Файл 4
«Иногда мне кажется, что я - всего лишь записка в пустоте. Почерк твой, папа. Слова - мои.»
Пахнет мясом. Протухлым. Тёплым. Сладким. Воздух дрожит, а под босыми ступнями - липкий кафель, от которого не оторваться. Каждое движение - как во сне, в том, что не заканчивается.
Где-то над головой носятся мухи. Толстые, чёрные, тяжёлые - с мокрыми крыльями и лапками, липнущими к коже. Они роятся у потолка, оседают на вспоротом мясе, на пальцах, на губах.
Перед ней стол. Широкий, деревянный. Застеленный клеёнкой, на которой - нечто. Туша. Или, может быть, просто кусок тела. Без головы. Без конечностей. Без пола. Без возраста.
Кап... кап... кап...
Где-то сбоку - звук капели. Но капает густое. Плотное. Оно пахнет, оно движется, оно живое, но мёртвое.
- Смотри.
Голос. Сначала будто человеческий. Грубый. Отец? Наверное, да. Всегда - да.
Она оборачивается.
Фигура стоит в полутени. Рост под потолок. На голове - маска. Рваная морда волка. Кровь в мехе. Один глаз залит чем-то белым, как плёнка. Из пасти торчит язык - длинный, раздвоенный, будто змеиный.
- Режь, - шепчет он. - Медленно. Сухожилия тянутся вот тут. Видишь, как они поддаются, если не спешить?
Она смотрит на стол, а потом снова на него. Маска уже не волчья - морда кабана. Ободранная, с торчащими клыками. Глаза сшиты, нос вспорот. Пасть растянута в мерзкой ухмылке.
- Ты же хочешь научиться?
Тёмная тень приближается. Маска снова меняется - олень, с наполовину отломанными рогами, один глаз выдавлен, из другого течёт смола. Он дышит ровно, медленно, как будто не чувствует веса звериного облика.
Она хочет отпрянуть, но пальцы уже сжимают рукоять. Её ладони - в крови. Когда? Почему?
На столе плоть пульсирует. Дышит. Она ещё теплая. Из-под свёрнутых складок поднимается пар. Где-то вдалеке раздаётся девичий плач.
- Моя умница, - шепчет он, и его маска меняется вновь. Слишком быстрая смена - лисий оскал, вороний клюв, медвежья пасть с торчащими гвоздями.
Туша на столе начинает дёргаться. Влажно хлюпает, будто внутри неё шевелится что-то живое, что-то, что не хочет умирать. Сгустки крови набухают, лопаются, оставляя красные дорожки по древесине. Вязкая жидкость стекает на пол, растекаясь под детскими ногами.
Мольба доносится из ниоткуда. Тонкий, дрожащий, как шелест лепестков на могильной плите. Плач, что идёт из самых глубин сна - или памяти.
- Прости...
- Я не хотела... я не хотела оставлять тебя... я не знала, как иначе...
- Отче наш... и избави нас от лукавого... избави... от меня...от тебя...
- Господи, помилуй...
Голос, детский, слишком чистый для этого мира, дрожит вначале, словно сломанная струна, и в одно мгновение превращается в надрыв - шепчущий, поющий, плачущий.
Молитвы превращаются в исповедь, исповедь - в стенания, а стенания - в крик. Нож под точным углом входит, как надо, и скользит по контуру.
- Прости... я не хотела... я не знала... не делай этого... не будь, как он...
Складки мяса дёргаются, словно дышат. Из-под распоротых лоскутов валит пар - тошнотворный, густой.
- Ты ведь моя. В тебе течёт то же, что и во мне.
Воздух гудит. Рой мух срывается с потолка и стен - сотни, тысячи. Они облепляют мясо, заползают в разрезы, копошатся, будто сжирают самих себя. Некоторые падают на её руки, на лицо, заползают в уши, в рот. Тяжёлые тела насекомых, с хрустом ударяющиеся о кожу. Гудение переходит в визг, уже не человеческий - рвущий уши, мозг, кости.
Глубокий вдох, как будто вынырнула из кипятка. Плотно сжатые веки - и на мгновение реальность казалась такой же липкой, как и тот пол под ногами. Дыхание - тяжёлое, грудь вздымалась чаще обычного. Сквозь тонкую ткань майки отчётливо ощущались затвердевшие соски. Она не сразу поняла, почему - пот, жар, или что-то другое, но ткань между бёдер была влажной. Странное, постыдное удовлетворение.
