Я люблю тебя, и мне так жаль
Эми
Шесть часов, вылазка в шкаф и момент «X» наконец наступит. Пока я швыряю через плечо носки, трусы и кофты, Николь с непринужденным интересом наблюдателя за ураганом сморит на меня.
- Серьезно, где ты была? - спрашивает она наконец. - Мы с Дианой думали...
- Я разговаривала с милой леди. И она помогла мне кое-что понять. Вопреки расхожему мнению незнакомцам легче открывать безнадежно отвратительные секреты.
Достаю розовую блузку.
- О-о, то, что надо, - одобряет Николь.
Прежняя Эми сморщила бы нос и отбросила ее в сторону. Теперь же я стягиваю свою кофту и заменяю ее блузкой - прохладной, воздушной, с оборками, реющими при каждом движении. Николь помогает мне подобрать джинсовые шорты и одалживает старую, слегка потрепанную армейскую куртку, которая идеально подходит для прохладной осенней погоды и круто дополняет мой образ. Затем подруга собирает мои волосы и завязывает их в хвостик.
- Так ты выглядишь гораздо сексуальнее, - поясняет она.
- Желаю, чтобы люди, глядя на меня, думали: «Я хочу отдать ей миллион долларов наличными».
- Почему ты так помешана на деньгах?
- Потому что за деньги можно купить практически все.
Николь смеется и качает головой.
- Что ж, я хочу отдать тебе десятку. Десять центов.
Настойчиво протягиваю руку, и она, порывшись в кошельке, находит десять центов. Засовываю монетку в лифчик на удачу и ухожу.
Я прокручиваю в голове заготовленную речь, снова, снова и снова, предусматривая различные исходы, придумываю контраргументы, саркастические замечания и непревзойденные подколки, но вся моя подготовка летит к черту, когда я вижу Тома, который ждет меня на парковке. Он стоит, прислонившись к персиковому дереву. На нем темные джинсы и черный лонгслив. Ноги длинные, плечи широкие, а лицо гордое, благородное, как у льва. И тогда меня словно молнией поражает. Он становится старше. Я становлюсь старше. Время не ждет. Я и так четыре года убила на страдания из-за того, кто и близко того не достоин.
Но этот парень. Этот глупый прекрасный парень, может быть, достоин.
Мы едем в полной тишине - не тяжелой, умиротворенной, - пока на горизонте не появляются палатки и верхушка освещенных американских горок.
- Я достала билеты, - говорю, когда, припарковавшись, мы выходим из машины. - Поэтому тебе достается почетная привилегия покупать мне всю еду, которую я захочу.
- Серьезно? Женщина, ты за раз употребляешь приблизительный эквивалент месячного рациона страны третьего мира.
- Это делает меня жирной или греховной?
- И той и другой, - отвечает Том, принимая билет, который я ему протягиваю. Он останавливается под аркой, ведущей на ярмарку. Сумеречное солнце погружает деревья во тьму и окрашивает облака алым. Огни на колесе обозрения, американских горках и лодке фараона так и манят, а запах маслянистого попкорна и хот-догов смешивается с сухим, свежим запахом осенних листьев.
- Последний раз я был на ярмарке с Софией, - наконец произносит он. Мое сердце наливается свинцом и ухает вниз, подобно грузу, падающему на голову мультяшных героев, вот только вместо головы анимационного персонажа мое солнечное сплетение.
- Черт. П-пойдем, - спешно шепчу я. - Нам не стоит туда идти. Я не хотела...
Теплые пальцы Тома обвивают мое запястье, останавливая меня. Его хватка не грубая, как у Кирана. Она свободная. Я смогу вырваться, если захочу, но я не хочу.
- Я хочу, - встречаясь со мной взглядом, говорит Том, его голос нежен, но непреклонен. - Я хочу пойти, с тобой.
Я потихоньку млею, но вовремя вспоминаю, кто я такая, показываю язык и, нырнув под арку, прокладываю путь.
- Не говори, что я тебя не предупреждала.
