Проект 019

Стюарт сидел, свесив ноги со стола и уставившись в пол, словно пытаясь разглядеть там ответы на терзавшие его вопросы. Мысли, как испуганные птицы, метались в его голове, не находя себе пристанища. Время неумолимо утекало сквозь пальцы, а ощущение неготовности с каждым днем становилось все острее. Каждый вечер они собирались, делились своими страхами, надеждами и подозрениями, но ни одно из их обсуждений, казалось, не приближало их к заветному решению.
Девятнадцатая, с ее холодным, но проницательным взглядом, всегда была голосом разума, маяком в бушующем море сомнений. Она напоминала им, что в их отчаянном положении важно сохранять хладнокровие, не поддаваться панике. “Мы должны быть готовы к худшему”, – твердила она, и эти слова звучали как предвестник неизбежной трагедии.
Стюарт вспомнил, как однажды они обсуждали, что делать, если кто-то из них не вернется с этого испытания, не переживет этот ад. “Это не конец”, – уверяла Девятнадцатая, ее голос, казалось, был лишен каких-либо эмоций. “Мы должны продолжать, даже если это будет невыносимо трудно”. Но как можно продолжать, когда в сердце останется зияющая пустота, оставленная утратой? Как можно жить дальше, зная, что смерть ходит за тобой по пятам?
Так и не найдя ответы на эти вопросы, так и не выработав единую стратегию, они подошли к роковой черте. Сегодня экзамен. Сегодня – момент истины.
– Мисс Мари будет готова вытянуть любого. Как минимум, мы втроем уже вне зоны риска, – произнес Марвин, сидя за столом со своими друзьями. Он был уверен, что, по крайней мере, они трое выживут, а до остальных ему было откровенно безразлично.
– А остальные? Мы не можем просто кичиться тем, что нас выбрали не за наши знания, – возразила Кэрол, ее голос звучал осуждающе.
– Действительно, Марвин, а как же остальные? Желби, Олби, Девятнадцатая? – Стюарт поднял на друга глаза, полные упрека.
– Желби вечно ошибается, Олби – просто мелкий идиот, а Девятнадцатая и так слишком много знает, кто знает, может, она нас обманывает? Разве вы не боитесь умереть? Я считаю, что выиграем мы. Втроем. У нас, по крайней мере, нет секретов друг от друга, – отрезал Марвин.
Но его тоже можно было понять. Марвин наверняка боится оказаться на месте новой жертвы, как и все они. Только его страх проявляется в гневе и в таких высказываниях.
Стюарт тяжело вздохнул и, с трудом сдерживая гнев, поднялся из-за стола.
– Марвин, так нельзя, – бросил он через плечо и вышел из комнаты, чувствуя, как Кэрол неслышно следует за ним.
У входа в кабинет, где им предстояло держать экзамен, собрались остальные. В воздухе висело напряжение, словно перед грозой. Они стояли молча, словно приговоренные к смертной казни.
– Обычно выбирают тему, связанную с научными открытиями, – нарушила тишину Девятнадцатая, облокотившись на стену и глядя в никуда. Ее тон был ровным и бесстрастным, как будто она просто обсуждала прогноз погоды.
– Тогда мне точно конец! Я ни одного ученого не знаю! – воскликнул Олби, тяжело дыша и дрожа всем телом. Его страх был настолько сильным, что мог заразить всех вокруг.
– Ты же из гуманитарного класса? – попытался подбодрить его Желби, указывая на его нашивку.
– Я просто так выбрал этот класс! Лишь бы меня взяли! Моя наставница даже не разговаривает со мной! Она будет вести математику вместе с твоим наставником. Откуда ей знать, как хорошо у меня получается писать сочинения?! – кричал Олби, захлебываясь паникой. Страх, словно ядовитая змея, обвивал его, сжимая его душу в смертельных объятиях. Он был самым младшим из оставшихся, и эта обреченность, казалось, отражалась в каждой его клетке.
– Расслабься. Чем больше ты паникуешь, тем больше шансов, что ты все испортишь, – холодно процедила Девятнадцатая, ее голос, лишенный эмоций, звучал как приказ, пронизанный ледяным спокойствием.
