В тени невинности

Чтение всегда было моим любимым видом досуга. Даже будучи шестилетним, я успевал прочитать по два-три сборника сказок в день. Мама, видя мою увлечённость книгами и учёбой, повторяла, что в будущем я стану известным учёным. Знала бы она, что спустя всего три года я буду мечтать сжечь все учебники ненавистной начальной школы. Места, где я познакомился с унижением и ненавистью.

Сегодня во сне я увидел шестилетнюю копию себя, но даже и не осознал, что это я. Просто какой-то пухлощёкий мальчишка сидел на старом диване, чья ажурная изогнутая спинка пропускала лучи ярко-красного заката на лицо мальчишки, подчёркивая смуглую кожу оранжевым оттенком. Он читал толстую книгу в цветастом переплёте и время от времени открывал рот, удивляясь происходящему в книге. Увлечённый, он не сразу заметил, как рядом с ним на диван опустилась mamma. Она запустила ладонь в непослушные волосы сына и легонько взъерошила их. Во взгляде её отражалась нежность и едва заметная грусть, которую, конечно же, мальчик не был способен заметить.

– Ты решила передохнуть? – спросил он. – Бабушка Диди сказала, что ты очень устала.

– Всего лишь немного болит живот, – ответила mamma, подкладывая розовую подушку под поясницу. – Твоя будущая сестрёнка очень неспокойная, знаешь?

Он нахмурил свои пышные брови.

– Она делает тебе больно?

– Нет, конечно же, нет. Не надо так думать, Фирмино. Давай лучше почитаем вместе.

Он ревностно прижал книгу к себе, когда mamma потянулась к ней.

– Я сам!

– Хорошо... – немного растерянно ответила она. – Тогда почитаешь вслух? А я буду тихонько-тихонько сидеть рядом и внимательно тебя слушать.

– Не-а.

– Почему?

– Ты опять уснёшь, как в прошлый раз!

– Обещаю, что на этот раз не усну.

– Ты скрестила пальцы?

– Нет...

Чтобы убедиться в правдивости сказанного, мальчик притянул к себе родную ладошку и с недоверием посмотрел на неё.

– Обманываешь?

– Я тебя никогда не обманывала.

– Но ты же обещала всегда быть рядом.

Я упал на колени перед диваном. Не было грусти – я чувствовал приятное умиротворение каждой клеточкой тела. Голова опустилась на покрытую затяжками обивку дивана, и я зажмурился, окончательно теряясь между сном и реальностью. Будто и не было ничего другого, будто всю свою жизнь я провёл здесь, в тесном домике провинциального городка, где каждое воскресенье семейство Кавалли собиралось на террасе и обменивалось последними новостями.

– Я забыл, забыл всё, что ты говорила мне, mamma. Прости меня...

Она запустила свою руку в мои непослушные кудри и улыбнулась.

Призрак залитой солнцем гостиной растворился в серой реальности раньше, чем я успел им насладиться. Проснулся я посреди ночи от сильной боли в спине и обнаружил, что уснул сидя в кресле. Странное дело: обычно я ворочался несколько часов, прежде чем уснуть, а сегодня отключился буквально моментально. Я поднялся, разминая спину. С плеч соскользнул плед и растелился на ковре у моих ног. Не припомню, что бы накрывался им.

Алекс наверняка будет сердиться из-за того, что я заснул во время баллады. Я же ни о чём не жалел: впервые за долгое время мне удалось выспаться. Теперь я понимал взрослых: сон – это непозволительная роскошь.

Подняв плед и сложив его на диване, я огляделся в полумраке гостиной. Сквозь щели в заколоченных досками окнах лился белый свет, оставляя короткие линии на паркете. Вместе со светом в комнату проникал и мороз ноябрьского вечера. Я потёр покрасневшие от холода ладони и направился на второй этаж, чтобы попытаться снова заснуть. В запасе у меня было пару часов, так что я не хотел тратить их попусту.

