The Last of Us: Предел

Холодный, ледяной дождь хлестал по лицу, застилал глаза, превращая темноту в вязкую, почти непроглядную завесу. Я вцепилась в шаткий деревянный забор обеими руками, ощущая, как пальцы немеют и отсыхают от мороза. Сердце бешено колотилось, каждый удар отдавался в мокрых висках. Видимость практически нулевая. Я лишь чувствовала, как ветер срывает доски, пытаясь вырвать их вместе со мной.

Молли была рядом, но её образ растворялся в беснующемся шторме. Она пыталась закрепить канат, обматывая его вокруг столба. Волосы прилипли к её лицу, мокрые и тяжёлые, но она продолжала двигаться, не останавливаясь ни на секунду.

Дория, мелкая и хрупкая, подносила обломки досок, лихорадочно передавая их Хершилю. Я видела, как она сжимает губы, сдерживая страх, который охватил всех нас.

— Почти! — голос Хершиля размывался сквозь бурю. Он тащил на плече тяжёлую деревянную балку, проваливаясь в размокшую грязь.

Я прижалась плечом к забору, упираясь из последних сил, пытаясь удержать его от падения. Если забор рухнет, мы останемся совершенно беззащитны перед штормом и тем, что таится в темноте. Холод сковывал тело, превращая мышцы в камень, но я не имела права отпустить руки. Ни за что.

Хершиль с рычанием подтащил балку и подпер ей забор с нашей стороны. Дерево глухо треснуло, но выдержало. Я едва удержалась на ногах, задыхаясь и дрожа от усталости и облегчения одновременно.

Ветер не стихал. Он выл, словно живой, бесновался, пытаясь прорваться к нам, но теперь мы были готовы дать отпор.

Пока были готовы.

Мощный порыв ветра чуть не выбил доску из моих рук, ледяной дождь сек лицо, ослепляя глаза. Я вцепилась в дерево так, что зазубрины вошли в кожу.

Дория и Молли навалились плечами на забор, который ходил ходуном, едва выдерживая напор стихии.

— Держите его! Ещё чуть-чуть! — прохрипел Хершиль, вгоняя брус под прогибающийся забор.

Я упёрлась плечом в доску, чувствуя резкую боль в пояснице. Живот напрягся, и я невольно прижала к нему ладонь.

— Держись, малыш, — прошептала я, сжимая зубы, подавляя нарастающий страх. В голове пульсировала только одна мысль: защитить ребёнка любой ценой. Сейчас это было важнее всего.

Снова порыв ветра, и ограждение хрустнуло так громко, будто ломалась кость. Мне было чудовищно страшно. Страх поднимал пульсирующие ледяные иголки и резал сердце.

— Уходим! — взвыла Дория, подставляя плечо под новую доску. — Хершиль! — она выглядела испуганной до смерти.

— Сейчас! — крикнула я, протягивая руку к Молли. Сердце колотилось так, что заглушало вой шторма. В глазах всё плыло, я больше не чувствовала пальцев, которые намертво вцепились в дерево.

Хершиль махнул рукой, и мы бросили забор, рванув в сторону нашего дома. Я чувствовала, как растаявший холодный снег стекает за шиворот, пропитывает одежду, пробирает до костей. Каждое движение отдавалось болью, страхом за малыша, за себя, за всех нас.

Мы добрались до домика быстро, почти без слов, двигаясь так слаженно, словно за нас говорил сам страх — каждый понимал другого с полувзгляда. Мы обсуждали этот план заранее, разбирали его по шагам, готовились к такому исходу. Если забор начнёт падать, если мы не сможем его удержать, если станет слишком опасно — мы отойдём в более защищённое место.

Внутри нашего дома мы не стали задерживаться, хватая только самое необходимое. Рюкзаки, ножи, засушенные травы, которые служили нам медикаментами. Я схватила флягу, марли и засунула их в набитый до предела рюкзак. Нож уже был в руке.

Каждый шаг по снегу отдавался в груди тяжёлым ударом. Сердце падало ниже, перекатывалось от напряжения, а в горле перехватывало так, что дышать становилось трудно. Дория шла впереди, за ней Молли, потом я, а Хершиль прикрывал нас сзади. Наши шаги утопали в снегу, сквозь липкий страх, что цеплялся за лёгкие.

Я сжимала рюкзак, прижимая его к груди, будто он был щитом. В правой руке крепко держала нож. Я привыкла держать его даже во сне, пальцы сжимали рукоять автоматически, как будто от этого зависела жизнь. Может, так и было.

