Осколки света | Кирилл Егоров

Кристина Метельская.

неделю спустя,
после событий предыдущей главы.

Говорят, от ненависти до любви — один шаг.

Но я считаю иначе: ненависть и любовь — не две стороны одной монеты, а разные, несовместимые вселенные, разделённые не расстоянием, но самой природой человеческой души.

Ненависть рождается сама — из страха, из боли, из непонимания. А любовь приходится строить, как дом на болоте — каждый день забивая сваи глубже, даже когда кажется, что всё уже рушится. Ненависть — это химический ожог — быстрый, ядовитый, оставляющий шрамы даже после заживления. Любовь — это не горение, а свет — медленный, упрямый, требующий чистого кислорода, а не угарного газа обид.

И если уж между ними есть шаг, то это не прыжок через пропасть, а долгий путь по канату — без страховки.

Через понимание, которое даётся ценой собственных убеждений. Через прощение, которое похоже на операцию без анестезии. Через борьбу с эго, которое шепчет, что ты заслуживаешь большего. Через принятие того, что другой человек — не твоё отражение, а отдельная вселенная, со своими законами и чёрными дырами. Через тысячи раз, когда нужно выбрать между «я прав» и «мне важнее ты».

Я не знаю, почему об этом думаю — возможно, всё дело в Егорове. В том, как легко было возненавидеть его, и как трудно теперь разобрать, где во всем этом он, а где я сама — где его поступки, а где моя гордыня.

Любовь требовала бы усилий — ненависть оказалась проще.

Но монеты, как известно, имеют обыкновение падать ребром.

Он как вирус. Не просто вошёл в мою жизнь — он взломал её. Переписал код, подменил переменные, и теперь система выдаёт ошибку каждый раз, когда я пытаюсь удалить его из оперативной памяти. Внутренний антивирус кричит, что это угроза, а я — просто закрываю уведомление и позволяю ему работать в фоновом режиме.

Раньше я думала, что можно вычеркнуть человека, как неудачную главу. Стереть, переписать, начать заново. Мне это было уже не впервой. Большая часть нашей с Тимом жизни до переезда в этот город надёжно хранилась за семью замками, без права на посещение. Я мастерски умела стирать людей.

Но Кирилл не вписывается в эту аксиому, потому парень ведет себя так, словно между нами ничего не изменилось. Он просто... продолжает быть собой — тем самым Егоровым, который умудряется быть одновременно самым раздражающим и самым желанным человеком на этой гребанной планете.

И это работает.

Если это и есть любовь — то она гораздо страшнее, чем я думала.

Сегодня хоккеист снова, не спрашивая моего мнения, решил забрать меня после работы. Только я опустилась на пассажирское сиденье его машины — той самой, которую он буквально пару дней назад вернул из сервиса после нашего с Лизой «художественного» вмешательства, — как перед носом оказался латте с карамельным сиропом.

— Опять ты, блин, бледная, — бросил, протягивая картонный стаканчик, так небрежно, словно это был не жест заботы, а просто констатация факта.

Допиваю кофе, делая вид, что не замечаю его пристального взгляда. Капли карамели остаются на губах, и я чувствую, как его глаза следят за движением языка, когда я их слизываю.

— Ну как?

— Нормально, — бурчу, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Просто «нормально»? — тянет, приподнимая бровь. — После того, как ты его чуть ли не вылизала до дыр?

— Егоров, я пила кофе, — закатываю глаза. — А не занималась оральным сексом со стаканом.

— Если бы ты занималась оральным сексом со стаканом, я бы уже выбросил его к херам и занял его место, — роняет, не моргнув глазом, запуская двигатель.

Раздается мягкий щелчок зажигания, и мотор оживает под нами низким рычанием, пока длинные пальцы Кирилла лениво барабанят по кожаной обивке руля.

— Кстати, тут осталось немного, — кивает в сторону моего подбородка. — Вот здесь.

— Сам слижи, если так хочется, — огрызаюсь, но голос звучит хриплее, чем я планировала.

Егоров тянет руку. Мой внутренний антивирус бьет тревогу, предупреждая об опасности, и я уже готова рефлекторно шлепнуть его по ладони, но парень лишь аккуратно, почти нежно, стирает подушечкой большого пальца каплю с моего подбородка, задерживая прикосновение на секунду дольше, чем нужно. А потом усмехается, довольный произведенным эффектом, и медленно, демонстративно, подносит палец ко рту, чтобы тут же облизнуть его кончиком языка... И я едва сдерживаю стон.

Твою мать.

Почему это выглядит так горячо...

И почему я не могу отвести взгляд?!

— М-м... реально вкусный, — намеренно медленно проводит языком по нижней губе, оставляя влажный блеск. — Но ты вкуснее.

— Придурок, — фыркаю, отводя взгляд к окну, чтобы скрыть идиотскую улыбку.

— Знаю, — без тени раскаяния отзывается Егоров и просто берет мою руку, переплетает пальцы с его, и внезапно все аргументы кажутся такими неважными.

В отражении стекла вижу, как его вторая рука ловит мою прядь, накручивая на палец, а в голове щелкает затвор понимания, что это и есть его главное оружие.

Не настойчивость, а вот это ненавязчивое внимание. Эта почти незаметная забота, эти крошечные, казалось бы, случайные прикосновения, эта обезоруживающая нежность, которая проскальзывает в каждом его жесте.

Он может быть наглым, самодовольным, каким угодно... но когда вот так, едва касаясь, перебирает мои волосы, во мне просыпается та самая Крис, которая когда-то, давным давно, безрассудно верила в сказки и не боялась разбиться. Потому что, когда его рука скользит по моим волосам, я забываю, зачем вообще сопротивлялась — просто позволяю себе чувствать, как что-то внутри сжимается, словно сердце, которое я так тщательно заковала в лед, вдруг трещит по швам, освобождая тепло, что я так долго пыталась подавить.

— Ты все еще заносишь меня в список врагов человечества? — прерывает мои мысли, пока его палец рисует линии на моей щеке от уха до подбородка.

— На первое место, — собственные пальцы сжимаются вокруг его руки.

— Ого, — смеется. — А кто тогда на втором?

— Я. За то, что до сих пор терплю тебя, — признаюсь неожиданно честно. — Отпусти, — бурчу, стараясь придать голосу твердость, но получается лишь жалкое подобие.

— Зачем? — шепчет, наклоняясь так близко, что дыхание обжигает мое ухо.

— Потому что я не хочу, чтобы ты трогал мои волосы!

— Но они мягкие, — возражает, перебирая прядь между пальцами. — И пахнут тобой.

— Ну все, хватит, — шиплю, чувствуя, как щеки заливает краска.

— Хватит что? — он издевается. Определенно издевается. — Крис, я же просто констатирую факты.

Его рука скользит вниз, обвивая мою шею, большой палец прижимается к горлу — нежно, но так, что я чувствую каждый отпечаток.

