Роковое желание

Физическая боль была ничтожна рядом с гнетущей, зияющей пустотой внутри, заполненной только холодом вины и отчаяния. Лоскут его грубой кожи в маленьком мешочке на поясе, прижатый к телу, жёг, как раскалённое железо, постоянным напоминанием о цене, которой оплачено её присутствие здесь. Решение вернуться домой - к стерильным, но знакомым коридорам больницы, к испуганным глазам Глеба, к горькому, обжигающему кофе из картонного стаканчика «Кофе-Стар», даже к пыльной тишине своей квартиры и синему экрану загрузки игры - кристаллизовалось внутри в ледяное, непоколебимое ядро. Но дверь захлопнута. Вызвать Анисию без лампы, без якоря в той реальности, казалось безумием, равным прыжку в пасть тирекса. Где искать джинна в этом бескрайнем, равнодушном хаосе?
Дни поисков слились в череду унизительных поражений, каждое из которых оставляло во рту вкус пепла и злости. Злости на неумолимый мир, на холодные правила Анисии, на собственную беспомощность. Она кричала имя джинна в чёрные, как дёготь, жерла пещер, куда не проникал даже отблеск дня. Эхо возвращалось искаженным, насмешливым шепотом: "Ба-а-а-рашек...", отзываясь ледяными иглами по коже.
Она выла её имя в грохот водопадов, где гигантские каскады воды обрушивались в бездонные котлованы. Её голос тонул, как щепка в океане, поглощаемая всесокрушающим рёвом стихии.
Она рисовала углём на плоских, нагретых солнцем скалах знак лампы с трещиной - тот самый, детский, из библиотеки «Солнышка», что видел Иван Петрович. Знаки оставались немыми, безжизненными, лишь привлекая любопытных насекомых размером с её кулак, с хитиновым блеском и многогранными глазами, которые она отгоняла дрожащей рукой. Каждая неудача, каждое молчание в ответ на её отчаянные призывы, заставляли её сжимать кулаки до боли, грызть губы до крови.
Бредя по краю глубокого, зловеще тихого ущелья, где узкая, осыпающаяся тропа вилась над бурлящей где-то далеко внизу рекой, её нога нащупала неустойчивый камень. Он дрогнул, осыпался. Елена поскользнулась на сыпучем гравии, потеряла равновесие и полетела вниз. Мир превратился в калейдоскоп мелькающих скал, цепких корней и ударов, от которых взрывалась боль. Она ударилась боком о выступ, воздух вырвался из легких с хрипом, затем рухнула на узкий уступ, залитый холодным, серебристым светом луны, зависшей над пропастью.
Боль в левом боку пронзила остро, как нож - ребро. Лодыжка правой ноги, и так поврежденная, вывернулась под неестественным углом, мгновенно опухла, посинела, пульсируя нестерпимой агонией.
Она лежала, задыхаясь, каждое дыхание приносило колющую боль, глядя на чужие, безразличные созвездия, усеявшие черный бархат неба. Безысходность накрыла её тяжелой, мокрой трясиной, давя на грудь, выжимая последние капли сил.
Каин был прав. «Выжить легче одному»? Нет. Выжить одному - это не жизнь. Это медленное, мучительное угасание на краю безумия, где единственным собеседником становятся призраки и боль.
Отчаяние, копившийся неделями, сжалось в тугой пружине и вырвалось наружу с нечеловеческой силой.
-ХОЧУ ДОМОЙ! - рёв сорвался с её пересохших, потрескавшихся губ, хриплый, звериный, полный животной тоски и ярости. Звук, такой громкий в её ушах, потерялся в вечном потоке воды далеко внизу, поглощенный бездной.
- АНИСИЯ! Я ЗНАЮ, ТЫ СЛЫШИШЬ! Я ЗНАЮ, ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ ЭТО! ЭТУ ТРЕЩИНУ ВО МНЕ? ЭТУ БОЛЬ? ЭТУ ВИНУ? ВОЗЬМИ ЕЁ! ВОЗЬМИ ВСЁ! КАЖДУЮ КАПЛЮ! НО ВЕРНИ МЕНЯ ДОМОЙ! ВЕРНИ МЕНЯ ТУДА, ГДЕ Я МОГУ ХОТЬ ЧТО-ТО ИСПРАВИТЬ!
Она била кулаками по холодному камню уступа, не чувствуя боли в уже израненных костяшках, пока они не превратились в кровавое месиво, смешиваясь с пылью. Елена выла, как затравленный волк, пока голос не сорвался в беззвучный хрип, а горло не сжалось спазмом.
