Осколки света | Кирилл Егоров

***

Дурак думает, что он умный, умный знает, что он дурак
У. Шекспир

Ты либо часть цирка, либо часть публики. Я предпочитаю быть клоуном

Ч. Чаплин

***

Федорцов.

В любой компании есть два типа людей: одни создают проблемы, другие легенды.

Я, само собой, второе.

Тот, кто превратит разбор полётов после проёба в стендап-баттл, похороны таракана в эпичное шоу с гробом из спичечного коробка и криками «В топку его, грешника!». А истерику капитана в повод закинуть в чат мем про психов, закрепить его на год и каждый раз реагировать на его вопли новой гифкой с подписью: «спокойствие, только спокойствие».

Кстати, о психах. Если копнуть глубже, классификация людей явно неполная. Где, спрашивается, категория «Егоров»? Наш локальный джокер, который умудряется быть одновременно и проблемой, и легендой, и ходячим кейсом для психотерапевта.

Человек, способный устроить драму из-за криво стоящей клюшки, но вытащить матч с температурой под сорок. Тот, кто на льду рвётся так, будто от этого зависит судьба человечества, а после игры закатывает трагедию уровня «Я и моя тень»... Хотя, справедливости ради, тень хотя бы не орет и не требует немедленно: «передать шайбу в пас, блин, ну как так-то, а?!».

И именно поэтому моя священная миссия превращать Егорова в мем, пока он не превратил в мем всех нас.

Делать ставки, через сколько минут его очередная «гениальная» идея накроется медным тазом, коллекционировать его перлы в отдельный чат «Егоров LIVE», и напоминать этому придурку при каждом удобном случае, что если бы его упёртость конвертировали в IQ, он бы уже колонизировал Марс, изобрёл вечный двигатель и доказал, что Земля плоская.

Весело же, ну.

В конце концов, этот человек идеальное сочетание нашего коллективного кармического воздаяния, ходячая отмазка для моего чёрного юмора и живое доказательство того, что эволюция иногда просто забивает на тупиковые ветки.

Кто-то же должен нести свет сарказма в этот мир? И, как всегда, эта миссия падает на меня. Потому что если не я, то кто? — Егоров? О, нет. Он уже несёт. Не победы, не логику и уж точно не душевное равновесие, скорее: херню, истерики и поводы для новых мемов.

А также полный комплект эпичных трагедий из-за мелочей, необъяснимую уверенность, что его план сработает, даже если статистика, логика и законы физики кричат обратное и непреодолимое желание спорить даже с очевидным — например, что «лед скользкий», «шайба круглая» или «лучше не орать на судью, если не хочешь удаления».

Но нет, Егорову же виднее!

Но, пожалуй, как бы не было прискорбно признавать — этот придурок несёт развлечение. Без него было бы скучно, а так хоть чат обновляй, мемы плоди и ставь на срок его следующей истерики — средний коэффициент семь минут после выхода на лёд, но это уже лирика.

Шута не воспринимают всерьёз? — отлично. Это же идеальный камуфляж. Преимущества системы таковы: твои косяки всегда «прЕкол», твои крики — это всегда чёрный юмор, а твоё молчание — зловещий саспенс перед новым трэшем.

Когда слишком напряжно, слишком пафосно или просто всем пиздец — я не гружусь, как остальные, а просто включаю режим «клоун-мод: хаос на-минималках», — и вуаля, теперь это не кризис, а «шоу».

Потому что если не смеяться, то придётся плакать. А я не подписывался на драму! Я подписывался на хаос, сарказм и мемы... и, кажется, меня где-то жестко кинули на бабки, раз вместо полного комплекта выдали только Егорова.

Да, иногда ловишь себя на мысли: «А что если...», — но когда Захар грузится из-за бати, Гарик ноет про то, что его уволили, Самсонова выгоняют из универа, а Кирюха перманентно рвет на жопе волосы — все смотрят на меня, потому что только шут может тыкать королей в их же дерьмо, разрядить обстановку там, где другие боятся открыть рот и сказать то, что все думают, но не говорят.

Если однажды, боже упаси, мне понадобится, чтобы меня восприняли всерьёз, то просто сниму клоунский нос.

Но, зачем?

Кто-то же должен сохранять остатки здравомыслия в этом цирке, верно? Если для этого нужно колотить бубенчиком по головам — что ж, я к вашим услугам.

Не знаю, когда это началось.

Может, ещё в школе, когда понял, что гораздо проще рассмешить класс, чем пытаться вписаться в их «серьёзные» тусовки с их «важными» разговорами про «кто кому нравится» и «кто кого вчера обул в CS». А может, когда впервые пришёл в эту команду и увидел, как пацаны косились на новичка. Тогда я просто ебнулся на лёд специально, — коньки кверху, искры веером, рот в орущем смехе, — сработало.

Теперь я тот, кто разряжает обстановку.

Человек-дичь, который вбрасывает в чат очередную порцию абсурда, — меня ждут после проёба, после ссоры, после тяжёлой победы, — потому что если я не пришлю похабный мем или не начну нести ахинею, значит, дело действительно хреново.

Но есть один нюанс.

Никто не воспринимает шута всерьёз.

Не то чтобы мне нравилось быть клоуном, просто когда ты всегда в этой роли, сложно вдруг стать серьёзным: скажешь что-то по делу — все решат, что это шутка, поделишься настоящими проблемами — засмеют или отмахнутся.

Ну, а вообще... блин, кто-то же должен разряжать эту вечную мужскую напряжённость, когда все друг перед другом павлинами распускаются — проще рассмешить всех, чем признать, что тебе самому хочется на кого-то орать. Но я не ору. Потому что если сорваться все округлят глаза — «Ого, Диман, ты чё, реально?», — а потом либо начнётся драма, либо неловкое затишье, после которого мне же придётся снова шутить, чтобы всё вернуть на круги своя.

А оно мне надо? — верно, нахрен не надо.

Потому что я и «серьезность» два понятия из диаметрально противоположных плоскостей.

Примерно, как Егоров и логика, ну или как наши шансы на Кубок: теоретически могут существовать в одной вселенной, но на практике никогда не встречались в одной реальности.

Хотя, если копнуть глубже... иногда мне кажется, что Кирюха — это мое тёмное альтер-эго, вырвавшееся на свободу. Только без внутреннего цензора, с утроенной дозой адреналина и с перманентной установкой «бей-беги-ори».

И если это правда, то...

Господи, я бы поставил себе памятник за героизм или сбежал бы в монастырь.

Но пока варианты рассматриваются, я остаюсь на своём посту — с колпаком, сарказмом и железобетонным правилом: «если нельзя смеяться над ситуацией, то надо смеяться над Егоровым».

Шоу должно продолжаться, даже когда за кулисами полный пиздец.

Однако самое эпичное представление началось в начале зимы, когда наш Кирюха — да, тот самый, что обычно орет: «пас, блять!» и ломает клюшки о лёд в духе «ярость благородная» — вдруг вляпался в отношения. И не с кем-нибудь, а с той самой стервозной блондинкой, с которой ещё на первом курсе тусовался Игорян.

Я даже сначала не поверил!

Кирюха, который обычно общается на языке разбитых морд и криков, чей словарный запас состоит из: «Шайбу!», «Блять!» и «Ну че за хуйня?!», и девушка, чей взгляд одним лишь движением брови транслирует: «пошёл нахер».

Возникает закономерный вопрос — как она терпит рядом с собой этого неадеквата?

Нет, ну серьезно... это как если бы медведь начал ухаживать за змеёй — шансы на хэппи энд примерно равны нашим шансам выиграть Кубок Стэнли — то есть почти нулевые.

Но это были ещё цветочки.

Ягодки начались потом на льду.

Тот самый матч, который мы слили так позорно, что даже судья, кажется, в какой-то момент просто опустил голову и тяжело вздохнул. Настроение у всех было, как у кота, которого только что выкупали. А тут ещё до Кирилловой «дамы сердца» прицепились какие-то типы — то ли местные гопники, то ли просто тролли, возомнившие себя бессмертными.

Мы с Игоряном как раз собирались заскочить за шаурмой по дороге в общагу, как вдруг перед нами вылетает она — та самая блондина, из-за которой Кирюха последний месяц вёл себя как адекватный человек.

И всё бы ничего, но... Егоров, блять, полез в драку.

Один. Против толпы. После проигранного матча.

И не просто полез — влетел, как Терминатор, если бы Терминатор был на взводе и при этом полтора часа назад целовал шайбу, словно это не кусок резины, а священная реликвия.

И вот тут момент истины. Я-то его понимаю, девушка — это святое. Сам бы, наверное, так поступил.

Но, блять... Кирюх, ты мог хотя бы: подождать нас — мы же в двух шагах были; крикнуть «Пацаны, помогите!» — мы бы мигом подоспели; хотя бы клюшку взять — не голыми же руками на толпу идти.

Но нет! Наш герой всегда выбирает самый эпичный и самый идиотский вариант одновременно.

Мы, конечно, не могли бросить своего главного долбоёба одного, так что через три секунды вся команда уже вламывала этим типам по первое число — и по второе, кстати, тоже. Через десять проректор орал что-то про «дисциплинарку», а Кирюха потом ещё полчаса, по пути в РУВД, объяснял нам, что он «не просто так полез», а «за принцип».

Какой принцип? — да хрен его знает.

Поступил как идиот, но по-мужски. И мы его все равно прикрыли, потому что пацаны — они и есть пацаны.

Даже когда ведут себя как долбоёбы.

Даже если через пару часов та самая стерва орёт на всех подряд, а сам Егоров стоит с видом брошенного котенка и просит у нее прощения, как будто действительно осознал, что, возможно, зря ввязался во всю эту историю.

И вот Кирюха, который обычно нес чушь на уровне «я ж тебе говорил!», — хотя никто не понял, что именно, — вдруг начал выдавать осмысленные вещи. Кирюха, который раньше выходил из себя, если шайбу не передали в пас, теперь терпеливо объяснял правила хоккея своей девушке — и, кажется, даже сам в них разобрался. Кирюха, чей обычный стиль общения — крик, мат и хлопанье дверьми, теперь писал смски без капса и иногда даже смайлики добавлял.

Он даже стал меньше психовать на льду!

Вместо привычных истерик по поводу каждого неидеального паса — «Да я ж открылся, блять!» — сжатые губы и сосредоточенный взгляд.

Видать, когда вся энергия уходит не на крики и битьё клюшкой об лёд, а на что-то более продуктивное, — например, на ревность и стикеры в личку, — хоккейный навык волшебным образом прокачивается.

Мы, естественно, первым делом заподозрили подмену.

Инопланетяне? — ну а как ещё объяснить такую резкую смену парадигмы. Любовь? — но мы же реалисты, скорее уж инопланетяне. Егоров проиграл спор и теперь месяц должен был вести себя как человек — самый правдоподобный вариант!

Но, нет — это была реальность — наш Кирюха стал почти адекватным.

Правда, ненадолго.

Потому что, как показала практика, даже любовь не способна победить Кирюхинский долбоёбизм насовсем. Это как временная ремиссия — симптомы уходят, но болезнь никуда не девается. И хоть она временно превращает даже самых отъявленных трэш-человеков в подобие разумных существ, природа рано или поздно берёт своё — Кирюха снова Кирюха.

И, если честно, «до» было лучше.

Потому что всё, что происходит с Егоровым после Нового года, можно охарактеризовать двумя словами: полный пиздец.

Мы все уже успели привыкнуть к этому новому Кирюхе — тому, что с девушкой, со смайликами, с попытками общаться почти без мата, — ну ладно, с минимальным матом. К Кирюхе, который иногда даже слушал, что ему говорят. К Кирюхе, который не орал на судью после каждого свистка, а просто... молчал, — играл, — и самое страшное, играл хорошо.

А потом они расстались.

И наш «почти адекват» вернулся.

Вернулся, блять, в тысячекратном размере.

Теперь он не просто орёт — он выносит мозг на новом уровне. Не просто ломает клюшки — он устраивает перформансы: сначала долго и пафосно смотрит на неё, потом вздыхает, потом бьёт об лёд, потом о борт, а потом ещё и пинает, словно она виновата в его несчастье. Не просто лезет в драки — специально ищет поводы, чтобы ему набили морду, потому что, видимо, решил, что физическая боль заглушит душевную.

И команда уже готова массово выйти в окно.

Потому что если раньше мы хотя бы понимали, с чем имеем дело — обычный Егоровский долбоёбизм, — то теперь типичная фраза каждой второй бабки: «а вот раньше было лучше» — наша новая мантра.

«Где ты?» — тычу в телефон, отвлекаясь от стрима.

Егоров опять за своё — засрал общий чат своей очередной «гениальной» идеей.

Ну, ладно, не совсем засрал, предложение вроде адекватное, но после сегодняшнего ада на льду, разборов ошибок, нашего коллективного срача в раздевалке, и этого ебучего реферата по робототехнике, который я дописывал с кровавой соплей, тащиться куда-то — нет, блять, просто нет, — от слова «совсем», «отвалите» и «дайте хоть в игрушки спокойно поиграть».

И вообще у меня стрим!

Это у Кирюхи батек олигарх с виллой в Испании, а мы, простые смертные, выживаем на стипендию. Не ту, обычную, на которую даже клюшку не купишь, а ту самую, повышенную, за которую мы с Игоряном четыре года ломаем копчик на льду, вкалываем на сборах при минус тридцати, терпим синяки от шайб, да глотаем кровь после силовых у борта.

Эти жалкие восемнадцать тысяч — единственное, помимо заработка со стримов, что позволяет мне не сдохнуть с голоду между учёбой и выездными матчами.

И когда ректор завёл речь о «расформировании команды по причине низких показателей», мы с Игоряном и еще некоторыми пацанами реально перепугались.

Это Егорову хоть бы хны. Стипендия? — да он её даже в карман не кладёт, мелочь по его меркам — а для нас, вообще-то, вопрос выживания.

Я вот считаю каждую копейку: пять тысяч на еду, две на проезд до спорткомплекса, остальное — на те самые хоккейные перчатки, которые почему-то рвутся ровно через месяц, и при этом стоят как крыло от боинга. А без них как без рук. В прямом смысле.

Но сейчас Кирюхе херово — по-настоящему херово, — и отказать... ну вот прям никак не вариант. Потому что это Кирюха. Если он зовёт, значит, реально уже припекло так, что дальше некуда. И я прекрасно знаю, что, кроме меня, за ним никто не поедет.

Потому что я — шут, а шутам, как известно, положено спасать королей.

Даже если эти короли уже давно должны были научиться спасать себя сами.

«В баре Аутсайд» — прилетает сообщение от Кирюхи, и у меня в голове моментально проносится мысль, что, может, сначала дать ему в бубен, а потом уже разбираться, не такая уж и плохая идея.

Для профилактики же. Чисто символически. Один точный удар, как на вбрасывании, чтобы вправить мозги.

Бля-я-я... Вот просто рукалицо... Знаю я этот бар — он как Егоров в нашей компании — головная боль, постоянный риск и стопроцентная гарантия, что всё пойдёт по пизде.

Мало того, что находится там, где заканчивается цивилизация и начинаются криминальные сводки, так ещё и ассортимент там, прости, Господи — спалишь весь внутренний мир нахрен и не будешь знать, какой дряни сожрать, чтобы всю эту херню вылечить.

Даже лед в стаканах там какой-то подозрительный, словно его нарезали с катка для дворового хоккея. А после одной порции их «фирменных крылышек» так вообще можно смело писать завещание.

Это не просто забегаловка — это натуральный адский портал в прошлое, где каждый квадратный метр пропитан плохими решениями. Как будто сама вселенная решила: а давайте-ка устроим этому пацану квест «выживи-ка в гетто».

Откуда мне знать? О, у меня есть вещественное доказательство — десятисантиметровый шрам на левой руке, подаренный каким-то ублюдком с разбитой бутылкой «Ольмеки», — памятный сувенир с нашего «празднования» после выигрыша в региональном чемпионате пару лет назад.

Мы тогда думали отметим победу...

Ага, отметили.

Перебрали дешёвого пойла, нарвались на местных гопников, слово за словом, которые переросли в натуральный мордобой; два потерянных зуба у Игоряна; мою руку, зашитую как хоккейная форма после жесткого силового; и охренительную возможность присесть на бутылку правосудия за хулиганку — благо вовремя впрягся батек Захара.

Мы тогда еле ноги унесли. Ну, если быть до конца откровенным, точнее, меня почти несли.

А вот Кириллу, походу, не хватило острых ощущений, если решил ещё раз в этом клоповнике отметиться...

Будь моя воля, больше ни за что не сунулся бы туда, но не бросать же друга в беде...

«Сиди там, щас приеду!», — пишу я и, не дожидаясь ответа, выхожу из чата.

Надеяться, что Кирюха будет тихонько сидеть и ждать — бесполезно. Если к моему приезду полбара не будет в руинах, а бармен в нокауте, значит, это уже не наш Егоров.

Да и хер бы с этой забегаловкой!