— Факты? — перебиваю. — Твой список «фактов» обычно сводится к трем пунктам: «Крис красивая», «Крис вкусно пахнет» и «Крис злится — это мило».

Егоров притворно задумывается, его пальцы теперь барабанят по моему колену — ровно в том месте, где заканчивается юбка и, под тонким нейлоном, начинается кожа — каждый легкий удар отдается во мне тихим электрическим разрядом.

— Четвертый пункт: «Крис врет — это смешно», — заявляет, перехватывая мое запястье, когда пытаюсь его оттолкнуть. — Особенно когда краснеет. Вот прям так.

— Пятый пункт: «Егоров — идиот, который забыл, где его место».

Хоккеист не моргает, но зрачки резко расширяются — черные дыры, готовые поглотить меня целиком.

— Место? — переспрашивает, наклоняясь так близко, что наши губы почти соприкасаются. — Ты имеешь в виду вот здесь? — ладонь грубо ложится мне на талию, прижимая к сиденью. Кажется, я не дышу. — Или здесь?

Другой рукой он проводит по линии ремня безопасности, случайно — конечно же случайно! — задевая низ живота, благо позволяет распахнутое пальто.

— Кирилл...!

Мой голос звучит предупреждающе, но это больше похоже на стон. На предательский, позорный стон.

— О, — смеется, но не отпускает. Глаза сверкают триумфом. — Значит, все-таки Кирилл, а не «Егоров-козел» или «долбанный придурок»? Прогресс.

— Не радуйся. Это было случайно.

— Как и то, что ты уже пять минут не отталкиваешь меня?

Кусаю губу, чтобы не засмеяться. Проклятый Егоров. Проклятая его наглость. Проклятая я, потому что меня бесит, как хорошо он меня знает. И еще больше бесит то, что мне это нравится.

— Ладно, — вздыхаю, сдаваясь, потому что уже устала притворяться. — Ты победил. Я больше не ненавижу тебя.

Кирилл на секунду замирает, словно не ожидал такой прямоты, а потом...

— Ура, — хмыкает, и его губы прижимаются к моей щеке. Быстро, нежно, по-детски радостно. — Но я все равно продолжу.

— Чего?!

— Доказывать, что ты меня обожаешь.

— Совсем поехал...?!

— Только твоя вина, — улыбается, отворачиваясь. Пальцы тут же сжимают руль и машина плавно трогается с места. — Кто ж знал, что ты такая ахуенная, если тебя погладить?

— Меня гладят? — делаю глаза пошире, изображая наивное недоумение. — Где? Когда? Я что-то пропустила?

Егоров неожиданно резко притормаживает на светофоре, и моё тело по инерции подаётся вперёд.

— Вот так, — его пальцы снова медленно скользят по моей шее, словно отмечая каждый сантиметр кожи как свою территорию. — Или тебе нужно более наглядное объяснение?

Губы почти касаются моего уха — горячие, влажные — и я буквально кожей ощущаю, как как температура в салоне подскакивает на десять градусов. Однако в этот момент мой взгляд цепляется за светофор, который уже давно переключился на зеленый.

— На дорогу смотри, — выдыхаю, но сердце бьётся так, словно пробежала стометровку.

— Как скажешь, принцесса, — ухмыляется, снова включая передачу, и машина срывается вперёд. — Но мы еще вернемся к этому разговору.

— В твоих мокрых фантазиях.

— О, ты даже не представляешь, насколько они мокрые, — роняет свою ладонь прилично выше моего колена. И тут же смеется, когда я пытаюсь стряхнуть его руку. — Кстати, ты ведь знаешь, что за кофе полагается благодарность?

— Благодарность? — фыркаю. — Я тебя не просила.

— Зато взяла. И выпила. И, если я не ослеп, даже получила удовольствие, — слегка сжимает мое колено, круговые движения большого пальца заставляют мурашки побежать выше. Гораздо выше. — Так что по правилам... ты мне должна.

— По каким еще правилам?!

— По-егоровским, — усмехается, пожимая плечами. — Статья 3, пункт 5: «За каждый карамельный латте — один поцелуй».

Рука скользит выше, подол юбки задирается еще на сантиметр, и пальцы принимаются выводить узоры на внутренней стороне бедра — медленно, мучительно осознанно, будто подписываясь под каждым прикосновением. Стискиваю зубы, впиваюсь ногтями в ладони, но предательский стон все равно рвется из горла, застревая где-то на влажном выдохе.

— Готова расплачиваться, принцесса?

— Может, лучше я просто отдам тебе деньги? — выдавливаю, стараясь сохранить холодный тон, но голос дрожит, а веки предательски тяжелеют, когда его пальцы усиливают нажим.

Егоров не отвечает — вместо этого резко поворачивает руль, и машина ныряет в какой-то тихий двор, прижимаясь к тротуару — парень тут же резко разворачивается ко мне всем корпусом, и внезапно пространства в машине становится катастрофически мало.

— Не-а, — его губы снова растягиваются в ухмылке. — Я предпочитаю оплату натурой.

— Настолько отчаялся? — выдавливаю из себя, стараясь не поддаться его взгляду.

Его пальцы на моем подбородке, губы так близко, что я чувствую их тепло — прежде чем сознание успевает остановить меня, ладони впиваются в его волосы, сминая аккуратную укладку. Резко дергаю его на себя, и наши губы сталкиваются в поцелуе — кусаю его за нижнюю губу, чувствуя, как он вздрагивает и тут же слышу низкий, хриплый стон, который отзывается эхом где-то глубоко в животе.

— Доволен?

— Даже не представляешь, насколько, — хрипло отвечает, и снова притягивает к себе. — Но это только первый взнос, по-егоровским правилам за такой кофе полагается как минимум три.

Смеюсь — звонко, беззаботно, по-дурацки счастливо — и снова тянусь к нему.

Потому что хрен с этими правилами, с моими принципами. Потому что иногда... иногда стоит просто целовать того, кто заставляет твое сердце бешено биться в груди, даже если этот кто-то — долбанный Егоров и его не менее долбанные правила.

— Сеструх, я чет не понял, с каких пор ты у нас благотворительный фонд открыла? — стоит мне только переступить порог дома, как перед лицом мелькает телефон Тима, на экране которого открыт мой свежий пост с душераздирающей историей и реквизитами для перевода.

Тот самый пост, где я объявила сбор средств на операцию отцу Лизы. Тот самый, из-за которого моя бывшая подруга сначала не разговаривала со мной несколько дней, демонстративно закатывая глаза при каждой нашей встрече, а вчера затащила в караоке-бар, где минут сорок ревела на моем плече, распылаясь в сопливых благодарностях.

Ей-Богу, как будто я сделала что-то особенное, а не просто пыталась помочь тем, что было в моих силах, пока эта идиотка не решила действительно лечь под нож...

