Эвана. В голове уже выстраивался план: как сообщить новости, какие шаги предпринять дальше, как вписать этого парня... нет, Итана... в исследования и тесты. Куча работы. Опять.

— Воу! Нам с Генри ждать нового подопытного на первый этаж, а?

Резкий бас прорезал тишину коридора, вырывая из мысленного блокнота, где уже были расписаны все возможные сценарии, заставляя на миг сбиться с шага. Она тут же узнала этот голос. Винсент.

С широкой, самоуверенной ухмылкой он шёл навстречу, держа в руках пачку документов. Лёгкий поворот кисти, небрежный жест — и мелькают строки, цифры, подписи, какие-то цветные пятна. Но даже если бы Сара захотела разглядеть детали, он не дал бы ей шанса.

«Почему Винсент здесь так часто ходит? Нужно Генри спросить. Этот старик вообще не вылезает наверх...»

— Не дождёшься, Ван Гог, — холодно бросила она, поджимая губы.

В ответ — лишь короткий, едва слышный смешок.

— Я бы не был так уверен... — тихо прошептал он, но Сара уже не слышит, исчезнув в глубине коридора.

Дверь кабинета Эвана была приоткрыта. Сара толкнула её плечом чуть сильнее и, не дожидаясь разрешения, зашла внутрь.

Эван, как всегда, сидел за столом, но на этот раз его внимание приковано не к монитору и не к бесконечным отчётам. Перед ним были разбросаны десятки детских рисунков, хаотично покрывающих поверхность стола. Он даже не удивился внезапному появлению Сары — давно привык. Но вот она, нахмурившись, медленно перевела взгляд с него на бумажный хаос.

— Это что?

— Проводил тест у Амелии, — Эван, не отрываясь, медленно повернул один из рисунков. — Она нормально двигается, пишет, рисует, сидит, удерживает внимание, воспринимает и анализирует вербальные обращения. Даже запоминает сказанное. Несколько часов муча... - Он замолк, когда наконец посмотрел на Сару. — Святые Косма и Дамиан... Сара, что с тобой произошло?!

*Косма и Дамиан считаются покровителями врачей и хирургов и иногда помещаются на медицинских эмблемах.

Сара лишь усмехнулась и устало упала в ближайшее кресло, небрежно закинув ногу на ногу.

— Героически спасала жизнь нашей пациентке, — шутливо бросила она, но, заметив, что замешательство лице Эвана не проходит, тяжело откинула голову назад и прикрыла глаза. — У Флоры снова было сильное кровотечение. Теперь не только носовое, но и лёгочное, ушное, и, кажется, желудочное...

Эван прикрыл рот рукой, медленно поднявшись со своего места.

— Какой ужас... — он подошёл ближе, напряжённо всматриваясь в Сару. — Она...

— Жива. Спокойно. Оно началось спонтанно — и так же спонтанно закончилось. Даже я не понимаю, в чём дело. Билл был в шоке. Стоило ввести иглу, не начав вводить препарат, как состояние стабилизировалось

— Бесовщина какая-то... — тихо выдохнул молодой человек. — Но это определённо ВРК-Б минус.

— Сомнений нет, — Сара устало потёрла переносицу. — Как и догадок, что произошло... и как с этим справиться в следующий раз.

Внезапно для неё Эван сел на бортик кресла и, движением, в котором больше заботы, чем слов, откинул с её лица выбившуюся прядь, аккуратно заправляя за ухо.

— Всё по очереди, — спокойно сказал он, уголки губ приподнялись в лёгкой поддерживающей улыбке. — Тем более, думаю, Кейти этим займётся.

Женщина глубоко вдохнула, поджав губы в тонкую линию, и негромко угукнула.

Эван смотрел на неё внимательно, изучающе, будто пытаясь разглядеть то, что она так старательно прячет за усталостью и резкими словами. Или не прячет... Сара чувствовала этот взгляд, но не спешила отвечать. В комнате повисла напряжённая тишина.

Эван мягко коснулся её запястья, невзначай, словно боясь навредить, спугнуть и полностью оттолкнуть от себя.

