Глава 10. На краю
Наутро было тихо.
Не той спокойной, обволакивающей тишиной, которая приносит облегчение, — а густой, как затхлый воздух в погребе. Её можно было трогать руками. Она оседала в лёгких. Давила на грудь.
Я проснулась раньше, чем хотела.
Повернула голову — медленно, будто мышцы были чужими — и увидела, что он всё ещё там. Всё в том же кресле у окна, с тем же закрытым лицом и пустыми глазами, как у человека, которого больше не существует. Только тело. Только дыхание. Остальное — стерлось в огне этой ночи.
Я не знала, что сказать.
Он не спал. Просто сидел.
Мне хотелось что-то спросить. Хоть что-то. Но язык будто примерз к нёбу. И было страшно — не потому, что он мог что-то сделать. Нет. Потому что теперь я знала: он уже сделал.
— Тебе нужно отдохнуть, — наконец сказала я. Слова звучали чуждо.
Он медленно поднял голову, посмотрел на меня — не сразу, будто возвращался с глубины.
— Я не могу, — хрипло ответил он. — Пока всё не закончено.
— Но всё уже... — я запнулась. Снова увидела вспышку. Кровь. Стены. Стон.
Он покачал головой:
— Нет. Это только начало. Он был... только одной из голов. У этой змеи много лиц. Если я исчезну сейчас — они доберутся до тебя. Или до кого-то ещё. Я... не могу уйти, пока не сожгу всё это дотла.
Я прижала колени к груди. Не от страха — от холода, который теперь будто стал частью меня.
— И ты собираешься... убивать дальше?
Он долго смотрел на меня. Потом встал. Сделал несколько шагов, опершись о подоконник.
— А если бы я не выстрелил в него? — резко спросил. — Что бы было с тобой?
Я не ответила.
— Ты понимаешь, Эйви, — продолжал он, уже тише, — что эти люди не играют по правилам? Они и есть правила. Они делают, что хотят. И если их не остановить... никто и никогда не будет в безопасности.
Он развернулся ко мне. Его лицо было другим. Не маской. Не яростью. А болью. Настоящей, глубокой, пропитанной шрамами, которые не видно.
— Я не хочу убивать, — сказал он. — Но иногда... выбора нет.
Я опустила взгляд.
А потом — встала. Медленно. Осторожно. Тело всё ещё не слушалось. Шагнула к нему. Он не двинулся.
— Нори, — сказала я, — я не хочу, чтобы ты исчез. Не хочу, чтобы ты превращался в того, кем они тебя хотели сделать. Не хочу, чтобы ты жил войной.
Я сделала паузу.
— Но ещё больше я не хочу потерять тебя.
Его дыхание сбилось. На мгновение он будто сжался — и только тогда я поняла, как сильно он держал себя в узде всё это время.
Я дотронулась до его руки.
— Мы найдём другой способ, — прошептала я. — Вместе. Без крови. Без боли. Ты не один.
Он ничего не ответил. Просто сжал мои пальцы. Словно хватался за них, как за спасательный круг.
И вдруг — резко потянул меня к себе и поцеловал.
Нежно. Но с отчаянной глубиной, будто в этом поцелуе была вся боль, весь страх, вся надежда, которую он больше не мог держать внутри.
И я ответила. Горячо. С желанием быть ближе, хотя бы на этот миг. Внутри меня вспыхнули бабочки — лёгкие, щекочущие, как весенний ветер. Сердце билось слишком быстро, слишком сильно, и я не могла остановить дрожь в теле.
— Останься, — только и прошептала я, касаясь его губ.
Мы сидели так, пока дыхание не стало спокойным. Потом я мягко уговаривала его отдохнуть — хотя бы немного. Он был напряжён, не мог расслабиться. Я видела, как тяжело ему просто быть. Поэтому я пригласила его лечь рядом. Обняла. Он сперва не двигался, но потом прижался ко мне — осторожно, почти с извинением. И мы уснули.
Мы уехали в полдень.
Быстро, без следов. Нори знал, как всё замести: камеры, маршруты, даже ложные следы. Он не говорил, откуда умеет всё это. Я и не спрашивала. Было ясно: его прошлое — это не просто «сложная семья». Это система. Мафия. Или хуже.