Швыряю сумку на кресло и щелкаю брата по лбу.

— А по тексту не ясно? — огрызаюсь, но Тим только ухмыляется, прокручивая пост вниз.

— Ну, знаешь, «помогите спасти жизнь», «каждый рубль важен», «давайте вместе сделаем доброе дело», — тянет фальшивым, слащавым тоном. — Странно, что не добавила сердечек.

— Господи, когда ж ты повзрослеешь-то, а?!

— Надеюсь, никогда! — скалится во все тридцать два.

Из груди вырывается протяжённый стон. Запрокидваю голову к потолку, мысленно обращаясь к Вселенной. Какого хрена, когда всем раздавали нормальных братьев именно мне достался этот бракованный переросток?!

— И вообще-то я тоже скинул, — неожиданно серьезно говорит Тим, убирая телефон в карман. Его ухмылка куда-то исчезает, а в глазах появляется что-то взрослое, незнакомое.

— Чего?! — замираю, хмурясь.

— Ну-у-у... ты же не одна тут с добрым сердцем, сеструх, — бросает небрежно, как будто речь идет о фантиках. — Просто не хочу, чтобы ты одна геройствовала. А мне тут аванс как раз пришел... Короче...

Братец начинает что-то тараторить — привычка, всегда так делает, когда начинает нервничать — а я так и замираю, чувствуя, как начинает противно скрестись совесть за то, что щелкала его по лбу... но ровно до того момента, пока его взгляд не цепляется за мою шею.

Твою мать... Сейчас начнется.

— О-о-о, — растягивает, и в голосе мгновенно просыпается ехидный демон. — Так вот куда пойдут остальные деньги!

— Чего?!

— Ну, знаешь, — Тим поднимается, делая преувеличенно-театральный круг вокруг меня. — «Давайте вместе сделаем доброе дело», — резко тычет пальцем в засос, который предательски выглядывает из-под края серой водолазки. — Только, блин, я думал, мы операцию спонсируем, а не психологическую реабилитацию после жарких ночей с «не-парнем».

— Каких ночей? — отпихиваю его руку. — Ты совсем охренел?!

Тим закатывает глаза, изображая крайнее разочарование моей «тупостью».

— Ну давай, Крис, не прикидывайся, — щелкает пальцами перед моим носом. — Ты, он, этот засос... Законы физики: если объекты постоянно находятся в опасной близости, рано или поздно происходит... ну, ты поняла, — прищуривается, изображая детектива. — Ток, сеструх, давай разберем твой кейс. Ты: а) говорила, что он мудак, б) плакала из-за этого придурка, в) говорила, что этого больше не повторится. Вопрос: что изменилось?

— Я испортила его тачку, — бурчу, делая вид, что мне срочно понадобилось что-то из сумки.

— Чего? — братец хмурится, спотыкаясь о ковер.

— Я испортила его тачку, — повторяю чётче.

— А он че?

— Извинился... — выдаю и сама едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться от того насколько по-идиотски это звучит.

Тим застывает, на лице мелькает странная гамма эмоций, которую даже я не могу разобрать.

— Охренеть. Я, конечно, знал, что у тебя с логикой напряжёнка, но чтоб настолько... — снова тянет, прикладывая ладонь к груди с видом человека, только что узнавшего страшную тайну. — Боже, я теперь даже боюсь спросить... А что было после извинений? Он тебе цветочков подарил? Или, может, стихи написал? Не, стоп, не отвечай — я и так вижу по твоей роже, что «что-то было». Вы хоть презервативы использовали?!

— Ты закончил? — швыряю в него подушку, подавляя желание придушить этого ехидного комментатора всего сущего.

— Ладно-ладно, ты че такая агрессивная? Вижу, тема болезненная... В конце концов, бывшие на дороге не валяются, — смеется, уклоняясь. — Хотя, погодь... этот валялся у нас на коврике. Считается?

— Слышь, мелочь, — хватаю очередную подушку. — Сюда иди!

— Ага, щас, разбежался! — уже несется к выходу, дико ржа. — Нашла дебила!

— Я тебя и не теряла! — закатываю глаза пока лечу за ним с диванной подушкой наперевес.

— И я тебя, сёструх! Ай, блин! Да за что?! — смех становится ещё громче, стоит подушке прилететь ему по лбу. — Да, Крис, блин, харе! Отвали, бешеная! У тебя телефон звонит!

Следующее утро началось с того, что я проспала, потому что мне действительно позвонила Москвина с очередным актом трагикомедии: «этот придурок продал свою гитару, чтобы помочь, хотя я его об этом не просила!». С каких пор Лиза решила, что мы лучшие подружки? — вопрос, конечно, риторический. В любом случае, в который раз проклиная свою долбанную доброту, я в очередной раз стала бесплатным психологом и голосом её разума — так что домой вернулась только в третьем часа ночи, под насмешливые коментарии Тима, что такими темпами я скоро сопьюсь из-за «не-парня» — спать хотелось настолько сильно, что я даже не стала отвечать, что Егоров тут вообще не причём.

Будильник прозвенел ровно в семь, но рука сама, отработанных движением, потянулась к кнопке «отложить», пока я уютно куталась в одеяло с наивной мыслью «ещё пять минуточек» — эти минуточки обернулись полноценным часом, и когда я наконец открыла глаза, мозг выдал единственную связную мысль:

— Блять...

Первый день после зимних, а я уже опаздываю на пару. Причём на первую — ту самую, где наш завкафедры любит устраивать перекличку с ядовитыми комментариями вроде: «Ах, значит, выходные для кого-то ещё не закончились?».

Вылетаю из кровати, на ходу стаскивая с себя пижаму, одной рукой засовывая в рот зубную щётку, другой — натягивая колготки. Не те. Блин, это же те самые, узкие, в которые надо влезать как Золушка в хрустальную туфельку. Прыгаю на одной ноге, ругаясь сквозь пену, пока не понимаю, что лучше надеть что угодно, лишь бы не прийти в нижнем белье.

— Сеструх, ты жива? — из кухни доносится голос Тима, сопровождаемый звуком микроволновки.

— Нет! — ору в ответ, выплёвывая пасту.

— Кофе будешь?

— Нет!

— Ну тогда... — лохматая голова показывается в дверном проёме. В правой руке зажат бумажный пакет, из которого предательски пахнет свежей выпечкой.

Замираю, разрываясь между «надо бежать» и «но это же круассан».

— От сердца отрываю, сеструх, — Тим ухмыльнулся. — Считай, компенсация за моральный ущерб.

— Ты лучший! — клюю его в щеку, подхватывая пакет, на ходу вызывая такси, параллельно скипая кучу уведомлений в телеграмме из всех возможных чатов.