— Сара, — тихо произнёс парень, чуть склонив голову, — ты можешь не тащить всё на себе.

Она хмыкнула, взгляд скользнул по стене, по беспорядку на столе, по рисункам, которые теперь казались слишком яркими для этого места.

— Опять за своё? — едва слышно ответила Сара.

— Я за тебя, — ровно поправил Эван, проводя большим пальцем по внутренней стороне ладони, но в следующую секунду Сара вырвала руку. Не резко, но достаточно, чтобы дать понять: не надо.

Эван выпрямился, медленно отстраняясь, и разочарованно вздохнул.

— У нас новая проблема. Итан.

— Тот парень? — уточнил он, присев на край стола, вновь взяв в руки рисунки.

— Уже не «тот». Теперь он Итан.

Сара сделала паузу, давая себе время, чтобы организовать мысли и рассказать всё, что накопилось за последние часы. Она откинулась в кресле, отчаянно пытаясь избавиться от тяжести, что сжала её грудь.

— Итан...в общем, да, он тот самый парень. Ты ведь помнишь, как его привезли. Он совершенно неадекватен. Резко и непредсказуемо реагирует на все вмешательства. Прямо как животное, которое находиться в постоянном в страхе за свою безопасность или даже жизнь. Но есть кое-что, что заставляет меня думать, что он... начинает доверять мне. Это нелепо, я знаю, но, возможно, его поведение немного изменилось. Он ведь сказал своё имя.

Эван, не отрываясь от рисунков, внимательно слушал её, немного наклонив голову, чтобы не пропустить ни одного слова. Он повернул очередной рисунок Амелии, на котором изображены непонятные зверюшки из абстрактных форм.

— Мы должны начать готовить его к эксперименту. Не можем позволить, чтобы он снова закрылся, но... Если он начинает доверять или просто мириться с ситуацией, это может сыграть на руку, — продолжала она. — Нам нужно провести анализы, да и общие тесты тоже.

— Понимаю, — сказал Эван, слегка покачав головой. — Это будет непросто. Но, если ты говоришь, что он начал доверять тебе, возможно, мы сможем использовать это в свою пользу. Он явно переживает что-то, что отдаляет его от нас, и нужно попытаться построить с ним контакт, чтобы хотя бы немного ослабить напряжение.

— Интересно, что же?.. Может, тот факт, что люди в белых халатах насильно удерживают его в подземной лаборатории, с остальными украденными детьми и собираются проводить над ним эксперимент? Эван, включи мозги.

Сара недовольно вздохнула, а её взгляд снова ушёл на рисунки в руках коллеги. Его странно-увлечённое наблюдение за этими простыми изображениями детей всегда было для неё раздражающим — её аналитический ум никак не мог принять всю эту наивную беспомощность, которая, как подразумевалось, пряталась за этими рисунками. Эван продолжал переворачивать их, не останавливаясь. Рисунки — это не просто художественное самовыражение, но и способ отразить внутреннее состояние, эмоции, переживания ребёнка. Анализ таких рисунков требует умения считывать не только очевидное, но и скрытые переживания. Это включает в себя внимание к тому, как изображены родители, сверстники, какие фрагменты рисунка могут быть перегружены, а что оставлено без внимания. А Сара не любила так погружаться в столь бессмысленное занятие, которое практически не даст ответов.

— Всё по-прежнему? Никаких... аномалий или как ты это называешь?

Эван, медленно переворачивая очередной рисунок, нахмурился.

— Ничего. Это всё обычное поведение для ребёнка её возраста. Но она... Ты заметила, как она рисует? Она всегда использует очень яркие, насыщенные цвета, как будто эти картины переполнены эмоциями и никогда не изображает людей. Только каких-то антропоморфных животных. Это всё просто игрушечные образы... Нельзя не заметить, что она воспринимает мир намного ярче, чем другие дети.

Сара, перебирая волосы, вздохнула.

— Негативное влияние от этого есть?

