Глава 3. Кожаная перчатка.
Следующее воскресенье вновь принесло в село умиротворение. Храм возвышался над улицей, как всегда -торжественный, полный людей и силы. Колокола отзывались в сердце, и Аделина, как обычно, поднялась по каменным ступеням с ощущением, будто возвращается туда, где воздух другой.
За неделю всё успело утихомириться. Подростки стали немного ближе, девочки звали её по имени, а один из парней даже помог не облажаться при сложной молитве. Всё будто стало обычным. Теплым. Успокаивающим.
После службы Аделина осталась, как всегда, помогать с уборкой. Храм опустел медленно, будто не хотел отпускать своих. Последние прихожане вышли, двери прикрылись, и в церкви осталась только она и несколько подростков, делящих тряпки и ведра.
Она направилась к маленькой подсобке в конце коридора - той самой, где обычно лежали щётки, ведра, тряпки и старые свечи. Комната была как всегда скучна: запах моющих средств, влажная плитка, старая лампочка.
Но на этот раз её взгляд зацепился за нечто другое.
В дальнем углу, за деревянными ящиками, она заметила старую дверь. Потёртая, с облупившейся краской и железной ручкой. Она была чуть приоткрыта - совсем немного, но достаточно, чтобы видно было темноту за ней. Аделина моргнула, напряглась. Она не помнила, чтобы раньше видела её открытой.
Любопытство, к сожелению, победило. Она обошла ящики и осторожно подтолкнула дверь.
За ней была ещё одна комната. Пустая. Серые стены, низкий потолок, узкая лавка вдоль стены. Воздух - застоявшийся, с примесью пыли и влажного дерева. Она сделала шаг внутрь. Здесь было тише, чем везде. Глуше. Так тихо, что собственное дыхание звучало неестественно громко.
На лавке лежала всего одна вещь.
Чёрная перчатка. Кожаная, мужская, с изогнутыми пальцами, будто только что снятая. На вид старая, но не пыльная. Она сразу поняла - это не случайный предмет. Он оставлен.
Что-то холодное прокатилось по спине. И как будто во вспышке - она вспомнила.
...вечер за селом. Мутный свет, кусты в ржавых тенях. Михаил, который только что расстеряно вышел из ниоткуда.
Он не смотрел на неё тогда прямо - лишь краем взгляда, как будто проверяя, как она реагирует.
- То, что ты видишь, - не всегда правда. Даже если кажется светлым.
Тогда она ещё подумала, что он говорил о вере. О сомнении. Но теперь... это звучало иначе.
Её взгляд снова упал на перчатку. Почему она здесь? Почему одна? И есть ли другая?
Она сделала шаг ближе, но трогать не осмелилась.
- Ты слишком много видишь, Аделина, - прошептал будто кто-то за спиной.
...Аделина медленно выпрямилась. Внутри всё сжалось, как струна перед разрывом. Она чувствовала, что не одна.
Тишина в комнате изменилась. Как будто воздух сгустился.
- Не нужно было заходить сюда, - прозвучало почти за ухом.
Она обернулась - резко, как от толчка. Михаил стоял в проёме, высокий, тень от его фигуры заползала по полу, скользила к её ногам. Ни звука шагов, ни скрипа - он появился, будто вырос из тьмы.
Лицо - спокойное. Но взгляд... слишком спокойно-настойчив.
- Я... не знала, что... - начала она, чувствуя, как горло становится сухим.
Он прошёл в комнату, медленно, не мигая.
- Эта часть храма не для всех, - сказал он негромко. - Не всё, что спрятано, должно быть найдено. - он посмотрел на лавку. На перчатку.
- Она... ваша? - тихо спросила она.
- Когда-то. - Михаил взял перчатку двумя пальцами. Не торопясь. Словно она была чем-то гораздо важнее, чем просто одеждой. - Осталась после одного посвещения. Давно. Но, как ты видишь... вещи умеют ждать.
Аделина с трудом сглотнула. Хотелось спросить: «Посвещение кого?», но страх сдержал.
Он посмотрел на неё.
- Ты ведь всё чаще чувствуешь... что стены церкви дышат? Что взгляд икон - не всегда одинаков?
Она кивнула. Почти незаметно. Он подошёл ближе.
- Ты не должна бояться, Аделина. Бояться - значит быть далёкой от веры. А ты... всё ближе.
Он не прикасался к ней. Но от его взгляда хотелось отступить, спрятаться, исчезнуть.
- Могу я идти? - спросила она почти шёпотом.
- Конечно. Но... - он чуть склонил голову. - Не всем открываются двери дважды.
Он отступил к проёму, жестом приглашая выйти. И в этот момент его глаза снова стали теми, к которым она уже начала привыкать - добрыми. Теплыми. Слишком теплыми.
Она вышла из комнаты. И впервые за все недели в храме почувствовала, что осталась живая.