Внезапно дверь распахнулась, заставив Олби вскрикнуть от неожиданности. Мисс Мари, с ее кукольным лицом, безразлично впустила всех. Ничего нового. Рассадка по одному, столы, заваленные пустыми листами бумаги, небольшая книжка с цитатами – жалкое подобие учебника. Плотно закрытые окна, скрывающие мир за пределами лаборатории, безмолвные камеры, неусыпно следящие за каждым их движением, и возвышающаяся кафедра преподавателя – все это создавало гнетущую атмосферу безвыходности.
Участники, словно послушное стадо, расселись по своим местам, сверяясь с номерами, указанными на листках. Стюарт уселся на стул и оглядел комнату, пытаясь запомнить каждую деталь, запечатлеть в памяти эти стены, эти картины, эти книжные полки, застывшие в вечности. В воздухе витал запах старой бумаги и затхлости, создавая гнетущую атмосферу, которая, казалось, давила на него со всех сторон.
Мисс Мари, с ее несерьезным выражением лица, начала объяснять правила, словно ей было совершенно безразлично, какая участь ждет этих детей. Ее безразличие казалось еще более пугающим, чем самые страшные угрозы.
– Сегодня вы пишете сочинение. Обычно тут берут какие-нибудь заумные темы, но я вас мучить не буду. Напишите сочинение на тему «Почему я должен выиграть?» и аргументируйте свой ответ. На всё у вас три часа, приступайте, – отмахнулась она рукой, безразлично оглядев присутствующих, и села читать журналы.
Стюарт судорожно выдохнул и взял ручку, барабаня ею по столу, уставившись на девственно чистый лист бумаги. Обернувшись, он увидел, что все уже приступили к работе, погруженные в свои мысли, только он сидел, парализованный страхом, не зная, с чего начать. Он же каждый день пишет письма Осману… Почти каждый день. Должен знать с чего начать.
– Будь что будет, – прошептал он, словно заклинание, и начал писать, не думая о содержании, отдаваясь потоку слов, надеясь, что они сами найдут дорогу к его сердцу.
Сочинение: “Почему я должен выиграть?”
“Меня зовут Стюарт, и пусть мне всего девять лет, я верю, что даже самый маленький голос может быть услышан, если в нем звучит искренность. Я хочу рассказать вам, почему именно я должен одержать победу в этом конкурсе. Я понимаю, что здесь собрались ребята, чьи мечты так же важны и значимы, как и мои собственные. Однако у меня есть особая причина, которая делает мой случай, возможно, чуть более особенным.
Во-первых, я хочу протянуть руку помощи своему другу Осману, который, подобно мне, вырос под серым небом детского приюта. Мы связаны невидимыми нитями памяти, тянущимися из детства, наполненного одиночеством и редкими моментами счастья. Осман всегда был моей опорой, моим лучом света во тьме. Он поддерживал меня, когда мир казался враждебным, и я мечтаю о том дне, когда смогу отплатить ему тем же. Если мне посчастливится выиграть, я использую часть денег, чтобы навестить его. Я хочу увидеть, как его глаза загорятся радостью, когда он поймет, что я не забыл о нем, что наша дружба выдержала испытание временем и расстоянием. Я мечтаю разделить с ним моменты беззаботного смеха, словно вернувшись в то безмятежное время, когда мир казался большим и полным возможностей.
Во-вторых, я хочу разделить свою победу с моей наставницей, которая появилась в моей жизни и подарила мне веру в себя. Я знаю, что она неустанно трудится, отдавая все свои силы и знания, чтобы помочь мне и другим детям. Если я выиграю, я хочу купить ей что-то особенное, что-то, что станет символом моей благодарности за ее неустанную поддержку. Я хочу, чтобы она почувствовала, что ее труд не напрасен, что ее усилия прорастают зернами добра в наших сердцах.

Однако я не хочу обесценивать усилия других участников, принижать их стремления и мечты. Я вижу, как много труда и времени они вложили в свои работы, как искренне они стремятся к победе. Каждый из них, безусловно, заслуживает успеха, и я искренне надеюсь, что у всех нас, независимо от результата этого конкурса, будет возможность осуществить свои мечты.

В заключение, я искренне надеюсь, что вы сможете почувствовать искренность моих слов и понять, почему я так сильно хочу выиграть. Эта победа не только для меня, но и для Османа, моего друга, чья улыбка является для меня самой большой наградой, и для моей наставницы, чья вера в меня дает мне силы двигаться вперед. Я хочу сделать мир хоть чуточку светлее, и этот конкурс – мой шанс внести свой скромный вклад в общее благо”.