Вжимаясь затылком в подушку, проводя пальцем по животу, ниже. Неосознанное движение - будто тело продолжало жить в кошмаре, даже когда сознание вынырнуло наружу. Ногти царапнули кожу под тонкой тканью кружева. Не было ни желания, ни страсти - только какое-то тягучее, липкое эхо, осевшее в ней после сна. Воспоминание о чужом голосе. О крови. О мясе.
Кончиками она коснулась себя поверх трусиков - чуть надавила, приятно. Мягкая пульсация пробежалась по телу, а дрожащие колени разъехались в стороны. Глаза непроизвольно закрылись, ресницы затрепетали от удовольствия.
Пульс отдавал в виски. Лицо обдало жаром. Перед глазами снова всплыла кровавая туша на столе, хлюпанье, рёв мух, и голос, почти ласковый: "Ты ведь моя кровь..."
Не сдерживаясь, и перестав себя дразнить, рыжеволосая сдёрнула ненужную часть одежды. Пальцы снова скользнули по мокрой плоти - теперь уверенно, по кругу.
Движения становились быстрее, глубже. Под кожей нарастало напряжение - волна, готовая обрушиться в любую секунду. Её дыхание сбилось, грудь поднималась в резком ритме, будто всё тело вот-вот разорвёт эта внутренняя дрожь. И в самый пик -
Глухой стук.
Где-то снаружи. Или в голове?
Она резко распахнула глаза. Пот стекал по вискам, губы приоткрыты, сердце колотилось в груди. Пульс пульсировал между бёдер, но оргазм сорвался, растворившись в пустоте.
- Василиса? - раздался голос за дверью. - Мы с ребятами собираемся в город, за покупками. Завтрак на столе, если проголодаешься.
Женщина ушла, даже не дождавшись ответа.
С пустым, затуманенным взглядом, она смотрела в потолок, прикусывая внутреннюю сторону щеки до крови. Всё. Момент потерян. Всё размазалось. Тело пульсировало, требовало завершения, но теперь любое прикосновение казалось чужим, искусственным.
Злость накатила мгновенно. Горячая, липкая, выжигающая. Её пальцы вжались в ткань под собой.
«Ты всегда не вовремя... - медленно, с металлической холодностью подумала она. - Сначала ты. Потом твой мальчишка. Потом - твой благоверный..»
Она выпрямилась, слегка потянулась, будто разминая мышцы после долгого сна, и надела халат, не торопясь затягивая пояс. Лицо в отражении зеркала напротив кровати было спокойным, даже умиротворённым, как будто несколько минут назад не бушевала ярость, как будто пальцы не дрожали от срыва.
- Ну и дура, - прошептала она себе с усмешкой. - Из-за чего весь спектакль?
Пальцы скользнули по вороту халата.
- Всё под контролем... - голос стал мягким, почти мурлыкающим. - Ещё будет время. Ещё будет лучше.
Девушка взяла с тумбочки расчёску и плавно провела ею по ещё влажным от пота волосам.
- Позже, любимая, - пробормотала почти шёпотом, обращаясь то ли к себе, то ли к кому-то другому внутри. - Всё, что ты хочешь..позже.
Город был обыденным в своей жизни - шумный, советский, дышащий пылью и голосами на выцветших афишах. На рынке в центре толпились люди: кто-то с сумками, кто-то с детьми, кто-то ругался у витрины. Женщины в платках спорили с продавцом по поводу свежести рыбы, мужики возле газетного киоска курили и читали заголовки, переминаясь с ноги на ногу.
Мария, с аккуратно затянутой сумкой и списком покупок, шла по проходам супермаркета, подбирая нужное: мука, яйца, пачка масла, баночка сгущёнки - «Игорь просил». Геннадий тащил за ней пустую корзину. Она что-то говорила - то ли про ужин, то ли про кефир - но он не слышал. Отчуждённость между ними читалась легко.
А сам Игорь остался на детской площадке - у обшарпанной горки за углом, где копошились дворовые ребята. Он сидел в стороне, не играя, просто наблюдая, иногда поднимая голову на громкие выкрики. Не то чтобы мальчик стремился влиться в игру - да и не особо-то и ждали. С тех пор как он начал говорить про "человека в лесу", с которым якобы столкнулся, дети стали сторониться. Мол, больной на голову, чудак. Один даже обозвал его вруном, и теперь за спиной звали «с приветом». Игорь привык. Или научился делать вид, что привык.
Он ковырял ботинком песок, когда рядом скрипнула лавка, Игорь даже не сразу повернул голову.
- Снова не взяли в игру? - негромко спросил Боков, словно между делом, глядя вперёд.
Мальчик дёрнулся, не сразу поняв, кто это. А потом, узнав, поёжился, но не ушёл.