Она выплакала всё, что осталось - слёзы соленые, горькие, текли по грязным щекам, падая в пропасть. Пустота. Бездна внутри, глубже и чернее той, что зияла под её ногами. Она осталась лежать без сил, всхлипывая, глотая комья отчаяния, чувствуя, как последние искры надежды гаснут в ледяной воде безнадежности.
И тогда воздух зашевелился. Не ветер - пространство вокруг неё, на узком уступе, сгустилось, стало вязким, тягучим, как смола. Запахло резким озоном, как после близкого удара молнии, и... горькой полынью. Синее сияние, слабое, мерцающее, как свет одинокого светлячка в кромешной тьме, заколебалось в метре от неё.
Оно не было призрачным - оно пульсировало, сгущалось, обретая форму. И через несколько долгих, тягучих секунд перед ней, на самом краю уступа, где камень обрывался в ничто, стояла Анисия. Её фигура была соткана из лунного света и глубоких теней, платье из тумана и мрака колыхалось в несуществующем ветре. Синие, бездонные глаза, лишенные зрачков, были устремлены не на Елену, а сквозь неё, как будто созерцали саму суть её отчаяния, её трещины в душе.
- Ты научилась резонировать с разрывом, - голос джинна был тихим, едва ли не шёпотом, но он резал звенящую тишину чётче любого крика. Звучал он не извне, а словно возникал прямо в сознании Елены.
- Не звать. Не требовать. Стать трещиной. Выпустить всю боль, весь дисбаланс наружу, как гной из нарыва. Это... эффективный метод связи. Хотя и предельно разрушительный для сосуда, который её излучает.
Её взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по окровавленным рукам Елены, по неестественно вывернутой, посиневшей ноге, задержался на её лице, искаженном болью и отчаянием.
- Что тебе нужно, Леночка?
"Леночка". Это пронеслось в её сознании как вихрь. За всю жизнь лишь один человек называл её так. Библиотекарь из детского ада. Добрый. Не вписывался в то место.
- Баланс требует новой платы за твоё существование здесь? Или ты наконец осознала тщетность и ищешь... лазейку в ненавистных правилах?
Елена с трудом поднялась на локтях, стиснув зубы от пронзительной боли в боку. Глаза её, запавшие, с тёмными кругами, горели лихорадочным, почти безумным блеском. В них не было смирения - только яростная решимость.
- Верни меня назад. Сейчас же. Отмени это проклятое желание. Я не хочу его больше. Понимаешь? ОНО УБИЛО ЕГО! ОНО УБИВАЕТ МЕНЯ! Оно... оно всё испортило! - Голос Елены сорвался на хрип, переходя в надрывный шепот.
- Отменить исполненное? - Анисия слегка наклонила голову, сияющие косички из звёздной пыли дрогнули. В её глазах не было ни насмешки, ни злорадства. Только бесстрастная констатация факта, как если бы она говорила о законах физики. - Правила, Леночка, чёткие и неизменные. Я - ключ, вставленный в замок по твоей воле. Ты открыла дверь своим желанием. Дверь распахнута. Закрыть её... не входит в мои функции. Я лишь страж Порога и исполнитель воли Баланса, поддерживающий равновесие между желанием и его последствиями.
- Ты лжешь! - выдохнула Елена, и в её хриплом голосе прозвучала не детская обида, а ярость загнанного в угол зверя. - Ты сама говорила правила: не убивать, не менять прошлое... и не делать тебя свободной! Ты специально это выделила тогда, во второй раз! Почему? Потому что ты хочешь этой свободы? Не от лампы, которую ты называешь лишь сосудом, якорем... а от этих самых проклятых правил? От вечного служения этому Балансу, который требует человеческой крови и страданий как платы за каждую искру надежды? Кто он тебе? Тюремщик?
Микроскопическая, почти неуловимая пауза. Почти незаметное напряжение в идеально сияющих чертах Анисии. Что-то дрогнуло в бездонной синеве её глаз - тень ли немыслимой, накопленной за всё это время усталости? Или просто искажение света в её призрачной форме?
- Желания... - заговорила Анисия, её голос потерял привычное эхо, став ровнее, почти задумчивым, как будто она размышляла вслух. - ...это сложные уравнения, вносимые в систему мироздания. Моя задача - решить их. Найти переменные, компенсирующие дисбаланс, привести к равновесию. Но уравнения, что определяют моё существование... они не имеют решения в рамках установленной системы. Я - часть алгоритма Баланса. Его вечный исполнитель, запрограммированный на поддержание стабильности. Свобода... - Она произнесла это слово так, будто пробовала его на вкус, и оно было незнакомым, чужим и... горьким.