Главное найти его до того, как он либо спровоцирует войну с местной гопотой и ОМОН-ом, либо решит, что «Аутсайд» отличное место, чтобы передознуться... или вообще не отправится «на разведку» в еще более сомнительное место.

Потому что если он исчезнет, то искать его придётся мне. А я не Дэнни Хитмен, не подписывался на квест «Спаси идиота» и вообще у меня завтра контрольная по термеху в одиннадцать тридцать.

По городу, как на зло, пробираюсь, собрав все пробки и светофоры — очевидно, сама вселенная хотела, чтобы Егоров оторвался на славу.

Внутри царит тот самый полумрак, когда глазам нужно не меньше минуты, чтобы перестроиться с уличного света на это подвальное болото. Сперва вижу только силуэт у барной стойки — сгорбленные плечи, неестественно опущенная голова, — поза кричит о поражении громче, чем мог бы выкрикнуть любой болельщик после проигранного финала.

Когда подхожу ближе, картина становится еще печальнее, ибо замечаю его глаза, уставленные в подозрительное мокрое пятно на стойке, стиснутые кулаки с побелевшими костяшками — явно сдерживает себя, чтобы не пробить эту самую стойку, — и пустой стакан, который он бессмысленно катает по липкой поверхности.

— Ну, рассказывай, — бросаю, с грохотом опускаясь на соседний стул, который скрипит так, словно вот-вот развалится под моим весом.

Следующие полчаса я становлюсь «счастливым» слушателем самой ахуительной истории истории этого года.

Такой бредовой, что первые минут пять я просто морщу лоб, проверяя, не начался ли у меня галлюциноз. На десятой минуте непроизвольно тянусь к его стакану, потому что трезвым это слушать невозможно. На тридцать первой выдаю:

— Ну ты и мудак, — когда понимаю, что других слов для этой ситуации просто не существует.

Даже словарь матерных выражений пасует.

Кирюха только горько усмехается и допивает свою мутную жижу, которую бармен с явным садизмом называет «фирменным коктейлем» — по вкусу, как будто смешали антифриз с дешёвым энергетиком и добавили каплю ностальгии по нормальной жизни.

Только по этому уже было понятно, что вечер только начинается, и закончится он либо в отделении с протоколом, либо в реанимации с капельницей или — сценарий похуже — с татухой «Кристина» на Кирюхиной пятой точке.

— Ну так и какого хрена ты от неё не отстанешь после всего этого дерьма? — спрашиваю, отхлебывая виски с колой, которое пахнет то ли лекарством, то ли растворителем. — Она ж не единственная девчонка на планете. Да даже в нашем универе полно...

Кир резко вскидывает голову, и я вижу в его глазах ту самую смесь ярости и отчаяния, которая обычно заканчивается разбитыми носами, выбитыми зубами и испорченной дружбой.

— До тебя не доходит, да?! — бьет кулаком по стойке, отчего подпрыгивают стаканы. — Я влюбился, блять! В-лю-бил-ся! Я не могу отстать, прикинь?! Мне нахуй больше никто не нужен!

Еще одна стопка коньяка — если это вообще коньяк — исчезает в его глотке.

Эк его забрало.

И что, блять, за бабы нынче пошли, что готовы из нормальных пацанов делать таких идиотов?!

Хотя стоп. Кирюха-то и до своей блондинки примерным поведением никогда не блистал.

Интересно, у нас с Дамиркой такая же херня со стороны? — нет, наверное. Мы-то с ней адекватные. Ну почти. В основном. По крайней мере, я не сижу в подвалах, убиваясь из-за того, что сам все похерил...

Хотя, с Ренатом у нас, конечно, та ещё напряженка...

Отмахиваюсь от неприятных воспоминаний — сейчас надо вытаскивать Кирюху из этого дерьма, а не копаться в своих косяках.

— И как, помогло? — спрашиваю, указывая на пустую стопку. — Алкоголь вернул тебе девушку?

Егоров молчит, уставившись в свой телефон на последнее сообщение от его Крис:

«Больше не пиши! И не смей за мной таскаться!».

— Кир, ну серьёзно. Ты же сам всё просрал. Сначала использовал её, потом не поверил, а теперь опять... — устало вздыхаю, подпирая ладонью щеку. — Бля, ну сам подумай. Будь я девчонкой, хер бы простил тебя ещё в первый раз...

— Да если бы ты был девчонкой, Диман, — недовольно бурчит Кирюха. — Уже давно строил глазки Игоряну...

Закатываю глаза. Вот и поговорили по душам. Сейчас начнется: «Ты не понимаешь!», и дальше по списку всех шаблонов для сопливых подростковых драм.

— Знаешь, Кир, — медленно произношу, стараясь не сорваться на истеричный смех. — Я, конечно, не эксперт по бабским тараканам, но, может, ей просто надоело, что ты ведёшь себя как ёбнутый? Вот прям совсем? Ну, типа, это как-то... не очень располагает к крепким отношениям, не находишь?

Делаю большой глоток своей пойла. Надо же как-то переварить эту херню.

— И вообще, — продолжаю. — Ты, блин, хоккеист, а не герой мексиканского сериала! Может, стоит сосредоточиться на том, чтобы шайбу в ворота забивать, а не в гроб свои отношения?

Кирюха хмурится.

— Легко тебе говорить! У тебя-то всё заебись! — выпаливает он.

Ага, конечно. Заебись. Кроме хвостов по учебе, шведского стола из доширака и переваренных макарон, перманентного недосыпа, вылетевшей из чемпионата команды, проблем с Дамиркой и её помешанном на контроле братце, и завтрашней контрольной, к которой я даже не прикасался, — вообще шоколадно.

— Ну да, — соглашаюсь. — Всё просто чудесно. Особенно сейчас, когда я торчу с тобой здесь, слушая душераздирающую историю о том, как ты бездарно просрал свою любовь! Знаешь, это даже как-то... возвышает, что ли. Прям чувствую себя трагическим героем, не меньше. Ладно, — вздыхаю, понимая, что Кирюху сейчас не переубедить. — Что ты предлагаешь? Будем и дальше топить печаль в этой бурде, пока нас отсюда не вынесут в горизонтальном положении? Или у тебя есть план?

Он смотрит на меня мутным взглядом.

— План? — переспрашивает. — А какой может быть план? Она меня видеть не хочет.

— Ага, гениально, Кирюх, просто гениально! — хлопаю его по плечу так, что у него, кажется, искры из глаз сыпятся. — То есть, план такой: сидеть и удивляться, что она не бежит к тебе с криками «Я твоя навеки!»? Ты реально думал, что она после этого в ноги тебе упадет, или сразу в ЗАГС потащит? Может, ещё серенаду под окном ей споешь? С балалайкой? Че нет-то, а?!

Подвигаю к нему стакан с остатками его «фирменного коктейля».

— Пей, пей, Кирюх. Может, хоть это мозги тебе промоет. Хотя, че там промывать-то?

Смотрю на его жалкую фигуру. Действительно жалко, но...

— Слушай, я, конечно, понимаю, разбитое сердце, все дела, но ты реально больше на алкаша у вокзала похож, чем на героя-любовника.

Кирюха смотрит на меня как на говно, что, в принципе, объяснимо, учитывая, где мы находимся.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Диман? — цедит сквозь зубы. — Ты кроме своих шуток нихера не видишь! У тебя все как в гребаном тиктоке: смешно, коротко и нахуй не нужно!

— Ага, зато не рыдаю в баре, как школьница после расставания с её прыщавым крашем, — отмахиваюсь. — И ваще, мои шутки — это моя защита от вашей вселенской тупости. Если б не они, давно бы уже застрелился от ваших викидонов!

Он опять залпом осушает стакан. Бармен, видя такое дело, уже несёт новый. Бизнес, хули.

— Ты бы хоть раз поддержал, а не язвил, — бурчит, мрачнея ещё сильнее. Кажется, он сейчас либо заплачет, либо сломает стол.

— Поддержал? — усмехаюсь. — Кирюх, да я тут как святой Георгий, дракона спасаю! Только вместо дракона — ты, а вместо копья — здравый смысл. И, знаешь что? Дракону, кажется, это нахрен не упало!

Кирюха смотрит в пустоту, потом на меня, потом снова в пустоту.

— И что мне делать, блять? — наконец, выдает, таращась в потолок, словно там написан ответ на главный вопрос вселенной: «Как не просрать свою любовь, когда ты конченый придурок?»

— Кирюх, серьезно? — снова отхлебываю свою бурду, пытаясь не думать о том, что ближайшие пару дней проведу в обнимку с унитазом. — Ты знаешь, что тебе надо понять? То, что ты идиот. И как только ты это осознаешь, так сразу станет легче. Не ей, конечно. Тебе. Потому что поймешь, что от тебя уже ничего не зависит. Всё, Кирюх, финальный свисток! Game over! Занавес! Next!

— Слушай, ну у тебя в отношениях нет такой херни... — снова ворчит, заводя старую пластинку.

— Да, мы с Дамиркой, как реклама «Счастливая семья». Погоди немного, и я тебе расскажу, как это «счастье» выглядит изнутри. Спойлер: там тоже хватает долбоебизма, просто другого калибра, — делаю паузу, чтобы придать своим словам драматичности. — Но знаешь, в чем разница между нами и тобой? Мы свой долбоебизм хотя бы на всеобщее обозрение не выставляем. А ты, Кирюх, устроил из своей личной трагедии цирковое представление с клоунами, жонглерами и дрессированными медведями. И знаешь кто медведь? Правильно, ты!

— Да, — обречённо тянет Кирюха, не отрывая взгляда от экрана, где все ещё горит её сообщение. — Я всё проебал...

— Ну, это мы уже поняли, — киваю. — Главное, что ты это осознал. Теперь можешь смело идти в клуб анонимных неудачников и проповедовать там о своей великой трагедии. Заодно расскажешь, как правильно ломать жизнь себе и всем окружающим.

— Да заткнись ты, — бурчит Кирюха, но в голосе слышится больше обреченности, чем злости.

— Без базара, — пожимаю плечами. — Просто констатирую факт. Слушай, может, тебе сменить тактику? Например, перестать писать ей всякую херню, а начать... ну, хер его знает. Убрать из своей жизни слово «Кристина» и слово «бухать» хотя бы на неделю. Попробовать найти себе хобби, кроме как истерить и ломать клюшки. Не знаю, хоть оригами научиться делать... пользы явно побольше будет.

Кирюха поднимает на меня взгляд, полный... да чего угодно, кроме надежды.

— Я без неё не могу, слышишь? — взрывается, но быстро успокаивается, понимая, что его сейчас опять просто засмеют. — Это... это, походу, реально любовь, блять!

— Любовь, — передразниваю, делая вид, что задумываюсь. — Ну, тогда поздравляю, чувак! Ты официально вступаешь в клуб «Жертвы Купидона». Там, кстати, печеньки дают и групповые обнимашки. А, нет, стоп, там только ревут хором и вспоминают, как было заебись «до». Могу записать, если хочешь. Бесплатно. Специально для тебя выбью скидку, как лучшему долбо... кхм... лучшему другу.

Кирюха сверлит меня взглядом, явно прикидывая, выбьет ли он из меня сейчас всю дурь, или оставит на потом.

— Ах, да, ты же у нас — Ромео, — продолжаю, поднимая руки в примирительном жесте. — Тогда, может, яду выпьешь? Или сейчас это уже не модно?

Смотрю на его помятую физиономию. Жалко придурка, конечно, но он сам себе злобный Буратино.

— Слушай, а может, тебе реально к психологу сходить, а? Ну, там, все дела, выговориться, поплакаться в жилетку. Вдруг, он тебе скажет что-то умное... Или хотя бы таблетки пропишет, чтобы ты не бегал за Кристиной с горящими глазами и криками «Я всё понял!».

Кирюха кривится.

— Я что, псих, что ли?!

— Кирюх, да ты ходячий диагноз! Просто пока ещё не сертифицированный. Но если продолжишь в том же духе, то, думаю, скоро диплом получишь. Посмертно.

— Да че ты пристал-то, а? — теряет терпение. — Хочешь, чтоб я сейчас пошёл и вены себе вскрыл?

— Слушай, ну это уже совсем крайности, — спокойно начинаю. — Может, просто попробуешь перестать страдать хернёй? Подумаешь, бросила. Ну, переживёшь. Пойдёшь дальше. Говно, конечно, но оно перегорает. И, между прочим, у тебя ещё хоккей есть, учёба есть, друзья есть... наверное.

Кирюха вздыхает, снова опуская голову.

— Ладно, хер с тобой. Что делать-то предлагаешь? — наконец, спрашивает он.

Коньяк здесь дерьмо, конечно, редкостное, но после третьей стопки уже не так противно. Тепло разливается по животу, туман заволакивает сознание, и тело расслабляется — как после драки, где ты не то чтобы победил, но хотя бы не сдох.

Оглядываю бар в поисках развлечения — ну, кроме как бухать и слушать, как Кирюха ноет, — и замечаю покосившуюся доску для дартса в дальнем углу. Мишень вся в дырках, словно её использовали не для игры, а для тренировки спецназа перед зачисткой. Или, что более вероятно, как подставку под пьяные споры «а ну-ка, докажи, что ты не криворукий мудак».

— Слышь, страдалец, — подталкиваю Егорова локтем. — Го сыграем?

Кир следит за моим взглядом и хмурится.

— Бля, ты хоть в стену-то попади, — проводит он ладонью по лицу. — Из тебя ж снайпер никакакой, тут полбара поляжет смертью храбрых.

— Да иди ты, умник, — притворно обижаюсь, но тут же лыбаюсь снова. — Или ты чё, струхнул? Боишься, что твой рекорд по промахам побить не смогу?

Кирилл пару секунд хмурится, а потом тоже улыбается.

— Провокатор херов... Ладно, разок попробуем, но если кто-то помрёт после твоего броска — я тебя первый сдам.

Фыркаю в ответ и топаю к «безопасному» развлечению — хрен его знает, вдруг правда промахнусь...

Первый бросок делает Егоров, который через чур долго целится, словно пытается рассчитать траекторию полёта до Марса, а не до мишени в трёх метрах, но в итоге дротик с жалким звоном втыкается в самый край мишени... чтобы через секунду с позором отвалиться на пол.

— Хера ты снайпер! — закатываюсь в истерическом хохоте, хватаясь за живот. — Научишь так же? Или это твой фирменный стиль «почти попал»?

— Пошел ты...

— Смотри и учись, щегол, — хватаю дротик, прицеливаюсь с преувеличенной серьёзностью. — Показываю один раз!

Дротик, зараза, летит точно... вот только меткость моя сегодня явно сбилась с прицела. Вместо того, чтобы воткнуться в мишень, он с предательским звоном влетает прямиком в кружку с пивом какого-то шкафа, что мирно — или не очень, хрен его знает, рожа у него и в спокойном состоянии недовольная — сидел за соседним столом.

И вот тут время замедляется, как в дерьмовом боевике, где главный герой понимает, что сейчас его накроет волной последствий его же идиотизма.

Мои глаза видят, как по бородище амбала растекается пена, как он медленно поднимает взгляд... а в этом взгляде, мать вашу, целая вселенная боли, разочарования и немых обещаний скорой и мучительной смерти. И, походу, дело было даже не в пиве, хотя, судя по его лицу, это был, наверное, его самый любимый сорт, типа «Кровь единорога» или что-то в этом духе, — просто мужик явно был в том настроении, когда любая искра уже гребаный пожар.

А я, как назло, только что бросил в его кружку не дротик, а факел.

— Э-э-э...

— Бля, — констатирует Кирюха, отодвигаясь на полметра в сторону, как будто я уже заразный.

Или радиоактивный. Или просто человек, с которым сейчас лучше не ассоциироваться.

— Это не я, — тут же вру я.

Мужик встает, медленно, словно терминатор, которому только что доложили, что Джон Коннор не только сидит за соседним столиком и пьёт его пиво, но ещё и матерится на его мать.

— Ой, пиздец, — вздыхаю, осознавая, что сейчас моя физиономия станет главным экспонатом в местном травмпункте. А может, и морге.

— Ну... Хотя б не в глаз, — доносится ехидный голос Кирюхи, и я понимаю, что он ржёт.

Сука, ржёт! Вот спасибо, друг! Прямо бальзам на душу, ага. Особенно когда передо мной уже маячит охренительная перспектива познакомиться с кафельным полом через кулак этого громилы.

Чешу затылок, пытаясь оценить ситуацию, но, честно говоря, оценивать тут особо нечего. У меня два варианта: либо попытаться сбежать, что в этом клоповнике равносильно самоубийству, либо попытаться договориться, что, учитывая мой талант находить общий язык с гопниками, тоже не самая блестящая идея.

— Э-э-э... Может, надо было чуток левее? — неуверенно предлагаю, кивая на мишень, как будто это как-то оправдывает то, что я чуть не выбил ему глаз.

Господи, Диман, ну хоть раз в жизни скажи что-нибудь умное, а не эту ересь!

— Может, тебе чуток по морде надо?! — ворчит амбал, выползая из-за стола с грацией разъяренного медведя.