Мы достигли укрытия. Заперлись внутри. Замерли, напряжённо вслушиваясь в завывание урагана и зловещий треск, с которым рушился забор. Сердце бешено билось в груди, и казалось, каждый из нас ждал, когда в тёмных, забитых древесиной, оконных проёмах появятся тени заражённых. Я до боли сжимала нож, прикрывая другой рукой живот. Эта ночь стала самой длинной в моей жизни. Даже ребёнок, словно чувствуя моё беспокойство, замер, не делая ни единого движения.

Лишь к рассвету, когда вой ветра стих и глаза начали сами собой закрываться от усталости, я ощутила внутри себя лёгкое биение. Малыш пнул меня своими крошечными пяточками, словно успокаивая, напоминая, что он здесь, живой. Грудь сдавило от мощной волны любви, захлестнувшей меня с головой.

«Маленький мой, я не сломаюсь. Буду бороться за нас двоих, чего бы это ни стоило», — мысленно прошептала я.

— Забор рухнул, — тихо сказал Хершиль, осторожно выглядывая в прорезь в стене.

Молли пискнула, вжалась в меня, пальцы вцепились в рукав моей куртки. Я тут же обхватила её за плечи, пригнула голову, заставляя дышать ровно.

— Ещё рано бояться, — прошептала в её в волосы. — Мы держимся, Молли. Я с тобой. Я тебя не оставлю.

Мой взгляд задержался на острие ножа.

— Что там? Они уже лезут? — спросила Дория дрожащим голосом.

Казалось, Хершиль не отвечал целую вечность.

— Нет. Пока там никого.

Я выдохнула, прижимая Молли к себе крепче.

— Нужно срочно прикрыть эту дырку, — сказала я.

— Они ведь услышат... — тихо прошептала Дория, глядя на нас расширенными глазами.

— Нам нельзя быть ни увиденными, ни услышанными, — Хершиль оглянулся, оценивая обстановку, и постучал носком ботинка по старым, скрипучим доскам пола.

— Попробуем поднять половицу, — предложил он, но я покачала головой.

— Не сейчас, — прислушиваясь, прошептала я.

Тишина казалась слишком густой, вязкой, давящей. Только отдалённые порывы ветра скреблись в окна, обещая скорое возвращение бури.

— Мы сделаем это, когда снова поднимется ветер. Если повезёт, то скоро вновь начнётся шторм, и мы сможем залатать забор. А пока — накинем брезент. Хоть как-то перекроем этот разрыв.

Хершиль посмотрел мне в глаза. Он задержался на секунду дольше, чем обычно. Затем коротко кивнул.

Он протянул руку и поднял арбалет, проверяя натяжение тетивы. Я потянулась к сумке, нащупала сложенный брезент и вытащила его, ощущая шероховатую ткань под пальцами.

Сзади раздался тихий всхлип.

Дория сидела на полу, обхватив себя за плечи, и раскачивалась вперёд-назад, как сломанная кукла. Губы её беззвучно шевелились, грудь поднималась быстро, судорожно, будто она задыхалась. Это было не в первый раз. Мы уже видели её в таком состоянии — каждый раз, когда ситуация выходила из-под контроля, когда рядом были заражённые, когда шум и хаос напоминали ей о том, что она потеряла.

— Всё хорошо, Дория, — прошептала Молли, осторожно присаживаясь рядом и начиная медленными круговыми движениями гладить её по спине. — Всё хорошо. Мы в безопасности. Дыши, со мной.

Но Дория не слышала её. Её глаза блестели в тусклом свете, расширенные, потерянные. Паника цепко держала её в своих когтях.

Хершиль присел рядом, убрал с её лба выбившуюся прядь, мягко заглянул в глаза:

— Дори, милая... Послушай меня.

Она всё так же раскачивалась, руки дрожали.

— Дори, — он взял её ладонь, накрыл своей. — Я ненадолго отойду. Совсем ненадолго, слышишь? Скоро вернусь.

— Не уходи... — её голос был тонким, сломленным.

— Я должен. Но ты не одна. Молли здесь. Я скоро.

Она сглотнула, опустив взгляд, и крепко вцепилась в его руку. Хершиль дал ей секунд десять, чтобы справиться с дрожью. Затем бережно убрал её пальцы со своей ладони и, кивнув мне, направился к выходу. Я последовала за ним.

Мы приближались к забору, стараясь двигаться бесшумно. Хершиль держал арбалет наготове. Под ногами хрустел снег, слишком громко, слишком отчетливо, и мне казалось, что ветер недостаточно скрывает этот звук. Я сжимала нож в руке, холодная рукоять впивалась в ладонь, но я не разжимала пальцев. Если придётся драться — я справлюсь. Я должна.