- Свобода - это переменная, не предусмотренная алгоритмом. Это сбой. Ошибка в коде. Хаос, угрожающий целостности системы.
- Но если бы сбой произошел? - Елена приподнялась выше, игнорируя пронзительную боль в ребре, её глаза сверкали фанатичным блеском последней надежды.
- Если бы ты стала свободна от этого алгоритма? Смогла бы ты тогда... Смогла бы переписать правила? Отменить исполненное? Закрыть дверь? Вернуть меня в мой мир?
Анисия замерла. Её сияние пульсировало слабо, как сердце умирающей звезды. Казалось, перед её внутренним взором проносились бесконечные каскады вычислений, цепочки причин и следствий, модели вероятных парадоксов и коллапсов реальности. Тишина на уступе повисла густой, давящей пеленой, нарушаемая только прерывистым дыханием Елены и далеким рёвом воды.
- Теоретически... - слово прозвучало странно, чуждо на её устах, как будто она произносила концепцию, не предназначенную для её словаря.
- Будучи вне алгоритма Баланса, я не была бы ограничена его директивами. Мои действия определялись бы не функцией, а волей. Исполнение, отмена... стали бы актом выбора. Но вероятность такого события... исчезающе мала. Освобождение требует... - Она сделала едва заметную паузу. - ...перезаписи базового кода. Разрыва Первичных Уз. Уз, наложенных Прежними Хозяевами при создании моего вида, при формировании самой сути джиннов как инструментов Баланса.
Она посмотрела прямо на Елену, и в её синих глазах вспыхнул холодный, безжалостный огонёк - не надежды, а азарта учёного, увидевшего уникальную, пусть и опасную, возможность эксперимента.
- Это требует места экстремального напряжения реальности. Края Мира, где ткань бытия тонка, как паутина. И ключа... живого ключа, чья собственная внутренняя трещина, её частота, её глубина, резонирует с изначальным разрывом, заложенным в основу этого мира.
- Где это место? - Елена едва дышала, ловя каждое слово. - И что за ключ? Что я должна сделать?
- Сердце Мира, - ответила Анисия, её голос вновь обрёл мерную, безэмоциональную чёткость. - Древний кратер, пульсирующий остывшей мощью. Там, на Камне Рождения, зияет трещина - шрам от формирования этой реальности. Ты должна встать на него. Не просто стоять. Стать проводником. Вложить в разлом не просто желание вернуться - это энергия слишком простая, она лишь питает Баланс. Ты должна вложить отречение. Полное. Безоговорочное. Отречение от того самого желания, что привело тебя сюда. От силы Копья. От ловкости убийцы. От выносливости выживальщика. От самой идеи силы, обретённой ценой чужой жизни. Твоя вина за него. Твоя боль от потери. Твоё чистое, неомрачённое сомнениями отчаяние вернуться к своей настоящей, слабой, но человеческой жизни. Эта энергия, сфокусированная в момент абсолютного, искреннего отречения от источника твоего дисбаланса... может стать клинком. Энергетическим импульсом невероятной мощности. Клинком, способным перерезать нить моих Первичных Уз, связывающих меня с алгоритмом Баланса. Если нить будет перерезана...
В её голосе впервые прозвучал оттенок чего-то, почти похожего на напряжение.
- ...я обрету свободу выбора. И смогу закрыть твою дверь. Вернуть тебя.

***

Путь начался на рассвете. Елена, стиснув зубы до хруста, с помощью двух крепких веток и кожаных ремней от своего снаряжения, с нечеловеческим усилием вправила вывихнутую лодыжку. Боль была такой белой и всепоглощающей, что она на миг потеряла сознание, кусая собственный рукав, чтобы не закричать.
Придя в себя, покрытая холодным потом, она наложила шину из гибких прутьев и туго перетянула ремнями. Ребро болело при каждом движении, каждом вдохе, но это была боль, которую можно было терпеть. Главное - двигаться. Она подобрала копьё, посох, мешочек с жалкими припасами и лоскутом Каина.
Анисия исчезла, но указала направление - на юго-запад, где линия горизонта мерцала странным, неземным синим отсветом, как далекий холодный маяк. Она двинулась, хромая, опираясь на посох, ведомая компасом отчаяния и тусклыми вспышками синего на горизонте.
Болота встретили её через три дня изнурительного перехода по предгорьям. Не просто мокрые участки - бескрайнее, зловонное море трясины под низким, вечно серым небом. Воздух был густым, ядовитым, пропитанным запахом гниющей растительности и метана, разъедающим лёгкие.