Закончив писать, Стюарт, словно сбросив с плеч непосильный груз, быстро вскочил, оставил листок на столе и покинул кабинет. Не самым первым, но и не последним. Как оказалось, Марвин оказался самым быстрым. Он уже поджидал Стюарта возле выхода, расплывшись в самодовольной ухмылке.
– Что? Так быстро? Что же ты там такое написал? – удивленно спросил Стюарт, подходя к нему.
– Я сдал пустой бланк. Даже пальцем не пошевелил. Я знаю, что она и так подтасует победу мне, – гордо заявил Марвин, на что Стюарт лишь закатил глаза, испытывая смесь презрения и разочарования. Его друг, казалось, окончательно потерял человеческий облик, превратившись в циничного эгоиста.
Следующим вышел Олби, сосредоточенно поправляя свои очки.
– Вроде все… Фух, я привел две цитаты, три аргумента и несколько метафор из разных произведений. Ровно триста пятьдесят слов! – с гордостью отрапортовал он.
– Неплохо. Думаю, у тебя есть шанс даже вырваться в лидеры, – усмехнулся Стюарт. Один за другим стали выходить и остальные участники. Но в этот раз атмосфера была не такой напряженной, как во время первого экзамена. Вероятно, причина заключалась в безразличии Мисс Мари, которая даже не пыталась скрыть свое отвращение к этой работе.
После мучительного испытания ребята, словно по уговору, собрались в своём тайном убежище – штабе. Штаб представлял собой старый маленький кабинет, заброшенный класс этикета, когда-то наполненный светом, смехом и наивными мечтами о прекрасных манерах. Теперь же он был погружён в полумрак, храня в себе лишь призраки прошлого. Пыльные окна, словно затянутые трауром, едва пропускали солнечные лучи, отчего в помещении царила атмосфера запустения и уныния. Стены, когда-то окрашенные в нежные пастельные тона, теперь облезли и покрылись уродливыми пятнами, а старые плакаты с правилами хорошего тона, выцветшие и пожелтевшие, потеряли свою яркость и значимость.
В центре класса стоял длинный стол, обтянутый потёртым покрывалом. На нём в хаотичном порядке были разбросаны листы бумаги, исписанные каракулями, обгрызенные карандаши, несколько старых учебников, найденных на пыльных полках, и другие предметы, которые они использовали для своих тайных обсуждений. Скрипучие стулья, словно измученные бременем лет, образовали вокруг стола тесный круг, символизируя их хрупкое единство. У каждого было своё место в этом кругу, в этом временном убежище, где они могли хоть на короткое время забыть о надвигающейся опасности.
– Ну что? Как думаете, как справились? – спросила Девятнадцатая, стоя и облокотившись на стол. Все переглянулись, пытаясь прочитать в глазах друг друга ответ на этот вопрос.
– Если честно… совсем не уверен, – пробормотал Желби, его голос звучал глухо и подавленно. – Я толком ничего не написал. В какой-то ступор впал… – тяжело вздохнув, он закрыл лицо руками.
– Синька, не раскисай! – прозвучало в её голосе, ласковое прозвище, данное ей за сиреневый цвет волос. – Ещё не всё потеряно. Результаты экзамена придут позже. А пока нам нужно обсудить кое-что важное. Я нашла способ, как выбраться отсюда, – Девятнадцатая взяла в руки мел, и все взгляды тут же устремились к доске.
– У нас есть несколько вариантов. Первый называется «задний выход». Через третий этаж мы можем спуститься по пожарным лестницам и добраться до того подвала, вход в который находится снаружи здания. Если нам повезёт и дверь люка на улице будет открыта, мы сможем выбраться. Но минус этого плана в том, что люк часто закрыт. Нужно выследить время, когда его открывают, – начала она, рисуя схему побега на доске.
– Второй вариант – «окно». Мы можем выпрыгнуть из окна на четвёртом этаже. И вы сами понимаете, к чему я клоню. Проблема в том, что мы переломаем себе все кости, если попытаемся это сделать.
– А что, если выпрыгнуть из окна на втором или первом этаже? – неожиданно спросил Стюарт, его вопрос прервал гнетущее молчание.
– Исключено, – с печалью в голосе ответила Девятнадцатая, перечёркивая мелком этот план. – Окна там блокируются замками. Вы же видели, что некоторые из них закрыты пластиковыми пластинами. А на четвёртом этаже они открыты для проветривания их лаборатории… но до туда не добраться бесследно… сами понимаете, не вариант.