— Э, мужик, сорян! — поднимаю руки в жесте всеобщего примирения. — Ну, с кем не бывает? Рука дрогнула, бес попутал! Щас я тебе новое пиво куплю, даже два!

Ох, бля... зря... он мне эту руку к жопе приделает, и будет прав.

Надо отдать должное Кирюхе, он моментально оценил ситуацию. С одной стороны, я, со своим врожденным талантом влипать в дерьмо — с другой пьяный шкаф, готовый разорвать меня на сувениры. Видимо, его блондинка все-таки хоть немного научила его эмпатии, или ему просто скучно стало смотреть, как меня сейчас будут пиздить.

— Да ладно, чувак, — вдруг говорит Кирюха, вставая между мной и громилой. — Он же не специально.

— Ага, — поддакиваю. — Я вообще хотел вон в того типа кинуть!

Кирюха бросает на меня взгляд, полный немого вопроса: «Ты серьезно сейчас?», мужик тем временем наливается цветом спелого помидора и делает шаг вперед.

— Ладно, — вздыхает Егоров. — Тогда план Б.

— Какой план Б?! — шиплю.

— Беги, долбоёб! — шипит он мне в ответ и поворачивается к амбалу с самой дружелюбной улыбкой, на которую способен. — Эй, братан, ты ж видишь, чел просто криворукий. Давай без трупов, а? Он расстроился и признал вину. Да, Диман?!

Я же киваю так активно, что мог бы заменить дворников на Егоровском мерине. Голова ходит ходуном так, словно я уже по ней получил, хотя пока что только предвкушаю это удовольствие.

«Расстроился», блин. Я, может, и расстроился, но не настолько, чтобы кидаться дротиками в незнакомых людей. Хотя, если честно, после этих коктейлей, я бы не удивился, если бы начал видеть единорогов и кидаться в них радугой.

— Расстроился он... — рычит амбал, приближаясь ко мне. — Я тебе сейчас так расстрою, что ты плакать будешь, как девка!

— А вот это уже оскорбление! — выпаливаю чисто на автомате, и тут же жалею об этом, ибо выражение лица амбала становится ещё более зловещим.

Нет, Диман, ну нельзя быть таким идиотом! Зачем ты это сказал? Сейчас он точно решит, что ты тут самый дерзкий, и переломает тебе все кости — причем начнет с тех, о существовании которых ты даже не подозревал. Ну или с челюсти, чтобы больше не мог нести эту хуйню!

— Слышь, ты моё пиво испортил!

«Это фиаско, братан», — вопит мой внутренний голос, но уже поздно, потому что мысленно я уже прощаюсь со своей челюстью, которая вот-вот отправится в самостоятельное путешествие по бару. Причем маршрут у нее будет от стойки к стульям, потом пару рикошетов от стен с финальной остановка где-то под столом — возможно, даже в реанимации и челюстно-лицевом отделении.

— Ой, не надо, а?! Это дерьмо уже ничем не испортить, — не соглашается Кир, у которого, кажется, все-таки закончился запас дипломатии. — Хотя почём мне знать, может ты такое же дерьмо, и тебе норм.

Вот и всё. Пиздец подкрался незаметно.

Ошалело смотрю на Кирилла и по его сосредоточенной морде понимаю, чего он теперь добивается — ему хочется выпустить пар, — весь тот коктейль из расставания с блондинкой, проигранного матча и прочей жизненной херни готов вырваться наружу в виде кулака в челюсть первому встречному.

Прекрасно его понимаю.

Но, мать твою, надо ж было кого-то своей весовой категории выбирать! Мы же хоккеисты, а не боксёры-тяжеловесы!

Я как-то не планировал сегодня вечером сыграть в увлекательную игру — «кто быстрее окажется в травмпункте». Особенно учитывая, что у меня завтра контрольная, а объяснять преподавателю синяк под глазом фразой «это я на хоккее получил» уже не прокатит — сезон-то для нас закончился, да и препод на игре был.

— Кирюх, угомонись, а?

Егоров смотрит на меня, потом на амбала, потом снова на меня, причем взгляд такой, словно он решает, кого первым ударить — меня или этого громилу. Выбор, конечно, не завидный — с одной стороны, я, криворукий идиот, с другой — человек, который выглядит так, будто может одной рукой выпрямить погнутый гриф штанги. И, кажется, ему это даже понравится.

— Да ладно, Диман, — начинает, пытаясь придать своему голосу спокойствие, которое ему совершенно не идет. — Мы ж не трусы. Мы ж команда, в конце концов, — ехидно заканчивает, и я понимаю, что сейчас он либо героически погибнет, либо устроит шоу, после которого нам обоим придется менять фамилии и переезжать в другой город.

Бармен уже достает телефон — то ли скорую вызывать, то ли снимать происходящее для тиктока. Музыка в баре почему-то становится громче, как будто кто-то решил, что хорошая драка должна идти под саундтрек. А я стою между двух огней и думаю, что, может, действительно стоило научиться играть в шахматы, а не в хоккей.

— Команда, блять, — фыркаю я, оглядывая наш потенциальный «полигон». — Тут от бара щас пепелище останется!

— Так шабаш соберём, — не успокаивается Егоров, разминая плечи. — Зови наших, всё веселье пропускают!

Прикидываю, что пацанам всю эту хрень видеть не обязательно. К тому времени, как они приедут, мы оба уже будем ушатаны — я в реанимации, Кирюха в изоляторе, а этот амбал, возможно, станет новым владельцем бара, убив предыдущего в приступе ярости.

Оглядываюсь по сторонам в поисках «оружия», но на глаза попадается только пустая бутылка из-под текилы.

Я фыркаю.

Ну и хрен с ним, будет своеобразная месть.

План, как обычно, хреновый, но хоть какой-то. Главное выжить, и попытаться вытащить из этого дерьма Кирюху, — потому что, как ни крути, он мой друг, — даже если иногда хочется его убить.

Подскочить к бару не успеваю — распахивается входная дверь, и на пороге появляются Гарик, Владос и Валенцов. Мы с Киром переглядываемся и скалимся во все тридцать два.

Вот теперь будет весело.

Однако, вновь прибывшие, на веселье были не настроены от слова совсем — подошли к амбалу, выяснили причины стычки, оплатили ему новое пиво и выволокли нас на улицу проветриваться. Уж не знаю, насколько я был в состоянии «дышать», но ощутил, что мгновенно слегка протрезвел. Настолько, чтобы понять: мы оба полные идиоты, но мне почему-то до сих пор жаль этого психа.

Холодный воздух обжигает легкие, словно после хорошей пробежки на льду, но тут нет ни свиста коньков, ни запаха резины, ни бодрящего чувства скорости. Только липкая вонь дешёвых сигарет, смешанная с запахом перегара и чего-то кислого, явно вытекшего из мусорных баков, которыми уставлен переулок. Прям как мои мысли сейчас — беспорядочная куча, из которой сложно вычленить что-то внятное.

Кирюха, как всегда, вырывается, пытаясь доказать, что он «всё разрулит сам». Эта его упертость, граничащая с идиотизмом, всегда была его визитной карточкой. Как и способность в самый неподходящий момент орать что-то абсолютно бессмысленное.

— Чё за херня, пацаны?! — возмущается он, пытаясь вырваться из объятий Владоса. — Я чё, сам за себя постоять не могу?! Да я его... Да пусти ты, блять!

Владос лишь вздыхает и крепче прижимает его к себе, как большого вредного ребенка. Гарик тем временем достает телефон — видимо, это его способ пережить наш очередной треш. А Валенцов просто смотрит на нас с тем выражением, которое обычно бывает у людей, случайно оказавшихся в кадре, когда снимают «Орел и решку».

— Два дебила — это сила, — отрезает Олег, прожигая нас взглядом. — Какого хрена вы тут торчите?

— Я за Кирюхой приехал, — бурчу, потирая виски. — Он тут... ну... немного приуныл.

Вот только «приуныл» — это как сказать, что Титаник слегка намок, — потому что, если быть точным, Кирюха был в состоянии клинической депрессии, топил горе в дешёвом пойле и был готов наломать дров.

— И в какой момент «приехал за Кирюхой» превратилось в «нажрался с ним за компанию»? — интересуется Самсонов, скрестив руки на груди. — Ну ладно этот дебил, — кивает в сторону Егорова. — Но ты-то должен был помнить, чем закончился наш прошлый поход сюда! Тебе ж потом пять швов накладывали!

— Ну занесло маленько, с кем не бывает, — закатываю глаза. — Вы как нас нашли вообще?

— В чат зашли, гений, — закатывает глаза Гар. — Ты же сам локацию отметил, когда писал Кирюхе! Смайликом с глазами-сердечками, если что.

— О как... — хором выдаём мы с Егоровым.

Он в этот момент тянется за сигаретой, роняя зажигалку — та со звоном катится по асфальту, и мы оба замираем, следя за её движением, словно это ключевой момент хоккейного матча, а не просто падение дешёвого пластикового хлама. Зажигалка останавливается у ног Валенцова, который смотрит на неё, потом на нас, и тяжело вздыхает.

Игорян тем временем тычет мне в лицо телефон, как судья показывает красную карточку:

«В баре Аутсайд. Бери Владоса и ещё кого-нибудь, тут пиздец» — последнее сообщение, отправлено... мной?

Бля. Чет совсем из головы вылетело, что отправил это, пока Егоров рассказал свою «слезливую» тру-стори. Видимо, на автомате написал, когда понял, что ситуация выходит из-под контроля.

— Ну... технически это не считается, — пытаюсь выкрутиться, но понимаю, что мои аргументы звучат так же убедительно, как обычные объяснения Кирюхи. — Я ж не заставлял вас всех сюда тащиться... хотя, спасибо, конечно.

Владос только тяжко вздыхает, явно представляя, как мог бы сейчас спокойно сидеть дома, а не разнимать двух идиотов, пахнущих дешёвым алкоголем и глупыми решениями. Лицо так и выражает всю гамму чувств от усталости до желания просто развернуться и уйти, оставив нас разбираться с последствиями нашего же долбоёбизма.

— Ладно, чего теперь делать-то будем? — бурчу, стараясь перевести тему. — В вытрезвитель ехать или сразу в морг? Хотя, учитывая наше состояние, можно и совместить: сначала вытрезвитель, потом морг.

— Слушай, не драматизируй, а? — отмахивается Владос. — Щас такси вызовем и домой. Тебе — спать, ему — молиться, чтобы Кристина его простила.

— Ага, щас, — фыркает Кирюха. — Как же. Она меня видеть не хочет.

— Ну, это ты уже сам виноват, — пожимает плечами Валенцов, разминая затекшую шею. — Надо было думать головой, а не тем, чем ты обычно думаешь.

— Слышь... — огрызается Егоров, но тут же осекается. — Да пошли вы все... — бормочет, пиная ногой припаркованную машину.

Впрочем, удар получается слабым и жалким, как и вся эта дерьмовая ситуация, в которую мы умудрились вляпаться. Машина даже сигнализацию не включила — вон как жалко он её пнул.

— Ну вы и дебилы, — качает головой Владос. — Внатуре, нашли где развлекаться... в клоповнике, где последний раз ремонт делали при царе Горохе.

— Да ладно тебе, — отмахиваюсь. — Зато весело было. Почти подрались.

— Ага, с амбалом, который вас бы как котят раскидал, — фыркает Гарик. — Вы чё, совсем ебанулись? Он ж вас нахер порвал бы за две секунды. Вы бы даже понять не успели, откуда прилетело!

— Лан, всё, харош нудеть, — прерываю я. — Просто Кирюхе хреново, вот мы и решили немного развеяться. Ну, как получилось... так получилось.

— Развеялись, блять, — передразнивает Самсонов. — Ещё бы с ОМОН-ом подрались для полного комплекта. Или на крайняк с байкерами. Чтоб наверняка. Тогда уж точно было бы о чём вспомнить.

— Да и чё вы нас вытащили-то? — возмущается Кирюха. — Мы ж там только разогреваться начали!

— Ага, ты бы там разогрелся, пока тебе башку не открутили, — парирует Владос. — Слушайте, ладно, хер с вами. Всё равно делать нечего. Поехали лучше в нормальный спортбар, там хоть не прирежут за косой взгляд. А то в этом гадюшнике даже дышать противно.

— В спортбар? — моя физиономия тут же расплылась в улыбке. — Слушайте, пацаны, а там чё, дартс же тоже есть, да? Только давайте договоримся, если я опять в кого-нибудь попаду, вы меня сразу не вытаскивайте, а? Пусть будет честный бой!

— Дим, — Валенцов смотрит на меня с подозрением. — Даже не думай.

— Да ладно, чё ты сразу? — делаю невинное лицо, хотя в голове уже крутилась идея о реванше. — Просто интересно. Ну, чисто проверить, это я криворукий, или там мишень кривая была. Научный интерес, так сказать.

— Ага, интересно ему, — передразнивает Самсонов, закатывая глаза. — Щас опять в кого-нибудь дротиком запустишь...

— Да не буду я ни в кого запускать! — перебиваю, размахивая руками. — Ну, может, только если очень попросят. Или если очень не понравятся. Или если будут смеяться над моей меткостью. Или...

— Ладно, — неожиданно соглашается Кирюха, потирая переносицу. — Погнали. Только чтоб без всяких там этих... — делает неопределенный жест рукой. — Драк, мордобоя и прочих радостей жизни. А то я сегодня чёт реально не в настроении морды бить. Хотя... — и бросает на меня многозначительный взгляд, полный невысказанных угроз.

— Хотя? — невинно интересуюсь, притворяясь, что не понимаю намека.

— Да пох, — машет рукой Кирюха, явно решая, что я не стою потраченных нервов и потенциального условного срока. — Поехали уже.

— Ну вот и отлично, — заключает Валенцов.

Так и ковыляем к такси — я с мечтами о реванше в дартсе, Кирюха с мыслями о Кристине, пацаны с надеждой, что сегодняшний вечер наконец-то закончится без происшествий, — чтобы отправиться в наше обычное пристанище — спортбар, где знают всех игроков университетской команды, дают скидку тридцать процентов при предъявлении студенческого, и самое главное нет шанса нарваться на криминальных «авторитетов». Разве что на авторитетов по поеданию крылышек в остром соусе и местных рекордсменов по распитию пива.

Таксист бросает на нас оценивающий взгляд, явно прикидывая, стоит ли связываться с такой компанией. Его глаза бегают от лица к лицу, словно он пытается рассчитать, перевесят ли возможные последствия потенциальный заработок. Картина перед ним действительно шедевральная: три трезвые «няньки» — Олег с лицом уставшего отца троих детей, Владос с выражением «я же говорил», Игорян с вечной полуулыбкой; два полупьяных проблемных ребенка — я с Егоровым, у которого на лице написано «я либо усну, либо устрою скандал»; и явный запах дешевого алкоголя с нотками грядущего похмелья, перемешанный с ароматом нереализованной агрессии.

Главное, что живы. И зубы на месте. Пока что. Ну и Кирюха наконец-то заткнулся. Тоже пока что.

— Без остановок, без рвоты, без драк, — Олег демонстративно кладет тысячную купюру на панель. — Если доедем целыми, будет еще одна.

Машина трогается, и тут Кирюха неожиданно преображается. Его обычно нагловатое лицо становится серьёзным, он вертит в руках ту самую упавшую сигарету, словно пытается собраться с мыслями.

— Слушайте, пацаны... — начинает неожиданно тихо. — Я, конечно, мудак последний, но... — делает паузу, смотрит в окно на мелькающие фонари. — Вы... ну, то есть... могли бы и подождать, пока я тому козлу в рыло дам... и... блять... — сжимает кулаки, потом резко выдыхает. — Короче, спасибо, что приехали. Хотя я бы и сам... Ну вы поняли.

В машине на секунду воцаряется тишина, настолько громкая, что даже таксист притормаживает, видимо ожидая продолжения этой неожиданной исповеди. Вижу, как Гарик хлопает Кирюху по плечу так, что того аж передергивает. Удар выходит каким-то неловким, что ли. Слишком сильным для дружеского похлопывания, но и недостаточно злым для подзатыльника, скорее, что-то среднее между «ну ты и придурок» и «братан, я с тобой».

— Ну ты это... Тоже не расслабляйся, — нарушает молчание Игорян, пытаясь скрыть облегчение от того, что Кирюха наконец-то заткнулся и перестал генерировать драму в промышленных масштабах. — Щас до спортбара доедем, там тебе еще спасибо говорить придется. За то, что нас всех на халяву накормишь.

— Ага, и за то, что меня потом домой тащить придётся, — поддакиваю, растягивая губы в ухмылке, пытаясь разрядить обстановку. — Зато хоть разнообразие в жизни, а то все доширак да макароны... — мечтательно тяну, представляя себе гору еды. — Щас приедем, закажем пиццу, крылышки там всякие, картошку фри ведро... Или два. Кирюха же платит, да, дружище?

— Ага, главное, чтоб ты опять дартс не нашёл, — фыркает Егоров, внезапно проявив признаки жизни.

— Я, между прочим, неплохо играю! — возмущаюсь.