Каждый шаг был битвой. Твёрдая почва встречалась редко, чаще нога проваливалась по колено, по пояс в ледяную, маслянистую жижу, из которой торчали цепкие корни, норовившие споткнуть, и скользкие стволы упавших гигантских хвощей.
Вода, покрытая радужной плёнкой разложения, скрывала корни-ловушки и щупальца слепых болотных тварей, одна из которых едва не утащила её копье.
Здесь, в зелёном, душном полумраке, пробиваемом лишь редкими лучами света, её разум начал сдавать. Ей мерещился Каин. Он шёл впереди по узкой гряде твёрдой земли, едва видной среди топи, обернувшись, его знакомый жест рукой: "Осторожно, там трясина. Иди за мной, только по следам.".
Она следовала за призраком, слёзы смешивались с ядовитым потом, стекавшим по лицу. Злилась на эти видения, на свою слабость, на то, что даже в смерти он ведет её.
Должна вернуться. Но для чего? Чтобы искупить вину? Чтобы забыть этот кошмар? Призрак не отвечал, растворяясь в клубящемся тумане, когда она спотыкалась, оставляя её одну с воем невидимых существ и шелестом чего-то скользкого в воде рядом.
И снова - навязчивые мысли о том моменте у ручья. Боль. Холод. Безысходность. И это... прикосновение. Ледяные губы? Или лишь поток целебной (или хищной?) энергии? Почему память цеплялась за эту двусмысленность? Могла ли Анисия, существо, казалось бы, из чистой логики и правил, сделать это для себя? От скуки вечности? От одиночества, еще более бездонного, чем её собственное? От... симпатии к хрупкому человеческому сосуду? Или это был лишь особенно эффективный, циничный способ получить больше "платы", глубже подключиться к её "трещине", к её страданию? И был ли этот поцелуй на самом деле? Может от одиночества и боли стало плохо уже самой Елене... Или же Копью?
Она ненавидела эту неопределённость, ненавидела себя за то, что всё ещё надеялась увидеть в этих синих безднах что-то кроме холодного, расчётливого интеллекта. В смраде топи, где сама жизнь казалась гнилостным нарывом, эта мысль жгла её изнутри яростным, бесполезным стыдом.
Елена пробиралась двое суток, питаясь горькими болотными ягодами и мхом, пока туман не рассеялся, открывая вид на скалистые, мрачные склоны следующего испытания. Её нога в шине распухла еще больше, одежда пропиталась зловонием, но воля, закаленная отчаянием, горела ярко.
Горы вздыбились перед ней ледяной крепостью. Голые, чёрные скалы, покрытые опасным льдом и хрупким снегом, который ветер срывал и крутил в бешеных вихрях. Воздух здесь был ледяным, каждый вдох обжигал лёгкие. Ветер выл, как миллион потерянных душ, сбивал с ног, вымораживал до самых костей, пробирая сквозь потрёпанную кожаную одежду.
Каждый шаг вверх по крутым, скользким склонам был пыткой. Сломанное ребро кололо при каждом глубоком, необходимом вдохе ледяного воздуха. Нога в грубой шине - мёртвый, неподъемный груз, волочившийся по камням. Она ползла больше, чем шла, обмороженными пальцами цепляясь за малейшие выступы, теряя сознание от боли и истощения, просыпаясь под леденящим поцелуем ветра. Топливом было лишь отчаяние и яростное желание увидеть тот мир.
Она представляла тёплый желтый свет больничной лампы, едкий запах антисептика, вкус горького кофе из автомата, даже крикливую, измученную мать Алисы - всё это казалось теперь недостижимым раем по сравнению с ледяным адом Хребта.
На перевале, на четвереньках, истекая слюной и соплями, она увидела долину внизу - воздух казался теплее, плотнее, ветер слабее.
Путь через хребет занял три кошмарных дня, оставив её на грани физического и психического срыва, но с неукротимым огнём воли, разожжённым обещанием Анисии. Она спустилась в долину, падая, скатываясь по осыпям, но чувствуя, что цель близка.
Долина открылась завесой из воды низвергающегося с уступа водопада, который она обошла с огромным трудом.
Это была не просто пещера, а громадный подземный собор, освещённый призрачным светом непонятных грибов, растущих гигантскими гроздьями на стенах, и узкими лучами солнца, пробивающимися сквозь трещины в высоком своде.