Влетаю между турникетами, как пуля, выпущенная из рогатки — боком, с разворотом, едва не задевая плечом датчик — система неодобрительно пищит, но мне плевать: я уже мчусь по коридору, сжимая в одной руке пакет с круассаном, который теперь больше похож на смятый конверт, а в другой — телефон с открым расписанием.

Дверь распахиваю с таким размахом, что она с грохотом бьётся о стену, так что моё «величественное» появление: растрёпанные волосы, один сапог на молнии, которая так и не доехала до верха, и дыхание, как у загнанной лошади — не остаётся без внимания. На меня тут же, как по команде, смотрят шестьдесят пар глаз, но главная среди них — принадлежит заведующиму кафедры, замершему с указкой у интерактивной доски.

— О, — тут же тянет, медленно опуская список. — Метельская. Вы, я смотрю, решили присоединиться к нам... когда мы уже почти закончили?

— Простите, — делаю лицо «я-не-виновата-это-жизнь-такая» и скольжу взглядом по рядам в поисках свободного места.

Взгляд натыкается на Громова, который красноречиво кивает на пустое место рядом с собой. Парень сидит у окна, развалившись, как будто это не пары, а его личный коворкинг. Уголок рта приподнят в той самой усмешке, которая выводит из себя — особенно одного конкретного хоккеиста по фамилии Егоров.

— Вот и наша хищница, — раздаётся голос с той самой интонацией, от которой хочется либо закатать глаза, либо швырнуть в говорящего чем-то тяжёлым. — Опаздываешь.

— У меня была важная встреча, — цежу сквозь зубы, плюхаясь рядом, потому что идти больше некуда — остальные места заняты.

— С диваном? — усмехается.

— С твоей мамой, — парирую. — Говорила, ты в детстве боялся темноты.

Завкафедры бубнит что-то про экономику, за окном монотонно идет мокрый снег, а я пытаюсь не уснуть, уткнувшись в конспект. Всё было бы терпимо, если бы не одно «но» — точнее, одно наглое «но», которое сейчас развалилось рядом. Чёрное худи с капюшоном, наушник в одном ухе, взгляд, который я чувствую на себе, даже не поворачивая головы.

Какого хрена вселенная решила, что до полного счастья на потоковой лекции мне не хватает Громова?!

— Ты ж не думала, что я так легко отстану?

Преподаватель бросает в нашу сторону неодобрительный взгляд.

— Ты неделю меня не трогал, — сжимаю зубы и наклоняюсь к Громову, чтобы не привлекать внимания. — Что случилось, кончились тупые шутки?

— Нет, — начинает, наклоняясь еще ближе. — Просто ждал, когда ты соскучишься.

— Если я начну скучать по тебе, это будет первый симптом того, что мне пора в психушку.

— Будешь за меня болеть сегодня? — усмехается, игнорируя мою колючку.

— Только если тебя вынесут на носилках, — фыркаю, закатывая глаза.

— Обещаю постараться, — хмыкает. — Ты когда-нибудь просто признаешь, что я тебе нравлюсь?

— Ты когда-нибудь просто исчезнешь?

— Скучно будет.

— Идеально.

Преподаватель оборачивается, бросает на нас недовольный взгляд и я тут же делаю вид, что активно конспектирую. Громов — нет — он просто сидит и смотрит.

— Эй, — тычет в мой конспект ручкой. — Ты вообще не ту тему записываешь.

— Знаешь, что я сейчас запишу? — цежу сквозь зубы. — Твоё имя в списке пропавших без вести.

— Милый почерк.

— Заткнись.

— Сделаешь сама?

Резко разворачиваюсь к нему — и тут же ловлю недовольный взгляд преподавателя.

— Всё в порядке? — сухо спрашивает он.

— Абсолютно, — улыбаюсь, а ногой со всей силы впиваюсь Громову в голень.

Тот вздрагивает, но... смеётся.

— Да, всё отлично, — добавляет, нагло подмигивая.

Преподаватель недоверчиво хмурится, поджимает губы, но возвращается к доске.

Следующая пара проходит на удивление спокойно. Громов, словно испарился — его не было видно ни в коридорах, ни в столовой — что бы там ни было, я не жаловалась. Егорова в универе пока тоже не было видно, — кажется, его папаша снова хочет отказаться от финансирования их команды, — и парень обещал, что если разговор с ним затянется, то он заедет за мной уже перед игрой.

— Крис!

Голос Москвиной, которая пропустила предыдущие две пары и, судя по всему, только пришла в себя после вчерашнего, прозвучал прямо у меня за спиной, чуть не заставив меня подпрыгнуть, практически проливая кофе.

— О, ты жива? — усмехаюсь, окидывая её взглядом с головы до ног. — А то вчера после пятого коктейля ты клялась, что «никогда больше», а потом заказала ещё текилы.

— Заткнись, — Лиза фыркнула, но уголки губ дёрнулись. — Это был терапевтический алкоголизм.

— Ну да, ну да, — насмешливо тяну, подмечая кривые стрелки и отчётливый след от туши на правом веке. — Кстати, как отец? Пришел ответ из той клиники...?

— Да, утром проверяла. Говорят, что шансы есть...

Лиза на секунду замялась, её пальцы сжали рукав шерстяного платья, будто она искала хоть какую-то опору.

Я уже открыла рот, чтобы сказать, что если понадобятся могу попытаться найти контакты владельцев фондов, которых я сопровождала на те самые пафосные благотворительные вечера на предыдущей работе, как у Москвиной звонит телефон и она извиняется, отходя в сторону лестниц.

Слабо киваю, прислоняясь поясницей к подоконнику и делаю очередной глоток кофе, устало закрывая глаза — всего четыре часа сна не прошли даром для организма, хотелось лечь и уснуть прямо здесь, посреди коридор. Спокойствием наслаждаюсь недолго, где-то слева раздается резкий голос — не крик, но что-то напряжённое, обрывистое — почти визгливое.

— Влад, хватит!

Я обернулась. В пяти шагах от нас, возле выхода в холл, стоял Самсонов, сжимая запястье девчонки в каком-то нелепом ядовито-зеленом джемпере — она отчаянно пыталась выдернуть руку, но парень не отпускал.

— Давай поговорим! — тянет ее к себе, словно не замечая, как она вся сжалась в комок.

— Я сказала отпусти! — дергает рукой с такой силой, что её браслет со звоном ударяется о стену.

Даже я — человек, которому абсолютно плевать на все университетские сплетни, прекрасно знала эту историю. Весь политех знал. Близнецы Самсоновы развлекались, дурачили эту девчонку, — Алису, кажется? — подменяя друг друга на свиданиях. И это еще самый безобидный вариант из тех, что всплывали в наших «мертвых» университетских чатах, которые я до сих пор ленилась удалить.

— Просто послушай! — Самсонов тянет её снова.

Твою мать, только парни умеют быть настолько невозможно тупыми — я бы точно после такой истории не стала ничего слушать.