— Ага, особенно по пивным кружкам, — ржёт Самсонов.

— Да идите вы... — отмахиваюсь, притворно обиженно отворачиваясь к окну, где мелькают огни ночного города.

В стекле отражается моя кривая ухмылка, не получается даже нормально изобразить обиду, настолько всё это идиотское и... родное.

— А чего это мы такие скромные стали? — подкалывает Валенцов, тыча мне в бок пальцем. — Вон, как в баре орал, а тут притих...

— Да задолбали вы меня все, — бурчу, закрывая глаза и прикидываясь спящим. — Дайте хоть немного погрустить в тишине.

Вру, конечно. Какая уж тут тишина, когда ты зажат в такси между компанией идиотов, каждый из которых считает своим долгом потроллить тебя по полной программе. Да и не грустно мне особо, скорее, просто устал. От этой бесконечной карусели: тренировки-учеба-проблемы. От Кирюхиных истерик, которые как домино падают на всю команду. От трех часов сна в сутки. От хвостов в зачетке, грозящих перерасти в хвосты похлеще. От навязчивой мысли, что в двадцать с чем-то лет я должен был уже если не покорять НХЛ, то хотя бы понимать, куда движется моя жизнь...

Но вслух такое не вывалишь, — не в наших правилах, — у нас принято либо язвить, либо молчать в тряпочку. Серьезные разговоры — это не про нашу команду. Хотя иногда, в те редкие моменты, когда все уже достаточно нажрались, но еще не впали в алкогольную кому, кажется, прорывалось что-то настоящее. Как сейчас у Кирюхи — ненадолго, ясное дело. Уже завтра он снова будет орать матом на весь каток и крушить инвентарь в лучших традициях. Но пока... пока можно просто сидеть, слушать их тупые шутки и понимать, что несмотря ни на что — это твои люди. Отъявленные мудаки, но свои родные мудаки.

— Не, ну ты ж реально в того амбала... — продолжает гнуть свою линию Кирюха, видимо, решив отомстить мне за все мои подколы.

— Слушай, ну ты тоже хорош, — парирую, поворачиваясь к нему. — Тоже мне, Казанова хренов, влюбился, блять...

— Да пошел ты... — голос у Кирюхи какой-то сломленный, тихий. Словно сейчас он либо заплачет, либо полезет в драку.

Блять. Кажется, я таки переборщил. Вроде бы всего пару секунд назад все было нормально — наши привычные подколки, ничего особенного, — мы же всегда так: чем сильнее задело, тем злее троллим. А теперь в машине повисает та самая неловкая тишина, которую обычно заполняют либо извинениями, либо очередной тупой шуткой.

Но шутить как-то не хочется...

Даже у меня, профессионального клоуна и мастера неуместных комментариев, язык не поворачивается нести привычную херню. Знал же, что у Кирилла сейчас все не слава богу, а я, как последний мудак, решил поумничать.

— Слушай, Кир, сорян, — тихо говорю, ковыряя пальцем дырку на сиденье. — Признаю, перегнул... Просто я ж это... волнуюсь за тебя, вся фигня.

Боже, как же неловко быть искренним в компании, где главная валюта — поебатизм.

— Ага, как же, — фыркает Кирюха, но в его голосе уже нет прежней злости.

— Не, ну, правда, — настаиваю. — Ты ж мой друг, в конце концов. Не хочу, чтобы ты всякую херню творил.

— Да знаю я, — вздыхает Кирюха, отворачиваясь к окну. — Просто... тяжело мне. А вообще, реально, спасибо, что вы...

Ох, мля, к такому количеству благодарности от Егорова меня жизнь явно не готовила! Это как если бы медведь вдруг начал собирать цветочки и петь колыбельные. Неловкость висит в воздухе густым туманом, и я уже готов поклясться, что таксист специально прибавил громкость радио, чтобы не слышать этот душераздирающий диалог.

— Да ладно тебе, — бурчит Владос, ломая момент. — Ты лучше подумай, как будешь нас всех в спортбаре кормить. Я, например, целый день не ел, так что готов сожрать половину меню.

— Ага, — подхватываю, с облегчением возвращаясь в привычную колею. — И учти, Кирюх, я буду заказывать самые дорогие позиции. Со всеми возможными добавками!

— Я вам лучше по мордам съезжу, чем кормить буду, — смеётся Кирюха, и в его голосе наконец появляются знакомые нотки.

— Ой, всё, харош уже, — ухмыляюсь, закидывая ему руку на плечо с такой силой, что он крякает. — Можешь не признаваться в любви, а то Владик ревновать начнет.

— Извините, а можно побыстрее? — хмыкает Самсонов с переднего пассажирского, притворно кряхтя и хватаясь за живот. — И окно приоткройте, а то меня сейчас вырвет от этой слюнявой сцены примирения.

— Внатуре, — подхватывает Игорян, делая вид, что ищет дверную ручку. — Можно я вообще выйду, а? Пока они тут не засосались...

— Слышь...

Кирюха резко оживляется, и я внутренне расслабляюсь, потому что вот этот ершистый засранец мне знаком. Значит, не сломался окончательно, хоть и выглядел до этого так, словно на него разом свалилась вселенская скорбь мира.

Машина, скрипнув тормозами, резко дергается с места, чуть не вытряхивая из нас всю душу. В животе предательски ворочается содержимое, намекая на необходимость скорейшего опустошения.

А на заднем сиденье начинается привычная возня — Кирюха, внезапно вернувшийся к своему обычному состоянию, пытается запихнуть мне за шиворот ледяные пальцы, словно я — та самая Кристина, которую он хочет вернуть любыми способами, хоть через издевательства надо мной. Я отбиваюсь, как могу, орудуя пластиковой бутылкой с водой, которую отобрал у Самсонова — благо, он уже успел её закрыть, до того, как салон превратился в полноценный аквапарк. Наши «спасители» только кряхтят и переглядываются, явно кляня тот день, когда решили за нами приехать. Особенно Валенцов, который сидит слева от меня с таким выражением лица, словно подсчитывает, сколько ещё таких выездов потребуется, чтобы у него окончательно поседели волосы.

Таксист, кажется, тоже уловил изменение атмосферы и прибавил газу, явно надеясь поскорее избавиться от нашего весёлого коллектива, его глаза в зеркале заднего вида выражают тихую мольбу: «Господи, только не рвота, только не драка, только доехать бы...». А я откидываюсь на сиденье, ловя отражение своей кривой ухмылки в тёмном стекле.

Ну что ж...

Хоть какая-то стабильность в этом безумном мире — Кирюха снова Кирюха, пацаны как всегда достают, а впереди спортбар, где нас наверняка ждёт новый виток приключений.

Главное — не давать мне в руки дротики. И вообще любые предметы, которые можно бросить, сломать или нечаянно в кого-то воткнуть.

До спортбара добираемся, слава богу, без приключений. Вываливаемся на свежий воздух, жадно глотая его, словно рыбы, выброшенные на берег — относительно трезвые, пошатывающиеся и вопящие что-то нечленораздельное. Кирюха уже мчится внутрь, оставляя за собой шлейф из матерных обещаний убить меня за отдавленную ногу, а я только вздыхаю и плетусь следом, зная, что этот вечер ещё не раз заставит меня пожалеть о своём решении выйти сегодня из дома. Но что поделать — дружба же.

— Ну и, кто хочет покаяться первым? — начинаю, усаживаясь за наш привычный стол у огромного экрана с повтором вчерашнего матча вышки.

Пацаны молчат. Даже Кирюха, обычно такой словоохотливый, уткнулся в меню, делая вид, что выбирает между «бургером с двойной порцией позора» и «шаурмой с привкусом разочарования». Наверное, пытается отыскать там «сэндвич с просветлением» или хотя бы «картошку фри с капелькой самоуважения».

— Может с вас и начнем, а? — Самсонов стучит костяшками по столу. — А то мы уже видели ваше выступление в «Аутсайде». Особенно впечатлил финальный акт с дротиком и пивом.

— Только не на трезвую голову... — бурчит Кир, все еще разглядывая картинки в меню.

— А на нетрезвую с тобой вообще разговаривать нельзя! — ржу уже я, понимая, что Кирюха возвращается в строй. — Ты ж всякую херню нести начинаешь!

— Шёл бы отсюда, петушок, — Кирюха поднимает на меня взгляд, и я вижу в его глазах знакомый огонь. Не огонь любви, конечно, но хотя бы огонь желания придушить меня прямо здесь и сейчас. Это уже прогресс. — Ты, кажись, меня с собой малость перепутал.

— Так, пацаны! — подает голос Самсонов, явно устав от нашей перепалки. — Не хватало ещё передраться из-за всякой фигни. Мы же сюда отдохнуть приехали, а не выяснять, кто из нас больше виноват в том, что Кирюха — придурок. Это и так медицинский факт.

— Есть предложения получше? — скалится Кир, отбрасывая меню в сторону. — Что делать будем? Может, в бильярд? Или устроим турнир по армрестлингу?

— Может, лучше учредим премию «Золотой Нытик»? — парирую, откидываясь на спинку дивана. — Ты в этой номинации просто вне конкуренции, дружище! Особенно после сегодняшнего концерта. Это ж надо было так разрыдаться в мое плечо... Я аж подумал, ты мне татуху водяными знаками сделаешь.

Не успеваю увернуться от салфетки, которую запускает в меня Кир — ловлю её рожей и начинаю угарать ещё больше, — в глазах темнеет от смеха, в горле першит, а живот болит уже не от выпивки, а от хохота.

Наверно, нервы сдают... Или это просто наша версия групповой терапии.

— Не злись, Кирюх. Ты же знаешь, я любя, — говорю, делая лицо невинного младенца. — Просто кто-то должен озвучивать очевидные вещи! Как твой личный глас разума. Ну, если представить, что у тебя вообще есть разум...

— Мудачья ты рожа, Диман!

— Кто бы говорил, — парирую. — Короче, записываем: «Я, Кирилл Егоров, признаю себя эмоциональным инвалидом, которому противопоказан просмотр мелодрам и прослушивание песен о любви...», — делаю паузу для драматизма. — «...а также ношение белых одежд в период менструации».

— Ты меня вообще слушал?! — взрывается Кирюха. — Господи, кто-нибудь пизданите его «Сникерсом», а?! Желательно замороженным, чтоб до мозга дошло!

— А Егорова «Баунти», — не унимаюсь я, ловко уворачиваясь от летящей в меня солонки. — Ибо учитывая, какая он истеричка, райское наслаждение ему явно не светит! Ему бы лучше тур в ад! Дьявол, кстати, просил передать, что скучает по своему лучшему ученику. Говорит, таких истеричек у него давно не было!

— Да пошел ты! — новая салфетка летит в мою сторону, но вместо меня попадает в официантку, несущую наш заказ.

Девушка замирает, смотря на нас взглядом, полным такого презрения, словно мы только что предложили ей оплатить счет коллективным стриптизом. Причем в наших же спортивных трусах. А может, даже решили станцевать его прямо на барной стойке, с обязательным исполнением «Лебединого озера» под аккомпанемент баяна... Лицо так и кричит о том, что она серьезно пересматривает свои жизненные решения и подумывает о переезде в монастырь.

— Ой, только не надо опять в истерику, — передразниваю его, прикрываясь меню как щитом. — Мы же в приличном заведении! Ну, относительно.

Кирюха угрожающе смотрит на меня, а потом переводит взгляд на официантку, которая уже удаляется, явно радуясь, что уходит от двух клоунов.

— Слышь... — вскакивает, но тут же спотыкается о собственную шнуровку, доказывая тем самым, что даже законы физики против его геройских порывов.

— Спокойно, Казанова, — Гарик ловит его за капюшон худи, как котёнка. — Сохрани энергию для армрестлинга. Или ты уже сдаёшься?

— Да я...

— Уже слышали, — хором прерываем его, и даже Валенцов, обычно такой сдержанный, не выдерживает, фыркая в кулак.

— Ладно, мудаки, — Кирюха наконец сдаётся, плюхаясь обратно на стул. — Но учтите — это я вас пощадил. Чисто из жалости. Вижу, у вас и так жизнь тяжелая.

— Ой, испугались, — делаю испуганное лицо, хватаясь за сердце. — Кто-то запишите, что Егоров кого-то «порвал». Кроме, конечно, своих нервов и нашего терпения.

— Записываю, — Владос тут же достаёт телефон. — «День третий. Кирюха снова обещает всех порвать. Пока максимум, что он порвал — это салфетку. И мои последние надежды на адекватность этого вечера». Хотя, если честно, надежд не было с самого начала.

— Бля, — Кирюха сжимает виски пальцами, его голос внезапно становится хриплым. — А просто молча поддержать не судьба? Без этих ваших тупых шуток?

— Поддержать? — Самсонов делает шокированное лицо. — Мы тебя только что вытащили из бара, где ты собрался махаться с мужиком, который весит, как три Димана! Это и есть поддержка! А то потом бы опять ныл, что тебя опять обидели, опять не поняли, опять весь мир против тебя.

— Сам ты нытик! — огрызнулся Кирюха. — Вот скажи, ты когда-нибудь вообще влюблялся?

Улыбка Самсонова мгновенно слетает с лица. В этот момент на экране над барной стойкой показывают повтор гола — звонкий удар, восторженный рев комментатора, но у нас за столом вдруг становится тихо, как в раздевалке после провального матча.

Гарик нервно постукивает пальцами по столу, Владос прикусывает губу, а я понимаю, что сейчас либо начнётся драма уровня «мыльной оперы для настоящих мужиков», либо кто-то должен срочно спасать ситуацию.

И, как обычно, этим «кем-то» оказываюсь я.

— Ой, дамы и господа, у нас тут эксперт по любви завёлся! — развожу руками, изображая театральный ужас. — Кирилл Егоров, доктор сердечных наук, автор бестселлера «Как просрать все отношения за один вечер», и серии учебных пособий «Как не надо делать».

— Том первый: звонки в три часа ночи, — сухо подхватывает Олег.

— Том второй: вопросы «а кто этот клоун в твоих сториз», — добавляю я, с преувеличенным энтузиазмом, кидая взгляд на Крепчука. — С эксклюзивным дополнением «как устроить скандал из-за лайка от бывшего».

— Том третий: подарки в стиле «я видел это в твоих сторис и купил, хотя ты просто репостнула мем», — выдаёт Игорян, едва сдерживая смех.

— Блять, я вам душу открываю, а вы...

Кирюха смотрит на нас, как на предателей.

— Да ладно тебе, мы же не всерьёз. Ну, почти. Но если хочешь, можем перейти к традиционной части вечера: «Кирюха орёт, все смеются, потом миримся», — хлопаю его по плечу. — А вообще, прикинь, какая бы энциклопедия получилась, если бы мы тебе не мешали? Ты вообще в курсе, что твоя Крис мне оторвать яйца грозилась, когда я вас помирить хотел?

— Серьёзно?

— Ага. Причем описала процесс так подробно, что я теперь фельдшерский курс в меде могу вести... — делаю театральный глоток кофе, специально причмокивая. — Со схемами, анатомическими атласами и наглядными пособиями. Обещала, что последнее, что я услышу перед тем, как потеряю сознание от боли, будет: «Передай Егорову, что он мудак!».

В тишине, которая последовала за моими словами, было слышно, как на экране комментатор восторженно кричит: «Невероятно! Это надо видеть!» — довольно иронично, учитывая обстоятельства.

— ...так что давай без этих «я вам душу открываю». Мы твою душу уже видели. В разрезе. Буквально. И поверь, зрелище не для слабонервных. Хотя... — оглядываю компанию. — Судя по реакции, у нас тут как раз нужная аудитория собралась.

Гар фыркает колой через нос, Самсонов давится картошкой фри, делая вид, что подавился, но на самом деле просто прячет смех, даже Валенцов демонстративно закатывает глаза.

Кирюха молчит. Его лицо проходит через все стадии принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессию... и неожиданно переходит на шестую, не описанную в учебниках стадию — истерический смех. Тот самый, срывающийся, после которого обычно либо плачут, либо идут ломать чужие носы.

— Бл-я-я, как с таким длинным языком ты дожил до своего возраста, а? — наконец выдавливает, вытирая глаза. — Тебя надо было грохнуть где-нибудь в подворотне ещё пару лет назад.

— Тогда-то за что? — притворно возмущаюсь. — Я же ангел во плоти, образец добродетели!

— Да взять хотя бы ту бомбочку, которую ты мне на первом курсе в капюшон подкинул, — ржёт Гарик. — Хорошо хоть я куртку стащить успел!

— Ну, ты ещё детский сад мне припомни! — закатываю глаза. — Так что, будем сидеть и дальше делать вид, что у всех всё окей?

— Кто за то, чтобы забыть эту херню и просто напиться? — предлагает Егоров, поднимая брови.

— Первый тост будет за то, чтобы ты хоть раз заткнулся, — фыркает Валенцов, делая глоток своего чая.

— Мечтайте, — закатывает глаза Кир, который, кажется, начал немного приходить в себя. — Вообще-то я душа компании!