- Я сам не хочу.
Евгений хмыкнул, прищурился на копошащихся вдалеке ребят.
- А шо эти..бормолеи, нос задрали?
Игорь пожал плечами, но через паузу всё же сказал, тихо, почти шёпотом:
- Они думают, что я вру..Про мужика в лесу.
- А я вот не думаю, шо ты врёшь.
- Я и не врал! Никогда..
- Давай так,- продолжил Боков, склонившись поближе к мальчику. - Между нами, мужиками. Есть одно дело...маленькое, но важное. Только - отцу ни слова. И матери - тоже. Никому. Понял?
Мальчик сразу взбодрился, начав активно кивать. В глазах мелькнуло - впервые за долгое время - чувство, что он кому-то нужен.
- Слушай внимательно. Есть один человек - Голос у него был тихим, почти заговорщическим. - Он работает на мясокомбинате. И..нам нужно знать точно - тот ли это человек, которого ты видел в лесу.
Игорь замер, нахмурился.
- Я должен... на него посмотреть?
- Только посмотреть, - подтвердил Боков. - Мы поедем туда днём, скажем, после обеда. Я подъеду к магазину на углу. Ты скажешь, шо пошёл гулять - а сам подойдёшь ко мне. Всё быстро. Никто тебя трогать не будет.
Он сделал паузу и добавил чуть мягче:
- Если скажешь, что не узнаешь - никто на тебя пальцем не ткнёт. Но если это он - нам нужно знать. Только ты видел его лицо.
Игорь сглотнул и снова кивнул. Уже не так уверенно, но с решимостью.
- Хорошо.
Он протянул мизинец - неожиданно для самого себя. Жест, казалось бы, детский, но Мальцев откликнулся на него мгновенно, осторожно сцепив свой с ним.
- Молодец, пацан. И помни - это между нами, понял? Ни гугу, как говорится.
Евгений на автомате похлопал мальчишку по плечу - коротко, будто между делом, и, поднявшись с лавки, на секунду замер. Глаза скользнули к магазину - к стеклянным дверям, за которыми мелькали силуэты.
Ещё не вышли.
Он неторопливо обогнул площадку, делая вид, будто просто шёл мимо. Мужчина обернулся на Игоря - тот уже вернулся к размышлениям, уткнувшись в камешки у ног. Евгений на секунду задержал взгляд. Лишнего пацану и правда знать не надо. Но если всё пойдёт, как надо - это может помочь.
Вот только бы эта рыжая не вынюхала. Сучий нюх. Где не надо - обязательно влезет.
Рывком Боков открыл дверь, сел, хлопнул - глухой звук расплескался по двору. Мотор завёлся, и машина плавно тронулась с места.
В доме стояла тишина. Слышался только ритмичный стук её босых пяток по полу и шорох сдвигаемых ящиков. Василиса металась по комнатам, будто кто-то отсчитывал у неё минуты. Сначала - кабинет Геннадия. Бумаги, справки, вырезки из газет. Она скидывала их на пол, выхватывая только то, что выглядело хоть как-то подозрительно. Папки хлопали, страницы срывались, кое-где на полу уже образовался бардак. Запихивая все обратно, как будто никто тут не рыскал, девушка ругается под нос.
- Где вы прячете это, ублюдки... - прошептала девушка, резко вставая и выходя из комнаты.
Следующей была спальня. Пусто.
Ванная. Только таблетки Марии и тонкий запах шампуня.
Игорь.
Она резко повернулась, проскользнув в детскую. На полу машинки, пластмассовый динозавр с отломанным хвостом. Василиса открыла шкаф. Письма, альбом, блокнот. Его рисунки. Взгляд скользил по каждому листу: солнце, дом, семья. И вдруг - тёмные пятна. Фигуры с длинными руками. Одинокий силуэт за деревьями. Кровь, нарисованная красным карандашом.
Значит, он правда его видел?
Сердце билось чуть быстрее - то ли от адреналина, то ли от того, как близко она чувствовала чужой испуг. И вдруг - резкий щелчок входной двери. Машина. Гул голосов. Стук обуви.
- Игорь, не забудь помыть руки! - донеслось снизу.
Она не успела выйти. Дверь приоткрылась.
Мальчик застыл в проёме.
А она стояла, с его рисунком в руках, среди раскиданных игрушек и раскрытых ящиков. Их взгляды встретились. В его - испуг и растерянность. В её - ни капли стыда. Только ровное, спокойное внимание.
- Игорь, - выдохнула она, поправляя халат, и протянула к нему палец, призывно поманив. - Мы ведь с тобой друзья, да?