Внезапно, в тени разрыва в заборе мелькнула уродливая, дёргающаяся фигура. Заражённый. Его безгубый рот приоткрылся, издавая глухой хрип и он шагнул вперёд. Хершиль не колебался. Раздался негромкий щелчок, и стрела с силой вошла прямо в голову твари. Он рухнул мгновенно, даже не успев дёрнуться.

Медлить было нельзя. Я подошла к пробоине, разворачивая в руках брезент. Мы должны были перекрыть дыру, пока другие заражённые нас не заметили.

Но один уже полез.

Гниющие пальцы с заострёнными, словно когти, ногтями впились в забор. Из разодранного рта тянулись щупальца кордицепса, извиваясь в поисках новой жертвы, а из глазниц лезли тонкие грибные отростки, пульсируя, словно живые. Он бился в истерике, скрежеща зубами и захлёбываясь рваным хрипом.

Я сделала шаг вперёд и всадила нож ему прямо в лицо. Ощутила, как лезвие прошло через гнилую плоть, как оно застряло на мгновение в кости. Тварь дёрнулась, пытаясь ухватить меня, но я резко выдернула нож и вонзила снова, глубже, загоняя его в череп до самой рукояти. Она затряслась, захрипела, а затем безжизненно обвисла на заборе.

Я шагнула назад, тяжело дыша. Хершиль ногой скинул тело заражённого.

***

Снежный шторм вновь набирал силу. Он ходил кругами, бился о стены, вздымая вихри снега, пытаясь прорваться внутрь.

Хершиль обнимал спящую Дорию, оберегая её даже во сне. Её дыхание было рваным, слабым, но она спала, уткнувшись лбом ему в грудь. Он чуть двигал пальцами по её спине, успокаивающим, машинальным жестом.

Я сидела, откинувшись спиной к холодной стене, и смотрела на них.

Молли сидела напротив, доедая последний кусочек вяленого мяса. Её лицо было бледным, губы пересохли. Она медленно жевала, но вдруг остановилась, посмотрела на меня и протянула кусочек вперёд.

— Вот, доешь, Селена. Ты ничего не ела со вчерашнего дня.

Я опустила взгляд на её руку, тонкую, дрожащую. Желудок сжался, напоминая, что он пуст. Внутри меня росла новая жизнь, требовавшая всё больше сил, больше еды. Я знала, что мне нужно есть, но знала и то, что Молли тоже нужна эта еда.

Я молча взяла у неё кусочек и надкусила, закрывая глаза, чувствуя, как на языке растекается привкус дыма. Слишком мало, чтобы насытиться, но достаточно, чтобы заставить желудок сжаться в мучительном напоминании о голоде.

Всё также не открывая глаза я протянула ей кусочек обратно.

— Бери.

— Но...

— Доедай. Я пока не хочу.

— Точно?

— Да.

Долгие секунды кусок оставался в руке, затем его аккуратно вытянули.

Тишину нарушил скрип половиц. Я открыла глаза. Хершиль, нахмурившись, носком ботинка нащупывал пол, проверяя его на прочность.

— Начнём отсюда, — пробормотал он, упираясь коленом в землю. — Нам нужна древесина. Медлить нельзя. Придётся разобрать пол...

Дория зашевелилась, сонно пробормотала что-то, а потом вдруг дёрнулась, широко распахнув глаза. В них плескался чистый ужас.

— Нет... — она затрясла головой, вцепившись в края спальника. — Нет, нет, нет...

— Тише, милая, — Хершиль быстро опустился перед ней на колени, бережно обхватил её ладони. — Всё хорошо. Я здесь. Я не ухожу.

— А девочки? — её голос задрожал. — Наши девочки? Мои девочки... Ведь я их не... Я не смогла...

Я почувствовала, как внутри что-то болезненно сжалось.

— Тише, дорогая, — Хершиль провёл ладонью по её волосам. — Наши девочки тоже здесь. Вот они, видишь?

Дория заморгала, её дыхание сбилось, губы задрожали. Она сжала руки в кулаки, словно пытаясь ухватиться за реальность, которая снова расползалась под пальцами. Хершиль не отпускал её.

— Всё хорошо, Дори. Всё хорошо.

Она кивнула, но взгляд её оставался стеклянным, затуманенным. Её тело обмякло и она откинула голову назад.

Мы с Хершилем начали осторожно поднимать подгнившие доски. Края были трухлявыми, местами покрытыми плесенью. Пальцы погружались в гниль, под ногтями оставалась грязь.