— Ты хотел сказать «душня»? — не упускаю момента вставить свои пять копеек.

Последующие пять минут напоминают тренировку по уклонению от ударов — мне приходится виртуозно уворачиваться от летящих в мою сторону тумаков разъярённого Егорова. В какой-то момент наш «душа компании», видимо, понимает бесперспективность этой затеи — или просто устаёт от моих саркастических комментариев по поводу его техники ударов — и с видом оскорблённого достоинства ретируется к барной стойке. Возвращается через несколько минут, гордо неся перед собой пять стаканов пива, и мне остается только удивляться, как этот гений не расплескал их по пути — видимо, хоккейные тренировки всё же не прошли даром.

К алкоголю никто так и не при тронулся. Даже сам Егоров, который на этот раз плюхнулся рядом с Валенцовым продолжал молчать, уткнувшись взглядом в свой стакан, словно пытаясь разглядеть в мутной жидкости ответ на терзающие его вопросы. Я чувствовал себя, словно сапер, пытающийся обезвредить бомбу с тикающим таймером — одно неверное движение, и всё взлетит на воздух.

— Знаете че, пацаны, — начинаю, неожиданно серьезно, ибо атмосфера в компании была похлеще, чем на похоронах. — Думаю, будет лучше, если мы окончательно выясним, что происходит с каждым из вас, потому что потом всем как всегда будет на всё похуй, а меня в край заебало непонимание ситуации!

— Ты о чем? — хмурится Валенцов.

— Ой не надо мне, а? — цокаю языком. — Хочешь сказать, у тебя с твоей Лизкой всё тип-топ? Именно поэтому она шарахается от тебя, как его Кристинка? — киваю на Егорова, который тут же поджимает губы, словно пытаясь сдержать очередной поток матов.

— О, ну вот, спасибо, Дим! Может, ещё диагноз поставишь?

Ну нихрена себе! Оказывается, наш обычно невозмутимый Олежка и психовать умеет... Причём так артистично, что даже Кирюха на секунду отвлекается от своего горя, а Гарик подавился орешками, которые как назло решил жевать в этот момент. Самсонов же просто закатывает глаза так выразительно, будто участвует в конкурсе на самое драматичное выражение лица, а я... я просто сижу и наслаждаюсь моментом, потому что знаю, что сейчас начнётся самое интересное.

— Диагноз? Да пожалуйста! — развожу руками, словно раскрываю перед пацанами медицинскую карту. — Хроническая тупость в сочетании с острой формой «яжемужикнепокажуслабость». Лечение: либо честный разговор, либо продолжать страдать красиво. Выбирайте, — широко ухмыляюсь, чувствуя, как по щекам расползается моя фирменная улыбка «я же просто шучу, но на самом деле нет». — Мы же свои, пацаны. Или вы думали, я нихрена не замечаю? Да я уже могу сценарий для мыльной оперы написать! Название даже придумал — «Шайбу бросил, любовь потерял».

— Бля, Диман, — Самсонов бросает на меня убийственный взгляд. — Тебе своя жизнь не интересна?

— Моя-то как раз слишком интересна, — хмыкаю, крутя в пальцах стакан. — Вот только у меня хватает ума не орать на весь бар, а потом лезть в драку с первым встречным... Хотя, стоп, — притворно хлопаю себя по лбу. — Это же про Кирюху. Сорян, перепутал, — поднимаю руки в мнимой защите, заметив, как Егоров сжимает кулаки. — Окей, давайте по-взрослому: у кого какие проблемы? Только чур без соплей, а то я сейчас заплачу и затоплю тут всё к чертям собачьим. И поверьте, мои слёзы — это вам не девчачьи слюни, это как минимум потоп районного масштаба.

— Ты, главное, сам сейчас не выдай какую-нибудь душераздирающую историю, — фыркает Валенцов, делая вид, что проверяет телефон, хотя я вижу, как он прячет улыбку. — А то мы тут все потом хором будем рыдать.

— Не дождётесь, — отрезаю, хотя внутри что-то неприятно ёкает. — Так что, кто первый? Кто у нас тут самый несчастный?

Оглядываю компанию с преувеличенным разочарованием.

— Серьезно? Никто? Ок, — вздыхаю так глубоко, что, кажется, выдохнул половину лёгких, и смотрю на Кирюху. — Так, Егоров, с тебя и начнем. Только без деталей, а то я сегодня не в настроении еще раз слушать твои любовные страдания. Короче, в двух словах для пацанов: полный пиздец или есть шанс на хеппи-энд? А то я щас начну вспоминать твои прошлые «подвиги»... и боюсь, дело кончится тем, что мы все дружно будем блевать от смеха, — поворачиваюсь к Самсонову. — Владос, твоя очередь после Кирюхи. Что там у тебя с твоей зефиркой? Вы реально с Яриком её так разводили? И если да, то почему? — теперь кидаю взгляд на Игоряна. — Ты следующий, Ромео, а то я как-то слишком давно от тебя не слышал просьб освободить на часок комнату. Что, совсем остепенился? Хотя стоп, — притворно хлопаю себя по лбу. — Ты ж теперь «серьёзные отношения» завёл, да? Ну-ка, делись, че так как в мире взрослых людей?

И, наконец, перевожу взгляд на Валенцова, который пытается сделать вид, что его это не касается.

— Ну, а ты чего молчишь, наш местный образец для подражания? Только не говори, что у тебя всё отлично, а то я не поверю. Слишком уж ты у нас правильный и идеальный. А так не бывает! — стучу пальцами по столу. — Короче, выкладывайте всё, как на духу. Иначе я сейчас достану дартс и начну метать дротики в случайном порядке. А там уж как карта ляжет...

Чувствую себя хреновым психотерапевтом, которому сейчас вывалят тонну свежего дерьма, а платить за сеанс никто не собирается. И ладно бы только мне, так ведь и им тоже придется это переваривать. Но кто-то же должен поддерживать этот цирк на плаву, пока все не поубивали друг друга. Я как тот громоотвод для всеобщего долбоёбизма — принимаю удар на себя.

— Что-то мне подсказывает, самое интересное в этой исповеди, будут попытки Димана хоть в кого-то попасть... — тянет Владос. — Но ладно, раз уж ты решил вывернуть наши грязные трусы наизнанку... Кирюх, давай, ты первый.

— Короче, полный пиздец, — тут же выпаливает Егоров, словно отрывает пластырь. — Крис сказала, что видеть меня не хочет... И вообще, я для неё умер, типа, «не звони, не пиши, не приходи на похороны».

— О, какая драма! — закатываю глаза. — Прям Шекспир отдыхает. Ну а дальше-то что? Будешь сидеть и страдать, или всё-таки попробуешь что-то сделать, кроме как ныть в нашем общем чате?

— А что я могу сделать? — Кирюха разводит руками с таким видом, будто только что обнаружил, что шайба на самом деле квадратная. — Она меня ненавидит!

— Так, Кирюх, слушай сюда: если ты её любишь, то борись за неё. Если нет, то забей и двигайся дальше. Но не надо устраивать эти сопли на три акта! — прерываю очередной поток его нытья, и перевожу взгляд на Самсонова. — Теперь ты, Владос. Че там у тебя? Тоже «умер для кого-то» или что-то пооригинальнее?

Влад криво ухмыляется и откидывается на спинку дивана.

— А то я вот, например, на грани отчисления из-за хвостов, да и с Алисой траблы... — бурчит, кидая на Егорова понимающий взгляд. — Типа, хочу помириться, но хз, с какой вообще тут стороны можно зайти, после той херни...

— Фух! — выдыхаю. — Я уж думал, ты щас тоже выдашь фразу Кира: «Я влюбился». Прям от сердца отлегло...

Егоров кидает на меня красноречивый взгляд, полный немой просьбы «заткнись», а когда это не срабатывает — переводит взгляд на Олега, — тот, как верный пес, моментально считывает сигнал и от его имени отвешивает мне подзатыльник, от которого у меня в глазах на секунду появляются звезды.

— Да за что?! — потираю затылок. — Я же просто пытаюсь поддерживать здоровую атмосферу... Ну знаете, как в психушках — все смеются, никто не плачет...

Олег только хмыкает в ответ и делает глоток пива, явно довольный собой. Атмосфера, кстати, и правда стала здоровее — теперь все дружно смеются надо мной вместо того, чтобы переживать свои проблемы.

— А ты думал, если сел подальше, то я до тебя не дотянусь? — хмыкает Кир, разминая пальцы. — Раз такой умный, может сам поведаешь о своих проблемах? Покажешь нам, убогим, как это правильно делается!

— Тут сплошь боевики и трагикомедии, куда мне со своей сопливой мелодрамой... — недовольно бурчу, потирая макушку. — Расскажу как-нибудь в другой раз, или можно я вообще рассказывать не буду? Давайте лучше про Кирюхины страдания поговорим, а? Они же проверенные, качественные, со слезами и битьем посуды...

— И упустишь шанс реабилитироваться в наших глазах и доказать, что ты не только полный дебил? — хохочет Влад.

— Ой, да заткнись ты, — огрызаюсь, но беззлобно. — Посмотрел бы я на тебя, если б ты пытался подкатить к девчонке, а её брат даже дышать в её сторону запрещает... Причем этот брат вроде как даже твой друг, сокомандник и, по совместительству, человек, который хочет сломать мне позвоночник одним взглядом.

— О, — тут же ржет Кир. — Братан, да я тебя даже немного понимаю!

Практически переваливается через стол, хлопает меня по лопатка так, что я чуть не падаю лицом в тарелку с картошкой фри, и звучно плюхается обратно. В этот момент понимаю, что что-то явно пошло не по плану и моя попытка перевести стрелки обернулась против меня.

— Да просто хз... — отмахиваюсь, пытаясь сохранить остатки достоинства. — Файзулин вроде и не быкует напрямую, но смотрит так, будто я его любимую собаку убил, клюшку сломал и ещё в его тапки насрал.

— Поговорить с ним пробовал? — выдает резонную идею Валенцов, поднимая бровь.

Господи, спасибо, что хоть кто-то в этой компании еще способен на рациональное мышление. Хотя, если честно, его «гениальная» идея стоит где-то между «попробуй не дышать» и «а давай просто не проигрывать».

— Да пробовал... — задумчиво тяну, разглядывая пузырьки в своем пиве. — Он вроде даже понимает, что я серьезно, что я с ней... ну, ты понял. Вроде головой кивает, а в глазах всё равно «шашлык из Димана», — делаю глоток, давая себе время собраться с мыслями. — И, блин, хз, как до него достучаться. Чувствую себя каким-то... не знаю... злодеем. Типа, он такой благородный рыцарь, охраняет свою принцессу, а я, как последний гад, пытаюсь её умыкнуть. Хотя, если честно, принцесса сама вполне себе умыкнуть кого хочешь может...

На секунду задумываюсь, а может, я и правда не прав? Может, это я как-то не так себя веду? Может, надо было как-то... иначе? Но как, блин?

Сценарий «прийти и поговорить по-мужски» уже провалился. «Сделать вид, что ничего не происходит» — не работает. «Просто перестать» — даже не рассматривается, потому что...

Потому что она.

В голове всплывает картина: я пытаюсь объяснить Файзулину свои чувства, а он стоит передо мной, с каменным лицом, и держит в руке здоровенный тесак. Причём не кухонный, а какой-то средневековый, с зазубринами. Бр-р-р... Отгоняю эту бредовую мысль. Что-то меня сегодня не туда понесло. Видать, атмосфера всеобщего отчаяния сказывается. Или это пиво всё-таки просроченное.

— Да ладно тебе, — хлопает меня по плечу Игорян. — Просто втащи ему как следует на следующей трене.

— Гениально! — отвечаю, изображая восторг. — Только вот незадача: мы в одной команде, Гар. Слышь, а ты че сам молчишь, а? Где твоя слезливая история?!

— Да че ту рассказывать, — бурчит Гарик, и тут же тяжело вздыхает, как будто собирается сознаться в особо тяжком преступлении.

— Опа-опа! — тут же подхватываю я. — У нас тут, кажется, самое интересное начинается! Гар, ты что, наконец-то решился признаться, что тебе нравятся мужики? Братан, если че, мы не осуждаем! Мы же команда! Это же почти как семья! Ты что, нас стесняешься? Или, — понижаю голос до шепота. — У тебя уже есть кто-то... не дай бог, тренер?

— Э, полегче! — отмахивается Крепчук. — Я не гей!

— Ну да, ты не гей, — хмыкает Егоров. — Ты пидор. Настоящий мужик бы уже давно признался, если б ему нравились мужики. А ты вот мямлишь, краснеешь...

— Да вы оба долбоёбы! — взрывается Гарик, но в его голосе слышится скорее облегчение, чем злость. — Короче...

Если честно, после рассказа Егорова — лично я думал, что меня уже ничем не удивить, — теперь беру свои слова обратно. В нашей команде, оказывается, не один, а два кандидата на звание «Главного трагикомического персонажа года». Это вам не просто «неправильно понял смс» — это уже уровень «я сам не понимаю, как так вышло».

— ...а потом она увидела, как я подкатываю к другой, — заканчивает, опустив голову. — Ну, не то чтобы подкатываю... Просто пытался узнать, как она там, а Юля как раз мимо проходила... — вздыхает так глубоко, что у меня возникает опасение, что он вот-вот всосет в себя всю кислородную атмосферу бара, и нам придется эвакуироваться. — Теперь она меня, наверное, вообще за дебила считает.

— Погоди, погоди, — перебиваю, пытаясь уложить всё в голове. — То есть, ты влюбился в девчонку, которую из-за тебя огрели костылём, она попала в больницу, а потом ты ещё при ней к другой клеился? И ты ещё удивляешься, что она тебя за дебила считает?!

— Ну, я же не знал, что она там будет! — оправдывается Игорян. — И вообще, я просто хотел узнать, как она себя чувствует! Что мне теперь, застрелиться, что ли?!

Тут уже мы все не выдерживаем. Даже Егоров, который последние полчаса выглядел как живое воплощение депрессии, внезапно оживает. Вскоре к нему присоединяется вся компания — и вот уже мы ржем до рези в животе и слез из глаз.

— Бля... — сквозь смех выдавливаю я. — Если бы в нашем универе был факультет «Как просрать отношения», вы с Кирюхой были бы там деканами... С отличием... С красным дипломом... А то я уж думал, у нас тут одни страдальцы собрались. А так хоть поржать можно.

— Да ну вас, — машет рукой Игорян, но в его голосе нет обиды. — Я вам тут... а вы...

— А мы тебе просто завидуем, Гарик! — хлопаю его по плечу. — Кто следующий? Олежка? Или ты предпочитаешь и дальше молчать и страдать в одиночку?

Последующие сорок минут, пока пацаны изливают душу под наши общие саркастичные комментарии, в моей башке крутится лишь один вопрос: зачем жизнь превращает в ебучий квест то, что должно быть естественным, как дыхание? Ну, то есть, я, конечно, понимаю, что без препятствий было бы скучно, но какого хрена они такие кривые? Кто этот геймдизайнер вселенной, который считает, что идеальный сюжет отношений — это «Dark Souls» на максимальной сложности?

Вот есть два человека. Вроде созданы друг для друга — химия на уровне молекулярных связей, общие темы, смех без причины, всё дела, — но вселенная, сука, словно нарочно подкинет им проблемы на ровном месте. Настоящий хардкорный режим отношений: пройди семь кругов ада, собери все артефакты: терпение, понимание, умение заткнуться в нужный момент; победи финального босса: её бывшего, маму, брата, собственные комплексы, — и, может быть, тогда получишь право просто обниматься по вечерам, не ожидая подвоха.

И ведь самое ироничное — люди через всё это проходят, остаются вместе — так нахрена тогда весь этот цирк? Чтобы проверить чувства? Какая-то долбанная обрядовая инициация для взрослой жизни?

Да херня это всё. Либо они есть с самого начала — настоящие, — либо их нет. Не бывает «вроде люблю» или «чуть-чуть родная душа». Это как с хоккеем — либо ты живёшь этим, каждую тренировку выкладываешься по полной, либо сидишь на скамейке запасных и делаешь вид, что тебе не больно смотреть на игру.

Короче, философский вопрос на миллион, который мне явно не по чину.

Я же не Толстой, чтобы разбираться в этой херне. Я просто Диман, который знает, что если клюшка не лежит в руке как родная её надо менять, а если лежит, то никакие кривые пасы, тупые судьи и даже божья матерь в воротах не помешают забить свою шайбу.

— Пацаны! — вдруг вырывается у меня, пока мозг ещё залипает на этой теме. — Есть гениальная идея! По-моему, нам срочно нужно... поехать по бабам!

В баре воцаряется такая тишина, что, кажется, даже слышно, как на кухне повар режет лук и плачет. Четыре пары глаз, как по команде, пялятся на меня с таким выражением, словно я только что предложил сдать почки на чёрном рынке, чтобы купить новую клюшку.

— Совсем ебнулся? — поднимает бровь Егоров, переглядываясь с Самсоновым и Валенцовым. В его взгляде так читается: «ну всё, у Димана окончательно поехала крыша».