Лицо его вытянулось, побледнело. Мальчик чуть приоткрыл рот, будто хотел что-то крикнуть, но она тут же подняла палец к губам, жестом приказывая молчать.
- Тссс... - шепнула рыжеволосая. - Всё хорошо. Я хочу поговорить.
Легко взяв за запястье Мальцева и подведя к кровати, она мягко усадила его себе на колено. Игорь сидел, не сопротивляясь, будто он уже знал, что это бесполезно. Его взгляд упал на рисунок, распластанный на постельном белье. Пятна красного. Тени деревьев. Силуэт фигуры.
- А теперь ты мне всё расскажешь. Хорошо?
Он сглотнул, взгляд всё ещё не отрывался от рисунка.
- Я не вру, правда. Я видел его...Он нёс мальчика. Я не выдумываю..честно. Он тащил мальчика, как куклу. Голова болталась, руки... болтались... - голос задрожал, но Мальцев не заплакал, просто ещё сильнее вжался в её грудь плечом. - У него был чёрный плащ. Длинный. И высокий он был, очень..фигура такая, как будто не человек, а... - он сглотнул, сжав ткань её халата, - ну... страшный. Я лица не разглядел.
- А ты точно ничего больше не заметил? Может, какая-то особенность? Шрам? Манера ходить?
- Не-е... - замотал головой Игорь, глаза бегали по сторонам. - Только этот плащ. Как у киногероев... и ещё... - он замялся, потом пробормотал быстрее, будто хотел перескочить через это, - может, милиционер знает, кто это. Он сказал, мы поедем... посмотреть...
Он осёкся. Слова повисли в воздухе, как неосторожно выстреливший шепот. На лице мальчика застыло осознание, сменившееся ужасом. Мальцев поднял на неё глаза - растерянные, испуганные, будто сам только что понял, что сказал лишнее. Но было уже поздно. Сокольникова уловила каждое слово.
- А теперь с этого места, пожалуйста, поподробнее. Ты ведь не хочешь меня расстраивать, правда? Мы же с тобой друзья. А друзья не лгут. Особенно когда... - она чуть наклонилась ближе к детскому лицу, сжав пальцами хрупкое запястье, - особенно когда знают, что от этого может зависеть что-то важное. Например, доверие родителей. Они ведь у тебя не любят, когда ты врёшь, да?
Ему пришлось всё рассказать. Как утром, пока родители ушли в магазин, к нему на площадке подошёл Евгений Боков. Как мужчина попросил об одолжении - помочь опознать человека, которого подозревают в страшном. Того самого, кто, возможно, и есть этот...жуткий, тёмный, из леса. Они должны встретиться после обеда, и Игорь пообещал, что никому не скажет ни слова.
Василиса слушала молча, а внутри уже складывала ход: шаг за шагом, как по шахматной доске. Вот он - шанс. Евгений действует за спиной системы, нарушая протокол, и знает это. Ребёнка нельзя втягивать в следствие без разрешения родителей. А значит, если она появится на встрече, он не сможет просто прогнать её. Присутствие Василисы станет отличным поводком: хочешь, чтобы всё осталось между вами - держи её рядом. Если же он рискнёт избавиться от неё, достаточно будет одного слова, одного звонка - и ни начальство, ни семья Мальцевых этого не простят.
Всё складывалось даже лучше, чем ожидалось.
После обеда, насквозь пропитанного запахом жареного мяса и усталыми разговорами о том, кто и что забыл купить в магазине, всё, наконец, стихло. Геннадий ушёл в гостиную, Мария - на кухню. Игорь бросал короткие взгляды на Василису, будто проверяя, не передумала ли она. Она же лишь улыбнулась ему.
- Пойдём пройдемся, - сказала рыжеволосая, вставая из-за стола и приглаживая волосы. - Воздухом подышим, а то дома скучно. Только переоденусь, а ты подожди пару секунд.
Мальчик молча кивнул и вышел на крыльцо. Минут через десять Василиса вышла следом, уже переодетая в майку и шорты. Она обронила Марии, будто невзначай:
- Прогуляемся немного. Не беспокойтесь, недалеко.
- Только не надолго, - ответила та, не отрываясь от бумажника с записками.
Они вышли со двора, не торопясь. Деревья шумели лениво, дорога пылила под ногами. Никто не говорил. Не было нужды. Когда показалась та самая дорожка, ведущая к магазину, Сокольникова остановилась и посмотрела на Игоря.
- Ты же понимаешь, - сказала она тихо, почти шепотом, - я просто хочу защитить тебя. Вот и всё.
