Первая глава
Я, совершенно безвластный в тот самый момент, продвигался по коридору, а за мной следовал охранник. Дрожь, теперь совсем заметная, брала своё. Не знаю даже, от холода или испуга, который я познал ещё не в полной мере, не осознавая близость смерти. Смерти ли? Нет, думаю, я останусь жив, но лучше ли такой исход?
В голове эхом звучали слова соседа по комнате моего. Твердили они, что если и окажусь я мёртв, то непременно возвратят к жизни и продолжат мучить. Чего ради нужно это работникам лаборатории? Не верю, что такое впрямь будет, хотя в глубинах моей души таится страх.
Если не давать волю эмоциям, то можно объяснить происходящее. Я, как преступник, заперт в стенах сего здания. Тут же и другие люди, совершившие разной степени тяжести злодеяния. На благо народа тут изучается человеческий организм, исследуются препараты, болезни и тому подобные вещи на людях, которые иначе лишь вредят обществу. Но мой вопрос остаётся без ответа. За какие грехи тут я?
Насколько понял, всему виной пропаганда ненависти к власти, но я, пускай и не поддерживал её, всегда сидел молча и ничего не пропогандировал. И что тогда выходит? Недостаток подопытных? Но ведь постоянно в новостях упоминаются новые преступники, что были заключены в лабораторию вместо казни, что-то исследуется на добровольцах, подвергающих своё тело относительно безопасным экспериментам за плату, что-то изучают на уже больных людях, других способов помочь которым нет. Укрепление власти в глазах народа? Мол, покажут, какие они хорошие, мирное население спасают и всё? Возможно. Не будь подобных происшествий по воле высокопоставленных лиц, я бы всеми силами их поддерживал.
Тревожные мысли быстро проносились, оставляя смутное понимание происходящего после себя, но не давая полный ответ, только злость на ситуацию и людей. Несколько дней я уже искал ответ, несколько дней я был тут. И буду ещё долго. Найду ли я его?
А нужен ли он мне вообще? Не проще ли просто злиться на правительство за то, что допускают такое? Могу ли я в своём ответе искать исключительно подтверждение тому, что они злодеи?
Мы уже подходили, а тревожные мысли, беспорядочно вертевшиеся в голове не позволяли спокойно дышать. Из-за постоянной агрессии некоторых работников я боялся показывать страх. Да что страх, я боялся всего, шелохнуться лишний раз не мог.
И вот, предо мной белая стерильно чистая комната, человек, личность которого слабо угадывается за одеянием, но с пугающим взглядом. Что же он ощущает? Безразличие? Злость? Садисткое наслаждение?
Я принялся разглядывать помещение, слегка притормозив. Охранник разозлился и толкнул меня в спину, попутно тихо прошипев оскорбление.
Вроде даже было время подготовиться к этому моменту. Физически я готов, но никак не морально. Я слышал, что людей лишь мучают тут. Быть может, вместо операции, являющейся частью эксперимента, меня начнут пытать? А вдруг оставят так, без анастезии или снотворного? Я слышал, что есть такой метод наказания. Но ведь преступников должны перевоспитывать, а не наказывать, по крайней мере, так говорит правитель.
Охранник удалился, оставив меня наедине с врачом. Меня пугали люди, работающие в одиночку, особенно над чем-то подобным. Не скрывают ли такие свои деяния от глаз других? Он выглядит подозрительно. Лицо закрыто маской, тело облачено в бесформенный халат, на голове медицинская шапочка, на руках перчатки... Но так выглядят все хирурги.
Я наблюдал за его действиями в попытках понять, не настроен ли тот враждебно. Он оказался молчалив, на мои претензии к попаданию сюда отвечал коротко, если вообще отвечал, а слова его в основном несли смысл, что он исключительно выполняет работу и не имеет никакого отношения к тому, распределению виновных, не знает, кого запирают в учреждении, кому везёт не попасть сюда и как мне выбраться. Мою точку зрения о том, что нельзя заниматься насилием невинных людей он подержал, но добавил, что в основном люди тут не невинны. Он рассказал историю о мужчине, что убил свою жену и двоих детей, о человеке, который постоянно намеренно сбивал людей, предположительно знакомых, с которыми сложились плохие отношения. О самоубийце, что подговаривал кого-то умереть вместе, но сам оставался в живых. Сказал, что третий со мной в палате находится и предупредил, чтоб я не вёлся.
В моменте я осознал, что решился заговорить с ним. Как так вышло? Я так испугался, что мысли о необходимости его отвлечь сами заползли в мою голову, а когда произнёс первое слово, останавливаться уже было глупо.
Впрочем, странностей в этом человеке я не заметил. Он не общителен, но зла мне не желает. Теперь мне даже стало спокойней от того, что он работает один, ведь не факт, что второй человек оказался бы таким же или лучше.
Конечно, я всё ещё был напуган. Конечно, я боялся операции. Врач, толком не успевший стать нормальным человеком в моих глазах во время диалога в дальнейшем взаимодействии он причинил мне чудовищную боль. Я, не смотря на обезболивающее, прекрасно чувствовал исперва разрез, а после то, как он что-то делал внутри меня. Странное и отвратительное ощущение.
Не вижу смысла вдаваться в подробности, особенно учитывая, что я толком ничего не запомнил. Помню разрез, помню, как он раздвигал то ли плоть, то ли мышцы, помню, как делал что-то внутри. Какие там ещё делают махинации во время операций?
При попытке понять бросало в дрожь. Я одновременно хочу знать и не желаю. Незнакомый препарат сильно притупил мои чувства, к тому же адреналин и тревога мысленно уносили далеко. Помню и то, как швы накладывал. Как сказал, что скоро закончит. Я тогда решил, что он заметил мои переживания, ах, не абсурдно ли я выглядел? Ведь вроде виноват, со стороны кажется, что преступление совершил, а теперь трясусь от страха.
Порой я начинал считать секунды. Один, два, три... Минута, две. Потом сбивался и начинал заново, но паника прерывала каждую мою попытку. Казалось, их было много. Времени будто прошло огромное количество, но как после узнал, всего около часа. Точно не помню, быть может, даже меньше.
Хирург вышел из операционной, как я понимаю, сообщив стоящему за дверью охраннику о завершении операции и я вернулся в палату.
Та наша встреча была не единственной. В будущем я стал частым посетителем его кабинета. Он то следил за тем, как проходит эксперимент, то проводил его, тем не менее, столь же мучительных моментов, как при первой встрече не было.
Я не знал, что чувствовал. Я был потерян. Так быстро потерять всё, погубить свою жизнь в столь юном возрасте не каждый может. Мне, беспомощно лежащему, трясущемуся в кошмарной тревоге и мучающемуся от боли дали много времени на размышления об этом, но каждая мысль была мимолётна, ускользая и оставляя после себя лишь след надежды отвлечься на неё от терзаний.
Минуты продолжали тянуться мучительно медленно, сливаясь и объединяясь в мрачные прошедшие моменты, которые уже казались куда более быстротечными. Произошедшее пролетело мимо, толком не дав погрузиться в него и запомнить, но дав ясно понять, что жизнь разрушена.