Я заставляю его купить мне мороженое, корн-дог и слурпи, от которого мой язык становится синим и начинает болеть. Том говорит, что я умру от диабета, а я отвечаю, что моя сила воли сильнее любой болезни. Он смеется надо мной, но я плачу ему той же монетой, когда мы идем на лодку фараона и по мере набора высоты лицо Тома все больше бледнеет. На самом пике аттракциона наши желудки воспаряют, я поднимаю руки и кричу, Том блистательно ругается и перекидывает поверх моей груди руку, словно ремень безопасности, хотя он мне не нужен, ведь я и так надежно пристегнута.
- Ты боишься высоты! - с замиранием сердца восклицаю я, когда мы слезаем с аттракциона. Слегка пошатываясь, Том добредает до ближайшей урны и хватается за ее края.
- Нет! - огрызается он, его щеки уже чуть ли не позеленели. - У меня совершенно обоснованная настороженность касательно подвешивания в пятидесяти футах над землей в дико раскачивающемся маятнике.
- Физика нас защищает. - Я сочувственно поглаживаю его по спине. - Мы могли бы умереть только в том случае, если бы центральная ось ослабла. Ну, или если бы мы все вместе весили больше ста восьмидесяти килограмм.
Я беру со стойки сладкую вату и смотрю на Тома, намекая, чтобы он заплатил. Он ворчит и достает пятерку из кошелька.
- Такими темпами ты вмиг наберешь
эти сто восемьдесят килограмм.
- Но я все равно останусь такой же сексуальной, - фыркнув, заявляю я и откусываю кусочек ваты. Том вновь ухмыляется и так близко наклоняется к моему лицу, что на секунду мне кажется, он меня поцелует - все вокруг замедляется, огни мерцают через раз, голоса людей становятся тихими и искаженными, - но он только откусывает кусочек ваты и отстраняется, тогда время нагоняет свое. Я решаю наказать его и направляюсь к американским горкам. Том громко стонет, но покорно следует за мной.
После того, как Тома очередной раз перестает мутить, я щажу его и направляюсь к игровой аллее. Здесь есть все: «Золотая рыбалка», разные игры с капитошками, тиры.
- Эй, помедленней, - просит Том, едва поспевая за мной.
- Ваш запрос был тщательно рассмотрен и отклонен.
- Тебе следовало пригласить сюда Кирана.
- Почему? Ты не любишь ярмарки?
- Нет, просто он... - Том хмурится, - разве вы с ним?..
- Нет. Киран хороший друг. Но не более. Слишком простой. Милый, но скучный. Хуже и быть не может. Разве что серийный убийца. Но скучный на втором месте… или даже на первом с половиной…
Ощутив на своем лице взгляд Тома, мне становится неловко, поэтому я беру ружье из тира и направляю ствол ему в лоб.
- Неверный прицел, - невозмутимо говорит он.
- Нет-нет, верный, - настаиваю я.
- Мисс, пожалуйста, мишени за вами, - нервно произносит старшеклассник, который работает в тире. Я поворачиваюсь и смотрю на него, затем на вывеску и, наконец, на огромную плюшевую панду - приз за поражение всех пяти мишеней. Она идеальная. Это мисс Маффин, гигантская мисс Маффин. И я хочу ее.
- Ты, потливый, дай еще несколько патронов, - требую я у старшеклассника, и тот, поперхнувшись, проветривает подмышки.
- Простите, мисс?
- Шести выстрелов недостаточно, - уточняю. - Дай больше.
- Шесть выстрелов - даже много. - Подойдя, Том протягивает парню несколько талонов и забирает у меня ружье. - Смотри и учись.
- Ох, это будет весело, нет, уморительно. - Прислоняюсь к кабинке и наблюдаю, как он, заняв позицию и закрыв один глаз, нажимает на курок, пуля попадает прямо в глаз первой мишени и взрывается розовой краской. Том поворачивается ко мне и самоуверенно выгибает бровь.
- Ну ни фига себе! Ты немного попрактиковался с водяными пистолетами. Дальше что?
Том переходит к следующей мишени и попадает, затем переходит к третьей, четвертой - каждый выстрел - точное попадание. Присвистнув, старшеклассник начинает часто моргать, будто глазам своим не верит. Перед пятой мишенью Том смотрит на меня.
- Школа шпионов хорошо тебя поднатаскала, - признаю я. - Или на самом деле ты серийный убийца.