– Третий план – «вентиляция». Минус этого способа в том, что все вентиляционные шахты в этом здании сложны и запутаны, мы не знаем, где точно окажемся. Да и к тому же, в некоторых кабинетах проводят опыты с опасными химикатами, так что просто задохнёмся. Хотя… – она задумалась, – один вариант всё же есть.
– А как насчёт утилизации? – предложила Кэрол. – Каждую неделю мусор вывозят. Может быть, получится спрятаться в мусорных мешках? Хотя бы самым лёгким из нас?
– Бред, – поморщилась Девятнадцатая, – они тщательно проверяют мусорные мешки. Да и, знаете, догадаться легко.
– Ты же уже участвовала в этих играх? Разве никто и никогда не сбегал удачно? – поинтересовался Марвин, продолжая скучающе раскрашивать лист бумаги.
– Были попытки, – вздохнула Девятнадцатая. – Но всех их потом ловили. Если не их, то их наставников. Наставников могут мучить до последнего. Знаете вашу преподавательницу по рисованию, Мисс Одри? Так вот, у неё тоже был ученик, который попытался сбежать…
– Мисс Одри? – испуганно уточнила Кэрол, почувствовав, как по спине пробежали мурашки.
– А кто же ещё? Её допрашивали после. Когда она не смогла ничего сказать, её выследили и застрелили мужа. – После этих слов в комнате повисла зловещая тишина, а по телам всех пробежал озноб. – Казалось бы, причём здесь муж? Но они знают, на какие кнопки нажимать. После этого она заикалась ещё несколько месяцев, ей пришлось пройти через ад… И поэтому она работает здесь. У неё пожизненный контракт, поддельная справка о смерти. Она живёт здесь, и выходить на свободу ей запрещено. Таковы условия, которые подписывают наставники. Грустно, да? Хотя, если честно, я бы на её месте уже давно сбежала, благо двери никто не заваривал. Но кому-то, видимо, нравится быть в клетке.
– То есть, если мы сбежим, нашим наставникам не поздоровится… – вздохнула Кэрол, и в её глазах застыла вина. Она вдруг почувствовала себя виноватой перед этой странной женщиной. А ведь они так плохо о ней отзывались, не зная, что у той, возможно, были свои мечты, например, завести семью.
– Это ужасно, – пробормотал Желби, потирая лоб, словно пытаясь избавиться от тяжёлых мыслей.
– Тогда у нас нет шансов, – Марвин скрестил руки на груди, тяжело вздохнув. – Всё это просто бессмысленно.
Стюарт перевёл взгляд на друзей и, собрав всю волю в кулак, решил взять на себя роль вдохновителя.
– Чёрт возьми! Марвин! Сам предлагал себя на роль главного, а теперь прячешься, как трус. Может, наставники не такие глупые, как мы думаем? Они могут всё знать и… помогать нам! А что, если мы попытаемся уговорить их работать с нами и пойти против этого места? Мы ведь тоже не дураки, можем им предложить, что они выиграют больше, чем просидят тут, как псы!
На его слова тут же обратились все взгляды.
– У многих из них есть свои причины работать здесь, и ты, Стюарт, даже знаешь какие, – заметил Марвин, намекая на Перл.
Все сразу взглянули на Стюарта. Наступило неловкое молчание. Стюарт и сам чуть не забыл о мотивах наставницы. А что она будет делать, когда её мечта станет невозможной? Но разве ему не должно быть всё равно? Он метался от мысли “я должен помогать всем” до “я важнее других”.
– Я знаю всех ваших наставников, – тихо проговорила Девятнадцатая, – Моя тётка знает о них всё, она – наш единственный ключ к свободе, но она не позволит нам так просто сбежать. Ей нужна победа, как и многим из ваших наставников. Они будут идти по головам ради своей выгоды, не задумываясь о последствиях. Остальные даже не подозревают, что происходит в подвалах этой лаборатории, так что мы ничего не сможем доказать. Им наплевать, что мы тут как подопытные кролики, – она усмехнулась, – Знаете, мне иногда кажется, что в этом месте даже тараканы умнее некоторых наших наставников.
В коридоре вдруг раздались три пронзительных звонка из динамиков, заставившие всех вздрогнуть. Результаты… Настало время узнать, кто станет следующей жертвой.