— Да, блять, я не про то... — фыркаю, закатывая глаза. — Вы ж сами полчаса вещали, что у всех напряженка, так? Так! Ну гоу не сидеть на жопе ровно и ждать пока рак свистнет, а реально попытаемся это исправить! А то я смотрю на ваши кислые рожи и мне самому блевать хочется.

Кажется, кроме Гара никто не вдуплял, в чём именно заключается моя «феноменальная» идея.

— Короче, перевожу на общечеловеческий: давайте вместе сейчас сгоняем к нашим девчонкам...

— И что ты собираешься с ними делать? — непонимающе спрашивает Олег.

— Не, я понимаю, — начинает Самсонов. — Я поеду к своей Алисе, Кирюха к Кристине, и далее по списку... но нахрен там мы все?

— Группа поддержки, тормоз!

— Я тебе чё, черлидерша, что-ли? — фыркает Влад, скрещивая руки на груди.

— Ага, щас домой за помпонами сбегаю... — проворчал Егоров.

— Да погодите вы! — перебиваю это нытьё, хлопнув ладонью по столу так, что подпрыгивают стаканы. — Сами подумайте: вас одних ваши девчонки слушать не станут, пошлют туда же, куда и всегда, когда видят ваши сопливые морды! А вот если явиться целой делегацией... — делаю многозначительную паузу. — Тут уже и послушать могут! Это же элементарная психология!

Идея, конечно, бредовая. Ну, как обычно у меня — никогда не умел красиво упаковывать мысли, всегда получается какой-то словесный винегрет, — главное, чтобы хоть кто-нибудь меня понял.

— Короче, пацаны, — вздыхаю. — Самое худшее, что может случиться — нас всех вместе пошлют на три буквы. Зато хоть попытались и потом не будем сидеть и думать: «А что, если бы...».

В голове уже рисуются картины того, как мы вламываемся к нашим девчонкам, только вместо букетов цветов у нас в руках бутылки пива, а вместо романтичных речей будут звучать что-то вроде: «Ну давай уже, блин, мирись, а то я тут с пацанами специально пришёл!». Главное, чтобы никто не вызвал полицию. И чтобы Кристина не попыталась оторвать мне яйца — один раз её угрозы хватило, чтобы я три дня ходил, скрестив ноги.

Егоров задумчиво хмурится, словно пытается решить сложное уравнение: с одной стороны полный абсурд, с другой почему бы и нет?

— Ну, вообще-то, может и прокатит... Хуже уже точно не будет.

— Да поехали уже! — смотрю на них с вызовом, ожидая хоть какой-нибудь реакции. — Хули тут ловить, кроме вашего детсадовского нытья? Или вы хотите ещё по кругу передать этот платок и рассказать, какие у всех чувства?

Гар первым начинает кивать — медленно, нехотя, словно его голова подключена к какому-то древнему механизму, — потом, после паузы, которая могла бы войти в учебники по психологии как пример коллективного помешательства, нехотя поддакивает Самсонов. Даже Егоров перестаёт корчить недовольную мину, его лицо теперь выражает что-то среднее между «я согласен» и «мы все умрём».

Кажется, мой бредовый план начинает обретать форму. Парни, пару секунд покумекав, а для нашей компании это рекордная концентрация мыслительного процесса, кивают, поднимаются на ноги — кто-то с энтузиазмом, кто-то так, будто идёт на казнь.

Уж не знаю, каким маршрутом пробиралась наша братия сквозь дебри спортбара, в сущности это был обычный прямой коридор, но мне он казался очередным сезоном телешоу «Последний герой». Каждый шаг новое испытание: вот липкий пол, который так и норовит отправить тебя в нокдаун, вот официантка с подносом, живое препятствие на пути к выходу, а впереди самое страшное — реальный мир, где нас ждут разъярённые девушки, возможные полицейские протоколы и перспектива стать героями местных мемов.

К тому моменту, как мы добрались до выхода, таксист уже, кажется, курил третью сигарету. Его лицо выражало всю гамму эмоций от «опять эти алкаши» до «господи, да когда же смена закончится». Но магическая сила купюры с изображением Хабаровска в Егоровской руке совершила чудо, и его выражение лица сменилось на «ну ладно, раз такие деньги» быстрее, чем Кирюха обычно теряет самообладание после первого же промаха на льду.

Первой в списке жертв нашего «крестового похода» значилась Дамира, потому что гениальная идея ночных извинений принадлежала, конечно же, великому и неподражаемому мне. После нас «ждала» Кристина — тут у Егорова история была похлеще, чем мои худшие провалы на льду. Я-то хоть еще не успел напортачить по-крупному — ну, если не считать того инцидента с ее братом, но это же мелочи, — а вот Кирюха собирался просить прощения уже за целый сериал косяков.

Далее по списку шли Лиза с той самой журналисткой Гарой — два в одном, эконом-вариант для ночных признаний. И, наконец, Алиса — хотя мне казалось, что уж к кому-кому, а к ней точно не надо было тащиться всем табором. Владос явно мог признаться в своих чувствах и без нашей «группы поддержки», если, конечно, не собирался делать это с помощью пантомимы или языка жестов.

Правда, по ходу дела пришлось сделать небольшую рокировку — видимо, в пылу праведного порыва я немного переоценил наши возможности, ибо на дворе было уже восемь вечера, Дамира жила с родителями, а Файзулин с которым я и собирался переговорить, как назло, не брал трубку.

— Ну надо же, — не удержался от свиста, когда наше такси подкатило к новостройке, где обитала «любовь всей жизни» Игоряна. — Засранец выбрал себе невесту с приданым...

Я уже было направился к домику-избушке на детской площадке, торжественно объявив, что нашел «пентхаус своей мечты», но пацанам пришлось буквально оттаскивать меня, объясняя, что «это для детей, дебил».

— Расслабься, если что, скажешь, что мы твои санитары. Специально приехали, чтобы убедиться, что ты не сбежал, — угараю, хлопая Гарика по плечу. — И помни, никаких костылей, лады?

Гарик пихает меня локтем в бок, но я не обращаю внимания. Ну а что? Я же должен хоть как-то разрядить обстановку. А то он стоит тут, как на казни, бледный, как смерть Кощеева, в глазах вся тоска русского народа и предчувствие неминуемой катастрофы. Прям хоть сейчас пиши с него «Утро стрелецкой казни» 2.0.

— Лан, проехали, — говорю, делая вид, что мне больно, хотя на самом деле еле сдерживаю смех. — Главное, чтобы твоя не подумала, что ты её из-за денег любишь. Хотя, зная тебя... — не успеваю закончить мысль, как получаю увесистый пинок под зад, от которого чуть не падаю лицом в декоративные кусты.

— Ой, сорян, это у меня рефлекс: бить идиотов, — фальшиво извиняется Гарик.

Закатываю глаза и подхожу к домофону с видом опытного переговорщика.

— Ну что, Ромео, — поворачиваюсь к Игоряну. — Давай номер квартиры, а то я сейчас наугад кнопки тыкать начну. Может, повезет попадем к какой-нибудь бабульке, она нас чаем напоит и жизненным опытом поделится.

Гарик отвечает, а в глазах плещется такая смесь надежды и отчаяния, что хоть сейчас беги за ведром и начинай собирать пролитые чувства. В домофоне раздается удивленный голос девчонки Крепчука, которая, наверняка, сейчас нас видит, поэтому салютую в камеру и делаю шаг назад, давая Гарику шанс.

— Юль, это я, Игорь. Можно поговорить?

В трубке молчание — долгое такое, напряженное, — я уже начинаю думать, что эта Юля просто бросила трубку и ушла пить чай, как...

— Поднимайся, — послышалось короткое. — Но только один и быстро.

Мы остаемся ждать внизу, перебрасываясь тупыми шутками и строя ставки на то, чем закончится этот ночной марафон глупости. Ждать пришлось недолго, Игорян вернулся минут через десять с лицом, на котором читалось что-то среднее между просветлением и легкой контузией.

— Ну чё? — спрашиваю, стараясь выглядеть безразлично, хотя любопытство так и распирает изнутри. — Тебя простили или просто хорошо побили? Если второе, покажи синяки, оценим мастерство.

— Вроде всё норм, — улыбается Гарик. Улыбка, правда, немного натянутая, но все равно видно, что он хоть немного, да выдохнул. — Поговорили. Сказала, подумает.

— Подумает? — переспрашивает Егоров, нахмурившись. — Это в женском словаре значит «нет», если что.

— Не, ну может и «да», — пожимает плечами Игорян. — Главное, что выслушала.

Мы переглядываемся. Да уж, результат так себе. Но как говорится, попытка — не пытка, а Игорян — молодец, что хотя бы попробовал.

Не то что некоторые, кто только бухает и ноет...

— Ладно, погнали дальше, — усмехаюсь, хлопая Олега по плечу так, что он чуть не роняет телефон. — Ну че, Олежка, готов к бою? А то у тебя вид такой, будто ты сейчас в обморок грохнешься. Соберись, тряпка! Ты же не на исповедь идешь... Хотя... — оглядываю его бледное лицо. — Может, всё-таки лучше к батюшке? Там хотя бы гарантированно отпустят грехи, а не отправят куда подальше.

В общем, мы в течение получаса катились по наклонной: от шикарной многоэтажки с консьержкой, смотревшей на нас, как на бомжей, до этой панельной шестнадцатиэтажки, где даже лифт пах надеждой и и настольгией по постсоветскому пространству.

— Еба... — только и успеваю выдохнуть, осознавая весь эпический размах нашего коллективного дебилизма, как меня грубо толкают в спину, заставив заткнуться.

Тут-то мой гениальный мозг, обычно занятый жизненно важными вопросами вроде «как прожить до стипендии на триста рублей» и «как выжить после вчерашней тренировки», наконец выдаёт архивную справку: Валенцовская Лиза — дочка проректорши. Той самой проректорши, которая может отчислить нас быстрее, чем Кирюха ломает клюшки после проигранного матча. Одним росчерком пера. Без права на апелляцию.

И вот мы стоим под её дверью, как полные дегенераты, а голове уже проносятся радужные картинки, как завтра вся наша дружная компания, так же дружно идёт чистить картошку в армейской столовке, потому что о хоккее можно будет забыть. Навсегда. Вместе со стипендией, общежитием и всеми другими радостями студенческой жизни.

— Здравствуйте, молодые люди, — вежливо, но холодно произносит эта железная леди, оглядывая нашу разношерстную компанию.

Ее взгляд скользит по Егорову, задерживаясь на нем чуть дольше, чем на остальных. Кажется, даже воздух вокруг нас замерз, а снег за окном начал идти в два раза быстрее.

— Чему обязана столь... неожиданному визиту? Хотя, зная вас, — её губы складываются в тонкую улыбку. — Я бы скорее заподозрила, что вы решили провести внеплановую лекцию по девиантному поведению прямо в моей квартире.

Я мысленно присвистнул. Начало многообещающее. Чую я, что нам всем еще достанется на орехи.

— Ну что, пацаны, — шепчу, ощущая, как по спине бегут мурашки. — Кто-нибудь случайно не забыл завещание написать?

Олег бледнеет так, что становится неотличим от стен этого подъезда, а Егоров хмыкает, но тут же получает смачный подзатыльник от Самсонова.

— Ольга Сергеевна, добрейший вечерочек, — вступаю я, надеясь хоть немного сгладить ситуацию. — Мы просто хотели поддержать Олега. У них тут небольшие... недопонимания с Лизой и...

Проректорша смотрит на меня с таким видом, будто я только что признался в каннибализме. Её брови медленно ползут вверх, и я уже мысленно прощаюсь не только со своей зачёткой, стипендией, но и с перспективой дожить до утра — судя по взгляду, она явно рассматривает варианты моего тихого исчезновения.

— Поддержать? — повторяет, словно пробует слово на вкус. — Ах, ну да, конечно. Поддержать. В вашем-то понимании это, наверное, означает устроить дебош с элементами погрома и обязательным вызовом наряда полиции?

— Что вы, что вы! — поспешно заверяет ее Самсонов, натягивая самую убедительную улыбку, на которую он только способен. — Мы просто... хотим помочь им разобраться. По-дружески.

Проректорша прищуривается.

— По-дружески, значит... Ну хорошо, — вздыхает, переводя взгляд на молчащего Валенцова. — Можешь зайти, Лиза сейчас в своей комнате. Но предупреждаю сразу: если я услышу хоть один громкий звук, вы все немедленно отправитесь прямиком в деканат.

— Ольга Сергеевна, он ненадолго! — выдаёт Егоров, решив, видимо, что сейчас самое время продемонстрировать свою «дипломатичность» и «тактичность».

Зря. Очень зря.

Проректорша поворачивается к нему с такой скоростью, что у меня возникает подозрение, что она в прошлой жизни была совой, а в её глазах загорается такой огонь, что я невольно делаю шаг назад, случайно наступая на ногу Гарику, который тихо, но душераздирающе стонет.

— А вот вас, молодой человек, я бы попросила удалиться. Кажется, Лизе уже хватило вашей «поддержки» в прошлый раз. Идите, занимайтесь своими важными делами. Например, подготовкой к пересдаче.

Кажется, она только что нанесла сокрушительный удар прямо в самое незащищенное место Кирюхиной психики. Его лицо вытягивается, и он уже открывает было рот, очевидно, собираясь выдать очередную порцию гениальных аргументов. Но я вовремя затыкаю ему пасть ладонью, понимая, что ещё одно слово и мы все дружно отправимся в свободное плавание по бурным волнам академического отчисления, где вместо спасательных кругов будут повестки в военкомат.

— Простите за беспокойство, — начинаю, стараясь улыбаться как можно более дружелюбно. — Мы сейчас же уйдем. Прямо сейчас. Сию секунду. Можно сказать, мы уже ушли, просто наши физические оболочки пока ещё здесь по инерции.

Улыбка, правда, выходит натянутой, чувствую себя каким-то клоуном, которого вытащили из цирка, чтобы он разыгрывал сценку в чужой драме. И ведь самое обидное, что этот цирк затеял я сам. Как обычно. Видимо, у меня талант превращать любую ситуацию в комедию положений, только вот смешно почему-то всегда потом, а в процессе сплошной адреналин и холодный пот.

Ольга Сергеевна смотрит на нас взглядом, в котором читается вся история человеческого разочарования в молодом поколении. Так смотрят на тараканов, которых травили-травили, а они взяли и мутировали, научившись открывать холодильник.

— Погнали, — шиплю сквозь зубы, толкая пацанов к выходу, как зэков на этап. — Олежка, мы будем ждать тебя внизу. Если что — кричи, мы вызовем... э-э-э... духовную поддержку, — добавляю шёпотом, стараясь подбодрить его, но понимая, что сейчас бедолага остаётся один на один с  грозной матерью Лизы.

Пока мы ковыляем к лифту, в голове вдруг проносится крамольная мысль: если бы у меня в школе была такая мамаша, я бы сейчас, наверное, был каким-нибудь ботаником-медалистом, а не профессиональным раздолбаем, который вечно влипает в истории. Но я тут же отмахиваюсь от этой ереси — слишком уж она напоминает нравоучения моей бабули, которая до сих пор верит, что я стану «нормальным человеком».

Где гарантия, что в альтернативной реальности меня не звали Жора, я не коллекционировал марки и не мечтал о карьере бухгалтера? — нет уж, спасибо. Лучше уж быть профессиональным раздолбаем, но зато своим в доску парнем, чем этаким правильным мальчиком в очках и с галстуком.

Кажется, мы вышли сухими из воды. Ну, или хотя бы не полностью мокрыми. Стоило ли оно того? — вопрос риторический, конечно. Потому что если начинать задаваться такими вопросами, то придётся признать, что девяносто процентов моих поступков — полный бред, а это уже путь к самопознанию, а оно, как известно, первый шаг к депрессии.

А у меня итак контрольная завтра в одиннадцать утра! И единственное, что я успел выучить за сегодня — это как выглядит потолок в такси и выражение лица проректорши, когда к ней в девять вечера ломятся пятеро полупьяных студентов, двое из которых когда-то встречались с её дочерью.

И вот зачем все это? Зачем мы ввязались во всю эту хрень? Чтобы помочь друзьям? Или чтобы хоть как-то разнообразить свою скучную жизнь? — наверное, и то, и другое. Даже если это означает встретиться лицом к лицу с проректоршей-терминатором.

Олег вывалился из подъезда минут через двадцать, выглядев так, словно его пропустили через мясорубку жизни, потом собрали обратно, но забыли часть деталей. Лицо так явно напоминало человека, одновременно пережившего ядерный взрыв, апокалипсис и пару сезонов «Игры престолов» за один вечер — бледный, осунувшийся, с потухшим взглядом и выражением лица «за что мне всё это».

— Ну чё, как там? — спрашиваю. — Она тебя просто поругала или уже успела оформить тебя в следующий набор срочников? Хотя, зная Ольгу Сергеевну, наверняка что-то более изощрённое.

Олег медленно выдыхает, словно только что вынырнул с сорокового круга ада.