Хершиль поддел одну из досок, и я перенесла на неё вес, пытаясь приподнять. В следующий момент мир внезапно перевернулся. Раздался громкий хруст. Сердце взорвалось паникой. Я вскрикнула, инстинктивно пытаясь ухватиться за что угодно, но пальцы соскользнули по влажному дереву.

Под ногами уже зияла тьма.

Я рухнула вниз.

Воздух ударил в лёгкие. Шок. Глухой удар о землю выбил дыхание, и на секунду мир сжался в болезненную точку, пропитанную звоном в ушах.

— Селена! — голос Молли пронзил сознание.

Я моргнула, приходя в себя. Подвал. Влажный, пропахший землёй и старыми гнилыми досками. Пахло сыростью, пылью и чем-то ещё... чем-то кислым.

Резкая боль в руке. Я зашипела, чувствуя, как куртка липнет к коже.

Кровь.

Слишком тёмная на фоне грязной ткани. Она стекала тонкой дорожкой, капая на чёрную землю.

— Ты как? Господи! Что с твоей рукой?!

Голоса сверху. Встревоженные, полные паники. Дория и Молли. Я моргнула, поднимая голову. Свет из дыры резал глаза, делая силуэты размытыми.

— Я в порядке, только поранилась, — голос прозвучал глуше, чем я ожидала.

А ребёнок... Боже! Я приложила ладонь к животу, лихорадочно вслушиваясь в себя. Глухо, приглушённо, но он был там. Двигался.

— Я вытащу тебя! Сейчас пролезу за тобой с улицы. Не двигайся! Поняла?! — прохрипел Хершиль.

— Хорошо.

— Прижми рану чуть выше.

Я зажала порез, стиснув зубы от боли. Дыхание перехватило, когда вдруг впереди, в темноте, обозначился силуэт.

Чёрное пятно.

Замирающее, нечёткое, но... живое?

Нет.

Гнилостный запах, древний, застоявшийся, бил в ноздри. Я почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом.

— Чёрт... — сорвалось с губ.

— Молли! Скинь мне фонарик!

— Сейчас! — раздался её голос.

Я подняла руку, ориентируясь только на звук. Что-то тяжёлое и холодное ударилось о ладонь. Пальцы машинально сжались, скользнули по корпусу, нервно нажали кнопку. Луч выхватил из темноты кости, серый, высохший череп с пустыми глазницами.

Я дёрнулась назад, вскрикнула, сердце сжалось в панике.

— Селена! Что там?! — голос Молли, надрывный, сверху.

Глоток воздуха. Тошнотворный, пыльный.

— Здесь... скелет, — выдохнула я, с трудом разжимая зубы. — Это не заражённый... Это... мальчик.

Ноги подогнулись, но я заставила себя подползти ближе, опираясь на здоровую руку.

Его маленькие, высохшие пальцы всё ещё сжимали нож. Блёклая, полусгнившая скаутская куртка. Наверное, он спрятался здесь, когда лагерь пал. Затаился в темноте, ожидая спасения... Которое так и не пришло.

Записка рядом.

Дрожащими пальцами я подняла её, развернула, пробежала глазами по кривым строчкам.

"Если кто-то это читает, значит, я проиграл. Но вы не сдавайтесь."

Я сжала челюсти, ощущая, как внутри поднимается ледяная волна. Бедный ребёнок.

Смерти детей всегда были трагедией, но теперь... Теперь они ощущались иначе. Резче. Глубже.

Потому что внутри меня рос мой собственный.

Пальцы коснулись куртки мальчика. Из кармана торчала карта. Вытащила её, быстро прижала к себе, спрятав за пазуху.

— Селена! — голос Хершиля донёсся снаружи, глухо.

Я провела пальцами по записке.

— Да... Я здесь... — хрипло отозвалась я, но взгляд всё ещё был прикован к костям.

"Но вы не сдавайтесь."

Я оглянулась, и тут заметила — у дальней стены, где раньше была лишь сплошная темнота, теперь пробивалась узкая полоска света. Бледная, мерцающая, как лунный луч, просачивающийся сквозь щели.

Доски. Хершиль пытался разобрать часть пола у основания дома, добираясь до меня.

Глухой стук — он что-то отодрал, и свет стал ярче.

— Держись! — крикнул он. — Я почти...

Звук ломающегося дерева, глухой удар, а затем в просвете мелькнули его пальцы, зацепившиеся за край.

Выход.

— Ползи сюда!