Когда я был ребёнком, всегда считал ступеньки, поднимаясь наверх. Эта привычка досталась от родителей, которые пытались приучить трёхлетнего меня к цифрам. Даже по приезде в Виллсайл я не перестал считать во время каждого подъёма по лестнице, хоть природная трусость заставляла взбегать по ступенькам так, что только пятки сверкали. Освальд тихо посмеивался, но ему было не понять причины моих страхов.

Один – это смерть.

Я боялся того, что меня схватят, пока я поднимаюсь по лестнице.

Два – рождение.

Три – ветер.

Четыре – свечение.

Пять – огонь.

Шесть – вода.

Семь – веселье.

Восемь – беда.

Я остановился на восьмой ступеньке, чувствуя, как волосы поднимаются дыбом. В коридоре второго этажа что-то стояло. Заметив меня, оно неслышно развернулось и скрылось из моего поля зрения. Быть может, показалось? В кромешной темноте всякое почудится. Но в тот момент я был уверен, что моё видение реально.

На ватных ногах я последовал за тенью. Коридор казался мне бесконечно длинным. Я будто шёл по тесному тоннелю, который вёл меня к чему-то ужасному. Впрочем, я ведь не в заброшенном магазине, а в своём доме. Здесь меня никто не посмеет тронуть.

– Алекс? – тихо позвал я, находя этой тени обыденное оправдание. – Что ты делаешь?

Но в тишине я разобрал лишь стук своего сердца. Положил ладонь на ручку и распахнул дверь ванной, вглядываясь в пустоту. Здесь, конечно же, никого не было.

По правде сказать, я считаю, что тень в коридоре – это плод моего воображения. Позади был трудный день, да и я всегда умел выдумывать страхи. Чтобы убедиться в правоте своих мыслей, я заглянул в комнату Алекса. Мальчик мирно спал на кровати, повернувшись ко мне затылком. Я тихо позвал его, но он не отозвался.

Немного успокоившись, я побрёл к своей комнате, чтобы скоротать время до утра. Впрочем, утро не встретило меня хорошими новостями.

Прежде чем начать описывать весь тот ужас, что застал меня на заднем дворе, я хотел бы рассказать об одном случае из своей жизни. Мне было лет так одиннадцать, и тогда я уже жил в Виллсайле. Пандемия поглотила мир недавно, поэтому каждая вылазка расценивалась как что-то до ужаса рискованное. Да, чуть ли не в каждом втором магазине полки были завалены провизией, но попробуй добраться до этих магазинов не умерев. Каждая банка, каждая бутылка припасов в нашем доме охранялась и могла быть выдана только под строгим надзором миссис Бейтс. Однако такие строгие правила не распространялись на заведомо «ненужные» продукты вроде конфет или шоколадок.

На словах конфеты делились поровну между детьми, а на практике доставались близнецам и внучке миссис Бейтс Луизе. До меня даже фантики редко доходили. Близнецы и Луиза были старше меня, да и к тому же умели говорить, а в условиях острого дефицита никто бы не захотел делиться с маленьким, немым и жутко замкнутым ребёнком, неспособным даже пожаловаться взрослым на такую несправедливость. Хотя умей я говорить, вряд ли бы что-то изменилось. Я не приходился никому сыном, братом или хотя бы внуком. Я был один.

Одним обычным днём Освальд вместе с Томом (парнишкой, лицо которого я уже и не вспомню) выбрались в город за припасами. Я по обыкновению помогал на кухне: резал овощи, мыл посуду и приносил нужные вещи из погреба. И вот, во время похода в погреб за упаковкой риса, я заметил спрятанную за крупами баночку с летающими тарелками – круглыми разноцветными конфетками с щербетом внутри. Жадность – худший из пороков. Вместо того чтобы украсть пару конфеток, я забрал всю банку и спрятал её в своей комнате, под кроватью. Беззвучно, как маленькая мышь, укравшая зерно, я ел по две-три «тарелки» в ночь. Мне было стыдно и страшно – каждое утро, когда отец близнецов своим строгим голосом начинал обсуждать последние новости с другими взрослыми, я трясся в ожидании своего разоблачения. Мне казалось, что я умру со стыда, когда меня раскроют. Но тем не менее я ни о чём не жалел и наслаждался каждой сладкой крошкой.