- У меня талант наносить повреждения. - Том упирает ружье в бедро, и это выглядит так невыносимо высокомерно, что мне хочется пихнуть его в бассейн с шариками рядом с нами и как следует отделать… или страстно расцеловать. - Но мы всегда это знали, верно?
Он смеется - смех отчаянья, не иначе. Его глаза наполняются холодом. Вот надо было мне ляпнуть про убийцу. И возможности извиниться Том мне не предоставляет, он сразу же занимает позицию и пронзает пятую мишень. Работник предлагает ему призы, и, потратив долю секунды на размышления, Том выбирает гигантскую панду. Затем поворачивается и отдает ее мне.
- Что ты... - Мои глаза расширяются.
- Я видел, как ты пускала по ней слюни. Она твоя.
- Ну уж нет. - Возвращаю ему панду. - Отдай ее Геморрою. Ведь она твоя девушка.
- Вообще-то, мы и не встречались. - Он сажает панду мне на голову, и ее лапы плюхаются мне на глаза. - Но вчера я сказал ей, что больше не хочу ее видеть.
Я подавляю нервную дрожь, которая струится по моим венам, и натягиваю на лицо маску надменности.
- Так-так. Похоже, ты используешь женщин как салфетки.
- Судя по моему прошлому, это женщины используют меня, - произносит он мрачно.
Я прижимаю панду к груди и стараюсь не зацикливаться на боли в его голосе. Он всегда так хорошо ее прятал, но теперь я отчетливо ее слышу. Мы и правда взрослеем.
- Ты когда-нибудь думал об этом? - спрашиваю я, пускаясь рысью по аллее игр в попытке сохранить непринужденность. - О том, что, возможно, эскорт повлиял на тебя больше, чем ты признаешь?
- Я уже говорил тебе, но повторюсь: это ничего для меня не значило, я ничего не чувствовал...
- Ты чувствовал себя использованным, - перебиваю я. - Хоть убейся, доказывая, что это было по обоюдному согласию, я все равно не поверю. Ты был вынужден это делать.
Он молчит. Улыбнувшись ему, показываю на колесо обозрения.
- Пошли. Оно медленное, и если ты не будешь смотреть вниз, то даже не догадаешься, что находишься в миллионе миль от земли.
Кабинка на колесе обозрения покачивается, заставляя Тома немного нервничать, но невероятной красоты огни ярмарки под нами потихоньку его завораживают. Вспышки розового, зеленого, синего и белого загораются и гаснут. Музыка становится тише. Наши колени практически соприкасаются.
- Как твоя рука? - спрашивает Том. Я опускаю взгляд на перевязку и пожимаю плечами.
- Я не превращаюсь в зомби. Это хорошо.
- Я волновался, - произносит он неуверенно. - Знаю, у меня больше нет права за тебя переживать, но я ничего не мог с собой поделать. Рад, что рана в порядке… что ты в порядке.
- Я в порядке? - Смеюсь. - Я бы так не сказала.
- Ты выглядишь лучше. Что-то в твоем лице больше не такое темное.
Я смотрю в окно. Мне очень хочется все ему рассказать, но сейчас не время. Если я это сделаю, Безымянный окажется на колесе вместе с нами, а я хочу, чтобы сегодня были только мы с Томом, и никого больше.
- Если прищуриться, то отсюда ярмарка станет похожа галактику, - меняю тему. - Не хватает только криогейзеров.
- Даже не знаю, в кабинке становится довольно холодно, - шутит Том.
Будь это фильм, колесо бы застряло или что-нибудь в этом роде, может, отключилось бы питание, но оно лишь замирает ненадолго на самом верху. Том смотрит мне в глаза, и внутри меня все переворачивается. Я должна кое-что сказать. Вот он - момент, когда мне следует ему открыться, каждый фильм мне гласит об этом, но я упускаю его, и колесо начинает снижаться. Нет, я больше ничему не позволю вставать у меня на пути, особенно гигантскому колесу для хомяка...
- Эми, ты говоришь...
