Глава 2. Бледноликая девица
День 1. Конец цивилизации
«1) Никогда не заговаривай про сны.
2) Остерегайся тварей с белыми лицами. Они будут расспрашивать тебя. Не доверяй им. Они чужие. Они лишь имитируют людей.
3) Не дай им себя одурачить. При встрече — бей первым».
Пустой взгляд бледноликой шатенки навевал тревогу...
Вновь и вновь ты пробегал глазами по злосчастным строкам, будто бы никак не мог внять их несвязному содержимому, словно в миг разучился читать или ни с того ни с сего утратил способность к здравому рассуждению.
«Остерегайся тварей с белыми лицами»...
Бледноликая всё улыбалась.
Должен ли ты доверять себе — дефективному параноику? Должен ли безотговорочно следовать написанному на истлевших клочках бумаги? Да! Безусловно. Ибо это единственный способ выжить в неблагоприятной среде, где всем на тебя, грёбаного инвалида, начхать! К такому можно лишь приспособиться, привыкнуть — отдавать себе отчёт в том, что заносишь в дневник, и всецело, неуклонно, безотлагательно, абсолютно-таки ортодоксально следовать собственным жизненно важным просьбам... Не-е-ет! Не просьбам. И даже не советам... Категоричным указаниям!
«Не дай им себя одурачить! Бей первым! Бей первым!»
В горле стал ком. Дыхание участилось.
— Что с тобой? Тебе плохо? — ласково просипела девушка.
— С-со мной?.. В-всё в полном порядке.
Тебя колошматило.
— Точно?
— Д-да, да... Я-я... на чём-то остановился? — неуверенно справился ты.
— Ага, — кивнула шатенка, — как раз таки на том интересном моменте, — она вдруг принялась по-актёрски жестикулировать, — когда загадочный туман — ну тот, что всех людей разом в небытие унёс, — обволок блёкнувший горизонт и застал тебя врасплох аккурат на высоте многоэтажного здания — дай-ка мне припомнить название — ах, да, точно — «Эдем»... — девушка выдержала паузу. — После чего ты-ы-ы... упал.
— Что..?
— Ты упа-а-ал, — сладко протянула она. — Упал... И даже сейчас... ты падаешь... не замечая.
«Не доверяй им. Они чужие. Бей первым».
— Вернись, пожалуйста, — зарыдала она, — я очень скучаю. Твоя семья убита горем... Ты нас подвёл... всех нас.
— Нет, я...
— Я вверила тебе душу... а ты всё испортил.
Кадры бесчеловечной расправы стремглав проносились в помутнённом сознании, пронизывая саму душу...
— Что дальше? — прошептала девушка, глядя в налитые краской глаза (ты сидел рядом). — Что нам делать?.. Ты всё разрушил! Что нам теперь делать?!
— Я... я лишь хотел как лучше. Я... не знал, как поступить иначе...
— Я люблю тебя, — внезапно всхлипнула она.
— И я... и я тебя люблю. Я так тебя люблю! Так люблю...
Ты прижал трясущееся женское тельце к груди, ни на миг не прекращая каяться в содеянном...
— Прости меня, родная! Прости меня, прошу! Прости!
Ты трепетно ерошил её волосы, льнул губами к побледневшим щекам, безотрывно смотрел, пленяя её нежные черты таким взглядом, коим мать одаривает изувеченное дитя; тем взглядом, в котором прослеживается искреннее сожаление и стремление во что бы то ни стало помочь.
— Проснись! — надрывалась она. — Ты упал! Упал! Проснись! — заливалась она. — Просыпайся!
Адовая, совершенно нестерпимая и воистину непередаваемая боль сковала тебя, вынуждая кричать и метаться. В голове неустанно звенело и щёлкало... «Пить! Как же всё-таки хочется пить!»
Взгляд в сторону. Выдох. В глазах — масляное пятно.
«Не дай им себя одурачить. Они лишь имитируют людей».
Облезлое, тлетворное, бесформенное и до омерзения непропорциональное «нечто» в давно истлевших, выцветших за неисчислимые десятилетия лоскутах предстало пред тобой точно тусклое воплощение перманентной угрозы смерти. Неотвратимое разложение, зловонная гниль, изломанный фантом со смотрящими внутрь себя глазами — вот она... тварь с пепельным лицом...