В итоге меня всё-таки раскрыли. Миссис Бейтс заметила пропажу целой банки со сладостями. Расследования не понадобилось: стоило Освальду один раз заговорить об этом со мной, как я расплакался и признался во всех грехах. Если бы воровство конфет осталось только между нами, то Освальд не стал бы меня наказывать. Но отец близнецов, узнавший правду, решил запереть меня в сарае в качестве наказания. Весь день до заката я должен был провести в маленьком, воняющем дерьмом пространстве, без еды и с одной бутылкой воды на весь срок своего заключения.

Я захлёбывался в слезах и ненависти к себе. Забился в угол, прижал колени к лицу и молил Dio вновь вернуться в Италию. Но к вечеру я свыкся со своей долей. Кудахтанье кур даже в какой-то степени веселило меня. Сложив руки на коленях, я заснул и больше не хотел возвращаться в этот дом. Мне казалось, что все обитатели его – враги, жаждущие причинить боль. Даже Освальда тогда я невзлюбил за то, что он ни разу не попытался навестить меня. Только через несколько лет спустя я узнал, какой скандал сопроводил моё невинное преступление. Освальд чуть ли не до драки разругался с отцом близнецов. Даже спустя годы между ними сохранялась некая неприязнь, причиной которой был я.

И вот, сегодня утром я обнаружил заляпанную кровью стенку деревянного сарая и два обескровленных, растерзанных тела пернатых животных. Роза и Нора. Земля вокруг была усыпана серыми перьями.

– Что случилось? – услышал я голос за спиной.

– Они... мертвы.

Алекс повис на моей руке, то ли со страхом, то ли с жалостью смотря на трупы бедных животных.

– Жуть, – пробормотал он. – Они оказались на самом дне пищевой цепочки.

Я вырвал руку из его хватки, раздражённо скалясь. Мальчик ойкнул и обхватил двумя руками костыль.

– Аккуратней!

– Хватит глазеть.

Склад находился недалеко от курятника. Я открыл засов, зашёл в склад и взял лопату. Не прошло и получаса, как все следы утрешней трагедии оказались скрыты под толщей холодной земли. Алекс всё это время отстранённо наблюдал за мной. Он спрятал руки в карманах джинсов и стоял неподвижно, как мраморная статуя. Лишь когда я обтёр грязные руки о рабочую куртку, он поднял свои пустые глаза на меня.

– Мне жаль.

– Правда, что ли?..

– Правда, – уверенно ответил он. – Я действительно приношу беды.

– Ты-то тут при чём? Моя линия обороны дала сбой.

– Но почему? Разве какое-то животное способно перелезть через забор высотой футов семь, а потом ещё преодолеть колючую проволоку?

– Ты забыл про ловушки по периметру забора. Да, видимо, какой-то заражённый сумел это сделать. Ума не приложу. Я, конечно, понимаю, что они могут мутировать и стать... сильнее, быстрее, ловчее, чем раньше, но... Как мне теперь спать с осознанием того, что в любой момент на мой задний двор залезет какая-то тварь?

– Почему ты думаешь, что это заражённый?

– Я видел следы на теле кур, Алекс.

Он наклонил голову вбок, к плечу, будто пытаясь прочитать мои мысли.

– Может, есть другое объяснение?

– Если придумаешь, то дай мне знать.

Я развернулся и ушёл. Мне хотелось остаться наедине с собой.