Удивительно, как эта зефирка вообще ничего не сделала с собой, учитывая все насмешки и слухи, что до сих пор гуляют по политеху. Память услужливо подкидывает чем-то похожую историю ещё с выпускного класса: одна такая же ванильная идиотка с параллели додумалась скинуть свои нюдсы не тому человеку. И хрен бы с ним, просто нюдсы — окей, бывает. Так нет же — с лицом! — и это явно был не тот галимый фотошоп, как на том плакате, что тогда коряво слепил Егоров...

Ну не делаются такие фотки с лицом и явно не скидываются парням, у которых в голове ещё активно гуляет сперматоксикоз и перекати-поле — потому что по итогу это стало достоянием всей гимназии, а она налготалась таблеток, прямо там, запершись в туалетной кабинке, не выдержав давления одноклассников.

Классика жанра, блин.

Эта хоть ещё держится, хотя я уверена, что держится из последних сил. А некоторые особо настойчивые придурки, которым шайбой походу отбили последние мозги, хотят и их сейчас отобрать.

— Дай мне хотя бы объяснить! Я не хотел, чтобы всё так вышло, понимаешь? Я просто... — Самсонов резко проводит рукой по волосам, взгляд мечется по сторонам. — Блин, почему ты всегда сразу убегаешь, вместо того чтобы просто поговорить?!

— Нам не о чем говорить!

Перевожу взгляд на компанию случайных студентов, застывших у соседнего подоконника — кто-то хихикает, кто-то перешёптывается, но никто не спешит вмешиваться. Трое парней чуть дальше вообще делают вид, что ничего не видят. Типичная сцена из учебника: «Как правильно быть безразличной сволочью».

Девчонка запрокидывает голову — и я вижу, как у неё трясётся подбородок.

Серьёзно? Никто?!

Делаю глубокий вдох, губы сжимаются в тонкую линию, недопитый стакан отправляется в ближайшую урну, а ноги сами несут меня вперед, хотя последние три года я свято соблюдала правило «не лезь не в свое дело». Но, мать вашу, есть моменты, когда даже самый циничный наблюдатель должен вмешаться — особенно когда вокруг собралась толпа дебилов, которые смотрят на эту сцену, как на бесплатное реалити-шоу: «Сейчас девчонку доведут до слёз — ставьте лайки!».

Да и она сама выглядит, как брошенный котенок, которого хочется прижать к груди и отогреть — видно, что уже на грани, а Самсонов напирает с упорством бульдозера, не замечая, что вот-вот доведет её до истерики.

— О, вот ты где! — растягиваю на губах широкую улыбку. — А я тебя везде ищу!

Голос прозвучал нарочно громко, намеренно рублеными слогами, чтобы даже самые тупые уши в радиусе пяти метров поняли: всё, спектакль окончен, расходимся.

Я буквально вклинилась между ними, разрывая его хватку одним резким движением — спасибо курсам самообороны, на которые Тим в свое время почти насильно меня записал. Никогда не думала, что мой мозг вспомнит про них в насколько идиотской ситуации. Не для того, чтобы сбежать от маньяка в тёмной подворотне — не тогда, когда это было нужно не только, чтобы разбить Кириллу нос — а для разруливания идиотских разборок в универе.

— Че за... — начал Влад, но я уже развернулась к девчонке, намеренно загораживая её собой.

— Извини, что задержалась, — бросаю ей, изображая «старых подруг» с таким мастерством, будто мы вчера вместе красили ногти и обсуждали, какой из Самсоновых хуже. — Пойдём, а то опоздаем.

Глаза Алисы широко раскрылись — сначала от шока, потом с немым вопросом: «ты кто вообще?», но я лишь чуть сильнее сжала её локоть, красноречиво намекая, чтобы та подыграла.

— Ты чего, Крис? — хмурится Самсонов.

— А ты чего? — поворачиваюсь к нему, поднимая бровь. — Не видишь, что человеку некомфортно?

— Слушай, давай, ты не будешь лезть не в своё дело, а?

— О, теперь это мое дело, — говорю тихо, чтобы слышала только наша троица. — Особенно когда вижу, как здоровый дядел держит за руку девчонку, которая явно не в восторге.

— Мы просто разговариваем!

— Странный у тебя способ разговаривать! Ещё капитан, блин. Лидер, — окидываю его презрительным взглядом, которым обычно рассматривают что-то липкое на подошве, и резко поворачиваюсь к Алисе. — Ты хочешь с ним разговаривать?

Девчонка тут же резко качает головой, как китайский болванчик.

— Вот видишь, Владик, она не хочет, — развожу руками, словно только что разрулила мировую проблему. — Поэтому мы пошли.

— Блять, Крис, ты можешь реально не лезь! — рявкает Влад, повышая голос. — Без тебя разберемся!

— Слушай, тебе что, схему нарисовать, где тут «нет», а где «свали»?! — раздражённо фыркаю, пытаясь его обойти.

— Может сама свалишь?! — хватает меня за локоть, как раз в тот момент, когда я тяну Алису за собой. — Иди свою херню с Егоровым реши сначала! А потом играй в спасательницу!

Именно в тот момент, когда я собираю во всех красках объяснить в какое пешее турне необходимо отправиться этому придурку, как минимум, за то что тот вцепился в меня с упорством гиены — из-за поворота, как по заказу, высовывается голова Кирилла.

И я однозначно соглу, если скажу, что это не заставило меня облегченно выдохнуть.

— Тут че, очередь за автографами? — голос звучит насмешливо, но взгляд, скользнувший с моего лица на руку Самсонова, мгновенно стал холодным. — Слышь, Владос, а ты не охерел — мою девушку лапать?

— Ой, да расслабься, ей не больно, — закатыает глаза Влад.

— Это мне решать, больно ей или нет.

«Вообще-то больно!» — хочется съязвить, но банально не успеваю, потому что Кирилл уже небрежно подходит ближе, заставив Самсонова отпустить мою руку.

— Так, ну вы тут разбирайтесь, а мы пошли, — тяну, снова подхватывая под руку притихшую Алису, которая в этот момент, кажется, готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не быть участником этого дешевого спектакля. — Пойдём, Алис, — бросаю резко разворачиваясь к выходу, демонстративно загораживая ее собой от взглядов.

Алиса прилипает ко мне, как тень, ее пальцы впиваются в мой рукав с такой силой, словно я последняя спасательная шлюпка на тонущем корабле. Чувствую, как ее ногти впиваются мне в предплечье — хоть татуировки делай по этим следам.

За спиной раздаётся гул возмущённых голосов:

— Бля, Кирюх, ты серьёзно?! — Самсонов орет так, будто его режут. — Она реально лезет не в своё дело!

— И правильно делает, — парирует Кирилл, уже чуть дальше, но его слова всё ещё отчётливы. — А то, походу, кроме неё, у вас тут все с глазами для декора. Хорошо хоть не для жопы.