Я не знала, куда мы едем. Он не говорил. Только держал руль и смотрел вперёд — сосредоточенно, сжав челюсть. Как будто дорога — это единственное, что ещё держит его в этом мире.
Я смотрела в окно. Пейзаж менялся — город, промзона, деревни, поле.
Тишина между нами была плотной, но не мёртвой. В ней жили мысли, страхи, тревога. Но и нечто ещё: понимание. Мы были на одной волне, даже не говоря вслух.
Спустя час он остановился у заброшенного особняка, скрытого за густыми деревьями и почти сросшегося с тенью леса.
— Здесь безопасно, — сказал он. — Пока что.
Особняк был огромен и пуст. Бледный фасад облупился, окна частично заколочены. Казалось, что здесь никто не жил десятилетиями, но внутри всё было чисто. Слишком чисто. Как будто он ждал кого-то. Или уже принимал беглецов.
Мы вошли внутрь.
Запах пыли, камня и времени ударил в нос. В воздухе стояла тишина — другая, не как утром, а почти торжественная. Будто дом сам знал, что мы здесь не просто так.
Он привёл меня в небольшую комнату. Там стояла узкая кровать с тёмным покрывалом, шкаф, старый стол и кресло у окна.
— Я подготовил это заранее, — объяснил он. — На всякий случай.
— Ты всё это... планировал?
— Нет. Но всегда знал, что может понадобиться.
Я не знала, что на это ответить.
Он сел у стены. Я — рядом. Между нами было меньше метра, но чувствовалось, будто километры. И всё же — он был рядом. Это давало тепло. Хоть немного.
— Я думаю, мы справимся, — прошептала я. — Мы просто должны не сойти с ума.
Он криво усмехнулся:
— Уже поздно.
Я улыбнулась — впервые за долгое время.
— Тогда сойдём вместе.
Ночь была долгой.
Я не спала. Лежала, уставившись в потолок, и слушала, как он ходит по комнате. Как дышит. Как шепчет что-то себе на японском — отрывки, фразы, непонятные, как сон.
Потом — звук застёжки. Я поднялась на локтях.
Он переодевался. Его спина была в шрамах. Глубоких, старых, будто кто-то выжигал на коже воспоминания.
Я подошла. Молча.
Он не обернулся, но замер.
Я дотронулась до одного из шрамов.
— Это отец?
Он кивнул.
— За что?
— За то, что я не стал им.
Тишина.
— Прости, — прошептала я.
— Не надо, — ответил он. — Ты не виновата, что я родился в клетке.
— Но ты выбрал выйти. Это делает тебя сильнее.
Он обернулся.
— Нет. Это делает меня опаснее. — И снова посмотрел на меня, в упор.
Я приблизилась, заглянула в его глаза. И всё, что было между нами — напряжение, страх, любовь, боль — вспыхнуло.
Он притянул меня к себе, и мы слились в поцелуе. На этот раз — жадно. Бессильно. Страсть вырвалась наружу, как прорванная плотина. Мы жадно ловили друг друга, не скрывая дрожи в руках, в голосе. Его губы находили мою шею, пальцы скользили по коже, будто проверяя, настоящая ли я. Я отвечала тем же, забыв обо всём — кроме нас.
Потом мы лежали в постели, сбив дыхание, молча. Его рука — на моём животе. Моё ухо — у его груди. Я слушала, как бьётся его сердце. Живое. Настоящее.
— Эйви. Я должен уйти.
— Что?
— Я поеду дальше. Один. Ты останешься здесь. Тут безопасно. Этот дом я таил даже от него... Я всё улажу. Потом, если смогу — вернусь. Обещаю.
— Нет. — Я покачала головой. — Мы вместе. Или никак.
— Ты не понимаешь. Я...
— Я всё понимаю, — перебила я. — Просто... не оставляй меня.
Он взял мои руки. Сжал, как тогда, утром.
— Тогда пообещай мне: если что-то случится... если я исчезну... ты спасёшь себя.
— Только если ты сделаешь то же самое.
Мы смотрели друг на друга долго. Мир будто исчез.
И в этой тишине, в этом старом доме среди теней прошлого, мы сделали то, чего боялись всю жизнь: выбрали быть рядом. Без гарантий. Без будущего. Но с верой.
В друг друга.
未来がなくても、君と燃えたい。
Mirai ga nakute mo, kimi to moetai.
Даже без будущего — я хочу гореть с тобой.