Нет, я вовсе не собирался вновь жалеть себя: порой я перегибал палку с этим. Мне следовало просто на время отключить голову, чтобы быстрее свыкнуться с осознанием произошедшего. А отключать голову всегда легче, когда работаешь телом. Поэтому я обогнул дом и поднял ворота гаража, примыкавшего к дому задней стеной. В шуме ветра и крон деревьев металлический лязг ворот был почти неслышен.

Обстановка гаража проста: несколько железных стеллажей, на которых навалены инструменты, запчасти от машины, выкинутая из жизни техника (вроде тостера или блендера), и гордость Освальда – рыболовные снасти; но самым главным украшением кирпичной пристройки был, конечно же, сам автомобиль. Он видал виды, но я хоть сейчас готов поставить свой Ремингтон на то, что именно эта машина изменит мою жизнь в лучшую сторону. О да, она ещё не раз покажет, на что способна.

Я открыл капот, подпёр его стареньким упором и оценил состояние имеющихся элементов. С последнего моего визита, конечно же, ничего не изменилось, но мне нравилось проводить свободное время за попытками привести эту красавицу в идеальное (или, по крайней мере, рабочее) состояние. К сожалению, были вещи, которые я не мог сотворить своими руками. Главной проблемой для меня стал аккумулятор. Он сел несколько лет назад, а найти рабочий – это практически невозможная задача. Осознание этого сильно удручало, ведь я имел почти всё: пригодный для использования бензин, масло, исправную электропроводку и почти новенькие тормозные диски.

– Фир.

Я вздрогнул, когда за спиной прозвучало моё имя. Алекс непривычно серьёзно смотрел на меня; брови и уголки губ были опущены.

– Я бы хотел... побыть один.

Вот уж не думал, что скажу это. Столько времени бояться одиночества и убегать от единственного живого человека, не пытающегося меня убить. Я снова чувствовал себя ребёнком, укравшим конфеты; пристыженным и опустошённым.

– У меня к тебе важный разговор, – сдавленно произнёс он.

Я закрыл капот и, развернувшись, скрестил руки на груди. Его слова не пробудили во мне интереса; всё, что я чувствовал – безотчётная тревога.

– Слушаю, – я звучал будто директор школы, к которому привели несносного ученика. Алекс фыркнул, приметив мою официальность.

– Что ты чувствуешь?

– Ты о чём? – недоумённо переспросил я.

– О тебе. Ты весь из себя суровый парень, но... у тебя глаза сломанного ребёнка.

Я отрицательно качнул головой, принимая слова Алекса за очередную ерунду, ляпнутую наобум. Но отчего-то у меня задрожали руки.

– Прекрати строить из себя великого мудреца.

– Послушай, Фир, я вижу, в чём ты нуждаешься. Как бы ты ни пытался оттолкнуть меня, ты всё равно стремишься к общению.

– К чему ты клонишь?

– Помнишь, ты говорил, что тебе нужны люди? В пустом городе их не найти.

– Говори коротко, – раздражённо бросил я, чувствуя, как слабеют ноги.

– Мы могли бы вместе попытаться найти поселение выживших. Вдвоём не так опасно. Мы будем защищать друг друга, как... напарники?

– Ты же говорил, что это бессмысленно.

– После того разговора я много размышлял. Возможно, мне удалось посмотреть на нашу ситуацию с твоей стороны. Но и ты пойми: мне не хочется возвращаться к прошлой жизни, заново привыкать к людям. Многое изменилось с тех пор. Я вырос среди пустошей, каждую секунду свыкаясь со своей участью. Я свыкся. Но тебе необязательно это делать. Я могу помочь так же, как ты помог мне. Отведу тебя к людям, а потом мы с тобой расстанемся как лучшие друзья.

В голове – пустота. Я сел на капот и возвёл глаза к бетонному потолку.

– Алекс, я ценю твой оптимизм и стремление помочь, но для этого нужно иметь много ресурсов. Оружие, еда, одежда, автомобиль... Мы не готовы к такому серьёзному шагу.