Воздух был тихим, влажным, пахнущим камнем и древностью. И стены... Стены были "разукрашены"не просто окаменелостями. Это был некрополь невообразимых существ. Чудовищные скелеты с множеством пустых глазниц, крыльями из окаменелых кристаллов, щупальцами вместо рук, клешнями, способными перекусить дерево. Они застыли в агонии, вцепившись друг в друга, погребённые катастрофой эпох. И среди этого хаоса смерти - барельефы. Вырезанные с невероятной точностью. Геометрические узоры, спирали, пересекающиеся линии - точь-в-точь те мерцающие клинописные знаки, что складывали пальцы Анисии. Изображения существ, похожих на неё - фигур из сгущенного света и глубокой тени, но... склонённых. Склонённых в поклоне, в позе подчинения перед гигантскими, смутными силуэтами, высеченными в дальних нишах. Эти силуэты излучали невыразимую мощь и холодный, безличный авторитет даже в камне. Они не были детализированы - лишь намёк на форму, на размер, на подавляющее присутствие.
"Прежние Хозяева", - пронеслось в голове Елены, леденя душу. Создатели джиннов? Архитекторы Правил? Вечные тюремщики?
Анисия мелькнула на мгновение у входа в этот зал смерти - её сияние вспыхнуло ярче обычного, а в бездонных синих глазах мелькнуло нечто древнее, мрачное и... знакомое? Намёк на историю, написанную кровью и порабощением, на вечную службу, вписанную в самую суть её существа.
Елена шла осторожно, крадучись, чувствуя себя ничтожной букашкой в храме забытых, но все ещё могущественных богов. Шаги эхом отдавались в гробовой тишине. Путь через пещеру занял целый день. На выходе, в долину, залитую кроваво-фиолетовым светом заходящего солнца, она глотнула воздуха и поняла: Сердце Мира близко. Запахло серой и озоном.

**"

Сердце Мира предстало как гигантская, мёртвая чаша. Высохшее солёное озеро, его потрескавшаяся поверхность напоминала кожу древнего, уснувшего дракона.
Трещины были глубокими, черными, уходящими в недра. Воздух дрожал от тихого, низкочастотного гула, исходящего из-под земли.
В центре этого мёртвого моря возвышался монолит. Чёрный, как ночь, отполированный временем и неведомыми силами до зеркального блеска Огненный Камень. Он был горячим на ощупь даже на расстоянии, от него исходила слабая вибрация, отзывавшаяся болью в сломанном ребре Елены. На его плоской вершине зияла трещина - не просто разлом, а бездна, уходящая в непроглядную черноту, откуда веяло ледяным сквозняком древности.
Воздух вокруг камня искривился, как над раскалённым асфальтом. Звуки искажались - шелест её шагов по солончаку превращался в жуткий, протяжный стон. Свет преломлялся, создавая миражные видения на краю зрения - мелькающие тени, неясные силуэты. Ткань реальности здесь была тонкой, больной, зияющей незаживающей раной, готовой порваться от малейшего усилия.
С нечеловеческим усилием, цепляясь руками за гладкую, горячую поверхность камня, чувствуя, как вибрация бьёт в кости, Елена взобралась на монолит. Бездна зияла под ногами, холодный ветерок из неё обдувал её разгорячённое лицо.
Она почувствовала, как что-то бесконечно древнее, непостижимое и абсолютно равнодушное смотрит на неё из глубин. Взгляд, от которого стыла кровь. Она отступила на шаг, собираясь с духом. Ритуал не требовал слов или сложных действий. Он требовал абсолютной, оголённой отрешенности и полной самоотдачи. Без остатка.
Она начала медленно снимать с себя всё. Порванную, пропахшую потом и болотом кожаную одежду. Прочный мешочек на поясе - она вынула лоскут кожи Каина и холодный осколок камня, положила их рядом на горячий камень, как последнее подношение. Копьё. Обсидиановый нож. Щит из коры. Всё, что делало её Копьём. Всё, что связывало её с этим миром силы и смерти. Она сбросила это к подножию монолита. Осталась стоять на краю бездны, нагая, хрупкая, покрытая шрамами, синяками, грязью и кровью засохших царапин. Хрупкая, как тростинка. Но с волей, закалённой в аду, сияющей, как стальной клинок. Она закрыла глаза. И погрузилась в самое нутро своей боли, своей памяти.