Редкая копна волос слипалась отвратительной сгущённой слизью, ниспадая на остроголовые коронки плеч, заполоняя расширенные, изъеденные мерзкой пагубой поры. Тело... это неправильное, безобразно деформированное тело с ужасными нарывами, кровоточащими волдырями и глубокими рубцами — оно неспешно вздымалось к почерневшему потолку; перебирая и искривляясь, оно шевелило своими недоразвитыми, рудиментарными отростками, непрестанно колыхая ими, точно гибкими бескостными щупальцами. Изогнутая, многократно перекрученная, испещрённая ссадинами шея, несоразмерно большая голова и перекошенная то ли от страха, то ли от непримиримой злобы физиономия, словно изо дня в день подвергавшаяся кошмарным метаморфозам, — всё это беспорядочное нагромождение затмевало собой всякую здравую логику, опровергало устоявшиеся представления о мироздании и отметало все те ценности, что хоть опосредованно связаны со Словом Божиим. Гнилые зубы крупным зерном валились из пенистого рта, а раздроблённые кости остриём выпирали наружу, разрывая бледную плоть. Существо, что ты ещё совсем недавно принимал за прекрасного вида белоликую шатенку, тяжело сопело и постанывало, издавая характерные «кряхтяще-булькающие» звуки. Кажется, у неё вот-вот вытечет правый глаз... Нет — ты этого не увидишь, как и не лицезреешь прочих красноречивых подробностей.
Сейчас-то твой празднословный язык впервые за долгие годы глаголит непреложную истину: «Дьявол!» — ибо той улыбчивой красавицы с пышными ресницами и ласковыми чертами уже нет...
Месиво! Осталось лишь кровавое месиво.
Проникнутый животным страхом, ты осел на пол. Ужас застыл в мечущихся зеницах, не давая продохнуть. Хотелось кричать, но крик застрял в горле. В комнате вдруг стало темно... и холодно. С окна тянуло кладбищенской затхлостью. Леденящие порывы промозглых ветреных потоков захлестнули тебя. Медленно сгущаясь, мгла обволакивала сумрачную округу, воцаряясь везде и повсюду. Бескрайняя чёрная пустота, абсолютная отчуждённость и полное отсутствие красок — вот он — твой «новый мир»...
Тварь приближалась. По мере того как она влачила грузную тушу по отлогому потолку, следом за ней тянулась пылко-рдяная полоса сочащихся внутренностей. Кажется, её собственные же рёбра раздирали обвисшее брюхо, располосованное и растянутое вдоль мерзких кожных складок. Она нависла над тобой. Ты знал, что она не причинит тебе вреда, что сей кошмарный образ её носит не столько злонамеренный, сколько назидательный характер. Ты знал, но всё же поддавался исступлению и мучительному гнёту первобытного ужаса.
Отрывистое булькающее дыхание резало ушной канал. Вязкой язвенной капелью сукровица текла из приоткрытой пасти, омывая твоё лицо, заливая рот и ноздри. Тварь прильнула чуть ли не вплотную. Ты зажмурился...
— Вернись. Я так по тебе скучаю... Вернись и обними, как не сумел бы прежде!.. Мне так плохо! Так... одиноко.
Речь её была тверда и благозвучна. Она не мямлила, не бубнила — говорила внятно и спокойно, и, будь ты слабовидящим, наверное, так бы и не догадался, какому выродку принадлежит сия чистейшая небесная мелодия.
К устам твоим она приникла жуткой мордой и медленно, любострастно, без всякой плёвой увертюры прошлась от подбородка до высокого чела своим длиннющим склизким языком, разбавляя сей отвратный коктейль французским поцелуем... Тебя стошнило. На губах в мерзком вяжущем послевкусии смешались кровавые сгустки и кусочки тёплой рвоты.
Живой труп девушки неторопливо и прямо-таки вальяжно сполз с твоего обездвиженного тела, оцарапав кожу костяными лезвийными отростками. Существо расположилось подле настежь распахнутой форточки, склонив неровную шею, обернулось на невидящего тебя, выдавило кривую улыбку, обнажив поредевшие клыки, и через мгновенье вывалилось в бездонную чёрную пустоту...