Но ответить Игорь не успел.
Колёсами хрустнул гравий - резко, с рёвом, как будто кто-то врезал по тормозам. Перед ними встал облезлый, пыльный «Москвич». Дверца хлопнула с силой, будто её выбили ногой. Из машины вылетел Боков. Лицо налилось яростью, челюсть ходила ходуном, глаза метались между Игорем и рыжеволосой, будто он и сам не верил в увиденное.
- Какого хрена?! - проревел он, не то в воздух, не то ей прямо в лицо. - Ты шо здесь, сука, забыла?! Ты шо умнее всех? Приехала из столицы, думаешь, можно свой носик совать, куда вздумается?! Тут тебе не Москва, тут без фиф и этих твоих столичных замашек, поняла? Мне одного его папаши хватает! Я тебе не Добровольская, кисонька, - он ткнул пальцем ей в плечо, - с тобой церемониться никто не будет. Ещё раз вмешаешься - и поедешь прямиком в отделение, как положено. За препятствие следствию, поняла?!
Вместо ответа она медленно повернулась к Игорю, прижала его к себе и аккуратно, почти ласково прикрыла ему ладонями уши. Голова мальчика опустилась - то ли от страха, то ли от стыда, но он не шелохнулся.
Только тогда девушка подняла лицо к Бокову со словами:
- Тогда давайте поедем в участок. Прямо сейчас. Я не против. Там как раз обсудим, как вы без разрешения родителей хотели привести несовершеннолетнего мальчика на опознание человека, который, между прочим, отсидел срок за растление малолетних. Как думаете, что скажет ваше начальство, если узнает, что вы притащили ребёнка к насильнику... в обход закона?
Скулы сжались так, что в висках что-то хрустнуло. По лицу прошёлся спазм злости, желваки заходили так резко, что стало видно, как пульсирует шея. Евгений шагнул ближе - резко, угрожающе, будто сейчас же вмажет с кулака.
- Ты шо, сука, охрана морали? - прошипел он, и голос его стал тише, но в этой тишине чувствовалась такая злость, что даже Игорь вздрогнул. - Решила шантажировать меня, да? Ты кто, блядь, такая вообще?
- А вы кто такой? Думаете, если нацепили форму и трясёте корочкой, вам можно действовать против закона? Не стоит прикидываться тут самым законопослушным, когда сами чуть не втянули ребёнка в опознание рецидивиста без ведома родителей. У вас вообще хоть какие-то моральные ориентиры остались, товарищ милиционер? Или только на других клыки точить горазды?
Игорь вжался в неё спиной, не в силах понять - боится он больше злого Бокова или той, что сейчас стояла сзади него.
Евгений же смотрел на неё ещё пару секунд, и в этот момент его лицо будто затвердевало. Морщины прорезались глубже, взгляд стал тяжелее, а сжатые кулаки выдавали то, чего он сам, возможно, не успевал осознавать - он проиграл. По крайней мере, сейчас.
Он медленно выдохнул, будто сбрасывая внутри накипевшее, и проговорил глухо, почти безэмоционально:
- Слушай сюда, журналистка. Или кто ты там на самом деле. Если ты хоть словечко пизданёшь про сегодняшний день... хоть букву выложишь - я сам тебе шею сверну. Поняла?
И в этот момент рыжеволосая улыбнулась чуть шире, протягивая ему ладонь.
- Поняла как никто другой, товарищ милиционер. Буду рада с вами сотрудничать.
Мужчина лишь бросил взгляд на её ладонь, как на ядовитую змею. Руку не пожал. Он повернулся назад к машине, будто её не существовало, хлопнул дверью машины и завёл двигатель. Несколько секунд сидел, глядя вперёд, руки на руле. Потом, не оборачиваясь, пророкотал:
- Садись, и пацана сзади пристегни.
Автомобиль тронулась с места резко, чуть рывком. В салоне повисла тишина - не неловкая, нет, скорее тугая, давящая. Только звук мотора, редкий гул шин по асфальту и хруст песка под колёсами. Игорь молчал, уставившись в окно, пальцы его сжаты в кулак. Василиса сидела спокойно, будто её это не касалось, но взгляд скользили по боковому зеркалу, в котором отражался профиль Бокова.
Спустя пару минут она нарушила тишину:
- А что вообще на него есть? Или вы и правда наугад ведёте мальчика к кому попало?
Евгений не повернул головы. Глаза упрямо смотрели на дорогу. Только рука чуть сильнее сжала руль.
- Заткнись лучше. И скажи спасибо, что ты вообще здесь сидишь, а не в участке.