Даже не завершая их разговор и не подводя его к какому-либо выводу, распахнув дверь тайного штаба, ребята, словно выпущенные из клетки, поодиночке выскользнули в коридор, оглядываясь по сторонам и стараясь не привлекать к себе внимания. Пока они бежали по лестнице, их мысли были переполнены тревогой и мрачными предчувствиями. Голос из динамиков лишь нагнетал панику, словно злой рок, предвещавший несчастье.
– Внимание, участники, второй экзамен подошёл к концу. С результатами вы можете ознакомиться на первом этаже в списках. Наставник выбывшего участника должен подойти на стойку регистрации участников. Спасибо за внимание.
Все, словно прикованные невидимыми цепями, столпились у жалкой бумажки, приклеенной к стене, на которой был напечатан список, способный перечеркнуть их жизни. Взгляд Стюарта невольно метнулся к первому месту.
“Марвин… Что, впрочем, неудивительно”, – подумал он, с тяжёлым сердцем опуская глаза всё ниже и ниже. Его друг, казалось, был рождён для того, чтобы быть первым во всём, даже в этом кошмаре.
– Девятнадцатая, Кэрол… – пробормотал он, отмечая их имена в середине списка.
Не успел он дочитать список до конца, как раздался пронзительный, истеричный вопль.
– Почему я?! Почему я?! – надрывно вопил маленький Олби, его голос звенел от страха, боли и непонимания. Это был крик отчаяния, предсмертный вопль маленькой птички, попавшей в капкан. – Это несправедливо! Я же старался!
Стюарт обернулся к Олби, почувствовав, как его сердце сжалось от жалости. Он знал, как сильно этот мальчик мечтал о победе, как много значила для него эта возможность вырваться из нищеты. Все взгляды обратились к Олби, который, казалось, находился на грани нервного срыва, готовый расплакаться в любую минуту. Его надежды рухнули в одно мгновение, погребая под своими обломками все его мечты и стремления.
– Это всё ты! Ты, тупоголовый, самодовольный выскочка! Ты пойдёшь со мной! Заплатишь за свою лживую победу! Я знаю, что ты даже пальцем не пошевелил, а всё равно оказался на первом месте! Почему я должен умирать из-за тебя?! – завопил Олби, словно раненый зверь, загнанный в угол. С диким рыком он набросился на Марвина и со всей силы ударил его кулаком в живот.
Атмосфера в коридоре мгновенно накалилась до предела. В воздухе повисла зловещая тишина, предвещавшая бурю. Большинство ребят, охваченные ужасом, бросились врассыпную, инстинктивно пытаясь избежать неминуемой расправы. Разнимать дерущихся не спешили лишь Стюарт и Девятнадцатая. Стюарт бросил взгляд на девушку, и в её глазах он прочёл странное смирение, словно она предоставляла ему последний шанс выплеснуть накопившиеся эмоции перед тем, как принять свою печальную участь. Но Стюарт не стал вмешиваться в драку… Не потому, что боялся, а потому что где-то в глубине души считал, что Марвин заслужил это. Утром он бы с уверенностью сказал, что никто не заслуживает гнева, даже самого справедливого, но, глядя на Марвина, Стюарт вдруг почувствовал неудержимое желание отомстить за все те жестокие слова, которые тот произнес утром. Отомстить за то, что Марвин, движимый жаждой победы, был готов пойти по головам, обрекая на смерть невинного Олби.
С диким воплем, полным отчаяния и ненависти, Олби повалил ошарашенного Марвина на пол и, словно обезумевший, набросился на него, осыпая градом яростных ударов. Кулаки маленького мальчика обрушивались на лицо Марвина, словно молотки, разбивая его кости и разрывая кожу. Кровь хлынула из разбитого носа, рассечённой губы и распоротой брови, заливая лицо Марвина и окрашивая пол в багровый цвет.
Олби, словно зверь, вцепился зубами в щёку Марвина, вырывая из неё кусок плоти. Сквозь зубы слышался хрип, а по лицу текли слёзы, смешиваясь с кровью. Марвин истошно вопил, пытаясь отбиться от обезумевшего мальчишки, но все его попытки были тщетны. Он, привыкший к лёгким победам, оказался абсолютно беспомощным перед лицом безумной ярости отчаявшегося ребёнка.