- Я люблю тебя, - выдыхаю я. - Прости. Прости, что говорю это, но я люблю тебя. И ты не должен... не должен что-либо делать или отвечать мне. Я могу просто сразу отвезти тебя домой, и если после этого ты больше никогда со мной не заговоришь, я пойму, клянусь, ведь тебе чуть ли не каждый день девчонки признаются в любви, а ты это ненавидишь, но за последнее время я многое поняла. Самое главное - я поняла, что, возможно, люблю тебя. Я не уверена, но думаю, что люблю. Конечно, быть неуверенной - не романтично и не смело, но я даже едва знаю, что такое любовь. И все же моих знаний достаточно, чтобы определить мои чувства к тебе. Мне хочется узнать больше, и думаю, ты мне в этом поможешь. Забудь, я просто люблю тебя, а странное жуткое изучение здесь ни при чем. Я просто люблю тебя, глупый идиот, поэтому если ты… если ты ответишь мне взаимностью, это будет грандиозно, но если нет, в смысле, я понимаю, это сложно, и я тоже сложная, к тому же не в твоем вкусе… для сломленного человека это слишком, поэтому, может быть, ты сможешь притворяться, что любишь меня, это ведь не так сложно. Я могу быть хорошим отвлечением. Ты можешь использовать меня для... не знаю, для секса, для того, чтобы забыться или чтобы заполнить пустоту, я не против, лишь бы ты притворялся...
Том наклоняется и на сей раз целует меня. Поцелуй не распаляет душу, не вызывает головокружение, как пишут в книгах. Но я ощущаю его вкус и запах. Из всех девушек на свете он целует именно меня. Отстранившись, он открыто улыбается - так он улыбался только Софии, но сейчас эта редчайшая, милая и настоящая улыбка принадлежит мне, и эта улыбка лучше всех фейерверков. Том прислоняется своим лбом к моему.
- Дурочка. Не будет никакого притворства, - шепчет он, - потому что я тоже тебя люблю.
Меня бросает в дрожь, и я замираю, не смея в это поверить.
- Т-ты... ты серьезно? - шепчу в ответ. - Правда? Потому что... потому что, если ты вселяешь в меня ложную надежду, я... я просто этого не вынесу, понимаешь? Это больно.
Я истерически смеюсь на грани слез, и Том, обхватив ладонями мое лицо, заглядывает мне в глаза.
- Я люблю тебя. С той самой ночи в комнате в морском стиле я хотел любить тебя. Хотел забрать всю твою боль, сделать тебя своей и защищать. Заставлять тебя смеяться, улыбаться и показать тебе, что такое любовь. Мне так давно хотелось показать тебе, что ты достойна быть любимой, такая, какая есть. Но я пытался отрицать это, пытался убедить себя... что недостаточно хорош, что только причиню тебе боль. И причинил. Прости. Я боялся. Боялся любить кого-то столь нежного, красивого и уникального, как ты. Я знал, что у меня был всего один шанс, и боялся напортачить, а ты, приняв это на свой счет, стала еще печальнее и неувереннее в своей привлекательности. Я боялся собственных недостатков и в итоге причинил тебе боль.
Я шмыгаю носом, и Том стирает сбегающую по моей щеке слезу.
- Мне так жаль, - шепчет он. - Я люблю тебя, и мне так жаль.
Я хватаю его за воротник рубашки и целую, снова и снова. Он скользит руками по моей спине, а затем вновь нежно обхватывает мое лицо ладонями. Я хочу, чтобы этот момент никогда не заканчивался... к черту момент, хочу большего, я голодна и опустошена, хочу наконец-то стать цельной. Когда наша кабинка достигает земли, работник колеса обозрения открывает нам дверцу, и я, смеясь, тяну Тома к машине. Ветер осушает слезы на моих глазах, пока мы наполовину бежим, наполовину ковыляем, останавливаясь для поцелуя возле дартса и стойкой с пончиками. Запахи сахара и пота пропитали наши волосы. На темной парковке я пытаюсь открыть машину, в то время как Том, сбивая меня, покрывает поцелуями мою шею. Пихаю его локтем, чтобы он остановился, и он, смеясь, забирается на пассажирское сиденье и всю дорогу до общежития пальцем вырисовывает какие-то незамысловатые узоры на моей ладони.