Она повернула голову, вглядываясь в его профиль - чёткая линия скулы, напряжённая челюсть, брови, сдвинутые в одну нить. С этого ракурса он выглядел старше. Разбито. Будто в нём всё внутри было построено из стали, не из плоти. Такой же был её отец. До того, как она поняла, что звери прячутся не под масками, а за глазами.
- Удивительно, - сказала наконец тихо, почти лениво. - Вы ведь совсем не добрый. Но почему-то внушаете ощущение безопасности. Или это просто иллюзия?
Она скользнула взглядом по его рукам:
- Вы ведь умеете, да? Обращаться с женщинами. Не в том смысле, в котором думают мальчики. А в том, в каком знают взрослые мужчины.
- Умею? - фыркнул он, скосив на неё взгляд исподлобья, но сразу перевёл внимание на дорогу. - С бабами? Да шо там уметь - трахнул и забыл. Или ты думала, я из тех, кто носит на руках и стихи в ухо шепчет?
Он усмехнулся коротко, с горечью и злостью - не над ней, а, скорее, над собой. Как будто хотел высмеять ту часть себя, которую давно пытался утопить. Ту, что когда-то кормила Марусю с ложки, носила её на руках по пустым коридорам больницы, ошивалась ночами под дверью её палаты - до самого конца, пока смерть не утащила любимую в могильную землю.
- Сначала глазки строите, потом в душу лезете, - процедил он, не глядя, - а как зацепите - выедаете изнутри, до костей. Нет уж, рыжая, меня на этом не возьмёшь. Я тебя насквозь вижу. Тебе ж не мужик нужен, а подкаблучник - шоб восхищался, любил и трахал. Желательно всё сразу.
Приподнимая подбородок, глядя на него снизу вверх - пристально, почти вызывающе. Краем пальцев, девушка машинально скользнули по своему колену, будто ей и вправду стало жарко. А потом, неспешно, намеренно - облизнула губы, оставляя после себя влажный след блеска.
- Ну, от последнего я бы точно не стала отказываться.
Боков сжал руль чуть крепче, как будто только это удерживало его от ответа, который был бы совсем не служебным.
Он резко глянул в зеркало заднего вида.
Игорь сидел, ссутулившись, носом почти уткнувшись в стекло. Старательно делал вид, что не слышит ни слова.
- Ты, главное, почаще так шею выгибай и майку натягивай. Может, на ком-то и сработает. У меня таких, как ты через кабинет проходило - и в юбках короче, и с лицом покрасивее. Только я, знаешь ли, не для того из реанимации жену выносил, шоб теперь на таких сук вестись.
Он дёрнул рычаг коробки, машина резко остановилась.
- Вылезай.
Внутри неё будто что-то хрустнуло. Не громко, но ощутимо. Самолюбие. Но, он всё-таки представил? Правда ведь? Пусть на миг. Она это видела - в том, как моргнул не вовремя, как пальцы вцепились в руль так, будто в горло. Представил, как наклоняет её прямо здесь, в машине. Как задирает майку, как зажимает рот, чтобы не закричала. Представил - и тут же выкинул это из головы. Захлопнул, будто грязную мысль, будто слабость.
Упёртый баран.
Василиса вышла из машины, но изнутри продолжало тянуться - как нитка, зацепившаяся за что-то в его голове. Сука, он такой же, как и все. Абсолютно. Просто носит это в себе глубже. Прячет. Давит. И делает вид, будто его не касается. Будто он - выше. Лучше.
Но нет. Все мужчины одинаковые. Стоит только нажать, как пальцы сами потянутся к чужому телу. Стоит шепнуть, и дыхание собьётся. Все они - такие. Так её учил отец. Любовь - через жестокость. Внимание - через давление. Ласка - как награда за подчинение.
И Боков. Такой же. Только с мордой покрепче. Сдержанней. Но в голове у него был тот же инстинкт.
А как же его жена?
Плевать. Похоже, сдохла, и давно. И кольцо - не более чем память. Он, наверное, до сих пор хранит её расчёску, может, целует фотографию перед сном. Но тело - оно забывает. Оно не помнит, как пахли волосы, как дрожали пальцы, когда она кашляла кровью. Ему не хочется боли - ему хочется тепла. Хочется, чтобы кто-то сжал затылок и прошептал, что всё хорошо. Хочется трахнуть. Просто заглушить. А Василиса могла бы дать это чувство. Она могла бы заменить - как умела, без лишних слов. Она знала, как смотреть, как сглатывать, как замирать в нужный момент. Не ради него. Ради власти.