Я подтянулась, цепляясь за обломки досок. Кровь пульсировала в ране, обжигая кожу, но я не дала себе остановиться. С каждым движением, каждым толчком вверх казалось, что мышцы вот-вот разорвутся, а порез на руке горел, словно в него втерли раскалённый песок.

— Давай, ещё чуть-чуть, — голос Хершиля был спокойным, уверенным. Он крепко ухватил меня за запястье, потянул, и я, цепляясь ботинками за разбитые доски, вылезла из подвала.

Меня шатнуло, но Хершиль подхватил под локоть и повёл обратно в дом. В голове шумело, сердце колотилось бешено, но я стиснула зубы и заставила себя идти. Шаг. Второй. Третий. Глубокий вдох — и вот уже Молли с Дорией рядом, их лица напряжены, в глазах страх.

— Сними куртку, — Хершиль потянулся к ремню, выуживая нож.

Я с трудом стянула с себя промокшую, запачканную землёй куртку. Рука горела. Пропитанный кровью рукав прилип к коже, и, когда я отдёрнула его, свежая боль полоснула вдоль плеча.

Глубокий порез шёл вдоль предплечья. Древесина вошла под кожу, толстые щепки застряли в ране, впиваясь при каждом движении.

Хершиль присел передо мной, внимательно осмотрел рану. Порез был глубоким, грязь забилась в края.

— Зажми, — он вжал мне в зубы свой ремень.

Вытер нож, склонился ближе.

— Держись, — предупредил.

Я не успела вдохнуть, когда он поднёс нож к ране. Металл вошёл в плоть, и мир взорвался болью.

Я дёрнулась, но Хершиль крепко держал мою руку, не давая уйти от ножа. Он вычищал рваные края. Я зарычала, стиснув ремень зубами так, что в висках стучало. В глазах потемнело, ноги дёрнулись, но я удержала себя.

Молли всхлипывала, гладя меня по лицу, её маленькие пальцы дрожали.

Руки Хершиля тоже дрожали.

— Нам нельзя терять тебя, ты это понимаешь? Держись, держись...

Нож вошёл глубже.

Силуэт в чёрной маске. Всадник. Я видела его впервые.

— Я беру её с собой.

Чёрная перчатка перед глазами.

Нож сделал новый надрез.

Мои руки тряслись, когда я стягивала разрез на его щеке. Кровь стекала по его скуле, подбородку, голому торсу. Ему было больно. А он смотрел на меня.

Ещё один надрез.

Кольцо с птичкой. Он надел его на мой палец. Я помню, как оно холодило кожу. Никто и никогда мне ничего не дарил. Кольцо до сих пор на мне.

Пальцы Хершиля нащупали древко.

— То, что я чувствую к тебе — это страшно, Селена. Ты понятия не имеешь каковы размеры моей одержимости. И ты никогда не будешь безумна мной настолько, насколько я безумен тобой.

Хершиль достал из своей сумки бутылочку, открыл её.

— Будет больно. Терпи.

Я сильнее сжала зубами ремень.

Спирт хлынул в рану.

Боль вгрызлась в кости, разорвала мышцы, вспыхнула белым светом перед глазами. Я зашипела, прижалась затылком к полу, ногти вцепились в ткань куртки. Дыхание сбилось. Виски стучали, сердце заколотилось, уводя сознание в темноту.

— Надо зашивать, — сказал Хершиль.

Молли крепко сжимала мои пальцы.

Стежок.

Рывок. Джоэл вцепился в волосы на затылке, заставляя смотреть только на него.

— Я тебя никому не отдам. Ни отцу твоему, ни Богу, ни Дьяволу. Помешан на тебе. На каждый твой волосок молюсь. Я сраный извращенец. Вот она правда!

Стежок.

Тепло его ладони на моём лице.

— Я держусь из последних сил. Их у меня не осталось! Это мой предел, понимаешь?! Я грёбанное оружие в твоих руках! Сука! — он рычал мне в губы. — Посмотришь на кого, и я убью его! Рядом с тобой я опасен. Уходи от меня! Ты же этого хотела? Беги! Вали отсюда! Улетай, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой. Иначе... — горячее дыхание у губ, — ... иначе мы упадём. И сдохнем оба. Уходи! Пошла вон!

Я смотрела перед собой, не отрываясь. Горячие слёзы стекали по вискам в уши.

Пальцы дрожали. Дыхание сбивалось.

— Не уйду. Я люблю тебя.

Молли не сводила с меня глаз, тревожная, бледная. Дория, слегка раскачиваясь, прижимала кулаки к груди.

Шторм выл за окнами. Но внутри было тихо.