Алиса краем глаза бросает взгляд назад, но я резко дёргаю её за руку.

— Не оглядывайся, — шиплю, ускоряя шаг. — Чем быстрее мы свалим — тем меньше шансов, что этот цирк перерастёт в реальную драку...

Алиса кивает, но на её лице отчётливо читается что-то между благодарностью и шоком. Глаза — огромные, влажные, с подтекшей тушью — бегают от меня к месту действия и обратно. Выглядит так, будто до сих пор не верит, что её «отпустили».

Краем глаза замечаю Москвину у того же подоконника, где мы стояли пять минут назад. Лиза что-то резко говорит Файзулину с Дергачевым, и те, скинув рюкзаки, уже рвутся в сторону разборки.

— Спасибо... — тихо выдыхает Алиса, когда мы уже в безопасности, в шумном потоке студентов. Голос дрожит, но в нем слышится облегчение.

— Забей, — отмахиваюсь, продолжая коситься в сторону коридора.

Пойти бы обратно, чтобы проверить не подрались ли эти идиоты всерьез, но бросать девчонку одну как-то не комильфо. Да и там точно есть Ренат и Захар, так что надеюсь, до разбитых морд не дойдет.

— Слушай, я не знаю, что у тебя там с Самсоновым. И, честно говоря, мне кристаллически пофиг, — перевожу взгляд на Алису. — Просто запомни: если кто-то ведёт себя как мусор — это не значит, что ты обязана это терпеть. В следующий раз бей таких сразу в пах. Экономит кучу времени и нервов, — усмехаюсь, доставая пачку влажных салфеток. — У тебя тушь потекла слева.

Девчонка слабо улыбается. Несколько секунд копошится в собственной сумке, достает небольшую расческу, в которую встроенно зеркало, и дрожащими пальцами начинает стирать размазанный макияж.

— Я, кстати, Крис, — тяну, прислонившись к подоконнику, попытавшись натянуть дружелюбную улыбку.

— Алиса. Очень приятно... и ещё раз спасибо, — говорит тихо, но чётко, несмотря на то, что продолжает шмыгать носом. — Я... мне нужно идти.

Кивком показываю, что понимаю — ей сейчас явно нужно побыть одной.

Смотрю, как она растворяется в толпе, всё ещё сутулясь и обнимая себя за плечи... А ведь могла бы просто пройти мимо — отвернуться, сделать вид, что не замечаю — и никаких проблем. Но нет, блин, моя принципиальность и сострадание всегда вылезают в самый неподходящий момент.

— Да уж, — бурчу себе под нос, доставая телефон.

На экране — непрочитанное сообщение от Егорова. Интересно, успел ли он кого-нибудь там прибить? Так и стою, раздумывая, стоит ли написать ему, когда за спиной раздаётся знакомый голос:

— Ну что, героиня дня?

Разворачиваюсь и упираюсь взглядом в Кирилла. Он стоит, засунув руки в карманы джинс, с обычной своей нагловатой ухмылкой, но в глазах — что-то напряжённое, словно пытается решить, стоит ли меня обнять или сначала дать по голове за самоуправство.

— И как там твой друг? Жив? — язвлю, оглядывая его с ног до головы.

Ни царапин, ни следов драки. Даже волосы, блин, лежат идеально. Значит, не подрались. Идеально.

— Жив, здоров и даже обещал извиниться перед вами обеими, — пожимает плечами, делая вид, что это самое обычное дело.

— Серьёзно? — не верю своим ушам. — Ты его гипнозом уговаривал?

— Ну, я немного помог ему осознать свою неправоту, — его губы растягиваются в хищной улыбке.

— То есть? — приподнимаю бровь.

— То есть объяснил, что если он ещё раз будет орать на мою девушку, я лично познакомлю его лицо с асфальтом. Несколько раз. Подробно. — Кирилл говорит это так спокойно, будто обсуждает прогноз погоды.

— Герой, — фыркаю, но чувствую, как улыбка пробивается сквозь маску безразличия.

Что поделать? Действительно же приятно знать, что кто-то готов за тебя постоять. Даже если этот кто-то — вечно заносчивый Егоров.

— Ага, — он наклоняется ближе, так что от него пахнет морозом и чем-то древесным. — Кстати, насчёт героев... Ты сегодня офигенно выглядела.

— В смысле? — сужаю глаза. — В роли разъяренной фурии?

— В роли девушки, которая не прошла мимо. Неплохо ты его прижала. «Принцесса спасает Алису», — хмыкает. — Я что, в какую-то сказку попал?

— Заткнись, — толкаю его в бок, но не могу сдержать улыбки. — И вообще, это ты у нас принцесса. Ходишь, всех спасаешь, волосы ветром развиваются...

— Ладно, ладно, — смеется, пока ловит мою руку, пальцы переплетаются с моими, и почему-то это кажется самым естественным движением в мире. — Ты молодец.

— Знаю.

— Скромность — твое второе имя?

— Ага, а первое — «не лезь», — огрызаюсь, но не отнимаю руку.

— Слушай, давай просто договоримся: если хочешь погеройствовать или кто-то к тебе лезет — ломай ему пальцы. А если не можешь — зови меня, — качает головой, и в его взгляде читается что-то между гордостью и укором.

— А если это ты лезешь?

Его губы дрогнули.

— Тогда терпи.

Прежде чем я успела огрызнуться, парень прижался губами к моему виску — быстро, почти нежно — а потом резко отстранился, оставив меня стоять с внезапно пересохшим ртом и смешанными чувствами.

— Егоров!

— Что? Это напоминание.

— О чем? — скрещиваю руки на груди, пытаясь вернуть себе хоть каплю самообладания.

— О том, что у каждой принцессы должен быть свой дракон, — хоккеист делает театральную паузу. — Хочешь, покажу, как я умею дышать огнем?

И смеётся — громко, заразительно, и вдруг весь этот день, все эти Громовы, Самсоновы, долбанутые завкафедры и весь этот дурацкий универ кажутся мелочью — потому что Егоров здесь, стоит, держит мою руку, и у нас всё нормально. Пока нормально.

— Ладно, герой, — выдыхаю, наконец заглядывая в телефон. — Ты там что-то важное написал или просто хвастался, как круто отчитал Самсонова?

— Открой и узнаешь, — подмигивает.

Еще раз фыркаю, договариваюсь встретиться после пар, и разворачиваюсь, чтобы уйти. Но успеваю лишь сделать всего пару шагов, когда слышу:

— Эй, Крис!

Оборачиваюсь. Хоккеист стоит на том же месте, руки снова в карманах, но теперь улыбается по-другому. Без привычной наглости. Почти нежно?

— Будь осторожнее, ладно?

Кивнув, поворачиваюсь и шагаю прочь, чувствуя, как его смех следует за мной, словно тень.