И если бы он был честен - он бы признал. В тот момент, в машине, когда она облизнула губы - он подумал. Не надолго. Но представил. Как её рыжие волосы спутались бы в его пальцах. Как хриплый голос просит: "Ещё". И в этом была слабость. Таким мужчинам, как он, не положено быть слабыми.
Вот и бесится. Вот и срывается на брезгливость, на мнимую порядочность, на слова про реанимацию и шлюх в коротких юбках. Именно это и раздражало её больше всего: он понял. Он понял, что она способна заменить его жену. Нет - не заменить. Стать тем, кто сотрёт её. Потому что она моложе. Гибче. Лучше. Она лучше.
Она лучше. Лучше! Ведь лучше, правда? Правда, папа? Скажи, что теперь ты выберешь меня, как всегда это делал. Что теперь я - та, кого стоит хвалить, гладить по голове, кому можно доверить нож и сказать: «Дальше. Не останавливайся.»
Я же стараюсь. Я же делаю всё правильно. Я же лучше.
Именно так, как учил папа.
Столовая на мясокомбинате - с облезлыми плиточными стенами, старыми деревянными лавками и покрытыми стеклом таблицами норм питания, где «второй завтрак» давно стерся пальцами. Вентилятор на потолке лениво вращался, не принося прохлады, только перемешивая воздух с запахами.
Боков сидел за столом, облокотившись на локти, будто это обычная семейная встреча. Чтобы мальчик не нервничал, заказал ему пирожки. Как мило. Почти трогательно - если забыть, что они здесь ради опознания убийцы.
- Игорь. Видишь того, справа?
Мальчик вытянул голову, пытаясь заглянуть за спину мужчины в тёмной спецовке. Тот как раз пил чай, не подозревая, что за ним наблюдают.
- Посмотри внимательно, - продолжил Боков, не отрывая глаз от Игоря. - Это он? Похож?
Тишина растянулась. Василиса, сидящая напротив, чуть наклонила голову, изучая лицо ребёнка. Его плечи сжались, подбородок опустился, а губы начали беззвучно двигаться - как будто слова застревали в горле.
- Я... вроде... может... - пробормотал мальчик, не поднимая глаз. - Кажется, похож...на того, того мужчину...ну...тогда. Там ещё, темно было... почти ничего не видно. Ну..немного похож..
- Всё ясно, - коротко бросил Боков с раздражением. - Ладно, доедай, и поедем обратно.
Рыжеволосая тем временем наклонилась вперёд, опираясь руками о край стола, и чуть тише произнесла:
- Может, всё-таки обсудим? - она кивнула в сторону выхода. - За подозреваемого. Пока ребёнок занят.
- Ну давай, раз уж ты прицепилась, - неохотно согласился он, сдерживая раздражение, и поднялся из-за стола, бросив быстрый взгляд на мальчишку - тот по-прежнему ковырялся в еде, не поднимая головы.
Боков шагнул вглубь коридора, но встал так, чтобы держать Игоря в поле зрения, на всякий случай. Сокольникова подошла бесшумно, встав сбоку, почти касаясь его локтя. Евгений даже не обернулся, только напряг подбородок и чуть щёлкнул челюстью.
- Он убивал? Или только насиловал?
Боков сжал губы в тонкую линию. Молчал пару секунд. Потом сухо:
- Насиловал. Много. Пятерых доказали, а сколько ещё не дошло - одному Богу известно. В тюрьме с ним, кстати, как полагается обошлись. Но не добили. Вышел досрочно по УДО.
- Это не он.
- С хера ли ты так решила? - Боков развернулся к ней, - Ты теперь кто у нас? Криминалист? Психиатр? Или просто с утра встала, кофе выпила и всё просветление поймала?
- Он не подходит. Насильник - да. Мерзкий. Но он насилует. А тот, кого вы ищете..он расчленяет. А потом выставляет это напоказ, как картину. А Круглов..слишком примитивен. Он грязный, дешёвый ублюдок, но не тот, кто режет горло и вставляет отрезанные части туда, где их быть не должно.
Боков смотрел на неё в упор, зрачки сузились.
- Ублюдок он и есть ублюдок. Какой разницы - режет, не режет. Это сейчас единственная нитка, за которую можно потянуть. У нас ни улик, ни свидетелей, ни зацепок, кроме сказок пацана и вот этого урода, который оказался поблизости. Так шо хватит мне тут мозги пудрить.
- То есть вы готовы тратить дни, ресурсы и время, чтобы гоняться за пустышкой? За тем, кто просто оказался удобным? А настоящий убийца, тем временем, готовит следующую жертву? Скажите честно, Евгений..вы хотите поймать убийцу? Или просто закрыть дело?