Эти лживые глаза, которыми он умолял подтасовать результаты, этот лицемерный рот, извергавший слова высокомерия и презрения, – всё это вызывало в Олби лишь ярость и ненависть. Он перестал отдавать отчёт в своих действиях, понимая, что ему всё равно суждено умереть. Его ждёт та же участь, что и Ханну – холодное кресло, острые иглы, впивающиеся в тело, и мучительные эксперименты в компании таких же обречённых. Он не хотел этого.
Всё происходило словно в замедленной съёмке: крик Мисс Мари, наконец осознавшей, что ситуация вышла из-под контроля; хлопанье дверей и торопливые шаги наставников, бегущих по этажам после сигнала тревоги, словно стая хищников, почуявших запах крови.
– Уйди от моего мальчика, ты мелкое чудовище! – пронзительно закричала наставница Олби, подбегая к нему и грубо оттаскивая от захлёбывающегося кровью Марвина. Её лицо было искажено гримасой отвращения и гнева.
Белые халаты сотрудников лаборатории развевались в воздухе, когда они бежали к месту происшествия. В считанные секунды в коридоре появились охранники в чёрной униформе и другие наставники, пытаясь разнять дерущихся и вывести детей из охваченного хаосом коридора. Стюарт даже не успел осознать произошедшее, как Миссис Перл схватила его за руку и потащила вслед за остальными в комнату, словно он был непослушным щенком на поводке.
– Стой! Мы должны попрощаться с ним! – отчаянно воскликнул Стюарт, вырываясь из хватки Перл и оборачиваясь к мальчику, охваченному истерикой. В его голосе слышалось отчаяние и бессилие.
– Он не в состоянии сейчас с вами общаться. Он опасен и может навредить, – холодно отрезала Перл, словно говоря о неодушевлённом предмете.
– Он просто напуган! Отпусти! – в отчаянии дёргал Стюарт свою руку, пытаясь вырваться из её железной хватки. Он чувствовал, как его сердце разрывается от боли и жалости к Олби.
Она резко повернулась к нему и с гневом в голосе рявкнула: – Довольно! Прекратите это ребячество! Ты идёшь с остальными. Никаких прощаний не будет. Он сам виноват в своём поведении! – и, не церемонясь, грубо дёрнула его за руку, отчего плечо Стюарта чуть не вылетело из сустава.
Обернувшись в последний раз, Стюарт увидел, как двое охранников вкололи что-то Олби в шею, заставив его замолчать. Его тело обмякло и безвольно повисло в их руках. Олби, потерявшего сознание, подняли и понесли прочь по коридору, словно мешок с мусором.
Марвин же, ошарашенный, не мог и слова сказать, лишь стонал от боли, тяжело дышал и руками цеплялся за окружавших его взрослых людей.
Этот ужасный момент, казалось, запечатлелся в памяти Стюарта навсегда. В его сознании промелькнула мысль о том, что все остальные осознавали реальность ситуации, понимали, что их ждёт неминуемая гибель, но, в отличие от него, не оказывали сопротивления. Они были слишком напуганы, слишком подавлены, чтобы бороться за свою свободу. Кровь, стекающая по лицу Марвина, смешиваясь со слезами; искажённое от ярости лицо Олби; безразличный взгляд Мисс Мари; холодные и бесчувственные глаза Перл; и бессилие, сковывающее его тело – всё это слилось в одну страшную картину, которая преследовала его в кошмарах.

Вечером в комнате царила зловещая тишина. Кровать Олби была аккуратно застелена сотрудниками лаборатории, а его личные вещи, словно стирая следы его существования, бесцеремонно вывезены прочь. Ещё один участник покинул их тесную обитель, оставив после себя лишь пустоту и горечь. Казалось, совсем недавно их было так много, таких разных, но объединённых общей мечтой о лучшей жизни. Теперь же их осталось всего пятеро, словно горстка уцелевших после кораблекрушения, одиноко дрейфующих в океане отчаяния.
Марвина привели из медпункта, он тяжело ковылял к своей постели, словно старый, израненный солдат, возвращающийся с поля боя. Вата в носу, кровоподтёк под глазом, синяки, расплывшиеся по всему телу, словно отметины проигранной битвы, – всё свидетельствовало о той жестокой расплате, которую ему пришлось понести.