И почему-то на душе становится тепло. Хотя на улице минус пятнадцать.

Правда, уже через пару часов, мне было не до подобных сантиментов.

Минус пятнадцать за окном так и оставались минусом пятнадцатью, а Самсонов действительно подошёл и извинился, когда я, закутанная в шарф до самых бровей, выскочила из здания универа и рванула к такси. Егоров, конечно, просил «быть осторожнее» — но, видимо, забыл уточнить, что это правило не распространяется на случаи, когда его команда уже скоро будет выходить на лёд, а я буду опаздывать на игру из-за затянувшейся пары.

Кажется, я даже слышала, как где-то за спиной кричали: «Эй, осторожно!» — но это не имело значения. Потому что прямо сейчас я летела по коридору спорткомплекса, на повороте едва не отправив в нокаут пару первокурсников, которые, судя по растерянным лицам, впервые пришли на хоккейный матч и явно не ожидали, что кто-то может нестись здесь, как человеческий ураган в женском обличье.

В одной руке телефон, где уже пятый раз подряд всплывало имя проректора. В другой вакумный пакет с новыми помпонами — спасибо, Вадим Юрьевич, что не додумались занести их в раздевалку, оставив в акробатическом зале в другой части спорткомплекса и предупредили об этом заранее, — всего за полчаса до начала игры! — и, конечно, спасибо, Лиз, что тебе так во время нужно было выйти на связь с клиникой, а кроме меня не нашлось другой ответственной идиотки.

А еще где-то в этом бардаке маячил Егоров с его:

«Я без тебя даже клюшку держать не могу» — последнее сообщение сопровождалось фото, где он демонстративно держит инвентарь вверх ногами, ухмыляясь в камеру с таким видом, будто только что выиграл Кубок Стэнли.

Клоун.

Игра уже скоро начнется, а мне ещё нужно успеть переодеться, накраситься так, чтобы не напоминать героиню «Ходячих мертвецов», не послать проректора за его бесконечные звонки, и самое главное: не нарваться на Кирилла до старта.

— Эй, хищница!

Резкий поворот головы — и мои резинки, на которых держался небрежный пучок, едва не срываются с волос, отправившись в свободный полёт по коридору. Одна всё же выскальзывает, и чёрная полоска эластика падает на пол с тихим щелчком.

Только его мне сейчас не хватало!

— Чего тебе? — бросаю через плечо, не останавливаясь.

Но Громов — не из тех, кого отшивают одним тоном. Два широких шага длинных ног — и вот уже его ладонь, горячая даже через свитер, сжимает мой локоть с силой, граничащей с болью. Хоккейная выносливость против моего раздражения — неравные условия. Парень резко разворачивает меня к себе, и прежде чем я успеваю вырваться, в моё поле зрения врывается бумажный стаканчик с дымящимся кофе.

— Ну чего ты всегда такая колючая? — наклоняется так близко, что цитрусовый шлейф его духов бьёт в нос, смешиваясь с горьковатым ароматом арабики. — Держи.

— Что это? Отрава? — прищуриваюсь, пальцы непроизвольно сжимают картонный стакан, чувствуя жар сквозь тонкие стенки. — Или твой очередной гениальный план — облить меня, чтобы снова предложить снять одежду?

Громов закатывает глаза так театрально, что хоть аплодируй, однако ухмылка выдаёт его с головой.

— Просто кофе, — делает шаг вперёд, загораживая выход. — Хотя твой вариант интереснее...

Резко вытягиваю руку между нами так, что стакан кофе превращается в дымящийся барьер между мной и этим придурком.

— Я не пью кофе от неадекватов.

— Зато от неадекватов носишь их худи, — хмыкает, закатывая глаза. — Двойные стандарты, хищница.

— Ты что, дежурил тут, пока я не появилась?

— Может быть, — парень медленно пожимает плечами, и я вижу, как напрягаются мышцы под тонкой тканью майки. — А может, у меня просто нюх, как у настоящего хищника.

— Настоящие хищники не подкарауливают жертв с кофе, — невольно фыркаю, но все же подношу стакан к губам.

Первый глоток обжигает язык — карамельный латте, сладкий, почти приторный — такой же приторный, как ухмылка, духи и все, что связано с Громовым.

Кофе стекает по горлу, оставляя послевкусие жжёного сахара, а хоккеист делает шаг ближе, и внезапно пространство между нами сжимается до опасного минимума.

— Ошибаешься, — чужое дыхание почти касается моего уха. — Самые опасные хищники всегда заманивают жертву чем-то приятным. Кофе, например.

Парень отстраняется и медленно наклоняет голову, сохраняя опасную дистанцию — достаточно близко, чтобы я чувствовала тепло его тела, но ровно настолько, чтобы наши взгляды встретились на одном уровне.

— Ну что, признаешь, что я угадал вкус?

— Признаю, что ты умеешь покупать кофе, — сжимаю стакан крепче, чувствуя, как картон слегка прогибается под пальцами. — Вот только зачем?

— А ты не из тех, кто верит в бескорыстные жесты?

— А ты не из тех, кто их совершает, — парирую. — Кстати, ненавижу сладкое.

И это сейчас точно не про кофе.

— Врешь, — смеётся. — Ксюша сказала, что ты пьешь только такое.

— Ты что, спрашивал у Савельевой про мои кофейные предпочтения?

— Ну а как ещё? Ты ж сама мне ничего не расскажешь, — пожимает плечами, будто это самая логичная вещь на свете. — Пришлось пойти окружным путем.

Фантазия тут же услужливо подкидывает картинку, как я душила бы Савельеву её же собственным шарфом. Медленно. Со вкусом.

— И что ещё она тебе наговорила?

Громов прищурился, явно наслаждаясь моментом.

— Что терпеть не можешь, когда называют «Кристинка». И что... — делает паузу, глаза блестят с явным намёком. — Если бы не твой «бывший-тире-Егоров», ты бы давно уже обратила на меня внимание.

Картонный стакан в моей руке хрустит, деформируясь под напором пальцев. Горячий кофе вздымается к самому краю — ровно как моё терпение.

— Ксюхе пора менять круг общения, — цежу сквозь зубы, чувствуя, как карамельный вкус во рту вдруг стал отдавать горечью. — Я надеюсь, ты хоть понимаешь, что твои подкаты не работют?

Его ухмылка становится только шире.

— Да и я так-то и не собирался, — хмыкает, наклоняясь так близко, что снова чувствую его дыхание на своей щеке. — Просто искал повод продолжить наш маленький... спор.

Откидываю голову назад, пока не упираюсь в холодную стену, чтобы хоть немного увеличить расстояние.

— Какой еще спор? — приподнимаю бровь.

— Кто из нас хищник, а кто — добыча.

Медленно провожу взглядом от его ухмылки до расстёгнутого ворота бомбера, цепляясь за детали: тонкую цепочку на шее, кадык, предательски двигающийся при каждом слове.

