Белая Комната

День 1. Конец цивилизации

На телефоне оставалось 17% заряда. Благо сеть ещё работала — ты поспешил добраться до ближайшего укрытия, ориентируясь по сбоящей карте.

Невзирая на ранний час, солнечная тесьма уж давно как миновала точку зенита, окаймляя тускнеющей сумеречной голубизной клубящиеся хмарью просторы — те самые необозримые ухабистые просторы, что прежде заполонены были разносортным сбродом и его непрестанным раскатистым клокотанием.

Сырое, удушенное едким смогом теплостанций и промзон захолустье под зияющим понурым небом — вот место, где ты ошивался долгие годы. Смутная прихоть заставила тебя слоняться вдоль кольцевидных асфальтных устий и разрозненных переулков, таких невзрачных, одинаково запустелых и предательски зазывающих. Твоим флегматичным попутчиком был страх, вёдший в кощунственное «никуда», досаждая и затмевая собой прочие умственные раздражители.

Потревожив могильное молчание пустующего торгового центра, ты отыскал мебельный раздел и распластался на одной из роскошных кроватей. Кажется, именно такую кровать ты порывался купить на прошлой неделе.

Тело отказывалось подчиняться: глаза слипались, температура поминутно нарастала. Ты погружался во тьму всё глубже и глубже... Края видимого сползались к центру. Свет вдалеке, непомерно желанный и томящий в бессрочном ожидании неведомого.

Секунда.

Всё гаснет.

Темнота, кромешная и забвенная...

Ты очнулся от череды порывистых прикосновений, чересчур ласковых и трепетных: кто-то с непривычной дотоле чувственностью поглаживал тебя по спине, обрисовывая позвоночный контур, изучая его плавные изгибы и редкие пигментные вкрапления, заостряя на них, казалось, особое внимание. Ты разлепил тяжёлые веки, и, не найдя, на чём бы сфокусировать притуплённый взгляд, заёрзал на месте, суматошно озираясь и вздрагивая.

Тусклый свет, пробивавшийся сквозь полупрозрачные жалюзи, озарял белоснежные стены и со временем покосившиеся столпы книжных полок, усеянных многообразием девичьих романов и прочей удобочитаемой беллетристикой. На кровати, рядом с тобой, укутанная в цветочный пододеяльник, в позе лотоса расположилась добродушного вида шатенка, снисходительно улыбающаяся, но всё же в значительной степени взбаламученная твоим внезапным пробуждением.

Повторно окинув комнату недоверчивым беглым взглядом, ты чуть расслабился, продохнул и, придя к умозаключению, что минувшая ночь пребыла для тебя в сладком почивании под боком у любимой подруги, ты окончательно окстился; спохватившись, сполз с матраса, встал в центре комнатушки и принялся наматывать неспешные круги, рассуждая и восстанавливая привидевшуюся во сне картинку:

— Город-призрак, безлюдные площади, одноликие улицы, тихий сумрак и... туман?.. Что за оказия!

Опрометью ты бросился к манящему утреннему зареву и, не поднимая занавесок, втиснулся аккурат между ними и зиявшим оконным проёмом; твоё осунувшееся лицо растянулось в безумной ухмылке. Ты созерцал яркое голубое небо, клубящиеся облачные кучки, прикрытое ими, словно бы ватным одеяльцем, солнышко, снующих туда-сюда собак и проезжающие поодаль машины. Точно ангельской симфонии, ты благоговейно внимал пению весенней птицы и развесёлому визгу детворы. Наверное, ты ещё никогда не был так решительно ошарашен, так околдован и обезоружен, наблюдая за естественным течением обычных и даже несколько прозаичных вещей. Те обыденные чудеса, коим уж давным-давно как перестал радоваться искушённый человеческий глаз, отверстый бельмом роскоши, в действительности вбирали в себя всю неистощимую добродетель нашего многогранного мира, подобно тому как капля воды сохраняет вкус океана, а яйцо блохи вмещает в себя все таинства жизни.

— Так это всё-таки был сон!

Радостный, ты подошёл к девушке и крепко обнял её.

— Что случилось? — спросила она, глядя на тебя исподлобья.

Вряд ли она робела или, того хуже, раздражалась, ибо даже в этом её скептическом и, казалось бы, исключительно возмущённом взгляде явственно прочитывались нотки неподдельного интереса, а также некоторая примесь сопутствующих преходящему мандражу вопросов.

— Ничего, моя хорошая, всё в порядке.

Ты был решительно убеждён, что жуткое зрелище позади и впредь тебе опасаться нечего. Да, ты знал, что всё в полном порядке.

— Нет, я же чувствую, что что-то произошло! Выкладывай. Тебе что-то приснилось?

— Нет. Не совсем. То есть да. Да, приснилось...

Девушка многозначительно кивнула, указав жестом на колени:

— Приляжешь?

Потупив взгляд, ты вобрал в грудь побольше воздуха, с усердием выдохнул, а после, послушно запрокинув голову, расположился у тёплых девичьих ног.

— Кошмар? — предположила она.

— Да так, ерунда.

— Ну расскажи! Вот увидишь: тебе полегчает!