— Если её восприятие мира действительно более яркое и насыщенное, это может иметь разные последствия. С одной стороны, такие дети часто обладают высокой эмоциональной чувствительностью, что способствует их творческому развитию. Это может проявляться в ярких, выразительных работах и способности глубже переживать эмоции. С другой стороны, если эти чувства не всегда правильно выражаются или понимаются, это может привести к перегрузке эмоциями, иногда вызывая тревогу или трудности с адаптацией в социальной среде. Поэтому важно внимательно следить за её эмоциональным состоянием и помогать ей научиться регулировать переживания...Сара. Ты же понимаешь, что с Амелией... всё будет сложнее, чем с остальными детьми. Она намного младше. Я не говорю, что ты не справишься, но... - Он оторвал взгляд от рисунков и посмотрел на Сару.

— Я знаю, Эван. Не переживай. Я справлюсь.

Эван слегка наклонил голову и поджал губы в грустной улыбке. Он медленно встал с кресла и подошёл ближе к Саре, так что их разделяло лишь пара шагов. Его карие глаза внимательно исследовали фигуру перед собой, пытаясь понять, насколько сильно и почему поменялось отношение к нему.

— Сара, у тебя есть я, — произнёс он тихо, его голос мягче, чем обычно. — Ты не должна тащить на себе весь груз. Это не поможет. Поговори со мной...пожалуйста.

— Ты снова начинаешь. Я знаю, что мне нужно делать. Ты тоже это понимаешь, Эван. Просто займись тем, что у тебя лучше всего выходит.

Эван попытался произнести что-то ещё, но она уже встала и стремительно направилась к выходу.

— Мы ещё поговорим, — тихо сказал Эван, но она уже открыла дверь, не оборачиваясь.

— Не сегодня, — отрезала она, уходя.

Здесь не место для слабости. И тем более для чего-то личного.

Сейчас всё стало иначе, чем в начале их общения. Совсем иначе. Если бы кто-то сказал, что между ними будет что-то большее, чем холодные взгляды и молчаливое согласие, Сара бы наверняка усмехнулась. Она всегда была чёрствой, скрытной, не щедрой на нежность и заботу. Её любовь, если можно было бы назвать это так, никогда не выражалась в поцелуях или приторных словах. Вместо этого она говорила. Говорила то, что тревожило, что беспокоило, без утайки, без лишних украшений, хоть и не открываясь полностью.

В те вечера, когда после очередного изматывающего дня, её слова звучали иначе. Тихо, устало, но искренне. Сара не искала спасения в объятиях или в утешении, но её голова невольно оказывалась на его плече, как бы подчёркивая, что её мир, полный проблем , забот и невыраженных чувств, мягко и незаметно перекладывается на него. Это было её способом быть ближе. Не словами, не жестами — просто тем, что она позволяла себе быть рядом. Стоит вспомнить их отношения, хотя бы четыре года назад.

---

- Что тебе надо, Эван? – Сара сидела на одном из холодных металлических стульев в зале, где обычно отдыхали пациенты, чувствуя, как тяжесть усталости давит на её плечи. Она прижала ладони к вискам, пытаясь подавить пульсацию в голове. Это помещение в скором времени должно было стать чем-то вроде игровой — местом, где дети будут проводить своё время. Но она не могла избавиться от мысли, что эти дети не будут такими, как дети, гуляющие на улицах, с улыбками и радостью. Они будут частью эксперимента, частью чего-то гораздо более тёмного и сложного. Мысленно она возвращалась к мыслям о взрослых, с которыми все было намного хуже: их телам, подвергшимся изменениям, результатам, которые не приносили ничего хорошего.

Эван коротко усмехнулся, садясь рядом с ней. Его взгляд невольно скользнул к потолку, покрытому десятками, если не сотней, светящихся звёзд-наклеек. Эти маленькие огоньки мягко переливались в темноте, приглашая в мир, где царил уют и тишина. Но эта идиллия была чуждой окружающей реальности — холодные стены, чувство несомненного страха, который заполнил каждый угол, запах неминуемой смерти, всё это как бы напоминало, что такие звезды здесь не принесут спокойствия.