Интересно, какой звук он издаст, если придушить его этой же цепочкой?

— Это какой-то прикол, да? — хмурюсь, потому что картинка никак не желает складываться в голове. — Или ты решил что я идеальный способ, чтобы достать Кира?

В глазах Максима на секунду мелькает какое-то странное выражение, а потом парень широко ухмыляется, закусывая губу.

— Так читается?

— Серьёзно? — из груди вырывается смешок. — Ты реально даже не пытаешься это скрыть?! Блестящий план, Макс. Поздравляю, ты достиг дна.

— Ну, раз ты уже всё поняла, может, поможешь? — голос звучит сладко, как яд. — Притворись, что тебе правда не всё равно, а я буду изображать, что мне правда не всё равно. Вместе доведём его до белого каления.

Твою мать, он же сейчас не серьёзно, да? Они что с Егоровым реально делят один мозг на двоих?!

— И зачем тебе это?

— Люблю смотреть, как он бесится, — усмехается. — Прикольное зрелище.

— На любителя, — фыркаю, закатывая глаза. — Поверь, когда он в ярости сломает тебе нос, я буду первой, кто сфоткает это для инсты. Хэштег: достойная-жертва. Серьёзно, что у вас с ним за хрень?

— Старые счеты, — закатывает глаза.

Ну охренеть как прояснил ситуацию.

— Слушай, я, конечно, безмерно рада, что вы с ним меряетесь причиндалами, но делайте это без меня, — резко выпрямляюсь, так что наш носы почти соприкасаются. — Потому что если ты не отойдешь через три секунды, мы проверим, насколько твое лицо совместимо с этой стеной.

— И как же ты это сделаешь, хищница? — усмехается, растягивая гласные. — Позовешь своего личного телохранителя?

Хруст чьих-то костяшек за его спиной разрезает воздух точнее любого ответа.

— Я уже тут.

Голос Егорова — ровный, но с тем самым подтекстом, за которым обычно следует окровавленный нос и пара сломанных рёбер. Даже мое дыхание застревает где-то в горле — и ведь я-то знаю, что эта буря бьет мимо меня.

Перевожу взгляд на Кирилла. Его челюсть сжата так, что кажется, вот-вот треснет эмаль на зубах. Жилы на шее напряглись, как тросы лифта, несущегося в свободном падении, а глаза превратились в узкие щели — точно такие же я видела в тот самый проклятый вечер, который закончился для «Акул» в каталажке, откуда мне пришлось их вытаскивать, после той массовой драки, когда он устроил персональный мастер-класс по анатомии для того несчастного «гражданина Понкратова» — с переломом скулы, двумя выбитыми зубами и бонусным сотрясением.

Твою мать, я даже фамилию того урода запомнила...

— Ой-ой, Его Величество опять проебал свое королевское настроение, — Громов отпрыгивает с преувеличенной грацией, вскидывая руки в театральном жесте. Но его ухмылка растягивается еще шире, обнажив клыки. — Что такое, Кирюх? — тянет, играя с цепочкой на шее. — Теперь и кофе девушкам нельзя предлагать?

— Кофе? — усмехается Егоров, приподнимая бровь. — Знаешь, Макс, я могу угостить тебя чем-то покрепче. Например... зубным супом. Только что из кастрюли.

— О, от души, брат, но я на сушке. Протеин, все дела.

— Как раз то, что доктор прописал, — Кирилл мягко улыбается, но в глазах ни капли тепла. — Три раза в день. После еды. И прям в... — медленно проводит языком по собственным зубам. — ... этот самый супчик.

Между ними повисает напряжение, а я ловлю себя на мысли, что задержала дыхание. Вечно меряются кто круче, как дети в песочнице — только вот последствия у их «игр» обычно куда серьёзнее сломанных ведёрок.

— Эй, хищница, — Громов бросает на меня насмешливый взгляд. — Скажи своему псу, чтоб расслабился. А то совсем одичал. Небось, уже забыл, где кончается его будка.

Замираю, потому что слишком хорошо знаю, как быстро ледяная ярость Кирилла превращается в разрушительный ураган. Пальцы сами сжимаются, и стакан хрустит, выпуская струйку горячего кофе мне на руку. Но боли я не почувствовала — только ледяное покалывание в кончиках пальцев.

Громов еще не успел закончить фразу, как Кирилл сократил расстояние и впился в цепочку на шее соперника, резко дернув вниз — так, что парень невольно согнулся, лицом к лицу столкнувшись с ледяным взглядом Егорова.

— Повтори.

— Да ладно тебе, Кирюх. Шутка ж...

— Кир, не надо... — резко выдыхаю, наконец находя голос.

Егоров медленно поворачивает голову в мою сторону, глаза все еще ледяные, но в них уже мелькнуло что-то осознанное. Хоккет, закатывает глаза, однако уже через секунду его рука обвивает шею Грома, притягивая к себе — со стороны это почти выглядело так, словно парень решил закинуть руку ему на плечо — почти.

— Братан, ты совсем с катушек слетел, да?

Макс хрипло закашлял, но проклятая ухмылка все еще держалась на его лице, хоть и стала заметно бледнее.

— Восполняю пробелы в твоем воспитании, — усмехается Егоров, притягивая его ещё сильнее. — Усвоишь урок — отпущу.

— Ой, вы посмотрите, какой заботливый!

Громов резко дернулся в сторону. В тот же миг его колено со всей силы рванулось вверх — жесткий, точный удар в живот, заставивший Егорова согнуться пополам. Воздух со свистом вырвался из его лёгких, лицо исказилось от боли, но звука он не издал — только резко выдохнул через стиснутые зубы.

Ненавижу насилие. А еще больше ненавижу реакцию собственного организма. Отвратительная дрожь пробежала по спине — это всегда происходило в такие моменты. Не страх, нет. Что-то древнее, первобытное: холодный ужас, парализующий тело, заставляющий сердце бешено колотиться, а легкие — забыть, как дышать.

— Ох, бля, братан, сорян, не хотел так сильно, — судя по выражению лица, кажется, Громов действительно не ожидал, что так выйдет. — Но ты ведь сам напросился, да?

Ну зачем...?!

Кирилл медленно выпрямился — очень медленно — поднял голову, и тогда я увидела то, чего не замечала раньше. Глаза не ледяные, не яростные — абсолютно пустые — как у того самого долбанного Понкратова перед тем, как он рухнул на снег.

— Кир, стой...!

Но меня уже никто не слышал.

***

От Автора.

Буду благодарна, если после прочтения поставите звездочку. Спасибо! 🫶🏻

В этой главе содержится большое количество отсылок на их предысторию, которая находится в фф Лампочка (который на данный момент я постепенно переношу с фикбука на ваттпад, найти его можно в моем профиле, 9/29 глав уже доступно здесь к прочтению)