— Ну... сначала, — неуверенно начал ты, — я просыпаюсь. Да... Я проснулся в какой-то комнате. До меня не сразу дошло, но... это была моя комната... Хотя нет. Я до сих пор не уверен. Ты же знаешь, у меня... — ты покрутил пальцем у виска.

— Проблемы с памятью, ты рассказывал.

«Рассказывал? Она говорит так, будто бы мы знакомы совсем недолго».

— И что дальше? — поинтересовалась девушка.

— Затем я-я-я... принялся искать дневник, — не отрывая глаз от собеседницы, ты потянулся за кожаной обложкой, что лежала на прикроватном столике. — Да, чтобы понять, где я и... когда я, мне нужен был мой дневник.

— Ты прям всё-всё туда записываешь? — кокетливо улыбнулась шатенка.

Тут ты малость смутился: «Всё-таки не знает? Тогда мы явно не близки».

— Только самое важное... — сдержанно процедил ты.

Бледноликая девушка наклонилась ближе, нависнув прямо над тобой.

— А про меня там что-нибудь есть? — вкрадчиво прошептала она.

— Если честно, я не помню, — ты попытался улыбнуться, — но могу посмотреть.

— Если не затруднит, — чуть отстранившись, нежно промурлыкала она.

Крепко обхватив книжицу двумя руками, ты раскрыл её на последней странице. Пробегая по строчкам и разбирая спешный почерк, ты слегка щурился и негромко тараторил:

— Купить ружьё, купить топор... Это не то. Охота начинается утром. Не то. Так... Нет. Это тоже. Не то, не то. Это другое. Всё не то... Мне очень жаль, но...

— Ничего. Я не обижаюсь. Думаю, ты вчера сильно устал, — сердобольно проговорила она. — Можешь продолжать.

— Продолжать?

— Да, ты рассказывал мне про свой сон.

— Сон?

— Ты проснулся, не понял, где находишься, стал искать блокнот...

— Дневник.

— Кхм... да, дневник. А дальше...

— Дальше я... не помню. Кажется, я выглянул в окно, а там...

— Туман?

Ты опешил:

— Да... А откуда ты..?

— Ты говорил.

— Разве?

— Да, говорил. Запамятовал, видимо. Бывает, — шатенка ухмыльнулась. — Что было потом?

Не успев выказать и капли замешательства, ты продолжил отрывисто вещать:

— Пить. Сильно хотелось пить. Я проследовал на кухню за водой. Бутылка была тёплая... хоть и лежала в холоде... Я пил... и всё не мог утолить жажду... Тело изнывало от страшной боли, словно ночь напролёт меня жестоко, с особым пристрастьем колотили. Затем я...

Ты всё рассказывал и рассказывал, ни на миг не прекращая листать пожухлые листы. В самом деле, было любопытно погрузиться в эти так и не зафиксированные «воспоминания». Твоя речь лилась непринуждённо, свободно, неосознанно, так сказать, автоматически. Большее внимание ты, сам того не осознавая, уделял написанному на пожелтевших страницах книги. Там-то ты и находил себя, видел себя, внимал себе — настоящему себе. Тому, кто живёт вне времени.

Возможно, кто-то скажет, что так жить нельзя, что это вовсе не жизнь, а лишь невнятная череда понапрасну прожитых дней, бесцельное скитание. Но ты с этим никогда и ни при каких условиях не согласишься. Нет! Ты натренирован, дисциплинирован. Ты существуешь за счёт регулярного и повсеместного повторения. Ты живёшь в ритме привычек. Другие больные, кому не посчастливилось занемочь этим поганым недугом, страдают, но только не ты. Да, в отличие от них ты на многое способен. Если ты ставишь цель — ты её достигаешь. Беспрекословно. Это и есть ритмы, привычки. Да... Это инстинкты.

Ты отлично знаешь себя, знаешь свой почерк и свои повадки. Нельзя доверять дневник кому-то другому, как и нельзя давать читать его содержимое. Воспользовавшись первым удобным случаем, корыстный человек может нажиться на тебе. Именно поэтому ты никому и никогда не давал в руки свои записи. Именно поэтому, когда ты обнаружил свой дневник вот так просто лежащим на чьей-то дурацкой тумбочке, холодный трепет мигом пробрал тебя до самых костей. Ты не подал виду, разумеется. Но сейчас ты судорожно перебираешь страницы в томительном ожидании наткнуться даже на мизерные отклонения от условной нормы, намереваясь во что бы то ни стало распознать чужой, поддельный почерк. Да, вчерашний «ты» явно сплоховал, а выкручиваться, мой дорогой, — тебе.

«Всё в порядке. Всё правильно. Это мои записи. Никто другой их не вёл. Это мой почерк... Я знаю себя. Знаю свои повадки... Но почему же? Откуда? Что это значит? Как поступить?»

Где-то в глубине, под толщей искомканных, разлинованных и акцентированно перечёркнутых листов, таилась запись, что в размышлениях твоих мигом возымела самую разнообразную, преимущественно зловещую, но если брать в целом, то явственно предостерегающую трактовку:

«1) Никогда не заговаривай про сны.

2) Остерегайся тварей с белыми лицами. Они будут расспрашивать тебя. Не доверяй им. Они чужие. Они лишь имитируют людей.

3) Не дай им себя одурачить. При встрече — бей первым».

Пустой взгляд бледноликой шатенки навевал тревогу...