Слишком больно было думать о том, что однажды эти стены будут наполнены детскими голосами, смеющимися и играющими — детьми, которые ничего не знали о своей судьбе, о тех изменениях, которые происходят с ними, и о той безысходности, с которой они не смогут ничего сделать. Их мир был уже сплошным экспериментом, обречённым на страдания и растерянность.

Эван поднял глаза и встретился с её взглядом. Он пришёл сюда не так давно, по своей воле, после того как принял решение быть частью этого проекта. И сразу его репутация уже была запятнана: отчим, спонсор этих экспериментов, а Эван... По слухам, он был тем, кто доносил все тайны, скрываясь под маской благонамеренного человека. Крыса.

- Ничего. Просто интересно, что тебя гложет каждую ночь.

- Личный интерес для таких людей, как ты – такое себе оправдание. Тебе же на всё наплевать, как я вижу. - Сара говорила с лёгким раздражением.

- Откуда такая уверенность в том, что я, как ты выразилась, такой человек? Ты ведь совсем не знаешь меня. Твои слова – не больше, чем поверхностные домыслы, - скептически вскинул бровь Эван.

Сара тяжело вздохнула и закрыла глаза, чувствуя, как усталость, наконец, берёт верх.

- Слушай, я устала всё объяснять. Пришёл расспросить меня, чтобы что-то узнать – это гиблое дело, прости.

- Зачем мне это? — он посмотрел на неё, и в его глазах мелькнуло нечто большее, чем просто любопытство. — Мне ничего не нужно. Просто интересно, что творится в твоей голове. Разве не можно просто поговорить по-человечески? - Он снова усмехнулся, не отводя взгляда от потолка, на котором звезды мягко мерцали, создавая успокаивающую иллюзию ночного неба. Для него эта идея, в какой-то мере, была хорошей, даже если не особо верил в её необходимость.

- Можно. А нужно ли? - Сара приподняла уголки губ.

— Я бы поспорил, что тебе не помешало бы выговориться, — сказал он, его голос стал заметно тише, едва уловимый. — Много всего произошло, и, честно говоря, в этом не было ничего хорошего. — Улыбка исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. В его глазах промелькнуло что-то тяжёлое, какое-то воспоминание, которое он старался не отпускать, но оно вырывалось, как проклятие. Ещё одна смерть, и, похоже, она была не последней. Сара... Сара, судя по всему, знала этого человека слишком хорошо, может быть, даже довольно долго.

Она медленно поворачивается к нему, едва заметно хмурясь. Возможно, он прав... Когда слишком долго носишь в себе чужие истории, свои собственные словно стираются, становятся бледными, теряют краски и смысл. Или причина не в долгом одиночестве?

Эван внимательно изучает её лицо, улавливая мельчайшие изменения в выражении глаз, напряжённость в уголках губ, слабый отблеск эмоций, которые она старательно прячет. Он видит её усталость. Чувствует, как тяжело ей не только физически, но и внутри — там, где ноют незримые, но такие глубокие раны. Он и сам устал. Пусть его время здесь не измеряется годами, но это место умеет быстро впиваться в кости, превращая дни в нечто вязкое, удушающее, бесконечное.

— И какова твоя выгода от этого разговора? — голос женщины звучит спокойно, без прежнего раздражения, она уже не ожидает подвоха.

Эван слегка склоняет голову, усмехаясь уголками губ.

— Разве человек всегда ищет выгоду от каждого своего разговора? Я просто хочу поговорить с тобой, больше никаких целей у меня нет.

Сара тихо выдыхает, поднимая взгляд к светящимся наклейкам, рассыпанным по потолку. Они мерцают ровным, приглушённым светом, создавая иллюзию далёкого, недостижимого космоса.

Эван тоже медленно откидывает голову назад, разглядывая искусственное небо. В этом холодном, пропитанном страхом месте, оно кажется чем-то живым, тёплым, наполненным смыслом. Он хочет верить, что когда-нибудь сюда будут приходить другие люди — не подопытные, не сломленные и испуганные, а те, кто выбрал это место сам. Дети, которые будут беззаботно играть под этими звёздами, взрослые, которые смогут, наконец, улыбнуться и заснуть спокойно, не боясь завтрашнего дня. Но пока это лишь мечта.