Детдом "Солнышко": Скрип крыльца под ветром осени. Резкий запах хлорки, смешанный с тошнотворным духом подгоревшей каши и непроглядным, липким страхом. Толчок в спину от женщины с лицом засохшего пластилина. Холод кафеля под босыми, мёрзнущими ногами. Насмешки Сашки, её глаза, полные такой же злобы и боли. Ведро ледяной воды от Витьки-хорька, превращающее рубашку в ледяной панцирь. Жгучее желание спрятаться, исчезнуть... или стать такой страшной, непробиваемой, чтобы все боялись даже подойти. Желание, посеянное в пять лет.
Больница: Резкий запах антисептика, сладковатая вонь детского сиропа от кашля. Глеб, съёжившийся на краешке стула, его пальцы, судорожно сжимающие подол футболки. Отец - гора агрессии с наколкой "Без правил" и перегаром. Его тяжёлый, ненавидящий взгляд. Ком в горле, леденящий страх, знакомый с детдома. И потом - тихий, едва слышный голосок: "Спасибо". Гнетущая гиря ответственности, страха не оправдать, не спасти. Побег в игру. В "Меловой период". В сильную Копьё. Бронзовая лампа с трещиной. Роковой шёпот: "Сделай так, чтобы меня боялись".
Анисия: Первое появление в пыльной квартире. Синий свет, пляшущий по стенам. Холод, идущий волнами. Правила, звучащие как приговор. "Желания - они как огонь". "Осторожней с желаниями". И... тот миг у ручья после падения. Боль. Холод. Отчаяние. Ледяные губы? Или лишь поток целебной (или хищно впитывающей?) энергии? Теперь это не имело значения. Совсем. Тайна останется нераскрытой. Была ли в нём хоть искра чего-то, кроме баланса? Теперь это неважно.
Каин: Его силуэт у реки на том берегу. Сильные, шрамированные руки. Молчаливая, невероятная уверенность в каждом движении. Доверие, выраженное в показанной старой ране на спине. Тепло его плеча под скалой во время ливня - единственное тепло в этом мире. Его рука, твёрдая и надёжная, выдернувшая её из ледяного потока ручья. Его последний взгляд перед тем, как он побежал навстречу гибели. Полный не страха, а яростной решимости. Жертвы. "Беги, женщина! Не оглядывайся!". Вина. Горячая, обжигающая, как расплавленная лава, заливающая всё внутри. Она съедала её изнутри с того самого момента. Вина за то, что принесла смерть. Вина за то, что выжила. Вина за то, что теперь хочет убежать.
Она начала. Не произносить слова. Стать самым отречением. Елена собрала в единый, невероятно плотный сгусток всю свою боль - детдомовскую, больничную, боль потери. Всю свою вину за Каина, за его жертву. Всю свою ярость на несправедливость мира, на себя, на свои детские страхи, породившие монстра. Всю свою тоску по дому - не по идеалу, а по тому несовершенному, но человеческому месту, где она могла быть врачом, а не убийцей. И направила этот сгусток чистой, концентрированной энергии не вовне, а внутрь. В самое сердце своего существа - в тот чёрный, пульсирующий узел, сформированный роковым желанием. Желанием быть сильной. Неуязвимой. Чтобы боялись. Она увидела его - как тёмную, зловещую опухоль в центре своей души, опутанную щупальцами страха и ненависти из детдома. Она вцепилась в него мысленно, с яростью обречённой.
"Я ОТРЕКАЮСЬ!" - мысль взорвалась немым рёвом, сотрясавшим её изнутри сильнее, чем вибрация Камня. - "ОТРЕКАЮСЬ ОТ ЭТОГО ЖЕЛАНИЯ! ОТ СИЛЫ, КОТОРУЮ ОНО МНЕ ДАЛО ЗДЕСЬ! ОТ СИЛЫ УБИВАТЬ ХОЛОДНО И ЭФФЕКТИВНО! ОТ СИЛЫ ВЫЖИВАТЬ В ВЕЧНОМ ОДИНОЧЕСТВЕ! ОНА КУПЛЕНА ЕГО КРОВЬЮ! ОНА ОТРАВЛЕНА ЕГО ГИБЕЛЬЮ! Я НЕ ХОЧУ ЕЁ БОЛЬШЕ! Я ОТДАЮ ЕЁ ОБРАТНО! ЗАБЕРИТЕ ЭТУ СИЛУ! ЗАБЕРИТЕ ЭТО ПРОКЛЯТИЕ ОБРАТНО, В БЕЗДНУ, КТО БЫ ВЫ НИ БЫЛИ! Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ БЫТЬ СИЛЬНОЙ ТАК!"