— Если я ещё раз... — делает паузу, подбирая слова. — «Позволю себе подобное поведение и появлюсь на их пороге вместе с Егоровым», Ольга Сергеевна лично проследит, чтобы моя зачётка отправилась в крематорий.

— А с Лизкой-то как? — угарает Кирюха, докуривая сигарету с таким видом, словно это его личный вклад в глобальное потепление. — Что, даже посмертного свидания не светит? Или ты хотя бы успел передать ей, что твоя последняя мысль будет о ней?

Валенцов просто усмехается, закатывает глаза и отворачивается, садясь в такси. Его молчание красноречивее любых слов: «я вас всех ненавижу, но ненавижу чуть меньше, чем себя за то, что вообще с вами связался». Ехать к Крис пришлось в тишине, нарушаемой лишь тихим ворчанием Егорова, который до сих пор не мог простить проректорше ее колкость.

— Ну что, Кирюх, твой выход, — говорю, подталкивая его к подъезду с энтузиазмом тренера, отправляющего бойца на ринг. — И помни: никаких соплей. Будь мужиком. Или хотя бы попробуй его изобразить. На пять минут. Хотя... — оглядываю его перекошенное от волнения лицо. — Ладно, хотя бы просто попробуй не расплакаться до того, как она захлопнет дверь.

— Диман?

— М?

— Иди нахер.

— Уже иду, — киваю. — Прям за тобой, как тень твоего идиотизма.

Попытка втиснуться в лифт пятерым здоровым лбам в пуховиках напоминала сцену из дешёвого порно — локти, колени, нецензурная брань и стоны. Пока это транспортное средство натужно пыталось затащить нас на шестнадцатый этаж, я пару раз отдавия чью-то ногу, — судя по воплю Игоряна, — сам получил локтем по ребрам, — спасибо, Самсонов, — и едва не лишился девственности, когда дверь внезапно попыталась закрыться прямо на мне, едва не сделав из моей задницы бутерброд.

— Нахуй этот лифт, — единогласно голосуем мы, решив обратно спускаться по лестнице.

Квартира за железной дверью с цифрой «242» располагалась с левой стороны от лифта, как последний рубеж обороны. Кирюха, распихав нас локтями, — я получил в ребра, Игорян чуть не словил головой косяк, — выдвинулся вперед и... как бы я хотел сказать, что этот дебил хотя бы попытался проявить элементарные манеры. Что он деликатно постучал. Или хотя бы нажал звонок...

Но нет. Этот дегенерат начал лупить кулаком по металлу с такой яростью, словно эта дверь либо оскорбила лично его мать, либо просто решил проверить прочность советского металлопроката на собственном кулаке.

Я уже мысленно представлял, как соседи вызывают ОМОН, принимая нас за банду мародёров, а Кирюху за их психически неуравновешенного лидера, который, судя по всему, забыл принять таблетки, как на пороге появляется смутно-знакомый пацан, который выглядел так, будто его только что выдернули из-за компа после тридцати часов раша в доте. Глаза красные, волосы торчат в разные стороны, а на лице выражение человека, который только что вышел из матрицы и ещё не до конца понял, в какую реальность попал.

— Ну ты совсем охерел, Кирюх, — выдает знакомым тоном, в котором я тут же узнаю ехидного админа из того самого компьютерного клуба, в котором периодически зависаю. Его взгляд скользит по нашей компании и останавливается на мне. — О, Диман! А ты чтоль тоже этого... — он многозначительно ткнул пальцем в сторону Кирюхи. — Знаешь?

Я уже открыл рот, чтобы выдать что-то остроумное в стиле «нет, мы просто случайно забрели сюда, раздавая листовки о вреде алкоголя», как из глубины квартиры раздался женский голос, полный праведного гнева.

— Тим, ну серьезно, опять пицца?!

Ну вот. Кажется, нас только что приняли за разносчиков пеперони. Идеально.

— Ну сколько мож... но...

А вот и сама виновница торжества показалась в дверном проёме.

— Ты идиот, Егоров?! — выдаёт она шедевр риторического вопроса, который, впрочем, не требует ответа, ибо он и так очевиден всем присутствующим.

Даже стенам, наверное.

— Пардон, мадам, — подаю я голос, и недовольный взгляд Кристины устремляется на меня. — Вы совершенно не шарите в тонкостях ведения мирных переговоров. Потому что, когда возникает необходимость рыть окопы — это уже угроза здоровью собеседника.

Понятия не имею, что несу, но бросать Егорова без поддержки не хотелось. Даже если после этого мы с пацанами получим гордое и почётное «пошли нахуй» коллекционным изданием с автографом.

Хотя, если честно, уже начал сомневаться... может, всё-таки бросить его и сделать ноги, пока не поздно?

— Серьезно? — вновь испепеляет взглядом Егорова. — Подпевал притащил?

— Я просто хотел... — начинает Кирюха, но его тут же перебивают.

— Хотел что? — блондинка скрещивает руки на груди, принимая позу разъярённой училки перед самым непослушным классом. — Устроить цирк? Поздравляю, у тебя отлично получается. Особенно с клоунами, — кивает в нашу сторону.

Олег фыркает, но тут же делает вид, что закашлялся. Самсонов смотрит в потолок, будто внезапно заинтересовался узором трещин в штукатурке. А я просто пожимаю плечами — ну хоть не назвала нас дрессированными обезьянами. Хотя, учитывая наше текущее поведение, это было бы довольно точное определение — особенно когда Гарик начал невольно копировать её позу со скрещенными руками.

И вот, стоило блондинке наткнуться на его ответный взгляд, как Егоров, как по команде, неожиданно падает на колени и опускает голову с таким видом, будто готовится к казни.

Сказать, что мы были в ахуе — ничего не сказать. Мне казалось, что свою челюсть от пола, — после только что увиденного, — я отскребу ещё не скоро.

Немая картина длилась довольно долго: убитый раскаянием Егоров, ошалелые мы и озадаченная Кристина, которая явно не понимала, чего от неё ждут, и что ей делать — на её лице отчётливо промелькнуло желание захлопнуть дверь. За эти бесконечные минуты в её глазах пронеслось с полсотни эмоций от злости и обиды, до растерянности и жалости, и бедная девушка явно не знала, как реагировать на этот внезапный театр одного актёра.

Наконец, Егоров на свой страх и риск поднимает голову и смотрит на блондинку глазами побитого щенка, — не того милого, что виляет хвостом, а того самого, которого уже пару раз пнули, но он всё равно надеется, — взгляд настолько жалкий, что даже у меня, человека с совестью размером с хоккейную шайбу, что-то ёкнуло в груди. А уж девушке...

— Кир...? — голос дрогнул, словно она сама не ожидала, что произнесёт это имя.

— Крис... Я... Блять... — Кирюха сжимает, потом резко выдыхает. — Ты права — я мудак. Конкретный, бестолковый, эгоистичный уёбок. Но если ты сейчас захлопнешь дверь, я буду стоять тут до утра. Или пока соседи не вызовут ментов. Потому что я...

Внезапно осекается, озираясь на нас, словно только сейчас осознаёт, что перед ним целая толпа зрителей. И тут происходит нечто невероятное. Наш Кирюха, который обычно объясняется тремя словами, — два из которых матерные, — вдруг выдаёт монолог, достойный Тургеневского пера, а мы с пацанами, кажется, окончательно теряем дар речи, хотя мне казалось, что «лучше» уже быть не могло...

— Потому что я без тебя не могу нормально дышать, блять! — вырывается у Кирюхи, и его голос вдруг становится хриплым, как после трёх периодов овертайма. — Вот смотри: я просыпаюсь утром, и первая мысль: «Чё там Крис вчера в сторис выложила?»! Иду на тренировку — тренер орёт, а я тупо пялюсь в телефон, жду твоего сообщения. Даже когда шайбу собой ловлю — не так больно, как когда ты вот так вот смотришь на меня, как на случайный мусор под дверью!

Игорян закашлялся так неестественно, словно пытался заглушить смех. Самсонов с Валенцовым внезапно заинтересовались своими шнурками, хотя в кроссовках у обоих была «мёртвая» липучка. Я же просто застыл — это было слишком откровенно даже для нашего «всё на публику» Егорова.

— И да, я — говно. Сам знаю. Накосячил. Но если ты скажешь «иди нахуй», я реально пойду. Только... — он вдруг переводит взгляд на трещину в плитке, будто там написаны ответы на все вопросы. — Только это будет не я. Потому что я — это когда ты орёшь на меня. Когда кидаешь в меня подушкой. Когда...

Голос у него сорвался, стал каким-то сдавленным, словно слова застревали в горле, обдирая его изнутри. Егоров даже не пытался выглядеть крутым, просто сидел на коленях посреди общего коридора, с красными ушами, трясущимися руками и глазами, в которых читалось что-то между «убейте меня сейчас» и «ну пожалуйста».

— Я не умею так, как надо. Не умею красиво объяснять, не умею вовремя заткнуться, не умею не нести хуйню, когда надо просто слушать. Но... — он резко поднял голову. — Но когда ты злишься мне кажется, что я задыхаюсь. Когда ты смеёшься я тупо улыбаюсь в ответ, как дебил. А когда ты молчишь... блять, Крис, это хуже, чем если бы ты орала. Так что да. Можешь захлопнуть дверь. Но завтра я приду снова, — вдруг выдаёт он уже тише, почти шёпотом. — Потому что я без тебя реально не могу.

Кирюха замолчал, словно сам удивился тому, что выдавил из себя. Даже Тим перестал ёрзать, а мы с пацанами затаили дыхание, словно мы наблюдали не за Егоровской драмой, а за решающим буллитом в финале Кубка Гагарина. Тот самый момент, когда от следующего движения зависит всё — либо восторженный рёв трибун, либо горькое разочарование.

Кристина медленно подносит руку к лицу. Сначала кажется, что она хочет закрыть глаза, словно у девушки наконец включился защитный рефлекс организма при виде особо кринжового зрелища. Но вместо этого... даже я, человек с эмоциональным интеллектом шайбы, замечаю, как подрагивают уголки её губ, словно она пытается сдержать улыбку, но её лицо уже выдает её с потрохами.

— Боже... — голос звучит уже не так резко, как пять минут назад. — Ты реально самый безнадёжный придурок, которого я когда-либо встречала, — качает головой. — Ты притащил сюда этот табор, отбил мне дверь, устроил... вот это вот все... и теперь что, я должна просто сказать: «Ой, ну ладно, прощаю»?

Кирюха сжал зубы так, что у него на висках выступили вены, но не опустил глаза. Стоит на коленях, как грешник перед исповедью, только вместо священника — разъярённая блондинка.

— Нет. Дай мне ещё один шанс. Один. Последний, — его голос дрожит, но не прерывается, словно он репетировал эту речь перед зеркалом. — И если я снова накосячу, то можешь выкинуть меня в окно, и я даже не пикну. Но...

Кирюха делает такой глубокий вдох, что кажется, вот-вот лопнут лёгкие, и я вдруг понимаю — этот долбоящер реально боится. По-настоящему. Не так, как перед дракой, а так, как боишься потерять что-то важное.

— Но если ты закроешь дверь сейчас... я сломаюсь. И ты это знаешь.

— Ахуеть... — выдаем одновременно с Тимом. — Братан, если сеструха скажет «нет», я тебе свой аккаунт в Овервотче отдам. С кибер-пушкой и всеми скинами...

В коридоре повисла повисла тишина, потом Кристина закатила глаза, шумно выдохнула и...

— Я ведь по-человечески просила — не таскайся за мной, но ты ведь теперь не оцепишься, верно? — устало спрашивает, голос дрожит. — Что... что ты, блин, делаешь?

Егоров снова опускает голову, его пальцы судорожно сжимаются в кулаки на коленях, а лицо сейчас отдельный шедевр драматического искусства — смесь стыда, злости и чего-то ещё, чего я раньше у него не видел, но что до боли напоминает отчаяние заблудившегося в лесу ребёнка.

Я понимаю, что сейчас всё либо развалится окончательно, либо...

— Ладно, — вздыхаю и шагаю вперёд. — Раз уж тут собрались все, кроме телевизора и зрителей, давайте начистоту: мы тут все, конечно, в ахуе, но конкретно я в двойном ахуе.

Взгляды всех присутствующих тут же коллективно устремляются в мою сторону. Кристина морщится, но уголок рта дёргается, а Егоров напрягается еще больше, но я уже несусь дальше, потому что остановиться сейчас — значит дать всему развалиться, как нашей защите в последнем матче.

— Вот, смотрите, граждане! — развожу руками, как экскурсовод в зоопарке. — Редкий экземпляр — Homo Egorov в естественной среде обитания! Обычно агрессивен, но в моменты крайнего стресса демонстрирует несвойственное поведение, например, добровольное принятие позы «я мудак»! Заметьте — хвост поджат, уши опущены, в глазах смесь страха и надежды!

Егоровская блондинка звучно фыркает и прислоняяется к дверному косяку, насмешливо приподнимая бровь.

— Ты, Крис, — указываю на блондинку. — Имеешь полное право его ненавидеть. Больше того, обязана по всем статьям уголовного и гражданского кодексов! А ты, Кирюх, — поворачиваюсь к Егорову. — Реально конченый идиот. Но! — поднимаю палец, как профессор перед важным открытием. — Если он тут на колени упал, значит, не полностью конченый.

Пацаны за моей спиной начинают кашлять, прикрывая смех, а Тим утыкается лицом в стену, чтобы не ржать, но его плечи трясутся так, что кажется, вот-вот посыпется кирпичная кладка.

— Мы все видели, как этот дегенерат, — киваю на Кирюху. — Последние семь часов ходит как зомби, только вместо «мозги» ему нужна конкретно ты. Он даже меньше орать стал, представляешь? Для него это как отказаться от дыхания. Так что давай уже, Христа ради, либо прощай его, либо пристрели, но решай быстрее... у меня завтра контрольная, а я даже не открывал конспекты. И если меня отчислят из-за твоего упрямства, я тебе этого не прощу. Никогда. Даже в следующей жизни.

— Диман... — Самсонов тихо стонет, закрывая лицо руками.

— Что? Я ж помочь пытаюсь! — развожу руками, случайно задевая Гара, который тут же фыркает. — Это называется «посредничество в переговорах». Или «кризисный менеджмент». Или... — оглядываюсь на пацанов в поисках поддержки, но получаю только молчаливые взгляды полные явного скептицизма. — Ну, в общем, ты понял.

Кристина смотрит на Егорова, потом на меня, потом снова на него, совершая этот цикл несколько раз, словно пытается понять, в каком же бредовом сне она оказалась, во взгляде так и читается усталое «ну и дебилы», но я-то вижу, как её пальцы нервно барабанят по локтю, выдавая внутреннюю борьбу между желанием либо послать нас всех дружно нахрен и захлопнуть дверь, либо все-таки досмотреть это представление до конца.

— Ну что, Крис, как тебе наш цирк? Гастролируем по районам, но для тебя сделали исключение — выступили бесплатно. Оценку пошставишь?

— Оценка? — она приподнимает бровь. — Три с минусом. За старание. Хотя... — её взгляд скользит по Егорову. — Некоторые явно заслужили «неуд».

— Ой, да ладно тебе, — хватаюсь за сердце с театральным вздохом. — Ты же видишь, парень старался! Весь вечер репетировал этот спектакль. Даже костюм подобрал — «раскаявшийся мудак» очень ему идёт, не находишь? Особенно в сочетании с этими фирменными «лопухами стыда», — тычу пальцем в его покрасневшие уши. — Так что, может, хватит уже его мучить?

— Я его мучаю?! — она резко распрямляется, и я невольно отступаю на полшага, вспоминая, что эта хрупкая блондинка еще на первом курсе, на какой-то университетской тусовке, едва не сломала нос кавалеру, который слишком настойчиво приставал в клубе. — Это он меня мучил своими выходками, а теперь, когда я наконец сказала «хватит», он притащил сюда целый цирк!

— Ну, технически, это не целый цирк, — оглядываюсь на пацанов. — У нас нет даже слона.

— Диман, — Гарик хватает меня за плечо, но я уже разошёлся.

— Ладно, ладно, — поднимаю руки в знак капитуляции. — Слушай, Крис, я тебя прекрасно понимаю. Он реально конченый. Но если бы он был полностью безнадёжен, он бы не сидел на коленях, как провинившийся пудель, и не ждал, когда ты его либо прибьёшь, либо пожалеешь. Так что, может, дашь ему шанс? Один. Последний. А если он снова накосячит, мы сами его пристрелим.

— Ой, да? — она язвительно усмехается. — И кто именно? Ты?

— Блять... — Кирюха наконец поднимает голову, и в его глазах читается что-то между «убейте меня» и «я вас всех ненавижу».

Кристина смотрит на него, потом на меня, потом снова на него... и вдруг её лицо смягчается — не то чтобы она прямо улыбалась, но хотя бы перестала напоминать училку перед вызовом родителей.

— Встань, идиот, — фыркает. — Выглядишь жалко.