Но никто не ринулся его успокаивать, никто не предложил ему сочувствия. Не после всего того, что произошло, не после тех слов, которые он произнёс, словно выплюнул яд, отравивший их дружбу. Стюарт, бросив мимолётный взгляд на друга, увидел в его глазах проблеск вины, истерзанную усталость и невыразимую боль. Марвин тоже всего лишь ребёнок, такой же напуганный и растерянный, как и все они. Он решил, что поговорит с ним завтра, попытается найти слова примирения, а пока… пора спать.
Ложась в постель, Стюарт заметил на тумбочке письмо от Османа. Эта маленькая весточка извне могла хоть ненадолго поднять ему настроение, подарить надежду на то, что в этом жестоком мире ещё осталось место для добра и дружбы. Усталыми руками он раскрыл конверт и, развернув аккуратно сложенный лист бумаги, с тяжёлым вздохом принялся читать.
“Привет, Стью. Прости, что не писал так долго, в этом месяце я совсем расклеился, поэтому это единственное письмо. Я очень болен. Не могу встать с кровати, а моего лучшего друга усыновили, представляешь? Теперь я совсем один. Поэтому это письмо пишу тебе сам, из последних сил. Надеюсь, ты разберёшь мой корявый почерк, я пытался научиться правописанию по книжке, которую мне принесли. Сейчас я лежу в отдельной палате, сплю больше двенадцати часов в сутки. Совсем перестал следить за временем. Может, даже уже не месяц прошёл. Воспитательницы лишь пожимают плечами и приносят какие-то непонятные лекарства, которые я, конечно, выплёвываю в унитаз. Чувствую себя паршиво, но не хочу тебя беспокоить. Просто хочу знать, что ты в порядке, что ты не унываешь и хоть иногда веселишься. Я бы сейчас отдал всё на свете, чтобы выйти на свежий воздух, вдохнуть полной грудью этот тёплый воздух, немного погулять, побегать по траве… Но, увы, не могу… Я даже с кровати встать не в силах. Всё тело словно горит в огне. Хочу скорее выздороветь, вырваться из этой постели и прибежать к тебе, крепко обнять и сказать, что всё будет хорошо, что ты справишься, что мы обязательно выберемся из этой передряги. Но сейчас я даже себе такого сказать не могу. Письма, наверное, буду писать реже, но если у тебя будут силы и желание, пиши мне, пожалуйста, я буду с удовольствием читать каждое твоё письмо. Каждое твоё слово для меня, как сказка на ночь. Мне легче засыпать, зная, что с тобой всё в порядке…
Ты в порядке, Стью?”
На бумаге с текстом он заметил маленькие круглые размытые пятна соленной жидкости, которые размазали чернила.
Стюарт опустил руки, словно обессиленный, пытаясь осознать всю глубину своего трагического положения. Его лучший друг, его единственная опора в этом жестоком мире, тяжело болен, и по почерку и содержанию письма он понимал, что состояние Османа критическое. Сам Стюарт находится на грани срыва, и каждый день, словно игра в рулетку, испытывает его нервы на прочность. Жизни его друзей уносит этот безумный конкурс, в котором они стали лишь пешками в чужой игре. А он сам… Он даже не уверен, доживёт ли до следующего месяца, сможет ли увидеть новый рассвет.
В комнате, словно в склепе, царила мёртвая тишина. Все спали, убаюканные кошмарами или погрузившись в блаженное небытие, лишь Стюарт не мог сомкнуть глаз, его сознание было переполнено мучительными мыслями. Он сидел, неподвижно уставившись в темноту, и отчаянно размышлял о том, как ответить на это письмо, как найти слова утешения для своего друга. Сказать ли ему правду, описать все ужасы, которые ему пришлось пережить, поделиться своим страхом и отчаянием? Или соврать, притвориться, что всё в порядке, чтобы не мучить и без того израненное сердечко Османа, чтобы подарить ему хоть немного надежды в последние дни его жизни?
Рука Стюарта, дрожащая от волнения, застыла над листом бумаги, словно не решаясь прикоснуться к нему. В его душе разгоралась жестокая борьба между искренностью и ложью, между желанием облегчить страдания друга и страхом лишить его последней надежды. Он понимал, что от его ответа зависит многое, возможно, даже жизнь Османа.
И всё же, собрав остатки сил, он взял ручку и, с трудом выводя буквы, написал лишь два слова, а после застыл в раздумьях, что писать дальше:
“Я в порядке?”