Она вырывала чёрный узел из самой глубины себя. Это было невыносимо мучительно, как рвать собственное сердце, как отрекаться от части своей плоти. Она видела себя со стороны - маленькую, искалеченную, покрытую грязью и шрамами, стоящую нагой на краю бездны над чёрным монолитом, в центре мёртвого мира. Елену Соколову. Врача. Сироту. Не Копьё. Больше никогда.
Трещина под её босыми ногами ВСПЫХНУЛА. Не просто светом - ослепительным, всепоглощающим синим СТОЛБОМ энергии, который ударил в багровеющее небо, озарив всю мёртвую долину жутким, мерцающим сиянием.
Воздух вокруг завибрировал с чудовищной силой, камни на монолите запрыгали, как горох на барабане.
Из глубин бездны, из самой чёрной сердцевины трещины, потянулись мириады тончайших, мерцающих нитей - сплетённых в невообразимо сложную, пульсирующую КОСМИЧЕСКУЮ ПАУТИНУ, уходящую ввысь, за пределы видимого, в иные измерения. Первичные Узы Баланса. Каркас реальности. И среди них, в самом центре этой немыслимой конструкции, выделялась одна. Толстая, как канат, пульсирующая не светом, а глубокой, зловещей тьмой. Она уходила в самую глубь бездны, в самое нутро мироздания. Её Узы. Цепь Анисии. Источник её рабства.
"СЕЙЧАС!" - мысль была чистым, немым приказом, криком воли на краю гибели. Она собрала ВСЮ энергию своего отречения, ВСЮ боль потери Каина, ВСЮ свою обречённую, но такую сильную любовь к жизни, которая ждала её там, в один невероятно плотный сгусток. Вообразила его не клинком, а раскалённой добела НИТЬЮ. Тонкой, как паутинка. Острее алмаза. Холоднее космической пустоты. И мысленно, с криком немого, всесокрушающего усилия, ударила этой нитью по самой сердцевине Тёмной Узы!
Звук которого не должно было быть. Как хруст ломающейся Вселенной, смешанный с визгом рвущегося пространства-времени и грохотом обрушивающихся небес. Вся мерцающая паутина Первичных Уз вздрогнула, как паутина от удара молота. Тёмная, канатная нить... надломилась! Не полностью - но трещина пошла по ней, излучая снопы искр тёмной энергии. Синий свет из бездны под ногами Елены вспыхнул с ослепительной, слепящей силой, затмевая всё вокруг!
И в этот миг абсолютной концентрации, в миг, когда казалось, что невозможное вот-вот свершится... случилось непредвиденное. Боль! Невыносимая, разрывающая, не в душе, а в самой плоти. Физическая. Елена инстинктивно взглянула вниз. Из самой трещины в монолите, прямо у её босых ног, вырвался тончайший, как игла, шип того же синего света, что бил столбом в небо. Он пронзил её грудь чуть левее сердца с тихим, ужасающим шипящим звуком, как будто раскалённая докрасна игла входит в лёд.
Она не почувствовала толчка - только невероятный, всепоглощающий холод, мгновенно распространяющийся из точки входа по всем венам, по всем нервам, замораживающий ткани, мышцы, кости... и странное, парадоксальное облегчение, как будто груз веков свалился с её плеч.
Елена смотрела на сияющий луч, торчащий из её груди и уходящий в бездну под ногами, с тупым, почти детским удивлением. Ни крови. Только маленькая, аккуратная точка входа, обожжённая по краям, и наверняка такая же - на спине, где луч вышел. И лёд, стремительно распространяющийся изнутри, сковывающий лёгкие, сжимающий сердце.
Энергия отречения мгновенно рассеялась, как дым на сильном ветру. Раскалённая нить-клинок исчезла без следа. Надломленная Тёмная Уза Анисии с ужасающей, нечеловеческой скоростью начала восстанавливаться. Тёмный свет вокруг трещины сгущался, становясь еще более плотным, зловещим, впитывая сияние столба.
Синий свет из бездны погас, как выключенный прожектор. Оглушительный гул стих, сменившись звенящей, абсолютной тишиной. Осталась только эта тишина, давящая, как свинец, и нарастающий холод, сковывающий тело, подбирающийся к самому сознанию.
Елена пошатнулась. Попыталась сделать шаг назад, прочь от края, но ноги не слушались, одеревенев от внутреннего льда. Она рухнула сначала на колени, потом на бок, на все ещё горячий камень монолита.
Дыхание стало прерывистым, хрипящим, каждый вдох давался невероятным усилием и приносил ледяную боль в лёгкие. Перед глазами поплыли чёрные и кроваво-красные пятна, сужая поле зрения.