Но Кирюха не двигается — сидит на коленях, упрямо опустив голову, до боли напоминая меня самого в третьем классе, когда я отказался уходить с катка, пока не забью хоть одну шайбу, и просидел там до самого вечера, пока тренер не выволок меня за шкирку, — та же самая упёртость, тот же самый взгляд «или всё, или ничего».

— Кирюх, — кашляю в кулак. — Она сказала «встань», а не «умри». Можешь дышать...

— Точно могу встать? — перебивает он, обращаясь исключительно к Крис и демонстративно игнорируя мой подкол.

— Нет, блин! Сиди и думай о своём поведении! — фыркает блонинка, закатывая глаза с таким мастерством, что могла бы преподавать это искусство. — Вставай, пока реально соседи психушку не вызвали!

— Эй, а как же я? — возмущаюсь. — Или свою проблему разрулил, а дальше хоть трава не расти? Мы же, получается, как группа поддержки... или хор... или что там мы вообще были...

Очередной тяжёлый взгляд Кирюхи, который пару секунд мечется от Кристины ко мне и обратно, но девушка подсказывает выход.

— Иди, поговорим завтра, Ромео недоделанный, — очередное закатывание глаз. — Кажется, действительно настало время для серьёзного разговора, без зрителей, — заканчивает, делая акцент на последних словах, и бросая убийственный взгляд на нашу компанию.

Ну, наконец-то, хоть одна адекватная девчонка за вечер... Хотя, если честно, после всего увиденного мне начинает казаться, что «адекватность» — это просто временное состояние между двумя истериками. Но это уже философия, а философию, как и женскую логику, я предпочитаю обсуждать только в очень нетрезвом состоянии. Или не обсуждать вообще.

После того, как перед нами захлопывается дверь, Егоров застывает перед ней с видом, словно собирается вынести её нахрен вместе с косяком, взвалить отбивающуюся и матерящуюся на чём свет стоит Кристину на плечо и утащить в свою пещеру по всем канонам первобытных времён. Его пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, а взгляд становится таким решительным, что мне становится немного не по себе, так что я тут же взваливаю руку на его плечо, недвусмысленно придавливая его к полу — не то чтобы это сильно помогало, но хоть какой-то символический жест.

— Я, конечно, понимаю... рыцарский дух, первобытные инстинкты и всё такое, — начинаю уговаривать его голосом, каким обычно объясняют детям, что мороженое зимой плохая идея. — Но сейчас не время, не место, и публика не самый адекват, — оглядываюсь на пацанов, которые стоят с видом зрителей, ожидающих продолжения шоу. — Давай метнемся до Алисы, а ты пока продумаешь план-перехват и с новыми силами ринешься в бой? Как спецназ, только с цветами и без бронежилета.

Егоров пару секунд раздумывает над моими словами, и я вижу, как его первоначальный энтузиазм чуть поугас — правда, решимость никуда не делась, но это и к лучшему — потому что с такими, как его Крис, явно нужен кардинальный подход с радикальными мерами — как в хоккее, когда проигрываешь два периода, и остаётся только одно: либо выложиться по полной, либо позорно проиграть.

— Ладно, — наконец хрипит, разжимая кулаки. — Но завтра я...

— Завтра ты устроишь ей самое эпичное признание в истории человечества, — перебиваю, хватая его за плечо и разворачивая к выходу. — А сегодня давай уже поедем, а?! Пока нас тут не сдали ментам как подозрительных личностей...

Пацаны согласно кивают, а Егоров в последний раз бросает взгляд на закрытую дверь — взгляд, в котором смешались решимость, страх и какая-то новая, незнакомая мне серьёзность, — похоже, этот вечер всё-таки не прошёл для него даром.

Ну что ж, как говорится, либо пан, либо пропал.

Хотя с нашим Кирюхой чаще случается второй вариант...

По лестнице вниз скатываемся медленно, ибо вместо общаги отправиться в травмпункт перспективка та ещё. Сие шествие растянулось на добрых пятнадцать минут, потому что постоянно приходилось оборачиваться и бдить, не вернулся ли Егоров исполнять своё желание по завоеванию важных территорий сейчас вместо завтра. Я выбрал именно такой вариант, вместо «тащить его за ручку»: выглядело бы совершенно по-дебильному.

Ну что я могу сказать про наше дальнейшее путешествие? — двор полный отстой, потому что урна возле подъезда была закидана окурками так плотно, что напоминала новогоднюю ёлку для бомжей.

Тот ещё райончик, короче... Где-то между «здесь лучше не появляться ночью» и «вообще лучше здесь не появляться». Местный колорит дополняли граффити сомнительного содержания и пара бродячих котов, смотрящих на нас с выражением «валите отсюда нахрен».

Я ещё раз осмотрел двор, а после и сам дом — кирпичная девятиэтажка времён развитого социализма, где-то между хрущёвкой и брежневкой. В одном из окон до сих пор призывно мигали разноцветные огоньки новогодней гирлянды — видимо, кто-то так и не собрался убирать украшения после праздников. Ну или, что более вероятно, просто забил.

— Какой этаж? — сразу уточняю я.

Короче, я очень удивился... Во-первых, от того, когда Владос сказал, что я смотрю на нужное окно... Девятый этаж... Блядь, конечно же девятый! Во-вторых — и это главное! — от того, что Егоров внезапно стал говорить как нормальный человек. Вот прям вот так взял и включил адекватность. Я аж рот открыл — это ж наш Кирюха! — когда он успел превратиться из нашего местного таракана в такого... вдумчивого типа?

Может, его подменили? Или это побочный эффект от любви? Или... Боже, может, он на самом деле всё это время притворялся дебилом?

Кирюха достаёт сигарету с грацией заправского мафиози из 90-х, и от его нового образа мне почему-то тоже хочется закурить, хотя я бросил ещё на первом курсе — после того, как все та же, небезызвестная Ольга Сергеевна, пригрозила отчислить меня из команды, если ещё раз учует табак, — но сейчас, кажется, самый подходящий момент для славного рецидива.

Егоров... молчит. Не орёт, не матерится, не ломает ничего. Просто сидит.

Может, это подделка? Восковая фигура? Клон? А может, это я умер, и это загробная жизнь? Или параллельная вселенная, где Егоров вменяемый человек?

В панике оглядываюсь, но пацаны это тоже видят. Значит, не галлюцинация. Хотя... может, мы все умерли? Или нас подменили? Или...

— Бля, Кирюх, ты кто и что сделал с нашим дебилом? — тычу в него пальцем. — Где привычные крики? Где истерика? Где драматичные заявления о том, что ты всех ненавидишь и уходишь в монастырь?

— Диман, заткнись, а? — спокойно фыркает Егоров, а я, кажется, чувствую, как моя реальность окончательно трещит по швам.

— Да вы издеваетесь! — вырывается у меня, пока я мысленно сравниваю нынешнего Егорова с тем, который буквально сегодня днём орал в раздевалке так, что стекла дрожали.

Садимся на теплотрассу, которая, к счастью, не обжигает жопу, и пару минут, пока Егоров курит, просто сидим в полной тишине, если не считать истеричного лая собаки, которая, похоже, чует в нас конкурентов и подозрительных стонов из подвала, где либо кто-то занимается любовью, либо кого-то убивают — с таким районом оба варианта равновероятны. Может, даже одновременно.

— На её месте я бы вообще щас не рискнул выходить из дома... — подаёт голос Егоров, выпуская кольцо дыма. — Ты уверен, что для неё не будет перебором, если мы заявимся к ней все вместе? — спрашивает в лоб. — Одно дело Крис, которая если и испугалась, то просто от неожиданности. Здесь другой формат.

Я переглядываюсь с Игоряном — мы оба явно в шоке от этой внезапной вменяемости, — может, его действительно подменили? Или это последствия черепно-мозговой травмы, которую мы все пропустили?

— Поэтому вы будете стоять как можно дальше, чтобы сначала она увидела меня, — кивает Владос, и я ловлю себя на мысли, что сейчас мне кажется более нормальным его нервное покусывание губ, чем это... это... взрослое поведение Егорова. — Не хочу её напугать.

— Да забей, — машинально отвечаю я, всё ещё не оправившись от шока. — Она тебя и так узнает... У тебя же эта... — делаю многозначительный жест рукой вокруг его кучеряшек. — Аура влюблённого идиота.

Владос краснеет, но не отрицает. Ещё пару секунд смотрит в нужные ему окна с таким выражением, словно пытается мысленно послать телепатическое сообщение, а потом бредёт в сторону подъезда, как осуждённый на казнь.

— Ну что, пацаны, походу, сегодня у нас третий сеанс «Спасите дебила», — вздыхаю. — Спецвыпуск: Владислав и его нерешительность...

Егоров хмыкает, и в этом звуке я наконец узнаю старого доброго Кирюху.

Ну слава богу, хоть что-то знакомое в этом безумном мире!

Здесь лифт был ещё меньше, так что подниматься решили пешком.

Ну всё, недельная норма от посещения спортзала выполнена в полном объёме.

Вдохнув поглубже, Владик стучит в косяк двери и отходит на шаг. Мы с пацанами чуть заворачиваем за угол, чтобы девчонка нас не заметила. Слышу звук открываемой двери и невольно затаиваю дыхание.

— Влад? — слышу удивлённый голос девушки. — Что ты здесь делаешь?

— Я... просто хочу поговорить, честное слово.

Я буквально вижу, как Самсонов при этом поднимает руки в примирительном жесте.

— И о чём же?

Владик тяжело вздыхает.

— Знаю, что для тебя это прозвучит старанно, но я... я... Короче...

Ох, бля, начинается... Это «я... я... короче...» уже, кажетя, вошло в историю нашей команды как самое эпичное признание всех времён. На втором месте — «можешь выкинуть меня в окно, и я даже не пикну...» от Егорова.

Не выдерживаю и выхожу «на свет», пытаясь изобразить самую дружелюбную улыбку из возможных. Потому что если Кристина была как торнадо — стремительная, разрушительная и непредсказуемая, то Алиса — это скорее тихий лесной ручей. В её глазах нет и намёка на желание идти по головам или железной уверенности в том, что весь мир должен плясать под её дудку.

Девушка стоит в дверях в синих пижамных штанах с мишками, простой белой футболке и тёплых махровых носках — выглядит настолько уютно, что хочется сразу предложить ей чашку какао и плед.

— Привет, — протягиваю руку для пожатия и при этом чувствую себя взрослым дядькой, который пытается наладить контакт с ребёнком. — Мы тут... э-э-эм... моральную поддержку оказываем. Ты же не против?

Игорян, Валенцов и Егоров так и не решились выйти из своего убежища, но это даже к лучшему — когда я выходил, явно видел горящий экран с открытой перепиской в телеграмме у последнего. Думаю, Алисе и без них хватит впечатлений на сегодня.

— Слушай, наш Владик очень хотел поговорить с тобой, но так сильно тебя боится, что у него коленки трясутся, — ухмыляюсь девушке, пытаясь снять напряжение. — Ты уж, прояви снисхождение и выслушай весь тот бред, который он для тебя приготовил, пожалуйста.

Девушка медленно сканирует взглядом напрягшегося Самсонова, который сейчас больше напоминает не хоккеиста, а школьника, вызванного к доске с невыученной темой. Её взгляд скользит ко мне, и в уголках глаз появляются те самые смешные морщинки — безошибочный признак сдерживаемого смеха, — наконец она кивает, и я, как заправский дирижёр, заканчивающий выступление, кланяюсь и грациозно отступаю к лестнице.

Завернув за угол, хватаю Кирюху с Олегом и Гаром за шкирки — не хочу подслушивать, мне уже и так хватило сегодня эмоций на месяц вперёд.

На улице Егоров смотрит на меня, как на восьмое чудо света.

— Не думал, что ты такой чуткий, — ехидно комментирует. — Почему это тут ты даже поздоровался, а при Крис попëр в лобовую?

— Ты так неожиданно рухнул на пол, что у нас коллективно голосовые связки заклинило. Да и нереально было добиться большего эффекта после такого! — фыркаю. — Ты ж там на коленях стоял, как грешник перед Страшным судом. Даже я поверил в твоё раскаяние, а я, между прочим, циник уровня «не верю даже прогнозу погоды»!

Егоров хмыкает, выпуская дым колечками. Его лицо постепенно приобретает обычное ехидное выражение, видимо, адреналин начал отступать.

— И вообще, тебя там уже ждут, так что вали на все четыре стороны. Задрал скулить, — толкаю его в плечо. — Если ещё раз услышу про «я без неё не могу», сам тебя придушу. Хоккеист, блин... — качаю головой с наигранным разочарованием. — Позор!

Он только усмехается, но в глазах читается благодарность. Вот только признаваться в этом вслух Кирюха, конечно, не станет — для этого ему пришлось бы сначала пройти курс психотерапии и прочитать пару книжек про эмоциональный интеллект — а это, как мы все знаем, из разряда ненаучной фантастики, вроде наших шансов выиграть чемпионат в этом году.

— Так и сделаю, только сначала посмотрю на твоё фиаско.

Пару минут мы перебрехиваемся, как из подъезда выходит Владос.

— Ну как? — первым не выдерживает Егоров, сбрасывая пепел с нервным щелчком.

Самсонов пару секунд молчит, потом его лицо расплывается в такой ухмылке, что даже у меня на душе становится теплее.

— Я твой должник, Диман.

— Я вообще-то на это и расчитывал, — фыркаю в ответ, делая вид, что проверяю ногти на предмет несуществующей грязи. — Только учти, проценты капают ежедневно. И да, я принимаю оплату в виде шаурмы. Особенно с двойной порцией халапенью за моральный ущерб.

Значит, всё получилось. Опять. Хотя, если подумать, это был худший план из всех возможных, даже по нашим, с позволения сказать, «высоким» стандартам идиотизма, но, как обычно, сработало. Потому что когда дело касается пацанов, даже самые идиотские идеи почему-то выстреливают. Особенно если верить в этих идиотов всем сердцем, душой и пятой точкой.

Даже если для этого приходится быть одновременно клоуном, режиссёром и канатоходцем на хлипком канате над пропастью под названием «полный провал», когда балансируешь между «спасти ситуацию» и «получить по зубам от всех участников этого цирка», причём в прямом смысле — Кристина, если что, бьёт больно, проверено на Егоровском опыте.

Кажется, сегодня я официально стал режиссером сразу четырех дурацких ромкомов... Дожили, блин... Теперь осталось только не забыть взять автографы у главных героев перед тем, как они снова всё испортят. И обязательно застраховать жизнь, потому что следующий акт этой драмы явно потребует участия спасателей, психологов и, возможно, пары оперативников из уголовного розыска.

Но это уже проблемы завтрашнего дня.

А сегодня... сегодня можно просто выдохнуть и порадоваться, что очередной цирк закончился без жертв, — ну, почти без жертв, — мои нервы точно заслуживают отдельного мемориального комплекса после всего этого. Может, даже с фонтаном, и надписью: «здесь покоится Диман. Он пытался, пацаны. Он действительно пытался»... и где-то мелким шрифтом: «P.S. Кирюха, если читаешь это — иди нахер».

Но это уже детали.

***

где-то за кадром.

— Знаешь, — начинает Ренат, после долгого молчания. — Дамира — моя сестра. Я ее очень люблю и хочу, чтобы она была счастлива.

— Я тоже хочу, чтобы она была счастлива, — отвечаю, стараясь не моргнуть под его тяжёлым взглядом.

— Но я не уверен, что ты сможешь ее сделать счастливой, — продолжает Фйзулин. — Ты — раздолбай, безответственный, и, вообще шутки эти твои вечные...

Ренат снова молчит, глядя на меня с сомнением.

— Хорошо, — говорит он, наконец. — Я дам тебе шанс. Но если ты хоть раз обидишь Дамиру, я тебе этого не прощу. Понял?

— Понял, — отвечаю, с облегчением.

— И еще, — добавляет Ренат. — Я буду следить за тобой. Так что не думай, что тебе все сойдет с рук.

— Я не буду делать ничего, что могло бы обидеть Дамиру, — говорю, глядя ему прямо в глаза.

Ренат кивает и протягивает мне руку.

— Хорошо. Тогда будем считать, что мы договорились.

Жму ему руку и с облегчением выдыхаю. Кажется, я прошел проверку. Теперь осталось только убедить Дамиру в том, что я её достоин.

Но это уже совсем другая история.

***

От Автора.

Ссылку на тгк со спойлерами, ответами на вопросы, и процессом создания можно найти в моем профиле (или вбив в поиске тг Kilaart) + там уже вышла бонусная часть тоже с pov Федорцова к этой главе, и не так давно туда же загружала стекольный хардкорный драббл о предыстории Кирилла и его сестры (момент, когда Егорова сломало окончательно и сделало тем, кто он есть сейчас и каким мы его видим)💔

БУДУ БЛАГОДАРНА ЕСЛИ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ ПОСТАВИТЕ ЗВЕЗДОЧКУ В ЛЕВОМ НИЖНЕМ УГЛУ ЭКРАНА. СПАСИБО! 🫶🏻