— Сара... — спустя время тихо произносит Эван. — Ты что-нибудь знаешь о звёздах?

— Ну... Это небесные тела, состоящие из газа и плазмы. В них постоянно происходят термоядерные реакции. Они живут, не двигаясь, а легенда о падающей звезде... Это ведь метеоры, а не звёзды. Ни капли романтики, хах...

Молодой человек усмехается, но в его взгляде нет веселья.

— Как и человек. Они вспыхивают, сияют... а потом угасают, медленно умирая.

— Но люди всегда видят себя солнцем. Хотя есть те, кто осознаёт себя иначе, — Сара слегка склоняет голову набок, взгляд её расфокусирован. — И такие звёзды соединяются, создавая созвездия, сияя ярче фальшивого солнца.

— Пока их свет не потухнет. И с ними вместе исчезнет их созвездие, погружаясь во тьму и одиночество.

Даже в смерти они остаются чьим-то светом, чьей-то надеждой, — теперь голос звучит чуть тише.

— Только человек забывает и тех, кто гаснет в небесах, и тех, кто сгорает внутри него самого, — а в его тоне появляется отчуждённость, и Эван отводит взгляд, сосредотачиваясь на точке в пустоте.

— Люди — всего лишь животные, одарённые интеллектом, — продолжает Сара. — Они ищут спасение, оправдания, веру, чтобы заглушить холодные, но правдивые доводы разума. А сердце их, как ни странно, всё равно замирает перед тем, что остаётся неизменным. Перед небом. Волки воют на луну, а люди в сложные времена обращаются к звёздам. Они молят о чём-то, чего не могут изменить сами. Это успокаивает. Даёт ощущение принадлежности к чему-то большему. Позволяет отпустить страх... или раствориться в нём навсегда.

Эван молча слушает. В её словах что-то есть. Он чувствует, как в нём поднимается странное чувство — смесь интереса и скептицизма.

— Я не верю в нечто незримое, — наконец отвечает он. — Если человек хочет чего-то, он должен действовать, а не вглядываться в небо в ожидании чуда.

Сара чуть улыбается.

— Но сердце всё равно желает. Надежда на чудо никогда не покинет тебя, даже если ты мыслишь лишь логикой. Сколько бы человек ни знал, он не узнает всего. А это и есть надежда. Что-то там, за пределами понимания... Оно помогает. И такие мысли чаще всего приходят ночью. Когда серотонин достигает максимума, когда меньше света, и тело готовится ко сну. Тогда правое полушарие мозга берёт верх, наполняя разум мечтами... или страхами.

Эван прикрывает глаза, слушая её голос. Он проникает глубже, чем ему хотелось бы признать.

— Казалось бы, просто орган из плоти и крови, как и все остальные... — тихо произносит он. — Но он управляет нами. Гормоны: адреналин, кортизол, окситоцин, дофамин, серотонин... Всё решает химия. Поэтому ночь — время, когда может пробудиться романтика... или, наоборот, страх, пожирающий тебя до самых кончиков пальцев. Ты говорила о лучшем. А кто-то в темноте видит только худшее. Невероятно, правда?..

Невероятно то, что этого больше нет — и никогда не будет. Всё, что когда-то казалось началом, осталось лишь эхом в ушедших днях, а конец, неумолимый и всепоглощающий, давно закрыл за ними двумя двери. Их время растворилось, словно последний отблеск далёкой звезды, чей свет ещё мерцает в ночи, но самой её уже не существует.

Хочу тебе открыть я тайну,

Один секрет, ты не поверишь.

В жизни ни одна встреча не случайна,

Судьбе все карты на руки доверишь.

Души, как звезды, в небесах,

Их пути далеки, но в мечтах

Встретиться они должны,

Когда настанет час, когда мы будем сломлены.

Как воскрешает тьму огонь,

Так и души, пройдя сквозь время,

Откроют путь, и Бог, приложив ладонь

Сведёт их воедино на земле Эдема.