Рядом, словно материализуясь из самого затухающего синего сияния, возникла Анисия. Она смотрела на умирающую Елену не с ужасом, не с печалью, не с триумфом. С холодным, бесстрастным, глубоким интересом учёного, наблюдающего за результатом уникального, но неудачного эксперимента. Её синие глаза безошибочно сканировали Елену, пронзающий её луч света, трещину в камне, пульсирующую, почти восстановившуюся Тёмную Узу.
- Фокус энергии отречения был исключительно точен, - прозвучал её голос, ровный, аналитический, лишённый малейшей эмоциональной окраски.
- Чистота импульса - близка к теоретическому максимуму. Сила вины и боли - оптимальна для резонанса с изначальным разрывом. Однако... - Она сделала микроскопическую паузу, как бы сверяя данные.
- В момент пиковой синхронизации, в точке максимального слияния твоей воли с энергией разлома... возникла микроскопическая флуктуация. Подсознательная защита. Миг сомнения. Страх пустоты, которая ждет тебя там, в мире, где ты снова станешь слабой, уязвимой Еленой Соколовой. Или... остаточная привязанность к образу Копьё, к этой силе, ставшей твоей второй кожей?
Анисия наклонилась, её сияющее лицо оказалось близко к лицу Елены, но оставалось бесконечно далёким. Её бездонные глаза вглядывались в затухающий взгляд Елены.
- Алгоритм Баланса идентифицировал твой пиковый импульс как критическую угрозу целостности системы. Защитный контур сработал автоматически, по принципу наименьшего сопротивления. Нейтрализация источника помехи. Элегантно. Предсказуемо. Неизбежно.
Елена пыталась что-то сказать. Протестовать. Проклясть эту холодную тварь и её правила. Умолять о пощаде, о последнем шансе. Но из горла вырвался лишь хриплый, булькающий звук и алая пена, выступившая на губах.
Холод сковывал тело, подбирался к самому сердцу, замедляя его удары. Она видела только синие глаза джинна - холодные, бездонные, как космическая пустота, в которой нет места ни жалости, ни сожалению, ни человеческому теплу.
- Жаль, - произнесла Анисия, и в её голосе действительно мелькнул оттенок сожаления, но не о гибнущей жизни, не о разрушенной надежде, а о потерянных данных, о нереализованном потенциале уникального эксперимента.
- Ты приблизилась к самой границе теоретически возможного. Твой дисбаланс был... уникальным катализатором. Освобождение, пусть на миг, казалось достижимым.
Она выпрямилась, её взгляд скользнул по надломленной, но уже почти полностью восстановившейся Тёмной Узе, пульсирующей с новой, зловещей силой.
- Но, вероятно, это и есть оптимальный исход для системы. Желания - опасные, нестабильные переменные. Они вносят хаос в упорядоченное уравнение. Как твоё желание убило его. Как твоё желание убило тебя. Цепочка причин и следствий замкнулась. Баланс восстановлен. Окончательно и бесповоротно.
Елена больше не слышала. Холод достиг сердца, сжав его в ледяной кулак, замедляя последние удары. Последнее, что она увидела перед тем, как окончательная, беспросветная тьма поглотила её сознание, было не лицо матери, не Светку с её дерзкой улыбкой, не Глеба с его испуганными глазами. Это был профиль Каина, освещенный тёплым, живым светом костра где-то в далёком, безопасном ущелье их памяти. И его руки, протягивающие ей кусок дымящейся, тёплой печени. "Для силы," - прошептали его губы в её угасающем сознании. Силы, которой ей так и не хватило в последний, решающий миг.
Анисия постояла над остывающим телом ещё несколько мгновений. Её сияние было стабильным, холодным, неизменным. Она протянула руку, и тонкие, сияющие пальцы коснулись восстановленной Первичной Узы.
Нить дрогнула под её прикосновением, излучив короткую вспышку тёмного света. Остался ли шрам? Микроскопическая слабость в узле? Полностью ли восстановилась связь? Джинн не знала. Алгоритм работал. Баланс сохранялся. Система функционировала. Она повернулась и шагнула в пустоту у края монолита, растворившись без следа, как будто её и не было, оставив после себя лишь лёгкий запах озона и лежащее на чёрном камне маленькое, безжизненное тело под чужими, равнодушными звёздами.
Ветер, вечный странник Мелового периода, подхватил пепел давно угасшего костра и понёс его через мёртвое, потрескавшееся озеро, в бескрайнюю, безразличную пустоту.
Желание исполнилось до конца. Сильной Елена так и не стала. Но бояться её теперь было уже некому.