– А когда будем готовы?

– Когда я соберу последние части моей железной подруги, – я постучал по капоту.

– Я думал идти послезавтра...

– Что? – меня как будто лопатой ударили. – Ты чокнулся? Алекс, мы не бессмертны, не забывай об этом.

– Да, но оставаться здесь вечно тоже нельзя. Ты же сам хочешь выбраться!

Я вскинул руки.

– Santa Maria! Порой ты меня поражаешь своим умом, но потом я вспоминаю, что ты просто наивный, маленький мальчик.

Не успел я осознать, как Алекс стоял напротив меня, причём так близко, что я кожей чувствовал его неровное дыхание. Колющий взгляд из-под чёлки вонзился прямо в душу. Порой Алекс напоминал мне проклятого ребёнка из страшных книг.

– Никогда не зови меня маленьким. Я тебе не котёнок, понял?

Когда я слабо кивнул, он отстранился и тоже залез на капот, как ни в чём не бывало продолжая:

– Парадокс. Ты хочешь попасть к другим людям, но не уходишь отсюда. А я без конца иду, хоть и не хочу.

– Тогда... почему идёшь?

– Потому что не вижу другого пути. У всех ведь должна быть цель, верно? Моя цель заключается в самом пути. Я хочу насладиться дорогой.

– Если бы я умел, я бы тоже... наслаждался. Но пока выходит наоборот. Всё идёт наперекосяк. Теперь вот ещё и Роза с Норой... Мне кажется, в русской рулетке я бы выбыл первым с таким везением.

– Тогда попробуй подумать о том, что у тебя есть. Да, ты многое потеряешь, но, быть может, найдёшь гораздо большее. Ведь это не конец. Мы с тобой живём в мире, пережившим этот самый «конец». Но большая часть нашей жизни началась именно после «конца». Ищи мелочи, которые способны заставить тебя думать о светлом. Ну, например... я обожаю груши. Ты скажешь: «Эй, Ал, груши – это глупая причина жить». В каком-то роде я с тобой соглашусь. Но, чёрт возьми, ты когда-нибудь пробовал августовские груши?

Я рассмеялся.

– Глупо, но... неплохо.

– Вот видишь. Я поднял тебе настроение?

После слов маленького любителя груш (нет, серьёзно, он с трудом доходит до моего плеча) мне и вправду стало гораздо легче.

– Я запутался, Алекс. Все мои решения кажутся неправильными. Всё, что я делаю... оно приводит меня в никуда.

– А куда бы ты хотел, чтобы они привели?

– Куда-нибудь... только бы не оставаться здесь.

Алекс задумчиво кивнул.

– Но ты не уйдёшь отсюда?

– Не уйду. Пока что.

Холодные пальцы накрыли мою сжатую в кулак руку. Ладонь у него маленькая, белая, со сбитыми в кровь костяшками и мозолями на подушечках пальцев – следы игры на гитаре. Мы молчали, и когда тишина затянулась мрачным напряжением, а я после долгих раздумий придумал, как продолжить разговор, тогда Алекс легко проронил:

– Завтра я уйду.

– Что? – я подумал, что это мне показалось.

– Я не умею ждать, Фир. И я не буду ждать, когда ты, наконец, решишься что-то изменить, – с холодной улыбкой сказал он.

– Но... После всего, что ты сказал? Ты же сам заявил о моей потребности в людях!

– В людях, а не во мне. Я всё равно никогда не стану тем человеком, которого ты ищешь.

Спрыгнув с машины, он даже не оглянулся. Не посмотрел на меня, словно я ничего и не значу.

– Фир, собери рюкзак. Если уж так хочешь, то можешь проводить меня.

– Т-ты... Больше не вернёшься?

– Может быть, мы ещё когда-нибудь встретимся. Откуда же мне знать? – произнёс Алекс и вышел из гаража.