Инстинктивно - мужская рука поднялась, пальцы почти сомкнулись в воздухе у её шеи, но не коснулись. Застыли в полудвижении. Кулак сжался, костяшки побелели.
- Не учи меня, сука, как работать. Ты тут в последний раз, поняла? В. П. О. С. Л. Е. Д. Н. И. Й.
Хотелось вмазать. Хоть и баба - а бесит до звона в ушах. Даже Добровольская с её вечной правдой не вызывала такого бешенства. В голове вертелась мысль:
Тебе бы, рыжая, борщи варить да детей рожать, а не по трупам шариться. Где ты, блядь, свернула не туда?
Но вслух не сказал. Просто глядел в упор. А она, зараза, даже глазом не моргнула.
Евгений откинулся от стены, бросив через плечо короткое:
- Игорь! Всё, погнали!
Мальчик вздрогнул, едва не выронив кусочек пирожка, и быстро встал со стула, не глядя ни на Василису, ни на Бокова. Евгений подошёл в два шага, положил тяжёлую ладонь на плечо мальчишки и, не говоря больше ни слова, развернул его к выходу.
За окнами алел закат, лениво растекаясь по шторам, заливая спальню мягким, оранжево-розовым светом. Мария лежала, уткнувшись щекой в плечо мужа. Простыня, сбившаяся к талии, колыхалась в такт их медленному дыханию.
Геннадий молчал, лениво перебирая пальцами её волосы. Казалось, он уже почти заснул.
- Слушай, - тихо сказала Мария, не поднимая головы, - тебе не кажется, что Васька..ну..не такая?
Пауза. Его рука на миг замерла, а потом продолжила движение - чуть увереннее, как будто хотел успокоить не её, а себя.
- Маш, не говори ерунды. Она хорошая девочка, просто...немного тихая, может, замкнутая, но вон как с Игорем носится. Ну и не забывай - она приёмная у Сокольниковых. Такое всегда оставляет след.
Мальцева приподнялась на локте, нахмурившись:
- Приёмная?
Геннадий зевнул, потянувшись.
- Ну да. Они её удочерили лет в десять, кажется... или около того. Помню, Саша рассказывал. Девочка непростая, но он тогда говорил, что с ней будет всё хорошо. Мол, главное - любовь и стабильность.
Мария снова опустилась на подушку, глядя в потолок. Любовь. Стабильность.
А в голове уже свербело: почему она не знала об этом? И если девочка действительно была приемной - почему никто, никто из окружения Сокольниковых за всё это время даже не обмолвился словом?
Тихо хмыкнув, словно вспомнив что-то ещё, мужчина продолжил:
- Сашка, знаешь...он не особо любил разбрасываться информацией. Всё, что касалось приёмной дочери - держал под замком.
Женщина повернула к нему голову:
- В каком смысле - под замком?
- Да в прямом. Он тогда столько денег вбухал, чтобы подчистить все хвосты. Документы, архивы - чтоб даже намёка не осталось, что Василиса из детдома. Всё, как он хотел. Чистая биография, будто с рождения с ними. Место рождения, школа, прививки, - всё новое. Я тогда подумал: или стыдился, или защищал. Может, и то и другое.
Геннадий провёл рукой по волосам, потянулся за сигаретой, но передумал. Лёг на спину и глядел в потолок, как будто пытался выудить из трещинок там хоть какое-то объяснение:
- Я, Маш, честно, до сих пор не врубаюсь...На хрена он столько сил угрохал, чтоб всё подчистить. Ну приёмная, ну и что? Сейчас у кого ни плюнь - все с какой-то хернёй в жизни. А он прям с цепи сорвался - в архивы лез, к психологам её таскал, справки, заключения, бумаги - всё как под копирку чистое. Ни намёка, что из детдома. Как будто девку из небытия вытащил и сам жизнь ей придумал.
Он повернулся на бок, глядя в лицо жене:
- Я ж спросил тогда, аккуратно - мол, зачем так? А он мне: «Ты не спрашивай. Так будет правильно». И всё. Как отрезал.
Мария не ответила. Лежала молча, прижимаясь к его плечу, но не находя в этом утешения.
- Ген, - почти шёпотом, на грани сна и сомнений, - а кто-то из её...настоящих родственников...жив?
Тишина. Только дыхание мужа в ответ. Ни вздоха, ни шевеления. Заснул.
И, может, это просто усталость. Просто обострённая интуиция. Но мысль вспыхнула мгновенно, как спичка в темноте:
Она сейчас наедине с Игорем.